Текст книги "Оранжевое солнце"

Автор книги: Гавриил Кунгуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Часть III

ТОПТАТЬ СТАРОЕ НЕ СПЕШИ

Белый каменный дом – лучший на Центральной усадьбе госхоза. У Доржа квартира с большими окнами, залитая солнцем, на втором этаже. Он уже не ветфельдшер, не помощник Дагвы, а выполняет работу ветврача госхоза. Дагва – ветврач аймака. Дорж женат. Его жена Намга – учительница начальной школы.

Вечер – любимое время; стоят они у открытого окна, не шелохнувшись, чтобы не упустить приближение заката. Зеленые холмы, купаясь в предвечерней сиреневой мгле, плавно бежали один за другим; горы, врезанные в молочно-розоватое небо, были темно-коричневыми; блистая, переливалось в долине озеро – серебряное блюдо, забытое хозяином степей.

Закат в этот день был редкостный. Солнце в последний раз взглянуло на восток, прощаясь, докрасна раскалило вершины далеких скал. Вот и они померкли, над степью нависла ночь.

Дорж, Намга и этот закат проводили, сидели молча у стола. Видимо, накаленный разговор только что закончился. Никто из них не хотел его продолжать. Дорж поднялся, прошелся по комнате, наполненной сиреневым полумраком. Огня не зажигали.

– Ты права, Намга... Но я единственный сын. Старики давно заслужили отдых. Я тебе рассказывал басню, ее отец любит повторять...

– Помню: дети выросли, выгнали отца из юрты, судьба их наказала... Я ни на чем не настаиваю... Согласна, а ты медлишь, откладываешь, чего же ты ждешь?..

Дорж ничего не ждал. Часто, оставаясь наедине с собой, терзался, отыскивая, как любил говорить, достойный подход. У отца гордый характер, долгие годы был он хозяином своей юрты, и родной сын уговаривает бросить юрту. Как бросить, если он в ней родился, вырос и детей с внуками вырастил?

Сегодня Дорж, как всегда, поднялся рано, обрадовал жену:

– Отыскал верный ход... Еду за родителями...

Намга усмехнулась:

– Пора. Радость для них большая – из юрты в светлую комнату...

...Третий день Намга одна. Сегодня с утра бегает она без устали от печки к столу, заглядывает в окно. Ждет гостей. Дорж уехал на грузовой машине за своими родителями; они переезжают из степи к ним жить. Дорж с женой часто бывали в Белой долине, в юрте отца. Они хвалили Центральную усадьбу госхоза, дом, где живут, работу, соседей. Цого отшучивался, Дулма отмалчивалась. Дорж страшился: по нраву ли пришлась родителям его жена? Время подсказало – и мать и отец любят Намгу. На крутых поворотах жизни не надо спешить, арба может и опрокинуться... Но и ждать... чего ждать?

Под вечер загудела машина. Намга к окошку – приехали.

Цого и Дулма легко поднялись на второй этаж. Осмотрели отведенную им комнату. Ни радости, ни огорчения никто не сумел бы уловить на лицах стариков. Цого неловко прошел по узкой кошмовой дорожке, вынул трубку. Жена Доржа замахала руками:

– Курить, почтенный, надо в коридоре или у открытого окна.

Цого подошел к окну, взглянул вниз, отошел. Трубку не зажег.

Намга накрывала на стол. Дулма хотела ей помочь, Намга вежливо оттеснила старушку:

– Посиди, почтенная, я сама управлюсь, ты устала, – и начала разливать по чашкам бараний бульон.

Ели вареное мясо, лепешки макали в горячее топленое масло. Пили черный чай. «Бульон городской, а не степной, не из котла», – подумал Цого, от второй чашки отказался.

Вышли из-за стола. Дорж повел отца и мать смотреть квартиру, коридор, учил, как и чем пользоваться, как на ключ закрывать двери. Родители ходили за ним молча, глаза у них чужие, безразличные. Дорж омрачился: ни отец, ни мать его не слушали. Стал сердиться, пряча возбужденное лицо. Терпеливо повторял и показывал все снова.

Едва солнце скрылось за черные зубцы гор, легли спать.

