Текст книги "Ответный удар"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 45 страниц)

– Интересно, что они будут делать теперь, – сказал Ассишкин. – Не те, кто бесчинствовал сегодня, а их начальство, которое приказало поставить здесь батарею.

Ответа долго ждать не пришлось. Очевидно, один или несколько ящеров остались в живых и связались по радио с Люблином, поскольку уже через час несколько грузовиков с ящерами катило по улицам Лешно. Когда ящеры на следующий день уехали, они забрали с собой ракетные установки. Теперь, если установки и стреляли невпопад, то в другом месте.

Когда ящеров поблизости не осталось, у Анелевича больше не имелось поводов все время сидеть дома. Зофья Клопотовская часто подстерегала его и тащила в кусты, или еще куда-нибудь. После долгого воздержания он первое время с удовольствием следовал за ней, но постепенно его пыл начал угасать.

Мойше Анелевич никогда не поверил бы, что почувствует облегчение, когда ящеры установили ракетную батарею по соседству с Лешно, а теперь он с еще большим удивлением обнаружил, что был бы не прочь, если бы они вернулись.

* * *

Растрепанный солдат что-то отчаянно кричал по-русски. Когда Джордж Бэгнолл понимал его недостаточно быстро, русский наводил автомат на летчика, лишившегося своего самолета.

Бэгнолл был сыт по горло криками на русском языке. Впрочем, ему успела осточертеть и немецкая речь – и хотя между двумя языками имелось очень мало общего, во время боя они становились похожими. Он встал, презрительно отодвинул в сторону дуло автомата и проворчал:

– Почему бы тебе не засунуть эту штуку себе в задницу – или предпочитаешь, чтобы я тебе помог?

Он говорил по-английски, но его тон – и манера поведения – не оставляли никаких сомнений Русский перестал обращаться с ним, как с низшим существом, и наконец увидел в нем офицера.

Бэгнолл повернулся к Джерому Джонсу.

– Что хочет этот проклятый болван? Сейчас я говорю по-русски лучше, чем когда мы сюда попали – не слишком хорошо, поскольку раньше не знал ни слова – но я совсем перестаю его понимать, когда он чешет так быстро.

– Попытаюсь выяснить, господин, – ответил Джонс.

Оператор радиолокационной установки немного говорил по-русски, когда они приземлились в Пскове. Теперь же, спустя несколько месяцев – и, вне всякого сомнения, большой практики с прекрасной Татьяной – с завистью подумал Бэгнолл – Джонс объяснялся почти свободно.

Он что-то сказал русскому солдату, который в ответ опять закричал, показывая на висевшую на стене карту.

– Как обычно? – спросил Бэгнолл.

– Как обычно, – устало кивнул Джонс, – хочет знать, следует ли его отряду подчиниться приказу генерала Чилла и отступить от второй линии обороны к третьей. – Он снова перешел на русский, успокоил солдата и отослал его обратно. – Они подчинятся, хотя генерал и нацист. Вероятно, они бы выполнили его приказ два часа назад, если бы Иван не отправился нас разыскивать. Будем надеяться, что Бог не накажет их за упрямство, и они не понесут слишком больших потерь.

Бэгнолл вздохнул.

– Предлагая свой план, я рассчитывал, что нам придется участвовать в серьезных операциях. – Он скорчил гримасу. – Я был слишком молод и наивен – признаю.

– Черт возьми, наконец-то, понял, – заявил Кен Эмбри, наливавший из помятого самовара травяной чай. – Должно быть, ты посчитал себя царем, который пришел с правом сеньора.

– Ну, это про нашего Джонса, – парировал Бэгнолл, отчего Джонс закашлялся. – Я помню, что тогда думал о двух проблемах. Во-первых, не позволить нацистам и большевикам вцепиться друг другу в глотку, иначе ящеры получили бы полную свободу действий.

– Ну, на данном этапе, мы своего добились, – заметил Эмбри. – Если бы ящеры направили сюда побольше танков, нам бы не поздоровилось. К счастью для нас они решили, что техника им нужна в других местах. Уверяю вас, я на них не в претензии.

– И я тоже, – кивнул Бэгнолл. – У нас и так достаточно проблем.

