Текст книги "Оранжевое солнце"
Автор книги: Гавриил Кунгуров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
РОДНИКОВАЯ ВОДА
Отряд инженера-гидролога Бадмы готовился к отъезду в Гоби. Люди деловито торопились. Огромный бурильный агрегат был уже погружен на машины-платформы. Грузовики стояли цепочкой, заполненные инструментами, ящиками с продуктами, палатками, свернутыми в тяжелые тюки. Желтая площадь, тихая, ничем не приметная, сейчас заставленная техникой, собрала толпу жителей аймака. От ребятишек нельзя было отбиться; они кружились возле машин. Не успеет дежурный вспугнуть их в одном конце, появлялись в другом. Наиболее неистовые будущие водители машин падали на песок, ползли ящерицами, заглядывали под колеса, шумели, спорили. Вездеход на резиновом ходу не только оглядели, ощупали со всех сторон. Из-за кузова грузовика неожиданно вынырнул водитель; у самых колес поймал одного нарушителя. Тот взвизгнул, не успел опомниться, очутился в кабине машины. Горящие от зависти глаза всех парнишек провожали машину, а их крики заглушали рев мотора. Нарушитель с деловым видом сидел рядом с водителем. Машина умчалась в сторону нефтебазы и скоро вернулась. Теперь выдержать напор ребятишек стало еще труднее.
Эрдэнэ волновался, смотрел на стоящую в отдалении машину. Он – подсобный мастера-бурильщика Бямбу; в серой робе, широкополой шляпе, высоких сапогах. С одного бока у него планшетка, с другого – охотничий нож в кожаных ножнах, за плечами ружье. Только равнодушные глаза не могли заметить, как горд, доволен Эрдэнэ. Жаль, нет дедушки, пусть бы взглянул. Когда долго ждешь, на тебя обрушивается столько мыслей, от них нелегко отбиться. Хотелось, чтобы его увидела Цэцэг. Он прикрыл глаза, и перед ним в халате густо-сиреневого цвета с зелеными разводами, в синем берете встала Цэцэг. Вспомнил, они недавно встретились в Улан-Баторе, Цэцэг была нарядной, лицо ее не забудешь; смуглое, с пламенеющим румянцем, ласковые глаза под красивыми скобочками темных бровей не то хитрили, не то чуть подсмеивались. Ветер играл черной прядкой волос, выбившейся на лоб из-под берета, ее тоненькие пальцы ловко убрали прядку. Эрдэнэ припомнил, как Цэцэг гостила у них, в юрте дедушки, как она с Гомбо решала задачи по математике, как в степи застала их злая буря. Давно ли это было? Цэцэг не узнать. Красивая девушка... Она шагнула вперед, склонилась, похвасталась:
– Я, Эрдэнэ, наверное, буду работать в Гоби, на заводе...
Он ответил ей с грубоватой холодностью:
– Когда-то будешь, а я уже еду!..
Она отвернулась, ушла.
...Мысли Эрдэнэ оборвались, он приоткрыл веки, перед ним не Цэцэг, а Гомбо. Братья взялись за руки, перешли дорогу, сели на песчаный холмик.
– Еду, брат, в самое сердце Гоби!..
– Я тебя и не узнал. Думаю, кто такой стоит? Похож на Эрдэнэ и не похож. Здорово ты нарядился. Едешь. Счастлив?..
– Зачем спрашиваешь? Подумай, вода! Ты понимаешь, что такое вода для Гоби?!
Гомбо шутливо подхватил:
– Подумай! Ты понимаешь, что такое игрушки для детей?! Я тебе, Эрдэнэ, выточил подарочек...
Гомбо вынул из кармана завернутую в шелковую тряпочку фигурку верблюда.
– Вот тебе гобийский верблюд. Понюхай!
– Зачем нюхать? Ты что?
– Понюхай!..
От остро-терпкого запаха, довольно приятного, лицо Эрдэнэ расцвело, он заулыбался.
– Ага, понял? Этот верблюд выточен из корня редкого можжевельника. Его можно отыскать только у нас да в Китае... Незаменим от головной боли, особенно в жару. Понюхаешь, боль как рукой смахнет, голова станет светлая, как луна, умная, как у дедушки...
Оба расхохотались. Эрдэнэ хлопнул брата ладонью по лбу:
– Сам ты умная голова!.. – и щекой приложился к его щеке.
Гомбо привязал к фигурке тонкий шнурок, надел на шею брата подарок.
