Текст книги "Запах серы"

Автор книги: Гарун Тазиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Рождение сотрудничества

Немногие сведения, почерпнутые о местоположении этих двух, тогда еще неведомых вулканов, показывали, что добраться до них будет делом нелегким. Повествования путешественников притягивали и пугали одновременно. Я интуитивно предчувствовал, что это будет не совсем академическое предприятие… Так оно и произошло. Причем мне не удалось преодолеть даже первые скромные препятствия на тернистом пути к Афару: в первый раз случилось наводнение в пустынных районах северной Кении, а во второй раз капитан океанографического судна, на котором я плыл, не выказал интереса к вулканам южной части Красного моря и отказался вопреки обещанию доставить меня туда. Прошло 15 лет. Новая глобальная тектоника («тектоника плит»), выкристаллизовавшаяся и окрепшая за этот срок, вновь заставила обратить пристальное внимание на гигантские разломы, в частности на те, что пересекают Афар.

Помимо научных императивов была и еще одна сторона. За 6 лет до описываемых событий я познакомился с одним очень образованным и широко мыслящим геологом. Мы сразу же подружились. Для долгой и плодотворной дружбы необходимо кроме прочих условий, чтобы каждый вносил в общее дело свой конструктивный вклад. Не знаю, что мог почерпнуть из моих знаний Джорджо Маринелли, но я обязан ему очень многим. Иметь не только друга, но и единомышленника – бесценный дар судьбы. Вдвоем мы провели ряд работ, которые и теперь, с дальней дистанции, удивляют и радуют меня своей полнотой.

В 1962–1963 годах мы исследовали на Аляске знаменитую Долину Десяти Тысяч Дымов. Результаты позволили проверить и уточнить наши предположения о механизме образования залежей игнимбритов – толстых слоев вулканического пепла, покрывающего огромные площади в разных частях света. О масштабах этого явления можно судить хотя бы по тому, что сама Долина Десяти Тысяч Дымов – результат одного извержения игнимбритов. Возможно, сейчас их выделяется меньше, нежели в эпоху сравнительно недавнего геологического прошлого? Будем надеяться. Но от этого не становится меньше опасность нового выброса колоссальной «палящей тучи» в каком-либо из густонаселенных мест планеты – от Неаполя до Калифорнии и от Индонезии до Японии.

В 1964 году мы с Маринелли работали на Бали, где обнаружили, что весь этот остров состоит в основном из игнимбритов, естественно, более древних, чем на Аляске, но тем не менее весьма юных с геологической точки зрения. Пепел извергали вулканы, вся верхняя часть которых впоследствии провалилась в огромные пустоты, образовавшиеся в результате очень короткого– продолжительностью максимум несколько дней – выброса миллиардов кубометров раскаленного материала. Подобные обвалы породили дивной красоты громадные круглые выемки – кальдеры Батур и Тжатур.

Игнимбриты – это туфы, родившиеся из мириадов слипшихся при температуре свыше 800–900° частиц пепла; происходило это в момент их выпадения из тучи на землю. Во многих местах из мягкого туфа вытесывают блоки для строительства домов и дворцов. На Бали игнимбритовый камень тысячелетиями шел на скульптуры, бесчисленные индуистские статуи и статуэтки, которые превращают чуть ли не каждую балийскую деревню и каждый храм в живой музей под открытым небом.

Мы обратили внимание, что сам остров Бали кренится вдоль оси его вулканов, идущей с запада на восток: северная часть острова погружается в море, а южный берег все больше выступает из Индийского океана. Необыкновенно забавно замечать вдруг подобные казусы… Казус – емкое слово, которым можно наречь все, что угодно. Казус, говорит редактор «Сокровищ французского языка» Поль Эмб, – это действие, в котором его совершитель не проявил умысла, а посему ненаказуемое…

Преодолев бездну препонов, швейцарский магматолог Альфред Ритман, Джорджо Маринелли и я оказались повинны в довольно масштабном казусе: мы основали Международный институт вулканологии. Его центр находится в Катании, у самого подножия Этны. Учреждение патронируют Итальянский национальный совет по научным исследованиям и ЮНЕСКО. Долгие годы, что пришлось вести баталию за осуществление этого проекта, я не отдавал себе отчета, сколь утопичным он был с самого начала.

По счастью, когда я был уже готов вот-вот опустить руки, Маринелли сказал, что один он бы тоже бросил эту затею… Так вдвоем, сменяя и поддерживая друг друга в трудную минуту, мы в конце концов «породили» институт. И не только институт, но и современную станцию наблюдения на Липарских островах. Впоследствии, когда всемогущий босс, руководивший старейшей вулканологической обсерваторией на Везувии, покинул насиженное место, мы присоединили ее к нашему институту и общими усилиями начали комплексную программу изучения итальянских вулканов. Но самым нашим удачным предприятием была геологическая экспедиция в Афар.

Разведка в Афаре

Афар… Это название довольно часто появлялось последнее время в печати в связи с преобразованием Французской территории афаров и исса (ФТАИ) в Республику Джибути [3]3
  С конца прошлого столетия часть побережья Аденского залива, колонизованная Францией, называлась Французское Сомали. С 1967 года – Французская территория афаров и исса. 27 июня 1978 года была провозглашена независимая Республика Джибути. – Прим. пер.


[Закрыть]. Естественно, самым логичным было бы начать нашу экспедицию в Джибути. Этого не произошло. Дело в том, что отчеты геологов, работавших еще во Французском Сомали, гласили, что «данное место не представляет интереса». Действительно, активные вулканы расположены по ту сторону границы с Эфиопией: Афдера находится в провинции Тигре, а Дубби – в провинции Эритрея. Кроме них рядом путешественников был замечен к северу от Афдеры, на кромке безводной соляной долины, курящийся вулкан Эрта-Але. По курьезному стечению обстоятельств оказалось, что отец Джорджо – профессор Олинто Маринелли еще в 1906 году начал изучение эритрейских вулканов в верхнем углу Афарского треугольника. Так что к научному интересу у моего спутника примешивались еще и сентиментальные мотивы… Что касается научных планов, то они диктовали начать работу в северной части треугольника, которая зовется котловиной Данакиль. Здесь, как мы чувствовали, может оказаться ключ к пониманию процессов формирования лика нашей планеты. Данакиль находится в Эфиопии, и поэтому мы отправились в Аддис-Абебу.

Научную экспедицию даже в составе двух человек не следует путать с туристским путешествием или спортивным походом. Какие бы трудности ни возникали в пути, ее туристский аспект – лишь предварительный этап перед собственно геологической работой. Это означает, что в подготовке следует учитывать как спортивную сторону, так и всю последующую часть – производство измерений и сбор образцов. Опыт учил, что во избежание лавины неприятностей хорошо не просто заручиться согласием местных властей, но и их поддержкой. Я попытался прозондировать почву (пока – в переносном смысле).

Дело облегчил мой друг Микаэль Фурнье Альба, геофизик, занимающийся в ЮНЕСКО такими явлениями, как землетрясения и вулканы. Однажды он позвонил мне: «Приезжай скорей, у нас сейчас находится эфиопский министр просвещения. Я говорил с ним о вашем проекте». Дружба среди прочего это еще и вот что: помнить об интересах твоего друга и помочь ему, даже если он об этом не просил.

Я помчался к Альбе. Он представил меня очень образованному, вежливому человеку, без раздражения выслушавшему сумасброда, бог весть почему заинтересовавшегося вулканами самой пустынной части его обширной страны. В подобном деле, не сулившем ни скорых экономических выгод, ни международного престижа, политическому деятелю требовалось немало доброй воли, чтобы заинтересоваться дрейфом континентов (явлении достаточно медленном, дабы оно могло отразиться на составе кабинета министров) и вулканической деятельностью. Тем не менее министр не только терпеливо слушал меня, пока его секретарь строчил в блокноте, но и в дальнейшем оказал действенную помощь. Когда несколько месяцев спустя я впервые прилетел в Аддис-Абебу, чтобы провести короткую разведку на месте будущей экспедиции, я был встречен любезнейшим образом (что приятно) и смог сразу же приступить к делу (что уже существенно).

Надо сказать, что в то время еще не было ни одной приличной карты Афара. Редкие путешественники, отважившиеся забраться в пустыню, оставили лишь приблизительную картину местности. Ни один топограф не рискнул шагнуть в сторону от столбовой дороги, проложенной от порта Асэб до Аддис-Абебы. А нам требовались точные топографические документы: ведь для создания геологической карты необходимо привязывать точки геологической структуры к пунктам на местности. Отсутствие точного топографического фона лишало геологическую разведку края всякого смысла! Мы совсем было приуныли, но тут оказалось, что существуют документы аэрофотосъемки, и при содействии знакомого министра удалось их достать.

Удалось мне и облететь Афар на маленьком двухмоторном самолетике. Рекогносцировку организовал молодой американец Боб Цитрон, работавший на станции слежения за искусственными спутниками Земли. Боб вообще прирожденный организатор. Вернувшись в Штаты, он создал бюро по сбору информации об эфемерных природных явлениях – от землетрясения до ящура, от циклона до нашествия саранчи, от наводнения до падения метеоритов. Он, кстати, намеревался посетить меня в Париже, поскольку извержения вулканов «подходили» ему по профилю. Мое неожиданное появление в Аддис-Абебе избавило его от лишних расходов, и в знак признательности, он предложил мне слетать в Афар.

Первое знакомство вышло незабываемым. Я прочел к тому времени об Афаре все, что удалось достать, и горел желанием побывать там. Чтение, конечно, вещь прекрасная, но бреющий полет еще прекраснее! С неба пустыня производит куда более грандиозное впечатление, чем с земли: безлюдное пространство тянется на протяжении нескольких часов лета, а мозг не без тревоги переводит эти расстояния на дни и недели тернистого пешего пути.

Особенно прекрасно раскрывающееся зрелище для геолога. С неба прослеживаются таинственные следы земной «арматуры». Профессия позволяет нам читать в линиях слоев судьбу Земли куда более отчетливо, чем гадалкам по линиям руки. Это не значит, что мы ошибаемся реже, чем они, но сам вид понятной (или кажущейся понятной) круговой структуры, системы трещин, складчатости на голой, изъеденной эрозией поверхности – все это каждый раз дарит нам радость узнавания, коей лишены непосвященные пассажиры.

Мы поднялись в воздух в семь утра, а привемлились в шесть вечера. День был насыщен впечатлениями. Самолет с трудом пробился сквозь густую завесу дождевых облаков, окутавших Эфиопское нагорье, и понесся над саваннами южного Афара – впадина там не очень глубока, а, следовательно, климат не такой сухой. Внезапно я заметил впереди гору в форме совершенно правильного усеченного конуса – перевернутое ведро… Я попросил пилота обойти ее кругом, и, чем ближе мы подходили, тем больше во мне поднимался трепетный восторг открытия.

Подобный тип рельефа практически не встречается на земной поверхности. Зато многие сотни подобных гор, как свидетельствуют вычерченные эхолотом контуры, лежат на дне океанов. Американцы, первыми открывшие и описавшие их, окрестили эти конусы «гюйо» – по имени швейцарского геолога. Известны громадные гюйо – высотой 3000 метров и шириной 200 километров, но есть и совсем маленькие. Загадочные образования вызвали немало дискуссий, и в конце концов было признано, что это поглощенные морем бывшие вулканические острова, предварительно обезглавленные эрозией. Погружение их могло быть следствием подъема уровня морей во время таяния великих ледников четвертичного периода, общего опускания океанского дна или просто результатом местного вдавливания земной коры тяжестью вулканического острова.

Подобное объяснение, принятое сообществом океанографов, геологов и геофизиков, меня не удовлетворяло. В частности, третье предположение представлялось совсем уж нелогичным: масса вулканического острова в результате смыва надводной части должна была бы уменьшиться, и, если речь идет о некоем гидростатическом (изостатическом, как принято именовать его на нашем жаргоне) равновесии, оно вызвало бы по мере эрозии не опускание, а, наоборот, поднятие островов. Некое общее опускание океанического дна никак не объясняло горизонтального выравнивания верхушек гор: как бывшие острова могли достичь равной степени эрозии одновременно? То же замечание действительно и при анализе гипотезы о повышении уровня моря при таянии ледников после великого оледенения…

Мы продолжали кружить, как коршуны вокруг добычи, над горой в форме фески, и я все больше убеждался, что ее удивительная на суше конфигурация возникла не в результате эрозии. То, что мы видели, явно было не остатком плато, а вулканом, причем вулканом в начальной стадии образования. Я без колебаний узнавал красивые золотистые гиалокластиты – прямые порождения подводных извержений. Форма «крыши» в виде широкого, слегка вогнутого круга была первозданной, а не возникла вследствие вымывания исчезнувшей вершины.