– Я получил информацию по радио, что в пригородах Калуги идут бои, – сказал Джером Джонс. – Это к юго-востоку от Москвы – между ящерами и Красной площадью больше ничего не осталось. Звучит совсем безрадостно.

– Да, тут не поспоришь, – согласился Эмбри. – Остается радоваться, что большая часть наших союзников здесь – партизаны, а не солдаты регулярной армии, призванные один только Бог знает откуда. Если ты сражаешься за свой собственный дом, то не станешь сдаваться, как только падет Москва.

– Я как-то об этом не подумал, но, пожалуй, ты прав, – ответил Бэгнолл, – даже если твои идеи звучат и не вполне в соответствии с теорией социализма.

– Ты имеешь в виду, что с большим удовольствием станешь сражаться за свою собственность? Ну, я не стыжусь того, что являюсь, как и все мои предки, приверженцем консервативной партии, – заявил Эмбри. – Ладно, Джордж, ты не хочешь, чтобы русские и фрицы сцепились между собой. Но ты сказал, что видишь две проблемы. Насчет первой все ясно. Какая вторая?

– После рейда на аванпост ящеров я не испытываю ни малейшего желания принимать участие в наземных сражениях, – ответил Бэгнолл. – А вы?

– Ну, должен признать, что если бы меня поставили перед выбором между очередной стычкой и койкой с официанткой из Дувра, которую мы все знаем, я бы предпочел Сильвию, – рассудительно произнес Эмбри. – Однако я считаю, что мы делаем здесь полезную работу. Я чувствовал бы себя гораздо хуже из-за того, что не закинул за плечо верную винтовку и не отправился умирать за Святую Мать Россию.

– Конечно, – согласился Бэгнолл. – Не давать немцам и русским вцепиться друг другу в глотку – далеко не худший вклад в общее дело здесь, в Пскове.

Послышался рев низколетящих самолетов ящеров. Зенитки – в основном, немецкие – открыли по ним огонь. Вокруг раздавался такой грохот, что он пробивался сквозь толстые каменные стены. Ни одна из зениток не стояла поблизости от старой псковской крепости. Впрочем, зенитный огонь не мешал ящерам наносить прицельные удары по любому объекту, который противовоздушная артиллерия пыталась защитить. Бэгнолл в очередной раз обрадовался тому, что они стараются не привлекать внимание ящеров к крепости: быть похороненным под тоннами камня – не слишком приятный способ покинуть сей бренный мир.

Генерал-лейтенант Курт Чилл в сопровождении генерала Александра Германа, одного из старших военачальников партизанской Лесной Республики, важно прошествовал в комнату. Оба выглядели ужасно рассерженными. У них имелось еще больше оснований ненавидеть друг друга, чем у любого из обитателей Пскова: здесь речь шла не о противостоянии Вермахта и Красной армии, а нациста и еврея.

– Ну, джентльмены, в чем теперь причина ваших разногласий? – спросил Бэгнолл, словно стороны не могли договориться о том, какие футбольные команды будут участвовать в финале.

Иногда такой отстраненный тон помогал успокоить рассерженных командиров, пришедших к нему для принятия окончательного решения. Впрочем, бывали случаи, когда возникала необходимость в более жестких мерах.

– Гитлеровский маньяк не желает оказывать мне необходимую поддержку! – вскричал Александр Герман. – Если он не пошлет с нами часть своих людей, левый фланг не выдержит давления. Но разве это его тревожит? Ни в малейшей степени. До тех пор, пока его бесценные войска не страдают, ему наплевать на наш фронт.

Бэгноллу с трудом удавалось следить за быстрой речью Германа, который говорил на идише. Однако идиш очень похож на немецкий, и Чилл без труда его понимал.

– Он глуп, – резко ответил Чилл. – Хочет, чтобы я перебросил часть 122-ого противотанкового батальона в район, где его людям не угрожают танки ящеров. Если я начну разбазаривать свои силы, у меня не останется стратегических резервов.

– У вас есть проклятые 88-е, – возразил Александр Герман. – Их можно использовать не только против танков, а мы несем большие потери из-за того, что у нас нет артиллерии. Нам нечем ответить ящерам.

