Текст книги "Оранжевое солнце"
Автор книги: Гавриил Кунгуров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
ОРЕЛ И ОРЛИЦА
Ночь накрыла степь тяжело и плотно. Клочок неба повис над верхним просветом юрты; через это плотное небесное одеяло глядело на землю множество глаз, они видели, что делалось в каждой юрте; то мигали многоцветными отблесками, то, уставившись, светили неподвижным белым огнем.
Эрдэнэ и Гомбо лежали на мужской половине юрты на одном кошмовом коврике, под одной бараньей шубой. Сон убежал от них. Кто же уснет, если узнает столь важное: завтра дедушка уезжает на Центральную усадьбу госхоза; его позвали на совещание передовых скотоводов, из города приедут большие начальники. Вернется через два дня. С ним уезжает и Дорж, ему пора возвращаться в город.
Чуть рассвело, бабушка разбудила внуков. Подниматься им не хотелось, задремали только под утро. Ели горячие лепешки, запивали чаем, густо заправленным молоком. Первым поднялся дедушка, за ним остальные. Вышли из юрты. Если имеешь глаза, красивое всегда тебя обрадует. Еще не поднялось солнце, а восточная сторона неба светилась; степь казалась черной, и все вокруг черное. Удивительное не там, где белеет молочная кромка неба; не смотри и в черноту степи, ничего не разглядишь, неожиданное рядом. Гомбо и Эрдэнэ переглянулись, у коновязи пять оседланных лошадей; какие не видно, все густо-темной масти. Подошли к коновязи. Дедушка сел на своего буланого жеребчика, Дорж – на гнедка, Дулма – на савраску. Гомбо и Эрдэнэ показалось, что под ними самые резвые скакуны – серые жеребчики. Никогда дедушка не разрешал на них ездить...
До глубокого распадка, заросшего чахлой зеленью, ехали молча.
Стало светать. Остановился дедушка, слез с лошади. Вскоре все сидели тесным кружком возле обглоданного ветрами серого валуна. Дедушка распоряжался:
– Дулме пасти барашек и телят, их пастбища ближе к юрте; Эрдэнэ – лошадей, Гомбо – коров.
Помолчал, положил руку на плечо Гомбо:
– Следи за шалым быком, озлобится, может до смерти забодать любого бычка. Близко подъезжать к нему опасайся, отгоняй осторожно.
В степи совсем посветлело. Разъехались. У каждого своя дорога. Поднялось солнце и медленно покатилось над кромкой, где сливаются небо и степь. Эрдэнэ не стал им любоваться, пусть катится, оно проделывает эту работу каждое утро. Он вспомнил, что мешок с едой приторочила бабушка к седлу Гомбо. Вздохнул: уж не просунул ли он руку в мешок? Эти мысли отлетели, как надоедливые мухи. Эрдэнэ стоял, удивленно раскрыв глаза. Солнце зажгло каменную скалу, что возвышалась далеко, за семи холмами, за Красным озером. Вершина уступа осталась черной, но в середине ее светился белый огонь. Попылал он недолго, стал гаснуть, вновь зажегся, только стал голубым, ширился, охватил всю скалу, она поднялась над степью, высокая, красивая, такая она видится днем. Эрдэнэ понял, что было уже не раннее утро, а разгорался день. Близко свистнул сурок, за ним другой, и начался пересвист, заслушаешься. Дедушка говорил, что пересвистом сурки встречают день. Слушать не пришлось. Солнце осветило склон холма, где паслись лошади, – они так разбрелись, что и до полудня не соберешь. Эрдэнэ вскочил в седло и помчался по склону. Подгонять лошадей помогали собаки. По зеленому склону хороший корм, трава после ночи мягкая, сытная. Лошади жадно едят. Эрдэнэ на пригорке, с коня ясно видятся ему голубые уступы скалы. Совсем близко, даже расщелины, черные трещины рассмотреть можно. Съездить бы к скале. Эрдэнэ помнит, дядя Мягмар говорил: «Если на голубой скале не бывал, ты и света не видал». Там встретишь и красную лисицу, и диких козлов, услышишь клекот белых птиц; у подножья светлый ключ, дно усыпано разноцветными камешками, они играют и переливаются на солнце. Всюду кусты кислицы. С высоты большого уступа видны далекие степи, бегут машины, идут караваны верблюдов.
Долго смотрел Эрдэнэ, не отрывая глаз от Голубой скалы. Она двигалась ему навстречу, – оказывается, она совсем недалеко. Поедет ли Гомбо?
