Текст книги "Песнь для Арбонны"

Автор книги: Гай Гэвриел Кей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)

Ирнан осторожно направил лодки в бухту. Он быстро спустил парус и занялся якорем. На шлюпке Маффур, не говоря ни слова, набросил себе на плечи петлю из веревки и, перепрыгнув на ближайшую скалу, ловко взобрался по невысокой стене утеса на плато. Там он привязал веревку к одной из сосен и бросил другой конец остальным. «Уже два умелых воина», – подумал Блэз, осознав, что не слишком задумывался над качествами коранов Маллина де Бауда, пока находился среди них. Он про себя признал, что Маллин был прав по крайней мере в одном: самая лучшая проверка храбрости – это то задание, где грозит реальная опасность.

Ирнан закончил с якорем и повернулся к Блэзу, вопросительно приподняв брови. Блэз бросил взгляд на двух связанных священнослужителей на дне лодки. Оба лежали без чувств и, вероятно, некоторое время еще пробудут в этом состоянии.

– Оставим их здесь, – сказал он. – С ними ничего не случится.

Люди на лодке уже начали подниматься по веревке на плато. Они смотрели, как поднимается последний, затем Ирнан осторожно перелез из лодки на один скользкий валун, потом на другой, добрался до веревки и плавно подтянулся. За ним то же самое сделал Блэз. Соль на мокрой веревке жгла его ладони.

На плато он крепко уперся ногами в твердую почву, в первый раз с тех пор, как покинул большую землю. Ощущение было странным, казалось, земля под ним дрожит. Они стоят на острове Риан, и их посвящение незаконно, внезапно подумал Блэз. Ни один из остальных воинов, казалось, ничего не чувствовал, и через секунду он криво ухмыльнулся, изумляясь самому себе: он же из Гораута, видит бог, – а на севере даже не поклоняются Риан. Вряд ли сейчас подходящее время поддаваться предрассудкам, которые преследовали ночью Люта.

Молодой Жиресс молча подал ему его сапоги и меч, а Тьерс сделал то же для Ирнана. Блэз прислонился к стволу и натянул сапоги, потом снова застегнул пряжку ремня, быстро обдумывая положение. Подняв взгляд, он увидел, что на него напряженно смотрят семь человек, ожидая приказаний. Он неторопливо улыбнулся.

– Лют, я решил оставить тебе жизнь, чтобы ты подольше доставлял неприятности этому миру, – тихо произнес он. – Ты останешься здесь вместе с Ванном охранять лодки. Если те двое внизу начнут приходить в себя, я хочу, чтобы их снова вырубили. Только закройте лица, когда спуститесь вниз, чтобы заняться этим. Если нам очень повезет, никого из нас не узнают, когда все это закончится. Понимаете?

Кажется, они поняли. Лют выглядел до смешного обрадованным этим заданием. Выражение лица Ванна при лунном свете показывало, что он пытается скрыть разочарование – это хороший знак, если ему жаль пропустить следующий этап их предприятия. Но Блэз теперь не собирался поручать Люту никакого самостоятельного задания, даже самого простого. Он отвернулся от них.

– Ирнан, насколько я понимаю, ты сможешь найти гостевой дом, когда мы доберемся до храма? – Рыжеволосый коран коротко кивнул головой. – Тогда веди нас, – приказал Блэз. – Я за тобой, Маффур последним. Пойдем цепочкой. Никаких разговоров, только в случае крайней необходимости. Используйте прикосновения вместо слов, если нужно предостеречь друг друга. Понятно?

– Один вопрос: как мы найдем Эврарда, когда придем туда? – тихо спросил Маффур. – В доме должно быть много жилых комнат.

– Так и есть, – пробормотал Ирнан.

Блэза втайне тревожил тот же вопрос. Но он пожал плечами; его люди не должны знать, что его беспокоит.

– Я полагаю, он занимает одно из самых просторных помещений. Туда и направимся. – Он внезапно усмехнулся: – Тогда Маффур сможет войти и разбудить его поцелуем.

Раздался приглушенный смех. За его спиной громко хохотнул Лют, однако, оборвал смех раньше, чем Блэз обернулся к нему.