– Давайте посмотрим на карту, – предложил Бэгнолл.

– Нам пришлось отступить здесь и здесь, – показал на карте Александр Герман. – Если ящеры смогут форсировать речку, наше положение станет крайне тяжелым, поскольку неприятель получит шанс прорваться в центре. Пока мы удерживаем наши позиции, однако, один только Бог знает, насколько нас хватит, если нам не поможет герр генерал Чилл.

Чилл тоже показал на карту.

– В этом районе у вас есть русские части – вы можете подтянуть подкрепления.

– Видит Бог, у меня есть люди, – ответил Александр Герман и тут же закашлялся, сообразив, что дважды упомянул божественное начало, в которое не должен верить. Он вытер рот рукавом и продолжал: – Сами по себе люди не в силах решить наши проблемы. Мне необходимо разрушить взаимодействие сконцентрировавшихся поблизости войск ящеров.

– Бесполезный расход наших противотанковых сил, – возразил Чилл.

– Я расходую русских солдат – почему вы бережете своих изнеженных любимчиков? – проворчал Александр Герман.

– Они специалисты своего дела, и их некем заменить, – ответил генерал Вермахта. – Если мы потеряем противотанковый батальон здесь, то не сможем рассчитывать на него в тот момент, когда уникальное мастерство и техника будут нам действительно необходимы.

Александр Герман ударил кулаком по карте.

– Они жизненно важны именно сейчас, в том месте, о котором говорю я! – закричал он. – Если мы их не используем, у нас вообще не будет никаких шансов – что бы вы не говорили о нужном времени и месте. Взгляните сами, в каком тяжелом положении находятся мои люди!

Чилл посмотрел и с пренебрежительной усмешкой покачал головой.

– Быть может, вам следует еще раз все хорошенько обдумать, – сказал ему Бэгнолл.

Немецкий генерал одарил англичанина мрачным взглядом.

– Я с самого начала понял, что ваш дурацкий план обречен на поражение, – заявил Чилл. – За ним ничего не стоит, кроме желания бросить в огонь хорошие немецкие войска ради спасения англо-русского альянса.

– Проклятье, – пробормотал Бэгнолл по-английски.

Чилл услышал и понял, отчего его лицо стало еще более холодным. Александр Герман не понял смысла сказанного Бэгноллом, но тон англичанина был ясен и так.

– Всего лишь полчаса назад, – снова заговорил по-немецки Бэгнолл, – я послал русского солдата с подтверждением вашего – во всяком случае, немецкого – приказа об отступлении. Я пытаюсь сделать все, что в моих силах, в соответствии с тем, как понимаю происходящее.

– Очень похоже, что вы забыли свой здравый смысл дома, когда покидали Лондон, – ядовито заметил Чилл.

– Вполне возможно, однако, я так не думаю, – Бэгнолл повернулся к Александру Герману. – Генерал, я знаю, что на вашем участке фронта мало танков; если бы ящеры располагали мощной ударной группировкой, они уже были бы здесь, и нам бы давно пришел конец. Скажите мне: они используют бронированные грузовики с орудийными башнями?

– Да, мы видели их множество раз, – не задумываясь, ответил командир партизан.

– Вот! – Бэгнолл вновь обратился к Курту Чиллу. – Надеюсь, броневики достаточно велики для ваших противотанковых частей? Чтобы подстрелить танк ящеров при помощи восьмидесяти восьми миллиметрового орудия нужно, чтобы очень повезло, но против броневика оно весьма эффективно.

– Тут вы правы. – Чилл посмотрел на Александра Германа. – Почему вы сразу не сказали, что вам угрожают броневики? Я бы немедленно направил к вам часть своего батальона.

– Кто знает, что заставит фашиста принять решение? – ответил Александр Герман. – Если вы намерены послать своих людей, то вам следует поторопиться.

Они вышли вместе, продолжая спорить о том, сколько людей и орудий потребуется Герману.

Бэгнолл позволил себе протяжно присвистнуть. Джером Джонс подошел к нему и похлопал по спине.

– Отличная работа, – заметил Кен Эмбри. – Похоже, мы отрабатываем свой хлеб на все сто. – Он налил себе из самовара стакан коричневого пойла и подмигнул остальным, – Как вы думаете, товарищ генерал Герман видел хотя бы один броневик?

