Текст книги "Запах серы"

Автор книги: Гарун Тазиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Жаркое дыхание Ньирагонго

На сей раз мы решили спуститься в кратер с юга. Со времени предыдущего посещения от стенки отвалились целые части, изменив обстановку к лучшему с южной стороны. Выигрыш был еще и в том, что отпадала нужда в дополнительном лагере. Скоро вокруг лагеря № 3 образовалась целая деревня, даже с курами среди палаток. Были палатки для сейсмографических самописцев, для других приборов, для библиотеки, кухни, склада, столовой и конторы; остальные служили спальнями.

Тюльпен привез повара, сумевшего поддерживать прекрасный тонус у группы. Звали его Свели. По виду это был настоящий пират – одноглазый весельчак, которому не хватало лишь деревянной ноги, чтобы стать копией флибустьера с острова Тортуга, Он гениально готовил мясо тощих коз и полудохлых цыплят. В помощниках у него ходила личность также нестандартная: Альет де Мунк одолжила нам – по его собственной просьбе – некоего Мализеле. Я неоднократно брал его на охоту; он был прекрасным поваром, неутомимым ходоком и блестяще орудовал мачете в джунглях. Те, кто был знаком с ним день или два, легко могли принять его за немого, но я-то хорошо знал, что он способен был произносить по целых десять фраз в день.

…Около двух часов пополудни 12 августа 1959 года я ступил на вторую платформу. Благодаря приобретенному опыту и более милостивой погоде на это ушло вполовину меньше времени, чем годом раньше. Остаток дня мы с Тюльпеном принимали оборудование и разбивали бивуак на своем «балконе», потом до середины ночи бродили над лавовым озером, упиваясь его фантастической красотой. Парадоксально, но выдыхавшие пламя могучие «ноздри» оказались почти на тех же местах, что и в прошлом году.

На следующий день мы отправились изучать маршруты спуска к берегу озера. Полуостров, разделявший в этом году надвое его южный рог, соединялся невысоким перешейком с «твердью». Когда уровень озера поднимался на несколько футов, языки лавы перехлестывали через него. Это надо было учесть, поскольку мы намеревались туда забраться.

После полудня нам спустили Берга и Эврара. Кончилось беззаботное житье! Назавтра, только-только установив первый сейсмограф, Берг едва не погубил бывшего с нами на третьей террасе Эврара, столкнув по недосмотру увесистую глыбу. Я закричал, и Эврар успел отскочить. Берг же сильно ушиб ногу, и его пришлось отослать наверх. В общем, опять нужно было держать ухо востро. И все-таки единственный день свободы убедил нас в достижимости цели.

Но не говори гоп, пока не перепрыгнешь! Один мой товарищ долго ехал по автостраде, борясь со сном. Подъезжая к повороту, ведущему к дому, и чувствуя себя уже у цели, он на несколько секунд задремал и чуть не погиб. Другой упал в трещину на леднике, хорошо заметную для альпиниста его квалификации: он возвращался из одиночного – стало быть, небезопасного – восхождения и как раз вышел на свободный от снега ледник. Третий был заброшен в июне 1944 года в немецкий тыл. Две недели его группа проводила рискованнейшие операции, не потеряв при этом ни одного человека. Но в тот момент, когда первые английские танки показались на краю пшеничного поля, где группа ожидала их, он вскочил, не помня себя от радости, и побежал им навстречу. Спрятавшийся поблизости фашист скосил его очередью в спину…

Мы предпочли укрепить на третьей стенке лестницы. Запасено их было достаточно, и не только спелеологических, но и жестких, из дюраля, – для тех, кто работал с инструментами, и для людей неспортивных. Не довольствуясь этим, мы потребовали от ученых надежно страховаться веревкой. Никто из них не протестовал… До основания стены мы добрались без затруднений и двинулись среди осыпей к широким плитам плавучего острова.

Плавучий остров был скорее всего остатком верхней платформы, обрушившейся при опускании столба магмы и частично переваренной лавой. Мы вышли к небольшой впадине, откуда били раскаленные газы. Впервые после стольких лет усилий я достиг места, где мог брать на пробу совсем свежие газы. Ведь в 999 случаях из 1000 анализируются газы фумарол, то есть смесь небольшого количества подлинных вулканических газов с большим количеством подземной воды или атмосферного газа. До нас только дважды отбирались газы с температурой выше 1000°. Вот почему ампулы объемом 200 квадратных сантиметров, которые мы наполнили газом с температурой 1040 °C, стали одним из моих сокровищ.