Блэз дал утихнуть веселью, которое должно было снять напряжение. Потом взглянул на Ирнана. Коран молча повернулся и вошел в лес священного острова богини. Блэз последовал за ним, услышал, как остальные цепочкой потянулись следом. Он не оглядывался.

В лесу было очень темно. Вокруг них раздавались всевозможные звуки: шум ветра в листве, крики мелких зверьков, быстрое, тревожное хлопанье крыльев в ветвях над головой. Сосны и дубы закрыли луну, только в некоторых местах случайный луч бледного серебра косо падал на тропинку, загадочно прекрасный, усиливающий темноту, как только они в нее вступали снова. Блэз проверил клинок в ножнах. Если на них нападут, драться здесь будет тесно и неудобно. Интересно, водятся ли на острове эти крупные коты-охотники; у него было ощущение, что водятся, и это не прибавляло уверенности.

Ирнан, пробираясь среди корней и под ветками, в конце концов наткнулся в лесу на почти заросшую тропинку, ведущую с востока на запад, и Блэз опять вздохнул свободнее. Он на удивление остро ощущал то, в каком месте они находятся. Не то чтобы его мучило какое-то дурное предчувствие, но что-то было в этом лесу такое, из-за чего, даже больше, чем из-за желтых котов и вепрей, он с радостью бы оказался за его пределами. Собственно говоря, это относится ко всему острову, осознал он: чем скорее они покинут его, тем больше он обрадуется. Именно в этот момент какая-то птица – почти наверняка сова или филин – с тихим шелестом опустилась на дерево прямо перед ними. «Лют, – подумал Блэз, – обмочился бы». Отказываясь смотреть вверх, он двинулся вперед, на восток, следуя за смутным силуэтом Ирнана. К храму богини, которой поклонялись здесь, на юге, как охотнице и матери, любовнице и невесте и как мрачной, последней собирательнице мертвых при лунном свете. «Если нам повезет больше, чем мы того заслуживаем, – мрачно подумал Блэз Гораутский, встревоженный больше, чем ему хотелось бы признаться даже самому себе, – возможно, мы найдем его под открытым небом, распевающим под луной».

Собственно говоря, именно этим и занимался Эврард Люссанский. Трубадуры в действительности редко пели собственные песни; музыкальное исполнение считалось менее значительным искусством, чем сочинение музыки. Собственно пением занимались жонглеры, под аккомпанемент различных инструментов. Но здесь, на острове Риан, не было жонглеров, и Эврард всегда считал полезным во время сочинения слушать свои слова и рожденную ими музыку даже в исполнении своего собственного тонкого голоса. И он любил сочинять по ночам.

Они услышали его, когда приблизились к святилищу, вынырнув из темноты леса на свет луны, и увидели огни далеких фонарей. Переводя дух, Блэз отметил, что гостевой дом в южной части храмового комплекса не защищен стенами, хотя высокий деревянный палисад окружал внутренние строения, где, должно быть, спали жрецы и жрицы. Казалось, на башенках за этими стенами не было стражи, во всяком случае, их не было видно. Серебристый свет падал на храм, и мягкое белое сияние окружало три купола.

Им не пришлось идти туда. На самом южном краю комплекса, недалеко от того места, где они стояли, находился сад. Пальмы качались под ласковым ветерком, до них донесся аромат роз, анемонов и ранней лаванды. И еще голос:

Богиня светлая, услышь из сердца льющуюся песнь

И благосклонна будь к любви, в моих таящейся словах.

Тебе принадлежит морская пена, и рощи, и могучие леса,

Тебе принадлежит и свет, что луны льют в далеких небесах…

Последовала короткая, задумчивая пауза. Затем:

И лунный свет тебе принадлежит,

сияющий в далеких небесах.

Еще одна задумчивая пауза, и снова голос Эврарда:

И лунный свет тебе принадлежит,

И звезды, что горят над головой,

Тебе принадлежит морская пена,

И все деревья в рощах и лесах.

Блэз поймал взгляд Ирнана, его лицо выражало насмешку. Блэз пожал плечами.

– Маллин хочет получить его обратно, – прошептал он. – Не смотри на меня. – Ирнан ухмыльнулся.

Блэз прошел мимо него и, держась в тени опушки леса, начал пробираться к саду, где тонкий голос продолжал перебирать варианты все тех же чувствительных строчек. «Интересно, – подумал Блэз, – не возражают ли клирики и другие гости Риан против того, что их сон нарушают эти ночные трели. И происходит ли это каждую ночь?» Он подозревал, зная Эврарда Люссанского, что так и есть.

Они добрались до южной опушки леса. Теперь только трава, посеребренная лунным светом, открытая взорам со стен, лежала между ними и живой изгородью, и пальмами сада. Блэз лег на землю, вспомнив с неожиданной, сверхъестественной ясностью, как прибегал к этому маневру в прошлый раз, в Портецце, вместе с Рюделем, когда они убили Энгарро ди Фаэнну.

И теперь он здесь, должен вернуть разобиженного, обнаглевшего поэта мелкому барону из Арбонны, чтобы жена барона могла поцеловать этого человека в лысеющий лоб – и бог знает куда еще – и сказать, как она ужасно сожалеет, что закричала тогда, когда он набросился на нее в постели.

Далеко от Портеццы. От Гораута. От тех дел, в которых пристало участвовать мужчине. Тот факт, что Блэз ненавидел почти все в Горауте, который был его домом, и доверял от силы полудюжине тех дворян Портеццы, с которыми был знаком, откровенно говоря, ничего не менял в этой ситуации.

– Тьерс и Жиресс, ждите здесь, – шепнул он через плечо двум молодым коранам. – Нам не понадобится для этого шесть человек. Свистните, как корф, если что-то случится. Мы вас услышим. Маффур, тебе объяснили, какую речь надо произнести. Откровенно говоря, лучше ты, чем я. Когда попадем в сад и я дам тебе знак, иди и попробуй, может, что и получится. Мы будем поблизости.

Он не стал ждать согласия. На данном этапе любой мало-мальски порядочный мужчина должен был знать, что надо делать, не хуже его самого. А если, на взгляд Блэза, эту вылазку хоть что-то могло оправдывать, так это возможность узнать, на что годятся эти семь коранов Арбонны, которых он обучает.

Не оглядываясь назад, он пополз на четвереньках по влажной, прохладной траве к просвету в живой изгороди, отмечавшей вход в сад. Эврард продолжал свои упражнения, теперь он пел что-то о звездах и белых шапках пены на волнах.

В своем раздражении этим человеком, самим собой, самим этим поручением, он чуть было не уткнулся головой, совершенно непозволительно для профессионала, прямо в задницу жрицы, которая стояла, спрятавшись за ближайшей к входу пальмой. Блэз не понял, находилась ли она здесь, чтобы охранять поэта или в качестве поклонницы его искусства. Некогда было исследовать подобные нюансы. Один звук из уст этой женщины мог их всех погубить.

К счастью, она как зачарованная смотрела на поющего неподалеку от них поэта. Блэз увидел Эврарда, сидящего на каменной скамье у ближнего края пруда в саду, спиной к ним, который беседовал сам с собой или с тихими водами, или с кем там принято беседовать поэтам.

Презрев учтивость, Блэз вскочил на ноги, схватил женщину сзади и зажал ей рот ладонью. Она втянула воздух, чтобы закричать, и он сильнее сжал ее горло и рот. Убивать им запрещено. И в любом случае он против ненужных смертей. Наученный убийцами Портеццы действовать без шума, Блэз держал сопротивляющуюся женщину, перекрыв ей доступ воздуха, пока не почувствовал, как она тяжело обмякла у него в руках. Он осторожно ослабил хватку, зная этот старый трюк. Но сейчас подвоха не было; жрица безвольно лежала в его объятиях. Она была крупной женщиной, с неожиданно юным лицом. Глядя на нее, Блэз усомнился, что она охраняла поэта. Интересно, как ей удалось выбраться за пределы обители жрецов; такие вещи могут когда-нибудь пригодиться. Только он не собирается слишком спешить с возвращением сюда.

Осторожно опустив жрицу на землю под пальмой, он дернул головой в сторону сада, приказывая Маффуру идти туда. Ирнан и Тульер бесшумно подошли и начали связывать женщину, прячась в тени.