– Честное слово, от головной боли. Я не выдумал, один почтенный гобиец научил...
Эрдэнэ еще раз понюхал фигурку, смешно замигал и спрятал целебного верблюдика на груди. Загудела машина. Братья попрощались. Эрдэнэ, убегая, крикнул:
– Будешь в юрте дедушки... Он просил привезти ему гобийских лечебных трав, скажи, найду знающего гобийца, заготовлю...
...День угасал, солнце устало склонялось к той чуть видимой полоске, которая соединяла степь и небо. Эрдэнэ сидел на брезентовом тюке грузовика, неотрывно смотрел на убегающие холмы. Ему хотелось спрыгнуть с машины, идти, идти навстречу надвигающейся мгле. Обязательно за увалом стоит юрта, а двери ее открыты для пришельца; входи, садись у очага, будь гостем, тебе рады... Желание сердца – утренний цветок; взойдет солнце, и цветок распустит приветливо лепестки. Хорошо, если бы юрта за увалом была дедушкиной, и Эрдэнэ уже приоткрыл дверцы, ему бы только переступить порог – и он у родной печурки. На коврике возле стола – дедушка, он так дымит трубкой, что и лица не видно; у кипящего котла – бабушка, но раздался сигнал, караван машин остановился. Привал. Это уже пятый или шестой привал. Караван давно пересек полугоби. Цель – найти воду в южной части Восточно-Гобийского аймака. Инженер Бадма – начальник экспедиции. Эрдэнэ узнал бы его среди тысяч. Можно любоваться, как ходит он по песчаным барханам, каменистым россыпям – легко и твердо. Прозвали – «Гобийский верблюд». Похвальное прозвище. Верблюд в Гоби – большое богатство. Нельзя забыть и лицо Бадмы. Круглое, с острыми скулами, низким, будто приплюснутым носом, оно прокалено солнцем и обожжено ветрами до такой черноты, что Бадму все считали коренным гобийцем. Не ошиблись: родился он на юге Гоби. Учился в Москве, окончил политехнический институт.
Для Эрдэнэ палатка с красным вымпелом на макушке всегда полна тайн. На привалах эта палатка забита людьми; начальник, сидя на ковре, поджав под себя ноги, с картою на коленях, всматривался в кружки, квадратики, треугольники, соединенные паутиной линий. Под каждой линией красные стрелки, они указывают направление. Приглушенный бас начальника отдавал команду. Начальник расставлял машины, агрегаты, людей, как шахматист ударные фигуры. Гудение машин стихло, и над предвечерними гобийскими просторами нависла тишина, казалось, что-то оборвалось, не хватало привычного рокота моторов. На широкой песчаной поляне машины стояли полукругом. Эрдэнэ засмотрелся на небо, такого неба он никогда не видел: плотно-синее, глубокое, отполированное ровно, блестит одинаково и на западе и на востоке. Спешили люди, каждый знал, что ему делать. Ставили палатки, разводили костры. Эрдэнэ – первый подручный мастера и два вторых быстро соорудили палатку, стали готовить ужин. Пришел мастер Бямбу, вытер потный лоб, присел в тени палатки:
– Быстро катится время – сухая трава, гонимая вихрем; вторую неделю едем, начальник недоволен, отыскивает место, где вода сама выскочит из-под земли. Душно. А ведь это еще остатки полугоби. В Гоби я не бывал. Какая же там жара?! Живут люди, довольны, лучшего и не ищут... Поужинаем, отдохнем, завтра выезжаем рано...
Всему свое время, но в экспедиции эта мудрость невыполнима. От палатки к палатке уже передавалась команда:
– Мастера Бямбу – к начальнику!
Эрдэнэ вбивал колышек поглубже, чтобы усилить крепление палатки. Услышав команду, отбросил топор, поспешил за мастером. Не может первый подручный отставать от своего мастера.
У палатки начальника – три верблюда; стоят, как будто глыбы, ног и не различишь, слились с песком, а горбы врезаны в синее небо. Мастер в палатке начальника не задержался. Заседание срочное. Прибыла делегация – пожилой монгол и два ревсомольца. Строят по инициативе молодежи родниковый водопой, просят помочь. Завтра утром группе в пять человек во главе с мастером Бямбу выехать на трех грузовиках на стройку водопоя. После выполнения задания догнать отряд... Начальник скользнул карандашом по карте, указал мастеру, где он найдет лагерь отряда.