Метрах в пятидесяти к западу от этого эруптивного отверстия, прозванного нами Жаровней, находилась главная цель первого рейда в огненный колодец Ньирагонго, – Большой ревун. Лишь сейчас мы определили, что площадь этого отверстия равнялась примерно квадратному метру. Из него вырывалось длинное горизонтальное пламя, совершенно невидимое при свете дня. Мы приближались к ревущей пасти дракона с превеликой осторожностью, но условия для взятия проб оказались вполне приличными. Чистота образцов тем больше, чем выше давление и температура эманации. Тюльпен, несмотря на свою недюжинную силу, едва удерживал в струе заборную трубку, а термопара показывала от 990 до 1020 °C в метре от входа в жерло. Сделать замеры глубже нам не удалось…

Под губой кратера

На следующий день мы дошли до третьей кольцевой террасы шириной в несколько шагов. Невыносимый жар озера остановил меня в шаге от отвесного борта.

В 4 метрах от себя я увидел пленку охлаждения из атласного металла, трепещущую, как я установил позднее, от бесчисленных пузырьков газа. Слева озеро расширялось наподобие лимана. Справа оно сужалось и образовывало южный рог полумесяца, раздвоенный полуостровом длиной метров тридцать и шириной метров шесть – десять.

По перешейку мы вышли на последнюю платформу и оказались менее чем в 2 футах от лавы. Южный берег полуострова обрамлял спокойную бухту, которую мы только что обогнули, а на северный падали брызги от фонтанов. У подножия обрыва, которым кончался плавучий остров, скользила огненная река шириной метров пятнадцать. Еще сверху мы разглядели, что она выходила где-то в середине озера и набирала скорость по мере приближения к его концу. Продвигаясь среди своих черных берегов, эта черная река вспучивалась все более широкими и мощными фонтанами и низвергалась в раскаленную пещеру.

Такую чудовищную пещеру можно было только придумать. Иероним Босх, Гюстав Доре и Эдгар По, вместе взятые, не сумели бы создать более дьявольской людоедской глотки! Вход в нее был ярко-красным, а со свода свисали сталактиты, похожие на клыки огненного тиранозавра. Нутро пещеры было цвета жидкого золота…

Сильный жар и ядовитый воздух порядком утомили нас; толстые каучуковые подошвы заметно поплавились, а в моем левом ботинке даже появилась дырка. Одежда разлезалась под воздействием едких, обжигающих газов. Но, несмотря на усталость, настроение было приподнятое.

Три дня исследований

Назавтра мы подняли Эврара на верхнюю платформу, и я попросил Тормоза и Дерю присоединиться к нам. Мне нужна была совершенно надежная команда для сбора образцов и замеров температур. Три последующих дня были посвящены этим работам. Мы выяснили, что по сравнению с газами, проанализированными Джеггером на Килауэа, газы Ньирагонго содержали больше углекислого и меньше сернистого газа.

Мы сами расставили сейсмографы вместо Берга, и за 2 недели Шимозуру отметил 15 землетрясений: пять на вулкане, девять на рифте и одно весьма отдаленное. Но прежде всего он изучал микросейсмическое волнение. После месяца наблюдений он пришел к выводу, что его можно приписать продольной вибрации столба вязкой лавы высотой 500 метров.

В северном роге фонтаны действовали менее мощно. В нем тоже была пещера, куда большую часть времени приливала лава, но она впечатляла меньше, чем ее южная сестра. Может быть, это объяснялось тем, что с ее стороны наблюдать происходящее можно было только с балкона третьей платформы, взглянуть же внутрь не удавалось.

Но и то, что можно было увидеть, зачаровывало. Течение здесь медленнее – может быть, потому, что северный рог был шире фиорда раза в четыре. Оно сопровождалось равномерной зыбью с ритмом шесть метровых волн каждые десять секунд. Как только закругленный гребень волны исчезал под скальным навесом у входа в пещеру, раздававшийся внутри нее взрыв срезал верхушку волны, и куски ее отлетали метров на пятьдесят. Мне думается, что эти пушечные выстрелы вызывались сжатием атмосферы в пещере и мгновенным сгоранием водорода (а также, возможно, и других газовых компонентов).