Джонс разинул рот и в изумлении переводил взгляд с Эмбри на Бэгнолла и обратно.

– Откровенно говоря, я не имею ни малейшего представления, – сказал Бэгнолл. – Однако Чилл мгновенно ухватился за мои слова, не так ли? Если бронетанковые войска появится в наших окрестностях, даже педантичные немцы не станут спорить, что необходимо подтянуть противотанковую артиллерию.

– Создается впечатление, что так оно и есть, – заметил Эмбри. – Я должен выпить за героических партизан. – Он торжественно поднял свой стакан.

– Товарищ Герман очень наблюдательный человек, – заявил Бэгнолл. – Я до сих пор не уверен, такой ли он хороший солдат и командир, но соображает он быстро.

– Вы сделали свое заявление, зная, что оно не соответствует действительности, и не сомневаясь, что Чилл проглотит наживку, – почти с упреком заметил Джонс.

– А разве ты сам так никогда не поступал – с официанткой, например? – спросил Бэгнолл и с удивлением обнаружил, что Джонс залился краской. – Я просто подумал, что если он откажется, то ситуация хуже не станет: Чилл будет всячески тянуть, а нам ничего не остается, как рассчитывать на то, что он выполнит свое обещание. Мне показалось, что будет неплохо дать ему лишний повод согласиться.

– И в следующий раз, если нам повезет, он не станет возражать, – сказал Эмбри. – Если только, конечно, его люди не погибнут, и фронт не будет прорван – но риск неизбежен.

– Мы узнаем об этом, когда в Пскове начнут рваться снаряды. – Бэгнолл показал на карту. – Нам больше некуда отступать – в противном случае, их пушки будут обстреливать город.

– Теперь остается только ждать, – сказал Джонс. – Совсем как в Дувре, когда мы смотрели на экраны радаров, дожидаясь появления немецких самолетов. Похоже на крикет – когда ход переходит к противнику, ты получаешь право ему ответить только после того, как он произведет свой удар.

Прошло несколько часов. Бабушка принесла им миски с борщом – густым свекольным супом с основательной порцией сметаны. Бэгнолл механически отправлял в рот одну ложку за другой, пока миска не опустела. Ему никогда не нравилась свекла или сметана, но еще меньше хотелось остаться голодным.

«Топливо», – сказал он себе, – «отвратительное на вкус, но тебе необходимо наполнять свои баки».

В это время года в Пскове темнело поздно: здесь, в отличие от находившегося к северо-востоку Ленинграда, не было сезона белых ночей, но западное небо еще долго сохраняло оранжево-розовый цвет. В комнату вошла Татьяна. Начавшие зевать англичане сразу же оживились: даже в бесформенной гимнастерке и мешковатых брюках солдата Красной армии она выглядела слишком женственной, чтобы носить через плечо винтовку с оптическим прицелом.

Джером Джонс приветствовал ее по-русски. Она кивнула ему и изрядно удивила Бэгнолла, когда подошла к нему и поцеловала таким долгим и страстным поцелуем, что оставалось лишь поражаться, как он не умер от удушья. И хотя одежда скрывала ее формы, Бэгнолл успел ощутить, что сжимает в объятиях женщину.

– Боже мой! – возбужденно воскликнул он. – Это еще зачем?

– Я спрошу, – предложил Джонс без особого энтузиазма.

Он снова заговорил по-русски; Татьяна многословно ему ответила. Джонс перевел:

– Она благодарит вас за то, что вы заставили нацистского оскорбителя матерей – я цитирую – выдвинуть свою артиллерию на передовые позиции. Немцам удалось взорвать склад с боеприпасами, когда они обстреливали тыл ящеров, а также вывести из строя несколько броневиков на линии фронта.

– Значит, они действительно там были, – вмешался Эмбри. Татьяна продолжала говорить, не обращая внимания на реплику англичанина. После короткой паузы Джонс перевел ее слова:

– Татьяна говорит, что ей удалось неплохо поохотиться – когда снаряды начали рваться, ящеры запаниковали, и она подстрелила несколько штук – за это она вас также благодарит.