...В полдень его табун лошадей и стадо коров Гомбо сблизились. У тощей речки с мутно-желтоватой водой скот скопился в беспорядке; напоить его было трудно. Возились немало. Усталые, сели у речки на плоский камень. Эрдэнэ приметил, что мешок с едой тощий. Время ли упрекать Гомбо? Торопливо поели. Сговорились, пока скот в жару будет отдыхать, они побывают у Голубой скалы.
Подтянули седла, поехали. Миновали два холма, объехали каменную россыпь, поднялись на горку и приостановили лошадей. Голубую скалу, которую видели они так близко, сейчас будто кто-то отодвинул. Проехали еще два холма и Красное озеро, Голубая скала еще дальше отодвинулась. Остановились, жмурясь от солнца, жадно смотрели. Степь – море без берегов, куда ни глянешь – все степь... Гомбо глаза расширил, спросил у Эрдэнэ:
– А у степи есть конец?
– Дедушка рассказывал, как один монгол искал конец степи...
– Нашел?
– Поехал мальчишкой, таким, как мы, по дороге сменил тысячу лошадей, состарился, поседел, встретил, такого же белого старика: «Далеко ли до конца степи?»
Тот рассмеялся:
– Сам ищу. У всех спрашивал. Судьба меня столкнула со стариком, ему более ста лет, показал на луну: «Далеко она?» – «Далеко»,– ответил я. «Конец степи еще дальше!»
Гомбо недовольно хлопнул по сапогу плеткой.
– Не вернуться ли нам обратно?
– Нет. Мы ехали худым путем. Надо прямо, мимо вон той желтой полосы.
Повернули лошадей, отъехали немного, путь перебежало стадо диких коз, шарахнулись они в сторону, потом бросились в открытую степь. Красиво бежали. Эрдэнэ радовался.
– Поедем за ними, бегут они к Голубой скале.
Гомбо придержал лошадь.
– Высоко уже стоит солнце, вернемся...
Оба посмотрели в сторону скалы, заулыбались: пододвинулась она так близко – протяни руку, упрешься в голубой камень. Погнали лошадей. Ехали, торопились, а у подножья скалы слезли с лошадей, когда солнце склонилось к западной стороне степи. Эрдэнэ прыгал с уступа на уступ, кричал, сложив ладони рупором:
– Эге-гей! Это мы – Гомбо и Эрдэнэ! Степь, ты видишь нас?..
Братья слушали, как катилось эхо, как долго оно не умирало. Бегали, резвились. Вдруг притихли: над головой с шумом взметнулась птица, ее огромные крылья проплыли тенью по земле. Увидели невиданное: черный орел нес в когтях добычу – зайца. В расщелине высокого уступа – орлиное гнездо, слышался клекот, видно, орлята жадно рвали добычу, а зайца принесла им орлица.
Эрдэнэ сбросил халат.
– Мы добудем орленка! Пусть живет у нас в юрте. – Он начал карабкаться по скале.
Гомбо подпрыгивал, подбадривая брата:
– Давай, давай!
Эрдэнэ с трудом одолел несколько уступов, до гнезда было еще высоко. Передохнул, полез выше. У самого гнезда едва не сорвался; ударила его крыльями орлица. Не отступил, подтянулся к самому гнезду. Какое большое!.. У орлят длинные голые шеи, раскрытые клювы, круглые желтые глаза. Орлица сорвалась, сделала круг, ударила грудью в спину Эрдэнэ, сделала второй круг, налетела, стараясь ударить его клювом в затылок. Удар сильный, Эрдэнэ повис на руках, болтая ногами, ища опоры. Орлица свирепела, начала рвать когтями рубаху на спине Эрдэнэ. От боли он сжимался, пытался увертываться от ударов. Перепуганный Гомбо кричал снизу:
– Береги голову! Клюнет, клюнет!..
Эрдэнэ ничего не слышал. Опираясь коленями в камни, засунул голову в расщелину. Птица озлилась больше, бесстрашно нападала. На помощь брату полез Гомбо. Карабкался неловко, руки и ноги у него дрожали, на глазах слезы. Орлица оставила Эрдэнэ, сделала круг над Гомбо. Перепугала его, руки ослабли, скатился он вниз, раскровенив локти. Орлица вновь набросилась на Эрдэнэ. Раздирала рубаху, когтями, как железными крючьями, царапала спину, руки, плечи, и когда своим острым клювом ударила его в шею, он от боли так громко закричал, что внизу услышал Гомбо, закрыв лицо ладонями, упал на камни. Эрдэнэ ослабел, стал медленно сползать с уступа. Беда надвигалась черной тучей. Видно, устала и птица, сидела на острой кромке камня с широко раскрытым клювом и раскаленными глазами. Эрдэнэ едва расслышал слова Гомбо. Тот кричал:
– Ставь ногу правее, там каменный выступ!