Раньше всех поднялся Цого, за ним Дулма. Встали молодые, стариков нет. Выглянули в окно, трудятся – разбирают, бережно раскладывают привезенное добро. Намга пожала плечами.

– Юрту привезли? Зачем?

– Не бросать же ее в степи, – ответил муж.

– Не надо было отпускать машину, отвезти юрту на склад...

Вошел Цого, сел на пол у порога. Дулма рядом.

– Погостили у тебя, сынок, а жить станем в юрте...

Дорж растерянно замигал:

– Отец, ты свое отработал, достоин отдыха. Я тебя буду кормить, живи... Вот ваша комната, светлая, большая, чуть поменьше юрты...

– Твой дом – наш дом, но жить мы станем в юрте, поставим ее рядом, я уже присмотрел местечко на пригорке. У Дулмы и у меня в каменном доме болит голова; дышать не можем... Верхнего просвета нет, не видно неба над головой. Как жить? Мы зачахнем...

Переубедить старого трудно. Поставили на пригорке юрту. Ставить помогал и Дорж. Горячо взялись хозяйничать в родной юрте Цого и Дулма. Дорж в жаркие дни часто отдыхал в юрте. Намга заходила изредка, чтобы не обижались старики.

...Блекли травы, серели холмы и увалы, лето пятилось, начинала теснить его осень. Дорж и Намга опять освободили одну комнату, обставили ее, как им верилось, по вкусу родителей. Не будут же старики, считали они, и зимой жить в юрте.

Надежды их оборвались. Цого и Дулма каждый день уходили в степь, собирали на зиму аргал. За ужином сын хотел спросить отца и только раскрыл рот, отец его опередил:

– Хорошие места здесь, аргала много, видно, никто его не собирает...

Вчера, побыв в юрте Цого, Дорж и Намга не могли уснуть. Жена в слезах:

– Худая у нас жизнь... Нельзя же уступать упрямой старости... Что скажут люди? Виноват ты, Дорж, сам часто там ночуешь...

От слов жены не отмахнешься, как от болотной мошкары. Дорж отмалчивался, но и его терзала такая жизнь.

Говорят, потерпи, время сделает свою работу. Нет. Не время делает, а люди... Ссориться с женой Доржу больше не понадобилось.

День выдался тусклый; облака серые, как шкуры баранов, лениво плыли по небу. От такого дня нечего ожидать радостного. А вышло не так. Подошел к окну Дорж, увидел легковую машину. Это же Дагва!

– Намга, иди-ка взгляни...

Машина промчалась по улице и остановилась напротив дома, где жил Дорж. Дагва знает, он уже бывал здесь. Что-то далековато поставил машину. Вышел из кабины, но в квартиру Доржа не поднялся, пошел в юрту Цого.

Намга торопилась, готовила угощение, накрыла стол. Гость из юрты к столу не пошел.

– Городского варева я наелся в Улан-Баторе... Баранина из котла, чай, заваренный по-степному да со свежими пенками, ни на что не променяю. О, бутылочка под блестящим колпачком полезна, если, опрокинув в рот чашечку, заесть горстью сухого сыра...

Пришлось Доржу и Намге пойти в юрту, сесть за общий котел. Дулма рада, все хвалили еду ее изготовления, даже Намга. Пока гость не насытился, кто же будет донимать его разговорами?

Дагва шумно отдышался, вытер потное лицо и руки. Намга первая атаковала его:

– Хорошо ли держаться за старое? Как в школе говорить детям о юрте? Совместимо ли такое: стоит каменный дом, рядом дымная юрта? Наш уважаемый Цого не слушает, цепляется за старину...

Дагва повернулся в сторону Намги:

– Ни у кого теперь в юрте нет очага, всюду печурки, о дыме позабыли. Юрта не уродует даже аймачный центр, а украшает. Во всех городах мира древнее стоит мертвой музейной редкостью, а монгольская юрта, возраст которой семьсот лет, уживается с каменными домами и строениями двадцатого века. Гордиться надо!.. Скотоводы наши, особенно в Гоби, еще кочуют; как же им без юрты? – Дагва любил пышные слова, пропел гимн юрте: – Выпьем за древнюю красавицу, которая и в наш век космоса и техники не утратила своей красоты!..