– Создается впечатление, что нам еще раз удалось удержать позиции, – заметил Эмбри.

Бэгнолл кивнул, но по-прежнему не отводил глаз от Татьяны. Девушка смотрела на него, точно через перекрестье прицела. Ее взгляд показался Бэгноллу таким же дымчатым, как огонь, на котором в Пскове готовили еду. Он согрел англичанина и одновременно заставил дрожать, как от озноба. Он чувствовал, что Татьяна хочет с ним переспать… потому что благодаря ему: она смогла прикончить нескольких врагов.

Бэгнолл вдруг вспомнил старую поговорку о том, что самки этого вида гораздо опаснее самцов. Он слышал ее за последние годы дюжину раз, но никак не ожидал, что ему придется на практике убедиться в ее справедливости. Больше Бэгнолл старался не смотреть в глаза Татьяне. Она, конечно, хорошенькая, но пусть уж лучше с ней имеет дело Джером Джонс.

* * *

Крэк!

Сэм Иджер автоматически отступил на шаг назад. Затем, сообразив, что мяч ударился о землю в нескольких метрах перед ним, Сэм метнулся вперед, и мяч нырнул в его рукавицу. Пальцы автоматически сжались, он перекатился по траве и поднял правую руку вверх, чтобы показать, что мяч у него.

Тот, кто подавал, с отвращением отбросил в сторону биту. Товарищи Сэма по команде и Барбара дружно зааплодировали.

– Здорово, Сэм!

– Классная игра!

– Ты настоящий Гувер!

Он бросил мяч обратно РПК [17]17
  Рядовой первого класса – воинское звание между рядовым и капралом, высшее звание рядового состава Сухопутных войск США.


[Закрыть], который слишком слабо ударил, недоумевая, из-за чего все шумят. Если ты не в состоянии поймать такой мяч, значит, ты не игрок – во всяком случае, по тем стандартам, которые он для себя установил. Конечно, он единственный настоящий игрок среди участников матча. Да, ему далеко до высший лиги, но даже аутфилдер [18]18
  Игрок в дальней части поля.


[Закрыть]из класса «Б» выглядел бы здесь, как Джо Димаджио [19]19
  Знаменитый бейсболист.


[Закрыть].

После очередной ошибки мяч улетел в аут, и команда противника закончила подавать. Иджер бросил перчатку на землю перед линией и побежал к клетке из проволочной сетки, служившей в качестве базы.

Он занял позицию, и первые два мяча пробил не слишком удачно. У питчера – подающего – противника была сильная рука, но он, наверное, считал себя великим Бобом Феллером – а, может быть, первые два неудачных удара Сэма сделали его слишком самоуверенным. Дважды послав мяч по дуге, он решил метнуть его прямо в грудь Сэму.

Однако ему не хватило силы и быстроты. Глаза Сэма загорелись еще до того, как он попал по мячу.

Вжик!

Когда попадаешь точно по центру мяча, руки не чувствуют, что бита пришла с ним в соприкосновение – однако тело, как и все присутствующие на стадионе, знает, что произошло. Питчер изобразил неуклюжий пируэт – ему оставалось лишь провожать глазами улетающий по высокой дуге мяч.

На настоящем стадионе мяч бы улетел за ограждения, но здесь их не поставили, и полевые игроки команды противника поспешили за мячом – поэтому Сэм со всех ног помчался вперед. Он добежал до следующей базы, где товарищи по команде окружили его со всех сторон и принялись поздравлять.

Барбара восторженно подпрыгивала, а стоявшие рядом с ней Ульхасс и Ристин возбужденно шипели. При таком количестве солдат они вряд ли попытаются сбежать.

Иджер присел на скамейку.

– Я слишком стар для подобной работы, – задыхаясь, проговорил он. – Кто-то принес старое полотенце и принялся обмахивать Сэма, словно наступил перерыв между раундами во время боя с Джо Луисом [20]20
  Легендарный американский боксер.


[Закрыть].

– Я еле жив, – проворчал Сэм, пытаясь схватить полотенце.

Ему удался еще один такой же удар во время новой подачи. Следующий подающий поддержал Сэма несколькими приличными ударами. Вскоре матч завершился победой команды Сэма со счетом 7:3.