Эрдэнэ еле нащупал выступ. Орлица остервенело сорвалась, и опять ее железные когти нависли над окровавленной спиной Эрдэнэ, но у него освободились руки, и он отбивался, пытаясь отогнать орлицу. Гомбо срезал длинную ветку серого запыленного куста, залез на выступ с другой стороны скалы, размахивал веткой и кричал, пугая птицу. Она оставила Эрдэнэ, села чуть повыше и, уставив свои огненные глаза, пыталась угадать, какая опасность ждет ее снизу. Пока орлица сидела озираясь, Гомбо набрал камней. Поднялся еще на два выступа выше. Эрдэнэ теперь его слышал. Гомбо показывал ему на левую сторону кручи, где зияла черная выбоина. Там мог он укрыться. Окрашивая камни кровью, собрав остатки сил, Эрдэнэ пополз по узкому карнизу скалы к выбоине. Орлица словно догадалась, куда пытается укрыться ее жертва, расправила крылья. Эрдэнэ залез в выбоину; орлица не могла его достать, но села рядом, как неотступный страж.
...День клонился к вечеру. Гомбо уже давно ускакал на лошади, чтобы на перепутье дорог остановить машину, просить помощи. Эрдэнэ стонал, теряя силы, истекая кровью. Где же брат? Не мог он его бросить...
Машин, пересекающих степь, много, но это тяжело груженные транспорты, им нельзя отклониться от своего пути. Гомбо удалось остановить «газик».
К подножью Голубой скалы «газик» подъехал, когда солнце уже прощальным светом озаряло степь и небо. Скала хорошо освещена закатом. Из машины вышли люди. Орлица не хотела сдаваться и, кто бы ни пытался залезть на скалу, бесстрашно кидалась, рассекая крыльями воздух.
Пожилой монгол в военной форме покачал головой:
– У нее гнездо... Хотя она и мать, но злая мать, придется застрелить...
Раздался выстрел. Орлица, распластав крылья, обрушилась вниз, оставляя на остриях камней черные перья. Эрдэнэ, бледного, окровавленного, едва живого, сняли со скалы, оказали помощь, отвезли в юрту Цого. Поздно вечером приехал и Гомбо.
Бабушка Дулма плакала. Люди, которые привезли Эрдэнэ, обещали завтра прислать фельдшера. Голубая скала принесла юрте Цого несчастье. Бабушка наполнила большую чашку молоком, вышла из юрты, повернулась лицом к востоку, быстро зашагала, поливая землю молоком. Она верила в старое: по этой молочной дорожке к Эрдэнэ вернется его здоровье.
На другой день приехал фельдшер. Промыл Эрдэнэ раны, покрыл мазью, перевязал, дал горькие порошки. Эрдэнэ лежал на животе, молчаливый, обиженный. Ждали дедушку. Он вернулся веселый. Удачное совещание. Дверцы юрты приоткрыл, ворвалась любимая его песенка:
Иноходец быстро бежит —
ветерок степной.
Жаркое небо горит
над моей головой...
Бабушка встретила его, пряча свои опухшие от слез глаза, не знала, как начать рассказывать о беде; Цого догадался, послышался его громкий смех:
– Знаю! На усадьбе все знают! Молодец, Эрдэнэ, на самую вершину залез... Боязливый не полезет! Где он?..
– Лежит больной, – робко ответила бабушка, ничего не понимая.
Дедушка опустился к постели Эрдэнэ:
– Здорово тебя наказала орлица... Гнездо – юрта матери, воров не пустит. Будешь осторожнее, не лезь в огонь, сгоришь!..
...У котла сидели не все, не было Доржа, лежал в сторонке Эрдэнэ. Поужинали. Дедушка опять пододвинулся к постели Эрдэнэ:
– Ты счастливый, орлицы злее волчиц, набрасываются и норовят выклевать глаза...
– Я голову спрятал в расщелину, – тихо ответил Эрдэнэ, – потом залез в черную выбоину...
– О, ты дважды счастливый, в таких расщелинах и выбоинах нередко гнездятся змеи.