– Выпьем, – поднял чашку Цого, – только прибавлю к словам Дагвы: «Не спеши топтать старое, запнешься, упадешь!..»

Дулма склонилась к Дагве:

– Не знаешь ли, как живет наш Гомбо?

– Гомбо – птица столичная. Встречался с ним. Жирный стал, вот такой! Ему положено – начальник...

Цого вступился:

– Уважаемый Дагва, зачем внучка моего порочишь? И у тебя живот растет...

Дагва не смутился, ладонью провел по животу:

– Есть накопление, есть... Забыл обрадовать: Гомбо женится...

У Дулмы рот раскрылся. Цого стукнул трубкой об стол.

– Не писал, негодный, об этом, не писал!..

Дагва стукнул трубкой об стол, подражая Цого.

– Почтенный Цого, зачем ты ругаешь внука? Кто на тебя сердился, когда ты женился на Дулме?

Старик замолчал, сердито взглянул на Дагву:

– На ком Гомбо женится?

– На Цэцэг...

– Какой Цэцэг? Дочери Бодо?

– Поднимай, почтенный, выше, – и Дагва вскинул руку вверх, – на дочери директора комбината. Художница, разрисовывает игрушки цветными лаками...

– Уголком уха слышал, до времени помалкивал, – включился Дорж и зажег трубку отца, она у него погасла, старик дрожащими руками доставал уголек из печурки.

Дулма истерзалась от любопытства:

– Красива, умна, достойна?..

– Не знаю. Эта шкатулка для меня закрыта... Видел я Цэцэг один раз. Мы, ветеринары, народ грубоватый, скажу – не выбракована, девушка на виду... Быть по-твоему, почтенная Дулма: красива, умна, достойна, если понравилась Гомбо. У каждого своя мерка... Гомбо ведь в Советском Союзе побывал. Ездил вместе с Цэцэг. Запомнилось, говорит, надолго, может, на всю жизнь. Был на трех фабриках игрушки. Мечта его – поработать бы там хотя полгода...

– Писал Гомбо. Прислал открытки Москвы, Кремля. Где они? – потребовал Цого у Дулмы.

– Мне показывал Гомбо и альбомы и открытки, – остановил старика Дагва. – Об Эрдэнэ в газете читали?

– Прислал газету. Читали. Ударник.

Дагва поднял над головой чашку, просящими глазами показал в сторону печурки, на которой заманчиво побулькивал чайник. Любая хозяйка будет довольна, гость еще желает выпить чая. Намга всем наполнила чашки. Отхлебывая искусно сваренный зеленый чай, а это умеют делать не во всякой юрте, смакуя его и заедая сухим творогом, Дагва рассыпал неожиданные слова:

– Пора и лошадку арканить... Сильные и всесильные, пошлите ветврачу успех...

Все переглянулись, а он, улыбчивый, сияющий, подошел к Цого:

– За тобой я приехал, почтенный. Машину сгонял в Белую долину, там когда-то стояла твоя юрта. Вижу, нет, чистое место. Заехал к соседу твоему Бодо. Тут и открылось: ты снял юрту, уехал на жительство к сыну...

Дагва выпил чай, Намга налила еще, не отказался.

– Есть у нас племенное хозяйство. Улучшаем породу овец. Человек ты многоопытный, знающий. Сколько получил Почетных грамот? Помню, пол-юрты было завешано ими. А премий?.. Перевезем твою юрту, поставим на самом красивом холме. Вместе с Дулмой будешь приглядывать за овечками лучшей породы. Зимой не пасем, а в травное время пасут пастухи...

– Сторожить? – возмутился Цого.

– Есть и сторожа и собаки. Нужен умный практик, любящий свое дело. Соглашайся...

– Директором делай его, директором, – горячился Дорж.

– И директор есть, а овцы падают...

– Не поддавайся, отец, живи, отдыхай. Заслуженный отдых, зачем ты его, Дагва, уговариваешь? – еще больше горячился Дорж.

– Работа стариковская. Молодежь там старательная, рада будет, хорошо встретит...

– Где же это хозяйство? – спросил спокойно Цого.

– Недалеко отсюда, километров сто...

– Только что юрту поставил, еще и не обжился в ней...

– Перевезем, поставим...

– Трудился с Дулмой, собирали аргал...

– И аргал перевезем. Да дров сухих там много...

Дулма оживилась:

– Жарко горит аргал с дровами...

– Места – благодать, красота, ровная степь, – раздувал огонек Дагва.

– А водопой? – деловито поинтересовался Цого.

– Водой обеспечен, колодец, моторы качают...

Цого прошелся по юрте, упоенно посасывая трубку, подошел к Дагве, усмехнулся:

– Все есть: директор, пастухи, корм, вода... Почему же овцы падают?..

– Тебя, отец, не хватает, – с усмешкой вставил Дорж.

Дагва его оборвал:

– Уважаемый Цого, не стану тебя тянуть на веревке, ты не упрямый бык... Садись в машину, съездим, поживешь, приглядишься, потом и юрту твою перевезем...

Дорж возмутился:

– Отец живет у меня. Что ж я, никто? Мои слова – дорожная пыль!..

– О, извини, я сижу в твоей юрте? – ехидная усмешка скользнула по лицу Дагвы.

Глаза Цого и Дулмы встретились. Глаза Цого спрашивали: да, нет? У Дулмы отвечали: да...

– Зря шумишь, мой бывший помощник, ныне и сам начальник. Наша ветеринарная служба, дорогой Дорж, за скот головой отвечает... Если он падает, каждый может нас уколоть. Тебе не больно?

Дорж притих. Цого стоял перед Дагвой:

– Зачем терять время, поедем скорее...

– Да, чуть не увез обратно новость. В госхозе покупают третью легковую машину, «газик» для ветврача. Техника, время надо ценить, успевать всюду. Будешь теперь, Дорж, ветром носиться по степи от пастбища к пастбищу. Не обидно ли... У тебя новый «газик», а у меня машина стала часто кашлять, – сокрушался Дагва.

Его проводили, с ним уехал и Цого.

Дорж и Намга сникли, пошли домой недовольные. От Дагвы всегда жди неожиданное. Таким знала его вся степь... Дулма стояла у юрты, кутаясь в шубу, смотрела в ту сторону, куда скрылась машина цвета поблекшей травы. Нетрудно заметить, как зажглись ее глаза, как улыбалась она, и морщины лица становились менее приметными.

...Миновало две недели. Пришла грузовая машина из племенного овцеводческого хозяйства. Молодые люди быстро управились: разобрали юрту Цого, погрузили, и на пригорке, где стояла его юрта, остался приметный след – темный круг, остатки аргала. Любой степняк, проходя мимо, скажет: здесь недавно стояла юрта.

Цого поставил юрту на привольном месте, на склоне горы, между остроконечными холмиками, обосновался по-хозяйски накрепко. Проезжающие любовались, завидовали и говорили: умеет старик выбирать место. Догадаться трудно, что украшает восточный склон горы – юрта ли Цого или эти холмики его почтенную юрту.

В один тихий вечер, когда на степь опустилась плотная тишина, зажглись звезды, вокруг все умолкло, даже лая собак не слышно, Цого и Дулма сидели у печурки. Старик, раскуривая свою трубочку, размечтался, ласково положил руку на плечо жены:

– Какая степная благодать... Век кочевал, а такие пастбища встречались редко... Гомбо, – он поднял дымящую трубочку над головой и опустил, – кумыс выпитый, а вот Эрдэнэ бы расцвел. Зачем ему Гоби? Он же в степи родился, в степи вырос. Буду звать его сюда. Лучших пастбищ нигде не найдешь...

Дулма вздохнула:

– Послушается ли он? Молодые сами знают, куда идти...

– И мы были молодыми, но юрту не бросили, степь-кормилицу не забыли.

– То старое, а то новое. Давай пить чай.

Цого поднялся, сел за столик. Дулма была довольна и родной юртой, и делом, которое пришлось ей по душе – она ухаживала за молодняком. С детства любила овечек, знала их повадки и радовалась: Цого смотрел на нее не только как на помощницу, а нередко и советовался.