Тебе принадлежит земная слава,

о светлая Риан, пока смиренно

Мы, смертные, в тени твоей великой

живем и сладкого алкаем утешенья в…

– Кто здесь? – не оборачиваясь крикнул Эврард Люссанский скорее с раздражением, чем с тревогой. – Все знают, что меня нельзя беспокоить во время работы.

– Мы в самом деле это знаем, ваша милость, – непринужденно произнес Маффур, подходя к поэту.

Блэз, пробираясь ближе под прикрытием кустов, поморщился, услышав этот титул, отдающий грубой лестью. Эврард имел на него не больше права, чем Маффур, но Маллин дал четкие инструкции самому красноречивому из своих коранов.

– Кто ты? – резко спросил Эврард, быстро повернулся и посмотрел на Маффура при лунном свете. Блэз придвинулся ближе, пригнувшись низко к земле, и попытался проскользнуть к скамейке с другой стороны. У него было собственное мнение по поводу того, что сейчас произойдет.

– Маффур из Бауда, ваша милость, с посланием от самого эна Маллина.

– Мне показалось, что я тебя узнал, – высокомерно заявил Эврард. – Как ты смеешь являться сюда вот так и мешать моим мыслям и моему искусству? – Ни слова о нарушении благочестия, или запретной территории, или об оскорблении богини, которую он только что славил, с иронией подумал Блэз, останавливаясь у маленькой статуи. – Мне нечего сказать твоему барону или его дурно воспитанной жене, и я не расположен выслушивать никакие банальные фразы, которые тебе поручено передать, – Эврард говорил тоном большого вельможи.

– Я проделал долгий и опасный путь, – миролюбиво сказал Маффур, – а послание Маллина де Бауда глубоко искреннее и очень короткое. Вы не окажете мне честь выслушать его, ваша милость?

– Честь? – переспросил Эврард Люссанский, раздраженно повысив голос. – Разве может кто-либо в этом замке претендовать на честь? Я оказал им милость, которой они не заслужили. Я подарил Маллину то чувство собственного достоинства, к которому он стремился, самим своим присутствием там, своим искусством. – Голос его стал угрожающе громким. – Он мне обязан своим положением в глазах Арбонны, всего мира. А за это, за это…

– За это без всяких на то причин, насколько я понимаю, он снова ищет твоего общества, – сказал Блэз и быстро шагнул вперед, он уже слышал более чем достаточно.

Когда Эврард оглянулся и посмотрел на него широко раскрытыми глазами, пытаясь встать, Блэз во второй раз за эту ночь пустил в ход рукоятку своего кинжала и с тщательно рассчитанной силой опустил ее на лысеющую макушку трубадура. Маффур быстро подхватил его в падении.

– Не могу даже выразить, – горячо произнес Блэз, когда Ирнан и Тульер присоединились к ним, – с каким удовольствием я это сделал.

Ирнан буркнул:

– Мы догадываемся. Почему ты так задержался?

Блэз улыбнулся всем троим:

– Что? И помешать великому мгновению Маффура? Я хотел услышать его речь.

– Я вам ее перескажу на обратном пути, – кисло пообещал Маффур. – Со всеми обращениями «ваша милость».

– Пощади, – коротко ответил Ирнан. Он нагнулся и без усилий взвалил на плечо тело маленького трубадура.

Все еще улыбаясь, Блэз на этот раз пошел вперед, не говоря ни слова, к южному концу сада, прочь от огней святилища и стен и куполов храмов, а затем, описав из осторожности круг, назад под покров леса. Если таковы кораны мелкого барона, думал он про себя, если они такие хладнокровные и ловкие – за одним-единственным ярким исключением, – то, когда они вернутся обратно, ему придется провести серьезную переоценку мужчин этой страны, несмотря на ее трубадуров и жонглеров и на то, что ими правит женщина.

Одно-единственное яркое исключение переживало самую скверную ночь в своей жизни, в этом не было ни малейшего сомнения.

Во-первых, слышались всякие звуки. Даже на опушке звуки ночного леса проникали в настороженные уши Люта, порождая волны паники, сменяющие друг друга бесконечной чередой.

Во-вторых, Ванн. Те есть не сам Ванн, а его отсутствие, так как второй коран, которому было поручено стоять на страже, все время самовольно покидал Люта, назначенного ему в напарники, и спускался по веревке, чтобы взглянуть на жреца и жрицу в лодке. Потом он ушел в лес послушать, не возвращаются ли их товарищи или не случилось ли чего другого, менее приятного. При каждой такой отлучке Лют оставался один на долгие минуты и вынужден был вести борьбу со звуками и неверными качающимися тенями на плато или на опушке леса, и некому было его подбодрить.

Правда в том, сказал себе Лют – и он поклялся бы в этом в любом храме богини, – что он вовсе не трус, хотя понимал, что все будут считать его трусом с этой ночи. Но он им не был: посадите его на утес над замком Бауд в грозу, и пусть воры убегают по склонам с овцами барона, и Лют яростно бросится в погоню, уверенно и ловко пробираясь между камней, и отлично будет орудовать луком или мечом, когда догонит бандитов. Он так и сделал, он сделал это прошлым летом вместе с Жирессом и Ирнаном. Он убил в ту ночь человека из лука в темноте, и именно он вывел двух остальных вниз по предательским склонам в безопасное место вместе с отарой.

Только они, наверное, этого не помнят и не подумают рассказать об этом остальным после сегодняшней ночи. Если кто-нибудь из них останется в живых. Если они покинут этот остров. Если они…

Что это было?

Лют резко обернулся, сердце его запрыгало, словно челнок под ударом поперечной волны, и он увидел Ванна, который возвращался на плато после очередного обхода в лесу. Второй коран бросил на него любопытный взгляд, но ничего не сказал. Лют знал, что они не должны разговаривать. И их вынужденное молчание почти так же сильно действовало ему на нервы, как и звуки ночного леса.

Потому что это были не просто звуки, и это была не просто ночь. То были звуки острова Риан, священного острова, а они находились здесь без должного посвящения, не имея на то никакого права – только выслушав пьяного экс-жреца, нечленораздельно бормотавшего слова обряда, – и они совершили насилие над двумя истинными слугами богини еще до того, как высадились на берег.

Просто проблема Люта заключалась в том, что он верил в могущество богини, верил истово. Если это можно действительно назвать проблемой. У него была набожная, суеверная бабка, которая поклонялась и Риан, и Коранносу, а заодно и всевозможным духам домашнего очага и времен года. Ее познаний в магии и народных заклинаниях хватило, чтобы превратить внука, которого она вырастила, в беспомощную жертву ужаса именно в таком месте, где они сейчас оказались. Если бы он не так старался сохранить лицо перед другими коранами, перед своим бароном и перед этим здоровенным, ловким, мрачным и насмешливым наемником с севера, которого Маллин нанял командовать ими и обучать их, Лют, несомненно, нашел бы способ отвертеться от этого похода, когда его выбрали в число участников.

Так и следовало сделать, с отчаянием подумал он. Чего бы ему ни стоило это отступление, это ничто по сравнению с тем, как его будут унижать и насмехаться над ним из-за того, что произошло сегодня ночью. Кто бы мог подумать, что простая набожность, благодарственная молитва самой святой Риан может навлечь на человека такие неприятности? Откуда жителю высокогорий знать, как далеко может разнестись звук над морем, даже произнесенная шепотом молитва! И Ирнан сделал ему больно, когда сжал его, будто клещами. Старейший коран – крупный мужчина, почти такой же крупный, как бородатый северянин, и пальцы у него, как железные когти. Ирнану не следовало этого делать, думал Лют, стараясь вызвать в себе ярость из-за того, как все несправедливо сложилось.

Он снова отпрыгнул в сторону, споткнулся и чуть не упал. Он лихорадочно нашаривал меч, когда понял, что это Ванн подошел к нему. И попытался, с ничтожным успехом, превратить это движение в жест осторожной предусмотрительности. Ванн с безразличным лицом поманил его пальцем, и Лют наклонил к нему голову.

– Я спущусь вниз, чтобы еще раз взглянуть на них, – сказал второй коран, как и ожидал с отчаянием Лют. – Не забудь, свистни корфом, если я тебе понадоблюсь. Я сделаю то же самое. – Лют молча кивнул, стараясь, чтобы его физиономия не казалась умоляющей и тоскливой.

Легкими шагами Ванн пересек плато, ухватился за веревку и соскользнул вниз. Лют смотрел, как веревка несколько секунд подергивалась, потом ослабела, когда Ванн достиг камней внизу. Он подошел к дереву, к которому Маффур привязал веревку, присел и опытным взглядом окинул узел. Он в порядке, решил Лют, еще продержится.

Лют выпрямился и шагнул назад. И наткнулся на что-то.

Сердце его екнуло, он резко обернулся. И когда увидел тех, кто пришел, все кровь высохла у него в жилах и превратилась в сухую пыль. Он сжал губы и попытался свистнуть. Как корф.

Но не раздалось ни звука. Его губы были сухими, как кости, как пыль, как смерть. Он открыл рот, чтобы крикнуть, но тут же молча закрыл его, когда кривой, усыпанный драгоценными камнями, необычайно длинный кинжал приставили к его горлу.

Фигуры на плато были одеты в шелк и атлас красного и серебристого цвета, как на церемонии. Большинство из них были женщины, по крайней мере, восемь, но кроме них еще двое мужчин. Но кинжал в виде полумесяца у его горла держала женщина. Он это определил по выпуклостям ее тела под одеждой, хоть она была в маске. Они все носили маски. И эти маски, все маски, были масками хищных животных и птиц. Волков и диких котов, сов и ястребов и корфа с золотистыми глазами, сверкающими в лунном свете.

– Пойдем, – сказала жрица с кинжалом Люту из замка Бауд, голос ее был холодным и далеким, голосом богини в ночи. Богини Охоты, в ее оскверненном святилище. На ней была маска волка, увидел Лют, а затем он также осознал, что и пальцы у нее имели форму когтей волка. – Вы действительно думали, что вас не найдут и не узнают? – спросила она.

«Нет, – очень хотелось ответить Л юту. – Нет, я никогда не думал, что мы сможем это сделать. Я был уверен, что нас поймают».

Он ничего не сказал. Казалось, дар речи покинул его, молчание лежало, словно груз камней на его груди. В ужасе, лишившись всех мыслей, Лют почувствовал, как лезвие кинжала почти любовно касается его горла. Жрица взмахнула когтистой лапой, и ноги Люта, словно по собственной воле, спотыкаясь, понесли его в ночной лес Риан. В темноте под деревьями его окружали благоухающие жрицы Риан, женщины под масками хищников, одетые в мягкие красные с серебром одежды, а луна исчезла из виду, как надежда.

Возвращаясь назад через лес, Блэз через подошвы сапог чувствовал ту же самую дрожь, что и прежде, словно земля на острове обладала своим пульсом, своим бьющимся сердцем. Теперь они шагали быстрее, сделав то, зачем приехали, сознавая, что жрицу у сада могли уже хватиться и найти. Блэз отстал, позволяя Ирнану, который нес бесчувственного поэта, снова вести их. Его чувство направления казалось безошибочным даже в темном лесу.

Они покинули лесную тропинку и опять свернули на север, пробираясь между тесно растущими деревьями. Мелкие сучья и ветки трещали у них под ногами. Сюда не проникал лунный свет, но теперь их глаза привыкли к темноте, и они уже проходили этой дорогой. Блэз узнал древний, искривленный дуб, чужеродно выглядевший в полосе сосен и кедров.

Вскоре после этого они вышли из леса на плато. Луна стояла высоко над головой, и веревка Маффура была привязана к дереву, их путь к морю и к отступлению.

Но ни Ванна, ни Люта нигде не было видно.

Блэз ощутил первый укол предчувствия катастрофы. Он быстро подошел к краю плато и посмотрел вниз.

Парусная лодка исчезла, и двое связанных клириков вместе с ней. Их собственная шлюпка все еще стояла на месте, и в ней лежало тело Ванна.