Услышала бабушка, громко заплакала, подбежала к постели Эрдэнэ, обняла его. Дедушка отодвинул ее:
– Иди, вари кобылье молоко, снимай густые пенки, сквашивай их. Завтра пойду в степь, разыщу юрту Бодо, у него всегда в запасе целебные листья с кустов гобийского бутургана, коренья гое, их разотрем, смешаем с пенками – крепкое лекарство, им будем лечить раны.
Бабушка испугалась:
– Ты что, фельдшер? Больница дала мазь...
– Больничная хороша, если добавим нашей, будет еще лучше!..
Эрдэнэ стонал, чашку с чаем отодвинул, ни лепешку, ни сухой сыр есть не стал. Дедушка свою трубку табаком набил, не зажег, высыпал табак обратно в кисет, трубку спрятал за пазуху. Опечаленные бабушка и дедушка вышли из юрты. В ногах у больного сидел Гомбо. Эрдэнэ спросил шепотом:
– Орлицу застрелили, да?
– Я перья от крыла привез, показать?
– Не надо, жаль птицу...
– Мало тебе от нее досталось?..
Скрипнула дверца юрты, у постели дедушка.
– Сказку будешь слушать про орла и орлицу?..
– Нет. Расскажи про мальчика, который умнее всех на свете...
– Он и в этой сказке поставил правду на ноги...
Дедушка по привычке вынул трубку, но спрятал ее.
Эрдэнэ взял его за руку:
– Кури, дедушка, я дыма не боюсь.
– Знаю, ты ничего не боишься, – улыбнулся Цого. – На крутой горе, под снежной шапкой, спряталось орлиное гнездо. Орел и орлица жили дружно, пока не было у них детей. Появились орлята, заспорили орел с орлицей: кому кормить птенцов?
«Корми ты! – сердилась орлица. – Я и так устала, высиживая их...» – «Нет, кормить тебе, ты – мать!»
Спорили, спорили, голодные орлята кричат, всюду слышно.
Слетелись все птицы: «Покоя нет от крика орлят и жаловаться некому: орел наш царь, ему не пожалуешься на его же собственных деток!..»
Спорили, решали, надумали – кормить орлят всем птицам по очереди. Первым полетел голубь, принес зернышек пшена; орлята не едят. Замучились птицы, угодили только сова и филин – они носили орлятам мышей, мелких пташек. Выросли орлята, не признали ни отца, ни матери. Для них сова и филин дороже родителей. Полетели орел и орлица жаловаться хану-повелителю. Орел, гордо выставив грудь, по-царски прошелся перед троном хана: «Беспорядок в твоем царстве, великий хан, дети не признают своих родителей...»
Возмутился хан: «Где они? Пусть явятся ко мне негодники!»
Прилетели красавцы – молодые, сильные орлики, важно прошлись перед ханским тропом, залюбовался он ими.
«Почему не признаете родителей?» – «Признаем, признаем – сова и филин!» – «Век доживаю, не слышал, чтобы сова и филин родили орлят». – «Мои дети!» – услышал хан клекот орлицы. «Мои дети!» – с достоинством добавил орел.
Хан ударил в барабан, стоящий у трона. Прибежали воины, в руках лук и железные стрелы.
«Убить сову и филина! Никто не поверит, что эти гадкие птицы выкормили орлов!..»
Летят орел, орлица с орликами мимо золотого кургана. Налетела буря, придавила птиц к его подножью. Послышался голос: «Поверили хану-повелителю? За добро уплатили злом?»
Услышали это орлики, бросили отца и мать, взвились ввысь и окрылись в синем небе...
...Залаяла собака. Дедушка и Гомбо выбежали из юрты. Овцы вырвались из загона, побежали в степь. Кто их напугал? Вернуть не могли, оседлали лошадей, загнали непослушных на место, двух собак к выходу поставили – надежные сторожа. Спать легли поздно. Тишина в юрте, темно. Не спит лишь Эрдэнэ, глаза открытые, хочется ему поглядеть в верхний просвет юрты на густо-синее небо. Не может, болят спина и плечи; лежит на животе, ждет утра.
Раньше всех поднялась бабушка, затопила печурку, налила в котел воды. Ушла доить коров. В юрте посветлело. Дедушка разбудил Гомбо. До утреннего чая надо выпустить овец и телят; поглядеть, где пасутся лошади. Невдалеке свистел пронзительно сурок, лаяли собаки, мычали коровы – день разгорался.