...Время делает свою работу, и незаметно летели дни, недели. Как-то вошел Дорж в контору госхоза, слышит шум, горячие выкрики, удивился – повторяют имя его отца. Задорный голос насмешливо басил:

– Говорят, сует Цого свой нос везде...

Голоса подхватывали, шумно смеялись, явно для того, чтобы услышал Дорж. Он выбежал из конторы, шагал торопливо и сыпал на свою голову столько упреков, их хватит, если будешь бежать хоть до Верблюжьего перевала. Он ветеринарный работник, прошло уже больше месяца, а он не удосужился побывать в племенном хозяйстве. Как живет отец? Чем занят? Утешение слабое в том, что этим хозяйством ведает Дагва, он специалист по овцам. Разговор, услышанный в конторе, уязвил Доржа. «Надо побывать... Завтра же поеду...»

До глубокой ночи горел огонь в квартире Доржа; он перечитывал пособия по овцеводству, просматривал справочники, инструкции. Заглянула ему через плечо жена, высмеяла:

– Готовишься, будто к государственным экзаменам.

В племенное хозяйство приехал Дорж к полдню. Узнал юрту отца. Одна стоит на пригорке. Вошел, ни отца, ни матери не было. У пустых загонов встретил старика-сторожа.

– Все на пастбищах.

– Какие пастбища? Овцы же на стойловом режиме, полностью обеспечены кормами. Какая же поздней осенью пастьба племенных? В долине уже лежит снег...

Старик выбил трубку о столбик загона, усмешка перекосила рот:

– Иди к директору, он вот там...

Директор еще молодой человек, но уже несколько располневший, в коричневом халате, со значком животновода на груди. Поздоровался, попросил сесть. Доржа он знал.

– Как трудится мой отец?

– Мы много шумели, горячились, отступали. Старик упрямый. Ждем Дагву. Видел, овец нет, выгнал на пастбище...

– Кто же здесь директор? Ты или он?!

– Зачем так громко? Директор я, но он почетный скотовод, имеет орден Сухэ-Батора...

– А ослабленные овцы где?

– Они уже не ослабленные, их тоже выгнали на пастбища...

– Ничего не могу понять...

– Скоро приедет Дагва. Жду. Разберемся. Хорошо, что ты приехал. Он несколько раз бывал; покричит, поспорит с твоим отцом, остынет, уедет.

На стене висели схемы, графики, план. Над столом директора цветные плакаты «Тонкорунная овца», «Дадим Родине больше мяса и шерсти».

Вошел Дагва, протянул руку:

– Хорошая встреча. Какие новости? – повернулся он к директору.

– Пасет... – отрубил директор и взглянул на Доржа, а тот к Дагве:

– Я ж тебя уговаривал: не бери старика, пусть сидит в юрте, жует баранину, запивает чаем...

– Снова о том же...

– Зачем овец мучить? Какие пастбища при таком запасе кормов в хозяйстве.

– Спроси своего отца.

– И спрошу.

Распахнулась дверь, и порог перешагнул, дымя трубкой, Цого.

– Сын? Все-таки навестил. Спасибо... Дай я тебя обниму...

– Обнимать будешь потом. Что ты, отец, тут чудишь? Есть директор, специалисты… Племенных овец заставляешь выгонять на пустоши, терять силы. Они же выматываются, выискивая обветшалые стебельки...

Цого шагнул мимо Доржа, словно бы и не слышал его слов, и к директору:

– Дорогой начальник, я просил овец утром не кормить. Пусть часа три покопытят из-под снега травку...

– Отец, зачем это? Для них заготовлен полноценный корм.

– Сынок, ты же учился по толстым книгам, должен знать...

Дорж не хотел выслушивать отца:

– Ни в одной книге такого нет...

– Плохие книги... – Цого присел к столу и, чуточку помолчав, продолжил: – Корм жирный, а почему падают овцы? Я тебе отвечу, сын, не по толстым книгам, а из жизни: неженки стали, ноги слабенькие, давай им готовое, добывать им лень. Чуть подует ветер, дрожат. Какие же это овцы? Бумажные?..

– Дагва, что ты молчишь? – возмутился Дорж. – Ты специалист по овцам...

– Я уже устал шуметь, притих и рад...

– Ты подрываешь науку... Отступил?

– Нет, наука укрепляется практикой. За последний месяц в хозяйстве не погибла ни одна овца, даже из ослабленных. Приятно читать сводку, еще приятнее докладывать высшему начальству...

– У тебя, Дагва, с языка легко скатывается насмешка, как сметана из переполненного котла. Вникни серьезнее!..

Цого выбил трубку о стол директора:

– По утрам, а лучше всю раннюю половину дня не кормить овец, гнать изнеженных лентяев на пастбища; пусть сами себя кормят. Во все времена так было. Во вторую половину давайте им готовый корм. Крепкие станут, сильные...

– И зимой пасти? – подошел к Цого директор.

Старик не успел ответить, опередил Дагва:

– И зимой...

Все замолчали. Дорж склонился к уху Дагвы:

– Ты что? Полностью одобряешь? Веришь? Всюду внедрять будем?

– Зачем раньше времени кричать... Поживем, приглядимся, проверим, увидим, как перезимуют овцы... Может, родится и поправочка к толстым книгам. Понял?

Цого запахнул полы шубы, надел шапку.

– Не откажите, пойдемте в мою юрту, свежий барашек в котле; варить Дулма мастерица. Чай зеленый. Все будем довольны...

Дулма встретила гостей у дверей юрты, ухватилась за руку сына:

– Увидела твою машину, от радости заплакала. Стою жду.

Наваристый бульон, жирная баранина, зеленый чай – всегда любимая еда монгола. Гости не задержались, угостились, поблагодарили хозяйку, ушли.

Дагва, закрывая дверцы, пошутил:

– Вкусное варево. Заеду завтра, я забыл рукавицы. Котел еще не опустеет?

Дулма к сыну:

– Ночевать останешься или уедешь?

– Останусь, с отцом надо поговорить...

– Если об овцах, то не буду; выговорился уже, устал...

– Намга кланяется, заботится, как живете. Может, что-нибудь надо привезти?..

– Надо. Привези письма от Гомбо и Эрдэнэ.

– Ты, отец, такое на меня взваливаешь, верблюд упадет. Придут письма, в тот же день машину сгоняю, привезу...

– Не слышал, здоровы ли Бодо, Харло? Пасут, кочуют?

– Был. Живут, не жалуются. Тоже ждут писем от дочери.

– Дети, дети, – вздохнула Дулма, – заняты, нет времени, писали хотя бы коротенькие письма...

– Значит, отец, и зимой будешь выгонять племенных на мороз? Нынче ожидаются лютые морозы...

– Значит, сынок, ложись спать. Дулма, гаси огонь...

В юрте темно, а на душе Доржа мрак еще темнее. Каков Дагва... Отступил. Столкнул его отец с дороги... Но столкнул ли? Дагва крупный специалист. Дорж поднялся с лежанки, сел, давил ладонями свою разгоряченную голову: «Ученые... пособия... Диплом... Какие же книги изучал отец? Практика... Опыт поколений... Не сильнее ли это науки?» Доржа растревожили слова Дагвы: не поправка ли это к толстым книгам? Он будто шутя сказал об этом. Доржу хотелось выкрикнуть: «Толстые книги ни при чем; это поправка к моим знаниям...» В темноте юрты засияли огненные строчки; вспомнилась одна из лекций профессора, он говорил: «Вековой опыт, накопленный скотоводами-кочевниками, людьми далекими от достижений науки, нельзя забывать. В этом опыте, добытом в условиях суровой практики, три основы: закалка, выживаемость, отбор...»

Дорж упал на лежанку, плотно закрылся одеялом. Губы его шептали: «Прав отец. Не торопись топтать старое...»

Утром в юрте Цого поднялись рано. Дулма успела напечь лепешек, сварить мясо. Завтракали молча. На прощание Дорж не удержался:

– Не сердись, отец, говорить об овцах не буду... Ты победил...

Цого рассердился, даже сплюнул в гневе на сторону, прошелся по юрте, схватил сына за руку:

– Какая победа?.. Только весна может назвать победителя...

Цого спрятал трубочку за пазуху, заторопился, и вместе с сыном они вышли из юрты.