В палатке мастера долго не ложились спать... Едва делегаты вошли в палатку мастера, юный ревсомолец загорячился:
– Нашли воду! Мы, ревсомольцы, строим...
Разгоряченного коня надо вовремя осадить, иначе глупо сгорит. Пожилой монгол охладил пыл ревсомольца:
– Воду нашли не вы...
Ревсомолец не обиделся:
– Не мы, а почтенный Дамба.
– Услышал бы Дамба, рассмеялся... Не он нашел, а куланы – дикие ослы. Эти животные чутьем слышат, где под раскаленными песками бьется сердце Гоби – вода... Они роют копытами хулан-хонхор – яму. Гордые животные, досыта напившись, бросают хулан-хонхор, уходят и никогда к этому счастливому месту не возвращаются.
Запрыгала крышка кипящего чайника, Эрдэнэ под одобрительные взгляды Бямбу и гостей вынул из мешка плитку зеленого чая, красиво выхватил нож из ножен, отколупнул большой кусок душистой зелени, раскрошил, бросил в чайник. Все следили за крышкой, как только она подпрыгнула, Эрдэнэ снял чайник с костра, наполнил чашки. Наваристый зеленый чай – всегда желанный спутник длинного разговора. Говорил пожилой монгол:
– ...Старики говорят: худая весть – черная птица, хорошая – светлокрылая. В западной части Гоби, к югу от Бурых скал куланы оставили хулан-хонхор. Вода в этом раскаленном углу Гоби? Арат Дамба обрадовался: надо снимать юрту, кочевать туда, к счастливому месту, к воде. Не спеши, запнешься, люди станут смеяться. Дамба юрту не снял. До восхода солнца оседлал он коня, поехал на поиски хулан-хонхора. К полудню, в самый разгар огнедышащего неба, добрался до каменистых россыпей. Тут-то и подстерегла его беда: лошадь обезножела, не идет, мокрая, дышит тяжело, как загнанная. Знал, что за россыпями благодатные зеленые плешины, тут лучший гобийский корм: хумыль, монгол-трава, тан.
Отдохнул. Взбодрил коня, скормив ему три мучных лепешки, взял его под уздцы, и пошли они, шатаясь, как подстреленные козлы, волоча ноги. Добрались до зеленой полосы. Расседлал лошадь, оставил ее кормиться. Отвязал от седла кожаное ведро с веревкой, мешок с едой; съел кусок вяленого мяса, горсть сушеного творога и пошел.
Солнце склонилось к западной кромке неба, падали длинные тени от высоких гранитных глыб, похожих на черных стражей. Поднялся Дамба на выступ скалы, и разорвал гобийскую тишину его радостный голос: «Хулан-хонхор!»
Спрыгнул с выступа. Гоби обманчива: все дальнее кажется близко. Мелкие барханы – сыпучие волны; минуешь одни, перед тобой другие, есть ли им конец? Дамба выносливый гобиец, а силы его растаяли, будто жир в горячем котле. Ноги не идут. Не сидеть же на сером бугре, пополз. Вот и хулан-хонхор. Глубокая яма, – видно, много копыт куланов тут потрудилось. Вокруг высокие отвалы; надо быть слепым, чтобы не разглядеть – здесь побывали и люди, приложили свои руки; верхнюю часть колодца, чтобы не осыпался, обложили каменными плитами. Лег на живот, глядел в яму, светлел серебряный кружок воды, зеркально-гладкий, словно подернулся льдом, и манил, манил... Дамба спустил кожаное ведро, достал воды. Пил жадно, долго. Напившись, упал на песок, лежал неподвижно. Открыл глаза, между двумя валунами низко нависло фиолетовое небо; и такое оно безмятежное и радостное... Било в виски, сжал их ладонями, и, когда приподнялся, по лицу его пробежала улыбка; он стоял на берегу озера. Как же не улыбаться. На волнах пронзительной голубизны качалась белая луна. Радуйтесь, монголы! В Гоби озеро, переполненное родниковой водой.