Маффур яростно выругался рядом с Блэзом и быстро спустился вниз по веревке. Добрался, прыгая по камням, до лодки и склонился над лежащим там человеком.

Потом посмотрел вверх.

– С ним все в порядке. Дышит. Без сознания. Не замечаю никаких признаков удара. – В его голосе звучало удивление и первые нотки непритворного страха.

Блэз выпрямился и оглядел плато в поисках Люта. Другие кораны стояли тесной кучкой, спинами друг к другу. Они уже обнажили свои мечи. Не слышно было ни единого звука. Даже лес, казалось, умолк, подумал Блэз, и мурашки побежали у него по коже.

Он принял решение.

– Ирнан, спусти его в шлюпку. Все спускайтесь туда. Я не знаю, что произошло, но здесь задерживаться не стоит. Я быстро осмотрюсь кругом, но если ничего не увижу, нам придется уходить. – Он бросил быстрый взгляд на луну, пытаясь определить, какой сейчас час ночи. – Отвяжите лодку и дайте мне несколько минут. Если услышите крик корфа, гребите изо всех сил, не ждите. В остальном поступайте, как сочтете нужным.

Ирнан, казалось, хотел возразить, но ничего не сказал. Перекинув Эврарда Люссанского через плечо, словно мешок зерна, он спустился по веревке вниз. Другие кораны начали спускаться следом. Блэз не стал ждать, пока они все спустятся. В нем нарастало ощущение близкой опасности, он вытащил меч и один вошел в лес на противоположной стороне плато, в том месте, где они вошли и вышли. Почти сразу же он уловил запах. Запах не дикого кота, не медведя, не лисицы, не барсука и не кабана. Он ощутил летучий аромат духов. Сильнее всего он ощущался в западном направлении, откуда они пришли.

Блэз опустился на колено, чтобы почти в полной темноте рассмотреть лесную подстилку. Он жалел, что с ним нет Рюделя, по многим причинам, но отчасти из-за того, что его друг был лучшим ночным следопытом из всех, кого знал Блэз.

Однако не нужно было быть экспертом, чтобы понять, что здесь совсем недавно прошла группа людей и что большинство из них, если не все, были женщины. Блэз тихо выругался и встал, вглядываясь в темноту, не зная, что делать. Ему до смерти не хотелось оставлять здесь своего человека, но было ясно, что где-то впереди него в лесу находится большая группа жрецов и жриц. «Несколько минут», – сказал он Ирнану. Следовало ли ему подвергать опасности других, пытаясь найти Люта?

Блэз сделал глубокий вдох и снова ощутил пульсацию земли в лесу. Он понимал, что боится; только круглый дурак сейчас не боялся бы. Все равно, во всем этом был корень истины для Блэза Гораутского, и очень простой истины: товарища не бросают, даже не сделав попытки его найти. Блэз шагнул вперед, в темноту, следуя за ускользающим ароматом духов в ночи.

– Похвально, – произнес голос прямо перед ним. Блэз ахнул и выставил вперед клинок, всматриваясь в темноту. – Похвально, но крайне неразумно, – продолжал тот же голос с холодной властностью. – Возвращайся обратно. Ты не найдешь своего товарища. Только смерть ждет тебя сегодня ночью, если ты пойдешь дальше.

Послышался шелест листьев, и Блэз разглядел перед собой высокую, неясную фигуру женщины. По обеим сторонам от нее стояли деревья, словно обрамляя то место, где она стояла. Было очень темно, слишком темно, чтобы он мог разглядеть ее лицо, но нотки приказа в ее голосе сами по себе поведали мрачную историю о том, что случилось с Лютом. Однако она не тронула Блэза, и другие не прыгнули вперед и не напали. А Ванн в ялике не был ранен.

– Мне было бы стыдно перед самим собой, если бы я ушел и не попытался вернуть его, – ответил Блэз, все еще пытаясь различить черты лица стоящей перед ним женщины.

Он услышал ее смех.

– Стыдно, – насмешливо повторила она. – Не будь слишком большим глупцом, северянин. Ты действительно думаешь, что мог бы проделать все это, если бы мы вам не позволили? Ты будешь отрицать, что чувствуешь этот лес? Ты действительно веришь, что действовал тайно, никем не замеченный?