В юрте запахло вкусным. Ели лепешки с жирными пенками, творожные колобки, сваренные в молоке. Пили густой чай из больших чашек. Поставили еду к постели Эрдэнэ, но он ел плохо. Скоро юрта опустела, у всех дневные заботы. Лежит Эрдэнэ под шубой, а в юрте его нет... Он скачет на резвом скакуне, впереди холмы, конца им нет. Лошадь мокрая, устала, тяжело дышит. Спрыгнул Эрдэнэ, застонал на всю юрту, слезы закапали: неловко повернулся, от боли заныла спина, закружилась голова. Эрдэнэ закрыл глаза и поплыл над степными холмами.
...А в степи красота, все радует, все веселит. Слышны строгие слова, узнать нетрудно дедушкин голос:
– Гомбо, садись на серого, гони к зеленым увалам длинноногих – лошадей и верблюдов. Дулма, садись на гнедого, в широкую долину гони коротконогих – коров и баранов.
Дедушки уже нет, уехал он в дальнюю степь к юрте Бодо. Эрдэнэ слышал, как опять говорили о лечебных гобийских травах. Скорее бы вернулся. Приподнял голову, стал подзывать Нухэ, знал – собака лежит у коновязи, тут ее место, ее работа – сторожить юрту. Нухэ залаял, скреб лапами дверцы, открыть не мог. Глаза у Эрдэнэ опять закрылись, в юрте потемнело. Вдруг темное побелело. Плывет по небу солнце, золотится степь, сурки свистят, перекликаются. Дверцы юрты распахнулись, ворвался ветер, закружился столик, подпрыгнуло ведро, котел привстал с печурки, покатился из юрты, потерялся в траве. Захлопнулись дверцы. Глушь. Тихо. Эрдэнэ уснул. Поздний вечер. Разбудил его едкий запах – у печурки дедушка размешивает тальниковой палочкой что-то в черном котелке, сыплет из мешочка зеленый порошок, берет второй, шуршат желтые сухие листочки. Смотрит в котелок, усердно размешивает. Смешной дедушка, нижнюю губу отвесил, щелки глаз совсем сузились, пот струйками льется по щекам; слышится любимая песенка, поет ее приглушенно, боится разбудить Эрдэнэ, а тот давно ждет, когда он на него взглянет. Не дождался, голову с подушки приподнял:
– Скоро, дедушка, обед? Я немного поспал...
Губы дедушки вытянулись, усмешка пробежала по его морщинам, спряталась в усах и бородке.
– Хорошо поспал, скоро ужин...
ЛЕСТЬ И ЛОЖЬ
Больше двух недель проболел Эрдэнэ. Сегодня дверцы юрты и для него распахнулись. За утренним чаем говорили недолго. Дедушка погнал лошадей к Соленому озеру, бабушка будет пасти овец, дойных коров и телят на западном склоне горы, а Эрдэнэ и Гомбо – стадо коров и быков на восточном. Собрались, вышли из юрты. Первым уехал дедушка, бабушка задержалась у котла. Эрдэнэ и Гомбо сели на лошадей. Эрдэнэ приподнялся в седле. Почему вокруг все синее? И небо, и горы, и степь. Даже коновязь посинела; Нухэ юлит хвостом и тоже синий... Эрдэнэ – птица, выпущенная на волю, готовая облететь степь от края и до края. Все-то ему мило: заблеяли барашки – радуется, будто раньше не слыхал их ласковых голосов; козленка схватил на руки, щекой приложился. Юрта дедушки стоит на том же месте и совсем не белая, она вся в многоцветных пятнах.
– Посмотри, Гомбо, на нашу юрту – большая и нарядная пиала, опрокинутая кверху дном. Дымок, как шелковая лента, тянется к самому небу...
Гомбо на юрту и не взглянул, лицо его озабочено: стадо коров потянулось за гору. Злой бык бежит впереди, за ним несколько коров.
– Быстрей, быстрей! – заторопился Гомбо, хлестнул плетью своего скакуна.
Это рассмешило Эрдэнэ:
– Пока я болел, каким шустрым стал мой брат! – Он стоял на стременах, глядел вокруг, будто все видел впервые.
Гомбо ускакал, скрылся за холмом. Эрдэнэ погнался за ним, подгоняя лошадь. Поднялся на гору, дул легкий ветерок. И такая светлая даль, будто небо стеклянное. Стал осторожно спускаться по склону. Миновал мелкие каменные россыпи; процокали копыта по серым плитам, гладким, широким, бесшумно спустились на мягкую траву. Впереди холмик из свеженарытого песка, лошадь внезапно остановилась. Эрдэнэ чуть не вылетел из седла.