Человек посторонний мог бы найти нечто комичное в нашей работе. В латах из алюминизированного асбеста, космических шлемах, с длинными трубками в руках мы напоминали и рыболовов, и акселератов, играющих в средневековых рыцарей. А труд этот был, ох, как нелегок. К физической усталости добавлялось и нервное напряжение. Не только из-за необходимости быть каждую секунду предельно осторожным, но и из-за раздражения, вызываемого беззаботностью тех, кто оставался на верхней террасе. Нам очень не хватало Манье. Самое неприятное было вызывать по телефону верхний лагерь и не получать ответа, так как никто не дежурил у аппарата. По сути дела, мы были временным объединением людей, в большинстве своем симпатичных и квалифицированных, но думавших прежде всего о своих собственных делах.

Отдохнуть ночью удавалось далеко не всегда. Иногда мы наблюдали особенно бурную деятельность вулкана или, спасаясь от плохой погоды, набивались в палатку. Ее полотно, изъеденное газами и съежившееся, как шагреневая кожа, латалось нами с каждым днем все усерднее. Что я имею в виду, говоря о плохой погоде? Да что угодно: дождь, густой туман, свирепые порывы ветра, грозу и даже… снег!

На верхнюю платформу мы вернулись 19 августа. Проведя ровно неделю на ранее считавшейся недоступной террасе, мы были поражены царившей там обстановкой безопасности. Только в тот момент я осознал, как велико было напряжение этих семи дней и ночей. Наверху была настоящая деревня: 13 вместительных палаток, три электрогенератора, разгуливающие по центральной «улице» куры, вкусные обеды, спокойно занимаюшиеся своими делами люди… Даже мачта с флагом.

На следующий день я вернулся на вторую террасу, чтобы помочь астрофизику Дельсемму, не сумевшему годом раньше сфотографировать спектр вулканического пламени и приехавшему теперь с полевым спектрографом собственной конструкции.

Кое-как укрепив превратившуюся в лохмотья палатку, мы до поздней ночи фотографировали Большой ревун с выдержками в 3, 10, 20, 30 и 60 минут. Результаты разочаровали: пламя было столь прозрачно, что на снимках почти не просматривалось.

На следующий день я показал Дельсемму террасу. За 3 часа мы с ним дважды наблюдали инверсию течения в фиорде. Оба раза она начиналась с замедления движения лавы метрах в десяти от раскаленной пещеры; спустя несколько минут зарождалось новое течение, но уже в противоположном направлении. Создавалось впечатление, что лава снизу приходит в бурлящую зону и смещается к центру озера. Перешеек опрокинулся, осев на один-два метра, и стал практически недоступен.

В следующие дни в огненный колодец спускались и другие ученые – кто из любопытства, кто для работы. Среди них был и Ги Боннэ, выделявшийся как ростом, так и потрясающей работоспособностью. Любая самая плохая погода не могла удержать его утром в постели, хотя спать он ложился позже всех. Рот Боннэ раскрывал только для того, чтобы выпустить короткую очередь слов. Колоритная личность!

Проведя магнитную съемку снаружи и внутри вулкана, он заключил, что под островком не было обширных полостей, заполненных жидкой лавой, как считали некоторые, и что питающий канал вулкана на оси колодца должен быть узким. Это являлось веским аргументом в пользу гипотезы, согласно которой глубина озера невелика, самое большее несколько десятков метров, а само оно растекается по дну кратера, выходя из узкого канала, и не представляет собой верхней части столба магмы такой же ширины.

Злоключения вулканолога

Благодушный кратер

В целом экспедиция 1959 года была успешной, но из-за отсутствия координации не все результаты имели равное значение. По сути, это было лишь начало. Вот почему я сразу же задумал создать группу для осуществления новой комплексной программы исследований, рассчитанной на несколько лет. К сожалению, политические события в Конго надолго отлучили меня от Ньирагонго. Только по прошествии полдюжины лет появилась надежда вновь встретиться с ним…

Вместе с Г и Боннэ, его ассистентом и одним молодым немецким сейсмологом я вернулся туда 13 февраля 1966 года. Боннэ успел побывать на Ньирагонго за 2 месяца до этого и предупредил, что за 6 лет кратер существенно изменился. К моему изумлению, дно теперь прекрасно просматривалось с гребня: озеро поднялось на десятки метров над уровнем 1948 года.

Спуск на первую террасу затянулся, так как у одного из дебютантов закружилась голова. Пришлось сделать общую связку и почти нести его на руках. На маршрут, который обычно занимал у меня от 15 до 20 минут, ушло более 5 часов…

Ни второй, ни третьей, ни четвертой платформ больше не было. Лава залила все и растекалась теперь по всей окружности центрального колодца, то есть примерно на 600 метров! Плавучий остров стал меньше и находился теперь в центре лавового круга. Активность озера тем не менее снизилась. Серая лава на поверхности была уже не пластичной кожей, а затвердевшей коркой. Зато активность магмы наблюдалась на шести небольших конусах, расположенных полукругом в западной половине дна, то есть над бывшей нижней ступенькой острова. Кроме того, пламя вырывалось из двух широких отверстий, одно из которых находилось прямо над исчезнувшим Большим ревуном.

Первую половину ночи мы наблюдали за озером. Взрывы выкидывали бомбы примерно на 60 метров вверх, а из трещин в панцире время от времени струились потоки. Я склонен был думать, что подъем уровня озера метров на шестьдесят был вызван именно ими, а не движением вверх столба магмы; об этом говорила и структура стенки.

Активность вулкана была более шумной и взрывной, чем когда-либо ранее. Возможно, потому, что газы, накапливаясь под твердой коркой, могли выйти под сильным давлением. Ведь по сравнению с 1959 годом площадь озера увеличилась раз в двадцать.

Условия для изучения газов были идеальные, но с собой мы не взяли аппаратуры, а та, что мы оставили хорошо смазанной и тщательно упакованной в тайнике на большой осыпи, оказалась безнадежно испорченной. За 7 лет едкие газы сделали свое дело.

Едва вернувшись в Париж, я принялся за организацию очередной экспедиции. Правда, мы давно уже лишились источника финансирования, позволившего провести экспедиции 1958–1959 годов. Бельгийское министерство народного образования отказало нам в кредитах сразу после провозглашения независимости Конго: «Поскольку у Бельгии нет больше вулканов, она не заинтересована в подобного рода исследованиях». Хотел бы я знать, какие принадлежащие Бельгии звезды дают работу бельгийским астрономам…

У себя на родине я все еще не имел официальной поддержки. По этой причине речь могла идти лишь о группе из трех человек и об исследовании исключительно эруптивных газов.

В мае 1967 года мы оказались на Ньямлагире, где интересовавшее нас извержение завершилось точно в день нашего прибытия! Чтобы как-то подсластить горечь разочарования, мы решили взглянуть на Ньирагонго.

Особых перемен не наблюдалось, если не считать, что уровень озера заметно поднялся: от его поверхности до верхней террасы было, казалось, не более 100 метров. Плавучий остров стал меньше и по площади, и в высоту. Судя по всему, магма не переваривала невидимую часть этого каменного айсберга.

Короче, шансы наши были неплохи, поскольку единственное серьезное препятствие – вторая стенка стала значительно ниже и процесс понижения продолжался. Но, увы, начавшиеся в стране волнения вновь заставили нас на время позабыть о Ньирагонго…

Финансовые грезы

Минули годы. Вулкан не уснул. Скорее наоборот. Я узнал от своих корреспондентов, живших поблизости от Ньирагонго, что с середины 1971.года озеро освободилось

от застывшей корки, а остров целиком исчез под лавой. За следующие полгода уровень повысился еще метров на пятнадцать. При таких темпах оно должно было через несколько месяцев достичь верхней платформы.

Таким образом, подъем озера шел уже лет двенадцать, и это явление уже само по себе заслуживало внимания. С другой стороны, расплав занимал теперь всю площадь центрального колодца, то есть от 200 до 300 тысяч квадратных метров вместо двенадцати в момент нашей последней экспедиции. И каждый метр излучал 60 тысяч килокалорий…

В январе 1972 года я ненадолго слетал в Киншасу, чтобы на месте решить вопросы, связанные с организацией экспедиции, которую мы наметили на август того же года. Ньирагонго вел себя все более активно. Озеро уже было в считанных метрах от большой платформы, и я опасался, что еще до нашего приезда случится извержение. Дело в том, что крайне неоднородная по своему составу верхняя стенка вряд ли сдержала бы напор лавы. Лопни она с восточной или южной стороны, и потоки ринулись бы на густонаселенные районы со скоростью 50–60 километров в час. Легко было представить себе масштаб подобной катастрофы…

Мы продолжали следить за вулканом. Нам очень помог телефон, по которому, как известно, связаться с Киншасой проще, чем с пригородом Парижа. Ума не приложу, как это Марко Поло и Христофор Колумб могли обходиться без телефона?!

В ночь с 7 на 8 апреля 1972 года озеро выплеснулось на верхнюю платформу. Лава двигалась с такой скоростью, что перескакивала через широкие трещины. На террасе остался ее застывший слой толщиной сантиметров в шестьдесят. Потоки почти моментально схлынули, оставив по себе память в виде висевших по всему периметру центрального колодца «сосулек». Кстати, сам колодец стал двухэтажным. Сопровождавшие его образование обвалы наделали столько шума, что в радиусе 50 километров люди решили, что началось извержение.

Затем активность несколько поутихла, но могла возобновиться в любой момент. Следовало решительно ускорить подготовку. В июне 1972 года я вновь на неделю съездил в Заир и пару дней провел в кратере Ньирагонго, где убедился, что эруптивные жерла довольно многочисленны и подходы к ним относительно несложны, так что экспедиция была вполне осуществима.

С финансированием дело, как всегда, шло туго. По этой причине я с восторгом принял предложение одного американца по имени Билл. Оно заключалось, во-первых, в том, чтобы взять с собой группу молодых американцев из обеспеченных семей, которых созданная Биллом фирма устраивала – далеко не бескорыстно – в «модные» научные экспедиции. Во-вторых, надлежало помочь Национальному географическому обществу США в съемках фильма о Ньирагонго для телекомпании Си-би-эс. Здесь нам денег никаких не обещалось, но можно было надеяться, что успех фильма принесет в будущем какие-то дивиденды, которыми можно будет покрыть расходы. Скажу сразу: надежды эти не оправдались. Похвал (и устных, и письменных) было предостаточно, но никаких денег от американцев мы так и не увидели.

Зато нам здорово повезло с самолетом. В самый последний момент заирская авиакомпания предоставила нам бесплатный проезд в оба конца и даже специально оборудовала салон первого класса своего самолета на рейсе Брюссель – Киншаса так, чтобы поместить всю нашу группу из 12 человек. Взамен нам пришлось подписать рекламный договор, но тут уж ничего не поделаешь…

В Киншасе мы неделю дожидались обещанного транспорта, чтобы добраться до Гомы. Денег на гостиницу для всей команды у меня, естественно, не было, но французское посольство любезно предоставило в наше распоряжение свой офис.

Билла с его компанией мы нашли в самом дорогом отеле города. Мало того, что их оказалось человек тридцать, они еще походили куда больше на туристов, нежели на молодых людей, жаждущих разделить тяготы жизни настоящих исследователей. Среди них было несколько старичков и старушек, чье присутствие так и осталось для меня загадкой. Такой сюрприз вряд ли мог укрепить мою дружбу с Биллом. Дальше – больше. Билл попросил меня прочесть ряд лекций своим подопечным, желательно с показом фильмов. Бедняжки, видите ли, скучали, слоняясь между бассейном, баром и сувенирными лавками своей шикарной гостиницы. Мы были загружены по горло, а этим бездельникам нечем было заняться! Скажите, вам было бы скучно, окажись вы впервые в Центральной Африке, на берегах одной из красивейших в мире рек, в стране со сказочно богатой природой? Никогда не пойму таких людей…

Наконец 2 августа 200 носильщиков, 25 европейцев и чуть больше американцев выступили из Кибати, лежащего в полутора километрах ниже гребня Ньирагонго. Двести пятьдесят человек, из коих 50 намеревались спуститься в кратер… Бред какой-то! Но пенять я мог лишь на самого себя. Нечего было затевать такую дорогостоящую экспедицию и, чтобы свести концы с концами, связываться с организацией, выдававшей себя за «Общество по распространению научных знаний», а на самом деле оказавшейся чем-то вроде бюро путешествий.