В реве моторов и свисте ветра, врывавшегося через открытые иллюминаторы, было невозможно объяснить все это моему спутнику, так что, к сожалению, приходилось таить растущее возбуждение в себе… Происхождение гюйо становилось очевидным во всей своей простоте: они возникли из наслоений пепла и лапиллей, выброшенных подводным взрывом, происшедшим на такой глубине, что обломки не смогли достичь поверхности. Извержение подбрасывало их вертикально вверх, и они падали, скапливаясь вокруг жерла, а когда извержение прекращалось, закрывали зияющее отверстие грязевыми лавинами и оползнями. Очевидность и простота объяснения переполняли меня. Лишь бы удалось, твердил я, проверить это на самом «камне преткновения»…

В полдень мы сели для заправки в Асэбе. Жар раскаленного добела солнца исходил от покосившихся ангаров, огнедышащий ветер шевелил ржавые листы жестяной кровли; влажный воздух, казалось, можно было резать на куски; одежда мгновенно прилипла к телу. Солончаковые болота, трое исхудавших людей с просмоленной кожей, в белых тюрбанах, несколько понурых пальм, а дальше – свинцового цвета с оловянным отливом Красное море.

Мы поднялись на несколько сот метров, с облегчением глотнули свежего воздуха и взяли курс на северо-запад, к Дубби. Этот вулкан извергался в последний раз в 1860 году, и я уже лет двадцать лелеял мечту «пощупать» его. Слева убегала вдаль серо-черная пустыня, усеянная охряными полосами; справа тянулся берег, окаймленный изумрудно-бирюзовыми и сапфировыми коралловыми рифами. Дубби оказался на месте, в нескольких километрах от побережья; его неправильный конус величественно возносился на километр. В вершине открывались два небольших кратера, вокруг которых, свиваясь кольцами дракона, лежали застывшие потоки лавы. Странно, но этот вулкан, столько времени казавшийся недоступным, сейчас разочаровывал, как всегда разочаровывают меня потухшие вулканы. Занимайся я вулканическими породами, а не механизмами извержений, все было бы, конечно, наоборот.

Держа курс на северо-запад, мы в несколько минут перевалили через Данакильские Альпы – горный хребет, не превышающий тысячи метров, но тем не менее выглядевший весьма впечатляюще. Этот хребет упирается одним концом в море, а другим – в лежащую ниже уровня моря котловину. Данакильская котловина… Она представлялась мне ужасающей. Не знаю, чему больше был я обязан этим чувством – подспудному страху от прочитанного ранее или враждебности белого ландшафта, сливавшегося, на горизонте с белым же небом? Соляная долина наводила на парадоксальную мысль о полярной льдине в удушающей жаре тропического сезона дождей.

Мы решили приземлиться посреди этой пустыни в Далоле, на разработках калийной соли.

Летчик круто повел машину вниз. Я с интересом смотрел на альтиметр: еще бы, впервые в жизни приходилось лететь на самолете ниже уровня моря! Стрелка прибора продолжала ползти вниз, и столь же неумолимо полз вверх ртутный столбик термометра, укрепленного снаружи у иллюминатора. Когда мы пересекли нулевой уровень высоты, температура за бортом была +52 °C. На высоте «минус 100 метров» столбик пересек отметку 57° (а ведь термометр, как и положено, находился в тени!).

Сейчас мы летели всего в нескольких метрах от соляной поверхности. Было видно, что она не такая ровная, какой казалась сверху: местами ее покрывали километровые «лужи». «Вода стекает сверху в сезон дождей!» – прокричал мне летчик. Голос его порядком охрип за шесть часов беседы под рокот моторов.

Мне вспомнились пенистые уэдды – заполненные водой сухие русла, которые встретились нам утром, когда мы пересекали сбросовый уступ, отделяющий Афар от Абиссинского нагорья. В соседних местах миллиарды кубометров дождевой воды уходят в песок или просачиваются по бесчисленным трещинам во впадины. Но здесь была сплошная плита непроницаемой каменной соли, и дождевые воды скапливаются на ней все летние месяцы. Только солнце способно откачать образовавшийся соляной раствор.

Итак, столбик пересек отметку 57° и пополз к 57,5 °C. За четырнадцать лет до этого, когда мы совершали 100-километровый поход через пустыню к вулкану Телеки у южной оконечности озера Рудольф, была жара, которую ни одному из нас – ни Жаку Ришару, ни Луи Тормозу, ни мне – не доводилось переживать: 54°, И тогда нам казалось, что это предел, больше человек выдержать не может. Надо сказать, что мы были особенно подавлены, поскольку не нашли колодца, на который очень рассчитывали. И третий день пути прошел под знаком нестерпимой жажды, усугублявшейся тем, что озеро переливалось на солнце мириадами бликов в 40, потом в 30, потом в 20 и наконец в 10 километрах. В Афаре же оказалось на добрых 3° жарче! Вжавшись в сиденья, мы жадно ловили ртами воздух, словно рыбы, выброшенные на берег. Что ждет нас на земле, где нет живительного ветра, на адском солнцепеке? Летчик вопросительно взглянул на меня… Я отрицательно помотал головой: садиться в таких условиях бесполезно, даже опасно.

На высоте 500 метров воздух показался нам восхитительно прохладным: термометр показывал всего 41°! Двадцать минут спустя, заложив вираж и оставив соляную пустыню за спиной на севере, мы уже любовались сверху дивным коническим вулканом с розовыми склонами, инкрустированными возле вершины желто-белыми соляными вкраплениями. На летной карте значилось его название – Алу. Позже, когда мы провели в этом краю несколько недель, мой товарищ Шедевиль, крупный знаток афарского языка, дотошно расспросив кочевников, выяснил, что Алу находится чуть дальше, а этот вулкан называется Даллаффила. В переводе – «отсеченная голова»… Действительно, в силуэте вулканического конуса угадывалось нечто безглавое, но нигде, кроме Афара, я не встречал больше подобного наименования!

Люди нигде не жалуют незваных гостей. Это относится равным образом и к вам, и ко мне, к шотландцам, русским, испанцам или кочевникам-афарам… Последние особенно чувствительны к нарушению вековых обычаев и церемоний. Кстати, знай туристы местные диалекты, они бы не возрадовались, услышав, что говорят за их спиной жители Таормины, Афин или Балеарских островов! Но афары применяют к бесцеремонным гостям утонченную месть: дают заведомо ложные географические сведения. Шедевиль сумел завоевать доверие кочевников за треть века, что он провел во Французском Сомали. Не жалея ни времени, ни усилий, он уточнял по многу раз все наименования. Благодаря ему геологическая карта Афара, которую по истечении семи лет нам удалось составить, стала первым достоверным топонимическим документом этого региона…

Летя курсом на юг, мы вскоре оказались над цепью невысоких вулканов и заметили курящийся дымок. Стало видно, что он поднимается из скошенного кратера – то был Эрта-Але. Султан вился над северной его частью, где зиял глубокий колодец шириной в несколько сот метров. Сквозь клубы пара, заслонявшего видимость, удалось разглядеть лишь далекое черное «дно».

Немного позже состоялось знакомство с третьим вулканом в нашей программе – Афдерой. Он находился в 20 минутах лета, и все это время под нами плыли сплошные лавовые поля и кратеры, некоторые поразительно четкой формы. Для тех, у кого слово «поле» вызывает ассоциации с хлебным или лавандовым полем, стоит уточнить, что «лавовые поля» являют отнюдь не буколическую картину. Это хаотические нагромождения, хуже которых природа ничего не придумала. Особенно враждебны они человеку посреди пустыни под палящим солнцем.

Афдера также разочаровала меня… Не своим видом – это был красивый конус классической формы, поднимавшийся на километр, – а тем очевидным фактом, что оценки предыдущих исследователей оказались правильными: извержений здесь не было уже много веков, если не тысячелетий. Приписываемое же ему извержение случилось неподалеку, и раскаленные лавы доползли до подножия Афдеры. Путешественник, описавший его, наблюдал за явлением с Данакильских Альп, и в темноте ему было видно лишь далекое зарево. Я хотел было попросить пилота сделать еще несколько кругов к западу от вулкана, но усталость уже начала сказываться; к тому же опасность непогоды над плоскогорьем заставила торопиться с возвращением в Аддис-Абебу.