Лошадь била копытами, пятилась и фыркала. «Что с ней такое?» – удивился Эрдэнэ, слез с коня. На песке бился желтый пушистый комок. В капкан, который насторожил дедушка, попал тарбаган. Мужчины всех юрт охотятся на этого крупного сурка монгольских степей – вкусное мясо, дорогой мех. Железная скобка прихватила тарбагану заднюю лапу. Зверь отчаянно рвался, пытаясь спастись в норе.
Эрдэнэ догнал брата; они вернулись. Начали вытягивать тарбагана, вцепились в его пушистую шерсть; зверь упирался головой и передними лапами в стенки норы и, бешено работая задней лапой, вихрил песок, отгоняя преследователей. Братья, напрягая силы, стремились одолеть зверя. Сколько они потратили усилий и времени? Разве это важно: нельзя же упустить такую добычу. Дедушка просмеет.
Бились, вспотели, устали, зверя побороть не смогли.
День в разгаре, небо гладкое, как поляна, братья и не заметили мелких туч, одиноко плывущих по восточной кромке неба. Эрдэнэ отвязал от седла кожаную веревку:
– Давай обвяжем его покрепче и вытащим...
Тарбаган отчаянно отбивался, обвязать его не сумели. Постояли, недовольные и усталые, вскочили на коней и помчались по долине. Кони резвые, бегут легко, только ветерок в ушах посвистывает. Есть ли для монгола что-нибудь дороже быстрого коня? Дедушка оседлал для них лучших скакунов. Справа холмы, слева холмы. В этих незнакомых местах они не бывали. Корм всюду хороший. Куда бежит скот, кто его гонит? Безошибочна примета стариков: сытый скот беспокойно бежит, оставляя лучшие пастбища, готовься к буре. В конце лета обманчива погода в этих местах. Тихий жаркий день вмиг тускнеет, тяжелое небо давит на землю. Худо и людям и скоту.
Едут и едут братья, нет стада.
...Солнце спустилось низко, когда увидели несколько коров; стадо разбрелось по всей долине. Гонялись за непослушными долго; упрямился злой бык, шарахался во все стороны. Эрдэнэ взъярил коня, догнал быка, изловчился, ожег его плетью. Глаза у быка налились кровью, уперся он, рыл землю копытами, готов в бешенстве любого посадить на рога. Возились с ним долго: едва не прободал он брюхо лошади Гомбо. Серый скакун, крепкий и ловкий, так увесисто ударил быка в морду, что злобный пыл того погас.
Коров собрали в плотное стадо. Вечерело, темнела степь – густые тучи плыли по небу. Братья вспомнили слова дедушки. Ветер с юга подкрадывается ласково, обдает теплом, но может и напугать. Не бойтесь, быстро налетит, быстро утихнет. Опасайтесь северного ветра: нападает яростно, обрушивается бурей, холодным дождем. Спасайте скот, спасайтесь сами.
Ветер подул с севера.
Погнали стадо в сторону юрты. Гнать нет сил: встречный ветер бил нещадно. Хлынул дождь. Повернули к лесу, чтобы укрыться в кустах. И небо и степь – непроглядная чернота. До леса не дошли. Гонимое порывами ветра стадо покатилось вдоль долины. Гомбо и Эрдэнэ ехали рядом. Гомбо кричал, наклонившись к Эрдэнэ, тот слов не мог разобрать – глушил ветер и дождь, но догадался. Сошли с коней, сняли с них уздечки, пустили вольно; не надо мешать животным, они сами отыщут убежище. Взялись за руки, пошли вслед. Вскоре лошади изменили направление, коровы и быки, тесня друг друга, послушно шли за ними. Сверкнула молния, осветив окрестности. Лошади не пошли в сторону леса, а двигались по склону холма. Справа – гладкие увалы, слева – глыбы скал.
– Куда идем? – спросил Эрдэнэ у Гомбо, склонившись к его уху, закрывая лицо от дождя. – Ноги по воде хлюпают – большой дождь; далеко не уйти...
Ветер усилился, косой дождь хлестал холодными струями. Вспышки молний на миг освещали все вокруг. И в этот миг все, что открывалось перед глазами, страшило: зеленые пятна на камнях вспыхивали, зияли расщелинами; холм вырастал в огромное чудище, даже коровы и быки, освещенные молнией, казалось, не шли, а плыли по воде, высоко задрав рогастые головы.