– Ты победил их практически в одиночку, – сказала Барбара, когда он присоединился к ней и пленным ящерам.

– Я люблю эту игру, – ответил он и, понизив голос, добавил: – К тому же, здесь играют совсем не так жестко, как я привык.

– Ну, со стороны казалось, будто ты справился со своей задачей без проблем, – сказала Барбара.

– Стоит сделать игру – и она кажется легкой, – ответил Сэм. – А если что-то подпортишь, все начинают думать, будто никому не удастся довести дело до конца. Видит Бог, со мной такое случалось достаточно часто – в противном случае, все эти годы я бы не играл во второразрядных лигах.

– А как можно попасть по круглому мячу круглой палкой и заставить его улететь так далеко? – спросил Ристин. – Я не понимаю!

– Это бита, а не палка, – поправил его Иджер. – Ну, а чтобы попадать по мячу, нужно тренироваться.

Он несколько раз подбросил мяч, предлагая ящерам попробовать. Им с трудом удалось попасть по мячу – ведь они были ростом с десятилетнего ребенка, и задача оказалась для них непростой.

– Идемте! – позвал кто-то. – Начинается пикник.

По мнению Иджера пикник был не настоящий: они не разводили костров и не поджаривали сосисок, дело обошлись сэндвичами и пивом. Однако сюда могли заявиться военная полиция или уполномоченный по гражданской обороне, и тогда им бы не поздоровилось. Разумеется, если бы их не опередили бомбардировщики ящеров – засечь костер совсем не трудно.

Однако сэндвичи оказались вкусными: ветчина и ростбиф с домашним хлебом. К тому же, пивоваренный завод находился недалеко от Денвера, так что запряженные лошадьми фургоны успевали привозить в город достаточное количество пива, которое поднимало людям настроение. Конечно, на вкус Сэма пиво было недостаточно холодным, но он вырос в те времена, когда холодильники еще не вошли прочно в быт, и он без проблем вернулся во времена своей юности.

Когда солнце начало клониться к закату, поднялся ветер. Сейчас совсем не помешал бы костер: ночи в Денвере становились все более холодными. Ульхассу и Ристину приходилось еще хуже, чем людям. Они надели толстые вязанные шерстяные свитера, рукава которых болтались на их узких чешуйчатых запястьях. Стоило солнцу зайти за Скалистые горы, как небо стремительно потемнело. На ночном куполе зажглись яркие звезды.

Люди уже привыкли к присутствию пленных ящеров. Один из товарищей Сэма по команде показал на звезды и спросил:

– Скажи, Ристин, с которой из них вы прилетели?

– Она находится за Тосевом – вашей звездой, – ответил Ристин. – Сейчас ее не видно.

– Ящеры прилетели со второй планеты созвездия Тау Кита, – сказал Иджер. – Кроме того, они сумели захватить вторую планету Эпсилон Эридана и первую планету Эпсилон Инди. Следующими в их списке оказались мы.

– Это названия звезд? – уточнил тот, кто задал вопрос Ристину. – Мне никогда не приходилось их слышать.

– И мне тоже, пока не появились ящеры, – признался Сэм. – Я вырос на ферме – и думал, что знаю звезды, как собственную ладонь. Я различал Большую Медведицу, Орион и созвездие Большого Пса, звезды зодиака и тому подобное, но оказалось, что на небе есть множество других звезд. К тому же Эпсилон Инди, как и Южный Крест, расположен слишком далеко на юге, чтобы видеть их отсюда.

– И как они выглядят? – спросил любопытный солдат.

– Тосев жарче и ярче, чем солнце – наше солнце, я хочу сказать, – ответил Ристин. – Работев – вы называете эту звезду Эпсилон Эридана, – прошипел он, – похож на наше солнце. Однако Халлесс, Эпсилон Инди, прохладнее, к тому же он более оранжевый. По сравнению с другими мирами, которыми управляет Раса, Тосев-3 холодный и сырой мир, нам здесь не слишком комфортно. – Он демонстративно задрожал.

– Солнце это желтая звезда типа «J», – добавил Иджер. – Как и Тау Кита. Однако, она ближе к холодной части спектра, а наше Солнце – к теплой. Эпсилон Эридана относится к теплой части типа «К», который следует за «J», Эпсилон Инди относится к холодной части того же класса.

– А что ты про это знал до того, как начал пасти ящеров? – лукаво спросил кто-то.

– Кое-что, но не все, – ответил Иджер. – Если бы я ничего не знал, то не сумел бы разобраться в ситуации – а с другой стороны, мне тогда не предложили бы эту работу. Впрочем, с тех пор я узнал чертовски много нового. – Он бы выразился еще крепче, если бы рядом не сидела Барбара.

Она протянула руку и сжала его пальцы.

– Я горжусь тобой, – сказала она.

Иджер глупо ухмыльнулся. Ему еще ни разу не приходилось встречать женщину, которой было бы не наплевать на его знания – да и мужчину тоже. Если игрок в бейсбол читает книги, сидя в автобусе, то быстро получает кличку «Профессор» – совсем не то прозвище, которое Сэму хотелось бы иметь.

Он поднялся на ноги.

– Пошли, Ульхасс и Ристин, пора возвращаться в теплый дом. – Как всегда, его предложение заставило ящеров поторопиться.

Сэм усмехнулся. Он всегда считал, что белые люди были гораздо образованнее индейцев, потому что Колумб открыл Америку, а индейцы не подозревали о существовании Европы. Если следовать этой логике, ящеры знали много больше людей: Сэм мог летать на разные планеты лишь в своем воображении, а ящеры действительно там побывали. И все-таки, разрыв в знаниях оказался не таким огромным, чтобы он не мог ими манипулировать.

– Пока, Сэм.

– До завтра.

– Ты сегодня классно играл.

Участники матча тепло с ним попрощались. Питчер, после броска которого Сэм нанес несколько очень удачных ударов, добавил:

– В следующий раз я тебя достану – или мы окажемся в одной команде, и тогда мне ни о чем не придется беспокоиться.

– Ты им нравишься, – заметила Барбара, когда они вместе с Ристином и Ульхассом шли по затемненной территории денверского университета.

Иджер ответил не сразу, поскольку ему приходилось приглядывать за ящерами.

– А почему они должны ко мне плохо относиться? Я самый обычный парень, и мне всегда удавалось поддерживать с людьми хорошие отношения.

Барбара некоторое время молча шла рядом с ним.

– Когда мы ходили в гости с Йенсом, – наконец, заговорила она, – мы всегда держались особняком. Мне больше нравится быть ближе к людям.

– Очень хорошо, мне тоже нравится. – Всякий раз, когда Барбара сравнивала его со своим первым мужем, и сравнивание оказывалось в его пользу, Сэм раздувался от гордости.

Он тихонько рассмеялся. Может быть, Барбара тоже им манипулирует, совсем, как он, когда говорит ящерам о тепле.

– Почему ты смеешься? – спросила Барбара.

– Просто я счастлив, вот и все. – Иджер обнял жену за талию. – Нужно быть настоящим безумцем, чтобы говорить такое во время войны, правда?

Он закрыл Ристина и Ульхасса на ключ в их комнате, а потом вместе с Барбарой направился в свою квартиру. Они успели свернуть на Ист-Эванс стрит, когда над центром Денвера с ревом пронеслись самолеты ящеров, которые летели на север. Вскоре к реву двигателей присоединились торопливые выстрелы зениток и послышались разрывы сбрасываемых бомб. За тридцать секунд небо стало таким ярким, словно наступила ночь 4 июля [21]21
  День независимости, главный национальный праздник США. В этот день устраиваются фейерверки.


[Закрыть], только вместо вертящихся шутих, над головами у них сверкали полосы трассирующих пуль.

Шрапнель посыпалась с небес, как град.

– Не стоит стоять и глазеть по сторонам, точно парочка чучел, – сказал Сэм. – Если одна такая штука упадет нам на голову, мало не покажется. – Держа Барбару за руку, он повел ее через улицу к их квартире.

Под крышей, в окружении кирпичных стен он не чувствовал себя таким беззащитным, как на улице.

Зенитки продолжали стрелять еще довольно долго после того, как самолеты ящеров благополучно улетели восвояси. За плотно закрытыми шторами Сэм и Барбара готовились улечься спать. Когда она выключила свет, в спальне стало темно, как в кладовке с углем в полночь.

Сэм придвинулся к ней под одеялом. Даже сквозь пижаму и ее тонкую хлопчатобумажную сорочку, ощущение которое он испытал, прижимая Барбару к себе, стоило всего золота Форт-Нокса и еще пяти долларов в придачу.

– Я так счастлив.

– И я тоже. – Барбара весело фыркнула. – Кстати, по-моему, ты не только счастлив, что-то там под одеялом происходит интересное…

Она не смущалась и не скрывала своих чувств. В том, что Барбара уже была замужем, имелся огромный плюс: она совершенно точно знала, как устроены мужчины. Однако Иджер покачал головой.

– Нет, может быть, там и происходит что-то, но лично мне хочется просто полежать, обнимая тебя, а потом спокойно заснуть. Барбара обняла его так крепко, что он чуть не задохнулся.

– Это очень мило с твоей стороны.

– Это очень устало с моей стороны, – поправил ее Сэм, и Барбара ткнула его кулаком в бок. – Если бы я был на десять лет моложе… ой-ой, перестань… если бы я был на десять лет моложе, ты бы не захотела иметь со мной дела.

– Точно, – согласилась Барбара. – Но ты меня вполне устраиваешь, какой ты есть. Ты столько всего узнал про ящеров, да еще за такое короткое время. – И, словно для того, чтобы подтвердить свои слова, она многозначительно кашлянула.

– Ну, наверное, – проговорил Иджер. – Хотя мне хотелось бы узнать о них еще больше – и вовсе не потому, что идет война – просто интересно. Кроме того, на один вопрос я никак не могу получить ответ.

– На какой?

– Как от них избавиться, – ответил Иджер. Барбара кивнула, прижимаясь головой к его груди. Он так и заснул, крепко ее обнимая.

* * *

Уссмак направил свой танк в сторону следующего тосевитского города: он назывался Малхауз. После того, как он до бесконечности курсировал по дороге между Безансоном и Бельфором, возможность миновать Бельфор заставила его почувствовать себя первопроходцем. Он даже высказался по этому поводу вслух:

– У меня такое впечатление, будто мы члены отряда Шеррана… помните, того самца, что первым обошел весь наш Дом.

– Мы узнали про Шеррана, как только вылупились из яйца, водитель, – сказал Неджас. – Как давно он жил? Кажется, сто пятьдесят тысяч лет назад… задолго до того, как Императоры объединили Дом, и началось мирное правление.

Уссмак опустил глазные бугорки, но только на одно короткое мгновение. Разумеется, выполнение формальностей имеет для Расы огромное значение, но остаться в живых гораздо важнее. Они продвигались вглубь застроенного массива и подвергались огромной опасности, отреагировать на которую становилось все труднее.

Над полусгоревшим зданием полоскалась на ветру тряпка: не красно-бело-голубой флаг Франции, а белый круг на красном фоне, внутри круга – изогнутый черный знак. Большие Уроды использовали такие тряпки, чтобы отличать одну крошечную империю от другой. Уссмака охватило ликование – Раса, наконец, вошла на территорию Дойчланда.

От боков и крыши танка начали отскакивать пули. Люк с грохотом закрылся. Уссмак даже зашипел от удовольствия. Впервые за все время он получил командира танка, чья смерть несказанно огорчила бы его.

– Остановитесь, водитель, – приказал Неджас, и Уссмак послушно нажал на педаль тормоза. – Стрелок, орудийная башня – 030. Здание с флагом, два залпа, фугасные снаряды. Там где-то пулемет.

– Два залпа. Фугасные снаряды, – повторил Скуб. – Будет исполнено, недосягаемый господин.

Главное орудие танка выстрелило один раз, другой… Внутри, под защитой стали, отдача была не такой громкой, но после каждого выстрела тяжелый бронированный танк отчаянно раскачивался на своих гусеницах. Сквозь смотровую щель Уссмак наблюдал за тем, как полуразрушенное здание окончательно превратилось в руины; а флаг на самодельной мачте исчез, словно его и не было вовсе.