Гоби обманчива: озера с родниковой водой не было, это голубой мираж. Дамба вновь лег на живот и уставился на дно ямы, где серебряный кружок воды приветливо светил. Захотелось увидеть свое отражение, но вода вздрагивала, от середины кружка разбегались мелкие волны, отражение расплывалось. Тут-то и вскипела в голове арата догадка: это же родник, у него подземные толчки... Низко склонившись над ямой, услышал мерные всплески, похожие на говорок котла, кипящего на легком огне. Вода беспокойно выталкивала из недр земли новые и новые струйки. Дамба сел на камень, курил и думал. Долго думал. Надо углубить яму колодца, русло опустить ниже уровня воды родника, и тогда струя побежит сильным ручьем, не нужно будет черпать воду ведром, делить глотки воды между сотнями и тысячами жаждущих. Дамба не мог уйти, даже страшился уйти; кто же обрывает умные мысли? Уйдешь, и они уйдут...
Ночевал он тут же, вблизи хулан-хонхора. Сомкнуть глаза не было сил; смотрел на синюю густоту неба, на звезды, которые так близки – протяни руку, хватай любую, прячь за пазуху. За одну ночь и столько мыслей... Худая голова могла бы лопнуть. Лишь вместе с рассветом пришло и светлое решение: «Работа большая – ни одному, ни десяти монголам ее не сделать...»
Светлые мысли гасли, гасли и силы Дамбы. Вспомнились суровые слова гобийской пословицы: «И умирая, о воде не забывай». Сидел на горячем валуне, думал: надо быть ветром, чтобы облететь Гоби; если и облетишь, как убедить гобийцев, что ты счастливец – нашел подземный клад? Смеяться будут. Гобиец скажет «да», если разопьешь с ним мешок кумыса.
Где старости не под силу, одолеет молодое. Дамба выкрикнул: ревсомольцы! Выкрикнул так громко, что эхо долго кувыркалось, перекликалось среди песчаных волн Гоби.
Дамба вернулся в свою юрту, отобрал лучших верблюдов, объездил сомон. Вода!.. Она огонь гасит, но она же рождает и пожар. Зажгла вода сердца и старых и молодых гобийцев. Они поверили Дамбе. Так и родилась народная стройка. Ревсомольцы впереди. Люди трудились уже несколько недель.
...Бригада Бямбу прибыла к месту стройки ранним утром. Было чему удивляться. Разноцветные халаты, войлочные шляпы, белые, красные, желтые косынки и береты украшали, как цветы, скучную песчаную поляну. Шум, гудение машин, визг сыпучих песков под ударами железных лопат, разговоры и смех молодежи в этих пустынных местах были столь неожиданными, что почерневшие от времени и жары угрюмые скалы, казалось, тоже повеселели. Три грузовых машины, цемент, известь и другие материалы, привезенные мастером Бямбу, ускорили дело. Дамба и Бямбу, стоя на коленях в земляном разрезе, прикидывали, вымеряли: пойдет ли вода по руслу, сооруженному для нее из камня и цемента? Бригады вынули уже огромное количество грунта. По обе стороны русла возвышались песчаные отвалы. Завтра их надо отодвинуть, убрать. Эрдэнэ трудился в первой бригаде и жалел, что ему выпало такое короткое участие: приехали они к завершению стройки. Закончился день. Загорелись звезды, огласились глухие просторы переливчатой песней. Никогда песня не оглашала эти серые пустыри. Молодежь не знает усталости, у костров – танцы. Пожилые курили, говорили о травах, о скоте, вспоминали пережитое; разговор неизменно завершался стройкой. Степенно осторожные вздыхали: петь и кружиться в танцах лучше бы завтра, когда все освежат лица водой, пришедшей из недр Гоби.
Мастер Бямбу и Дамба озабочены завтрашним днем. К цементной трубе, или, как ее назвал Бямбу, горлу, отлого ниспадавшему с двадцатиметровой высоты, уже пристроен прямоугольный онгоц – длинное корыто с водопойными площадками по обе стороны. Послушается ли вода? Хватит ли у родника напорной силы. Дамба подбадривал себя: крутизна большая – пойдет вода... Хорошо, что приехал мастер, он внес умные поправки в незатейливые подсчеты Дамбы. Какие поправки? Мастер пересчитал все заново...
Миг – капля росы на былинке, что она может дать? Для тех, кто не ждет, ничего. В полдень люди ждали, они обступили кольцом сооружение – детище своих рук. Дамба снял временную перемычку, вода из родника хлынула по трубе-горлу, струя покатилась по водосливу, наполнила онгоц. Люди кричали, били в ладоши, пили, умывались, брызгались.
Две девушки схватили пригоршни воды, плеснули на Эрдэнэ. Он не рассердился, но брови его сошлись в строгую полоску. Девушка смешливо сложила губы:
– У, какой сердитый!..
Вторая подхватила еще громче:
– Не трогай его, он большой начальник!..
Рядом стоял и усмехался мастер Бямбу, тронул Эрдэнэ за плечо:
– Будь смелым мужчиной... На котелок, облей-ка этих красавиц!
Эрдэнэ схватил котелок, зачерпнул воды и побежал за девушками. Не догнал, попил из котелка, студеная вода обожгла губы, выплеснул остатки на чахлое деревцо, изнывающее от жары. Выпрямился, перед ним огнеглазая в голубом берете.
– Не узнаешь? Такой важный... Может быть, ты и верно самый главный начальник?
Эрдэнэ узнал девушку. Он учился с нею в одной школе, хотя в разных классах.
– Как сюда попала?
– Вон за теми увалами юрта моих родителей; приехала в отпуск из Сайн-Шанды. Помнишь Цэцэг? Бодо? Она тоже в Сайн-Шанде. Городок нам нравится... Ты там не был?
– Нет.
– Кто в Сайн-Шанде не бывал, тот и Гоби не видал...
– Ох, какая умная...
– Не моего ума... Так говорил нам старый гобиец. Не поверили, а побывали – верное старик сказал. Зеленые деревья, плавательный бассейн, театр, кино... Но мы, может быть, уедем на работу еще южнее – в Дзун-Баин. Слышала, туда направилась вторая экспедиция искать воду. Там тоже строится плавательный бассейн. Не вы ли едете в Дзун-Баин?..
Эрдэнэ слышал об этом городе, где есть все, но мало воды. Хотя и не знал, где экспедиция развернет работу, ответил с достоинством знающего:
– Наша экспедиция где угодно найдет воду, – и вынул из планшетки блокнот. – Напишу Цэцэг. Передашь?
– Что я, почтальон? – щурясь от солнца, громко, чтобы и другие слышали, заупрямилась девушка. – Я еще не скоро поеду в Сайн-Шанду, мне и дома хорошо...
Эрдэнэ спрятал блокнот.
Девушка вновь засмеялась:
– Спрячь свой блокнотик, спрячь! Хватит Цэцэг писем от твоего брата Гомбо. Понял?..
Девушку окликнули, она на прощанье помахала Эрдэнэ рукой, убежала. Он стоял, склонив голову, увидел, как из-под песчаного бугорка вынырнула серебряная ящерица, мелькнула молнией и скрылась. В висках стучало, он потер их ладонями, расстегнул воротник, вынул подарок Гомбо – фигурку верблюдика на шелковом шнурке, приложил к носу и жадно потянул ее терпкий запах.
Еще многие радовались, танцевали, вокруг сыпались радужные брызги, Эрдэнэ торопился к машине, хотелось скорее оставить это благодатное место, уехать...
ПОЕТ ЦЭЦЭГ
Завершилась работа по бурению скважины колодца. Эрдэнэ (словно на высокой скале, все ему видно лучше всех) верилось, что мастеру Бямбу и его подручным начальник поручает самую важную работу экспедиции. В толщу песков вгрызался бур, и с каждой пробой вместе с каменистой породой и глиной, вынутой из недр земли, сыпались на ладони начальника и его помощников обжигающие сердце упреки. Слышалось приглушенно, пробивалось сквозь голоса надежд и добрых ожиданий: пустое сверление камней, просчитался «Гобийский верблюд» – выстрелил пыжом...
Эрдэнэ горячился, надо зажать рот шептунам, но в голову вклинилась накрепко любимая поговорка дедушки: «Загорячился твой скакун, натяни удила – сдерживай, сдерживай!..»
Начальник тверд, указания его непреклонны; бур поет свою песню, гудение, не смолкая, плывет над притихшей пустыней. В глухую ночь в смену мастера Бямбу из скважины выплеснулась вода, поднялась белым букетом, тяжело охая и вздыхая... Эрдэнэ и других подручных, которые трудились на своих рабочих местах близко к скважине, обдал ледяной дождь, сбил с ног. Человек, падающий под ударами, обижен, удручен, а Эрдэнэ и все остальные сменщики запели хвалу воде: «Тэргун-баяр! Тэргун-баяр!» (Самая большая радость!)
Весь лагерь вскочил на ноги, присоединился к радости. Долго гремели возбужденные голоса. Эхо старательно подхватывало их: монголы, вода! В Гоби вода!
Равнодушным казался лишь «Гобийский верблюд»; он неторопливо вышел из палатки, смерил глазами высоту шапки фонтана. Постоял, потом обошел вокруг бурильного агрегата, полюбовался игрой воды на фоне плотной сини неба и россыпи звезд и зашагал в свою палатку. Утром на производственной летучке мастера, мотористы, рабочие слушали начальника. Короткая речь, короче тарбаганьего хвоста:
– Что искали, то и нашли. Хвала. Работою всех доволен. Готовьтесь к отъезду; делать нам здесь больше нечего. Все возьмут в свои руки строители. Приедут, поставят ветряк-двигатель, насосную станцию. Успеют до холодов утеплить колодец, построить водопой.
...Утихло гудение бура. Лагерь экспедиции на этом синевато-сером склоне доживал последние дни. Сегодня все поднялись с восходом разгоряченного гобийского солнца. Уже с утра душила жара, дышать было тяжело и всем хотелось скорее оставить эти места.
Давно свернута палатка с красным вымпелом, начальник уехал вперед. Сменщики вышли из палаток, наперебой смеялись, но в смехе их слышалась похвала:
– «Гобийский верблюд» уже в пути. Что ищет, то найдет!..
Вскоре караван двинулся на юг.
До полудня Эрдэнэ и другие сменщики дремали под мерный гул мотора, хорошо устроившись под брезентовым навесом грузовой машины. Мастер Бямбу сидел в кабине, разговаривал с шофером, человеком, бывавшим в Гоби. Машина плавно катилась по сыпучим пескам. Вдруг наскочила на каменный уступ, вздрогнула и забуксовала. Все вскочили. Сон улетел. Эрдэнэ удивлен: много ли отъехали к югу, а Гоби не узнать. Желтовато-серая равнина с обожженными холмами, увалами, по сторонам торчат причудливо выщербленные ветрами скалистые выступы. Растительность тощая, чахлая, бледно-серая. Да где она? Это лишь небольшие островки среди песков и камней. Бежит машина дальше к югу. Пышущие зноем увалы и бугры перешли в ровное плато, и вновь неузнаваема Гоби. Плато в белоснежных поймах. На солнце они блестят, переливаются.
– Озеро! – выкрикнул Эрдэнэ.
Все расхохотались.
Это выступила соль давно высохших скоплений воды, когда-то украшавших Гоби. Соль так сияет, что кажется озером, переполненным светлой водой. Вокруг безбрежные, пустынные просторы. Опаленная земля совсем мертва. Но это обманчиво; внезапно на серо-бурой площадке среди беспорядочно разбросанных камней вырастает белая юрта, на зеленом крошечном островке пасутся бараны, лошади. Верблюды-одиночки стоят под палящими лучами или вяло шагают и так же вяло наклоняются, обгладывая жесткие побеги чахлых кустиков. Люди суетятся у юрты, спешно ее разбирают. Шофер остановил машину. Подбежал подросток, Бямбу спросил его:
– Куда торопитесь в такую жару?
У подростка довольные глаза:
– Тэргун-баяр! Вода! Колодец! Ваш начальник говорил. Смотрите на верблюдов, горбы обвисли, совсем пустые, овечки плачут, коровы всю ночь мычали...
– Живете без воды?
– Была. Речка высохла. Из колодца вода ушла...
Мастер обрадовал:
– Ушла? Догоним, вернем, а пока гоните скот к новому колодцу.
Мотор загудел, машина взвихрила столб пыли, рванулась вперед. За одним из перевалов, на небольшой поляне, где решено экспедицией ставить палатки, встретились с пожилым гобийским аратом. Ехал он на верблюде, а за его верблюдом шагали еще три, на боках которых веревками, перекинутыми через горбы, были привязаны деревянные бочки. Начальник спросил:
– Близко колодец?
– Нет. Вон за теми Красными скалами из расщелины выбился ручей. С утра еду. Есть ли вода, может, и высох ручей? Год нынче трудный...
Начальник махнул рукой, ставить палатки запретил и помчался на своем вездеходике. Скоро и караван машин двинулся в сторону Красных скал.
...Ручеек в низине, тощие струйки едва приметны. Осмотрели русло. Когда-то катились по нему немалые воды. Экспедиция разбила лагерь. У всех довольные лица. Хотя и маленький ручеек, а возле него не пустыня; зеленая трава, цветы, густые кустарники и та ласковая прохлада, встретить которую в Гоби труднее, чем воду. Чирикнула пташка и всех осчастливила – птичий голосок в Гоби...
К вечеру приехал и арат. Ему надо набрать в бочки воды и ранним утром двинуться обратно к своей юрте. Арат остановился у палатки Бямбу. Заставил переднего верблюда лечь, слез с горбов. Эрдэнэ подошел к приехавшему, но он рассердился:
– Отойди! Верблюдица злая! Плюнет, плюнет!
Не успел арат предупредить, верблюдица опередила – плюнула и попала в планшетку Эрдэнэ. Видевшие это громко смеялись. Эрдэнэ побежал к ручью мыть планшетку.
Арат высокий, сильный, лицо темно-бронзовое, с красноватым отливом, кожа блестит, будто густо смазана жиром. У него крупный лоб, массивный подбородок, суровое очертание рта, строгий взгляд иссиня-черных глаз. Несмотря на жару, был он в стеганом халате, в плотной войлочной шляпе; на ногах гутулы. Подлинный сын Гоби, настоящий ее хозяин, одни из тех коренных гобийцев, которые среди выжженных песков и камня находят воду, роют колодцы, кочуют, определяя безошибочно расстояния в сотни километров, знают, где есть корм для скота, а где его нет. Они прославленные пастухи, охотники, следопыты. Спросите гобийца: сколько, по его мнению, километров вон до тех увалов. «Совсем близко, километров семьдесят», – ответит он, и палец его стоит вровень с серой каменной грядой. «Брат кочует подальше, отсюда километров двести», – и палец его поднимается чуть над горизонтом. В палящую жару, когда она достигает 50 градусов и, кажется, все живое умирает, гобиец едет на верблюде к соседу в гости попить чаю, покрывая десятки километров гобийского бездорожья.
...Верблюды беспокойно топтались на месте, щебень жалобно скрипел под ногами. Когда верблюдица натужно простонала, арат, спокойно докурив трубку, поднялся:
– Надо напоить верблюдов... Пили они три дня назад.
Ему помогать пошли молодые сменщики и Эрдэнэ.
Когда напоили верблюдов и наполнили водой бочки, вернулись к костру. Пришел и начальник. Арата звали Хурэт. У него двести верблюдов – собственность сельскохозяйственного объединения. Как же не гордиться Хурэту – такое большое стадо ему доверили, и не ошиблись: работой его довольны. Он имеет несколько Почетных грамот; за прошлый год дали премию – десять овечек и радиоприемник. В юрте каждый день можно слушать новости. Хурэт с детства постиг трудную науку пастуха; учителя у него были строгие – отец и дед. Род Хурэта древний, коренные гобийцы; еще отец отца и дед деда кочевали в этих местах. Они все знали, все умели. Знали, когда разразится буря, будет ливень, засуха; умели угадывать по сухим былинкам; в какое время и где лучшие корма для овец, коров, лошадей. В жизни было немало черных и глухих дней. В старое, худое время душила бедность. Богачи и князья не признавали бедняка за человека: рваная юрта – не юрта, монгол без скота – не монгол. Гони его. Лама учил: все равны перед небесным владыкой, все едим из одного котла. Верно, хозяева ели жирное мясо, а бедняки обгладывали кости. Как бы ни была длинна дорога, бывает ей конец. Кончилась и эта горестная жизнь бедняка. Богачей и князей выгнали, араты стали хозяевами. Хурэт выпрямился, оглядел всех:
– Приезжайте в мою юрту, посмотрите, как живу. Мясо молодого барашка будем запивать кумысом. Крепкий кумыс в Гоби, самый крепкий... Пенками верблюжьего молока хозяйка угостит...
Уже поздно, ушел начальник, многие легли спать. Только Эрдэнэ сидел, положив локти на колени, опустив голову, думал: разная на земле жизнь, разные на земле люди... Поднял голову, спросил Хурэта:
– Зачем живете в этих диких песках, разве мало в Монголии степей?
Хурэт покачал головой, усмехнулся:
– Гоби лучше, самые хорошие места... В степях худо...
Увидел недоверчивый взгляд Эрдэнэ, стал говорить не торопясь, опасаясь упустить что-либо:
– Гоби любят все монголы, она же выбирает сильных, смелых, а слабых гонит в степь. Когда сердится, из юрты не выходи. Нарядная, как женщина. Халат меняет: утром – розовый, в полдень – золотой, вечером – голубой, ночью – черный с россыпями серебристых мигающих звезд. Корма для скота в Гоби много, жирный корм, такого нигде нет: ни в хангае, ни в степях...