Заржал серый, жалобно замычали коровы. Стадо остановилось. Братья поспешили к лошадям, натолкнулись на дерево, ощупали – остаток столба от коновязи. Лошади привели стадо к старому полуразрушенному загону. Вот изгородь. Где же вход? Отыскали, отбросили жерди; коровы хлынули в загон. Лошади стояли, мотая головами, фыркали.
Ветер свирепел. По сплошной черноте неба видно – дождя еще будет много. В левой стороне загона что-то возвышалось. Натолкнулись на небольшой сарай-времянку. Мокрые, продрогшие вошли в него. Над головой зашумело, раздался пронзительный и противный крик. Братья притаились в углу.
– Не бойся, – сказал Эрдэнэ, – это сова.
– Не боюсь, – взбодрился Гомбо, – ветер и дождь загонят ее обратно. Давай закроем дверь.
– Лучше пойдем снимем с лошади седла и мешок, совсем они размокнут.
В мешке еда, кошмовые подстилки, куртки. Выглянули из дверей, – проливной дождь, буря, – не пошли.
– Давай греться! – потянул за руку Эрдэнэ брата в сарай.
Они начали кулаками слегка колотить друг друга.
Гомбо рассердился:
– Зачем сильно бьешь? Не хочу! Мне уже жарко!..
Внезапно шум утих, дождь, который только что лил, прервался. Братья выглянули из сарая.
– Смотри, Гомбо, небо посерело, ветер разгонит тучи.
Принесли седла и мешок. В темноте что найдешь? Гомбо нащупал за пазухой кожаный сверток, вынул коробок спичек, зажег одну; развязали мешок, расстелили кошмовые подстилки, надели куртки, съели по кусочку баранины, легли, прижавшись друг к другу.
– Тепло. Ладно уснем, – радовался Гомбо.
Уснуть не могли. То коровы мычали, то слышались какие-то дикие крики в степи, то ветер гремел по крыше сарая. Если не спится и ты не один, в длинную ночь запретных дорог нет; можно в мыслях и разговорах побывать, где захочешь... Эрдэнэ и Гомбо в родной юрте. И дедушка и бабушка в тревоге, они не спят, сидят у печурки. Ждут, вслушиваясь, не залают ли собаки. Беда, не поехал ли дедушка искать. В дождливую ночь легко потеряться. Зажмурь глаза, и унесут тебя мысли, как степные птицы, куда пожелаешь, куда сердце позовет. Братья в аймаке – районном центре. На широкой поляне светло-серый дом под красной крышей – аймачная школа. Перемена. Подбежала Цэцэг, они бегали, играли в лисицу и зайца. Цэцэг – лисица, быстроногая, хитрая. Эрдэнэ – заяц, даже лисица не могла догнать этого зайца. Звонок. На уроке старый учитель тихим голосом говорит:
– Всему учитесь, от всего будет польза...
Эрдэнэ поднял руку:
– А выучиться врать – тоже польза?
Класс насторожился, ученики рассердились на Эрдэнэ за непочтение к учителю. Класс зашумел, как сухой дерес в бурю:
– Глуп ты, Эрдэнэ, глуп!
На лице учителя светлая улыбка:
– Глуп ли Эрдэнэ? Не будем упрекать его; сомнение – беспокойный огонек желания узнать то, чего не знаешь. Я долго прожил на свете, видел разное, послушайте меня.
Шли охотники по степи, поднялись на высокий бугор, стоит маленький монгол в больших гутулах, в желтом халате, в остроконечной шапке, одной рукой щиплет жиденькую бородку, другой показывает вдаль: «Смотрите, почтенные, возле скалы черное и белое!» Первый охотник с важностью ответил: «Вижу белое!» Второй – с не меньшей важностью: «Вижу черное!» Маленький монгол зашагал, вздыхая: «Почтенные, там нет ни черного, ни белого...»
Заспорили. Пошли к скале, чтобы своими глазами увидеть; заупрямились, не дошли; набросились на маленького монгола: «Мы видели, ты – нет! Не думаешь ли, что один умнее нас троих? Убьем! Готовься умереть!..» – «Почтенные, пока вы спорили, – развел руками маленький хитрец, – черное проглотило белое, белое проглотило черное!.. Убить меня успеете, солнце еще высоко... Идите за мной, знаю, где добычи много...»
Пошли. Привел он их в пустую степь; вскочил на камень, пальцем показывает: «Смотрите – звери, звери!» Первый важно голову поднял: «Лисица! Лисица!»
Вскинули ружья, нет лисицы – не выстрелили.
Второй кричит: «Козы, козы!»
Вскинули ружья, нет коз – не выстрелили.