Блэз с трудом сглотнул. Его выставленный вперед меч внезапно показался ему вещью беспомощной, даже смешной. Он медленно опустил его.

– Почему? – спросил он. – Почему тогда?

Снова раздался ее смех, низкий и тихий.

– Ты хочешь знать мои мотивы, северянин? Поймешь ли ты богиню на ее собственном острове?

«Мои мотивы».

– Значит, ты – верховная жрица, – сказал он, переступив с ноги на ногу, чувствуя глубинную пульсацию земли. Она ничего не ответила. Он снова сглотнул. – Я хотел бы только знать, куда подевался мой человек. Почему вы его забрали.

– Одного за другого, – тихо ответила она. – Вы не прошли посвящения, чтобы ступить на остров, ни один из вас. Вы пришли сюда забрать человека, который был посвящен. Мы позволили вам сделать это по собственным причинам, но Риан берет свою плату. Всегда. Знай это, северянин. Помни эту истину все время, пока находишься в Арбонне.

«Риан берет плату». Лют. Бедный, испуганный, заикающийся Лют. Блэз смотрел в темноту и жалел, что не видит эту женщину, пытался найти слова, которые могли бы спасти человека, которого они потеряли.

А затем, словно его мысли были открыты для нее, словно она и лес хорошо знали их, женщина подняла одну руку, и через мгновение в ее кулаке зажегся факел, осветив тесное пространство среди деревьев. Блэз не видел и не слышал, чтобы она высекла огонь из кремня.

Но он услышал снова ее смех, а затем, глядя на высокую, гордую фигуру, на тонкие, аристократичные черты ее лица, Блэз понял – и не сумел подавить дрожь, – что у нее нет глаз. Она была слепой. У нее на плече сидела белая сова, ошибка природы, и смотрела на Блэза немигающим взглядом.

Не вполне понимая, почему он это делает, но, внезапно осознав, что вступил в то царство, для которого он очень плохо вооружен, Блэз вложил свой меч в ножны. Ее смех стих; она улыбнулась.

– Правильный поступок, – мягко сказала верховная жрица Риан. – Я рада видеть, что ты не глупец.

– Видеть? – спросил Блэз и тут же пожалел об этом. Но она осталась невозмутимой. Огромная белая сова не шелохнулась.

– Мои глаза были ценой, заплаченной за возможность видеть гораздо больше. Я очень хорошо вижу тебя и без них, Блэз Гораутский. Это тебе нужен был свет, а не мне. Я знаю о шраме, огибающем твои ребра, и цвет твоих волос, как нынешний, так и в ту зимнюю ночь, когда ты родился, а твоя мать умерла. Я знаю, как бьется твое сердце и почему ты приехал в Арбонну, и где ты был раньше. Я знаю твое происхождение и твою историю, знаю многое о твоей боли и обо всех твоих войнах, и о том, когда ты в последний раз любил женщину.

«Это блеф, – в ярости подумал Блэз. – Все священники блефуют, даже жрецы Коранноса дома. Все они стремятся получить власть при помощи таких колдовских заклинаний».

– Тогда назови этот последний раз, – осмелился сказать он охрипшим голосом. – Расскажи мне о нем.

Она не колебалась:

– Три месяца назад. Жена твоего брата, в древнем доме твоей семьи. Поздно ночью, в твоей собственной постели. Ты уехал до рассвета, отправился в путешествие, которое привело тебя к Риан.

Блэз услышал вырвавшийся у него странный стон, будто ему нанесли удар под ложечку. Он не сумел сдержаться. Внезапно у него закружилась голова, вся кровь отлила от нее, словно убегая от неумолимой правды услышанного.

– Продолжать? – спросила она слабо улыбаясь и подняла высоко факел, чтобы он ее видел. В ее голосе звучали новые нотки, нечто вроде безжалостного наслаждения своей властью. – Ты ее не любишь. Ты только ненавидишь своего брата и своего отца. И свою мать, за то, что она умерла. Возможно, и себя немного. Хочешь услышать больше? Хочешь, чтобы я предсказала твое будущее, как старая колдунья на осенней ярмарке?