– Мы ехали, везде кормов мало...
– А бутурган, баглур, монгол-трава, дерес, хумыль, тан?
Хурэт мог бы долго называть гобийские корма, но, увидев те же недоверчивые глаза Эрдэнэ, продолжал с большим достоинством:
– Бутурган не видел? Нет? Плохо... Куда глядел? Его жадно едят верблюды, козы, коровы, лошади. В знойные дни, когда горит небо, даль светится, бойся кустов бутургана, они обманывают: вытягиваются вверх, кажутся то стоящим во весь рост человеком в белом халате, то молочным дымком, а бывает и страшнее, манят к себе, пойдешь, никогда не дойдешь – убегают...
Глаза Эрдэнэ стали еще недоверчивей: что говорит гобиец?
Хурэт заметил, заговорил о скоте:
– В Гоби верблюды высокие, буро-красные, сильные, ноги крепкие, хорошо ходят. Без воды наши верблюды могут долго жить. Отец мой говорил: «Гобийский верблюд – мечта монгола»...
Эрдэнэ рассмеялся, он слышал и другое:
– Ты ходишь, как гобийский верблюд, разинув рот...
Хурэт тоже стал смеяться:
– Верно. Весной верблюды любят есть гобийскую крапиву, она жгучая, как раскаленные угли. Страшная трава. Наедятся ее верблюды и, рот раскрыв, стоят на ветру – ожоги охлаждают. Умные животные... Лошади в Гоби быстрые, как ветер, шерсть гладкая, ноги легкие, копыта круглые, ровные, живот подтянут. Степные лошади тяжелые, живот как мешок, набитый травой; таких лошадей гобийцы не любят. Мясо гобийского скота вкусное, молоко жирное, сладкое.
Хурэт мрачнел: ничему не верит этот юноша. Скосив щелки глаз, арат молчал, тянул из трубки; не успело рассеяться облако дыма, Эрдэнэ услышал:
– А на Красные скалы ты хорошо смотрел? Нет? Жаль, ночь, темно. Показал бы тебе горных баранов, коз, антилоп. Стоят на острых выступах скал, любуются Гоби. Кто плохо смотрит – только камни и видит, а зверя нет. Спугни его, он через кручи, пропасти, расщелины прыгает-летит, будто на крыльях...
– Хорошо рассказываете, хочется слушать, но едем, едем – песок, камни, серый дерес щелкает на ветру, как сухой камыш; дальше едем – песок, камни, дерес. С машины спрыгнешь – нигде ничего, чисто, хотя бы ягодку в рот сунуть.
В глазах гобийца упрек, сожаление: «Есть еще люди, они ничего не знают о Гоби», – и он, не торопясь, с достоинством вновь запел хвалу родным местам, лучше которых, казалось ему, нет на земле:
– В Гоби гое, тошлоя много. Дети находят. Лакомятся. Увидят, торчит былинка, выкапывают гое – золотисто-коричневый корень, сочный, сладкий, вкусный, как сушеный виноград. Растут густые кустики, на них тошлой – синие кисло-сладкие ягоды; в жару ешь, утоляет жажду. Хорошая еда, нет такой нигде. Дикий чеснок – тан и хумыль, это здоровье человека. У нас любимое кушанье – сухое верблюжье молоко, смешанное с таном. Такое кушанье ел?
– Нет.
– Приезжай, угощу, хвалить будешь...
Взглянули на ручные часы. Поздно, пора всем укладываться спать.
Арат спал в палатке, рядом с Эрдэнэ. Лагерь поднялся рано. Эрдэнэ проснулся, но арата уже не было: он уехал еще до восхода солнца.
Лагерь пробыл у Красных скал недолго – два дня. Углубили расщелину ручья, и по руслу, выбитому потоками в лучшие дождливые годы, вновь покатилась вода, она блестела на солнце, шумела звонко, переплескиваясь через мелкие валуны и камни.
...Впереди у экспедиции дальний путь. Она направлялась в Дзун-Баин – город нефтяников. Вчера начальник в разговоре с мастером Бямбу назвал Дзун-Баин Гобийской розой. «Жадная, поглощает она столько воды, что экспедиции придется работать на нее до глубокой осени».