Третий подпрыгнул: «Заяц, заяц!»
Вскинули ружья, нет зайца – не выстрелили.
Маленький монгол подошел, собрал охотников в тесный круг, низко поклонился: «Спасибо, почтенные! Спасибо!» – пожал крепко всем руки. «За что благодаришь?» – удивились охотники. «Как за что? Ловкие вы охотники, с вами хорошо охотиться; зверя видите даже там, где его нет...»
– Ученики мои, каков маленький хитрец – в один котел влил и лесть и ложь, старательно перемешал – худое варево... Подумайте, умом своим раскиньте: наказана ли глупость? Победил ли врун?..
...Вновь братья в классе. В окна заглядывает солнце, золотые узоры на парте, на доске, они двигаются по стене, по потолку, падают на дверь: распахнись, распахнись!
Учитель вошел в класс, оглядел всех.
– Чтобы ваш ум взлетал быстрее испуганной птицы, решим задачу устно...
Скучная работа: думай, считай, торопись. Остригли овец, шерсть сложили в мешки. Сколько было овец, если каждая дала два килограмма, а все вместе двести пятьдесят; сколько получилось тюков, если в каждом по двадцать пять килограммов?
Класс еще решал задачу, а Гомбо, найдя ответ, обрадованно сказал:
– Сто двадцать пять овец, десять тюков...
Учитель почему-то недоволен:
– Гомбо, выйди из класса...
На перемене лисица догнала зайца. По школьному радио хор спел любимую песню народного вождя Сухэ-Батора «Хонин Джоро» – песня о быстроногом иноходце, потом девочка прочитала стихотворение:
Настал сентябрь.
В лесу огромном
Заржавели листы берез.
Сидел один я в юрте темной,
И грустно было мне до слез.
Вошел отец.
С улыбкой гордой
Сказал: «Сбылись твои мечты!
Скажи, сынок, ты хочешь в город?
Учиться в школе хочешь ты?»
Снова братья в юрте, Нухэ повертелся между ногами и убежал; слышно, отчаянно лает, опять гоняется за сусликом, опять огрызается – не поймал, суслик юркнул в норку. Мычат коровы, время доить. Жалобно кричат козлята. Тепло под бараньей шубой; Гомбо плотнее прижимается к Эрдэнэ. Уже пробивается в щели сарая предутренний рассвет. Братья заснули.
...Проснулись, вскочили на ноги, вышли из сарая. Сиял день, небо чистое, будто бури и дождя совсем и не было. Ни коров, ни лошадей в загоне нет. Неподалеку горит костер, на нем кипит вода в котелке. Залаяла собака.
– Хой, хой! – голос дедушки.
Побежали к нему. Он у речки пасет коров.
– Как спали, молодцы?
Гомбо и Эрдэнэ наперебой хвастались, как нашли заброшенный загон, укрыли стадо от бури и дождя. Дедушка их не слушал, курил трубку, пуская дым. Когда братья замолчали, хитрые щелки его глаз совсем закрылись, губы вытянулись, усы смешно подпрыгивали:
– Хвастунишки, слушать стыдно; разве вы могли найти загон? Серый тут бывал и зимой, и летом, он и привел...
Братья обиделись, от дедушки отвернулись. Эрдэнэ опять заговорил:
– Тарбаган в твой капкан попал... Там, у Красной горы... Надо его вытащить. Жирный тарбаган!
– Пастбище хорошее, пусть коровы попасутся, лошади подкормятся. Пойдем-ка пить чай. Тарбаган, говоришь, попал? Видел. Вытащить не могли?..
Эрдэнэ торопился, рассказывая, как они старались, а вытащить не сумели. Тарбаган сильный, лапами бьет, не поддается. Очень сильный...
– Эх, охотнички, человек всегда должен быть сильнее зверя... Надо было взять его за задние лапы, вытащить – и в мешок...
– А ты, дедушка, вытащил? – загорелись глаза у Эрдэнэ.
– Вытащил... кончик задней лапы... Отвертелся тарбаган, спрятался в норе.
Эрдэнэ и Гомбо жаль добычу, виновато смотрели они на дедушку. Пили чай. Ели пышные лепешки, их напекла бабушка, засунула в мешочек, сшитый из бычьего пузыря, завернула в тряпку, оттого они горячие, будто только с огня. Высушили на солнце седла, кошму, одежду. Немного отдохнули, погнали коров и быков домой. Дедушка напевал любимую песенку. К Эрдэнэ подъехал Гомбо:
