Текст книги "Ответный удар"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 45 страниц)

– Каким образом и зачем – вопросы для тех, у кого есть время, а у нас его, к сожалению, нет, – заявил Черчилль. – Нам необходимо узнать, как работает прибор и сможем ли мы построить такой же, и что нужно сделать, чтобы уменьшить эффективность его использования врагом.

– Да, сэр, – с восхищением ответил Гольдфарб.

Черчилль, конечно, не специалист в данной области, но он отлично знал, какие задачи необходимо решать в первую очередь. До сих пор еще никто до конца не разобрался в теории магнетрона и в том, каким образом и почему узкие каналы, соединяющие внешние отверстия с большим центральным, усиливают сигнал по экспоненте То, что прибор действует именно так, сомнений не вызывало и обеспечило английскому радару превосходство над немецким. Однако, к сожалению, понять принцип действия устройства, которым пользовались ящеры, это не помогло.

– Кое-что мы все-таки выяснили и можем применить в наших установках, правда Гольдфарб? – вмешался полковник Хиппл.

– Прошу прощения, сэр. Мне следовало сообразить, что господину премьер-министру будет интересно услышать о наших достижениях. Мы можем скопировать магнетрон ящеров; его мы, по крайней мере, узнали. Он испускает очень точно направленный сигнал на более коротких волнах, раньше мы такого не умели. А замечательное с инженерной точки зрения устройство, принимающее ответные импульсы, мы установим на новых моделях «Метеора».

– Очень хорошо, Гольдфарб, – заявил Черчилль. – Не буду больше отрывать вас от дела. С помощью таких людей, как вы и ваши товарищи, работающие в этой импровизированной лаборатории, я уверен, мы, как и всегда, победим зло, которое тщетно пытается подчинить нас своей воле. А вы, Гольдфарб, возможно, сыграете еще более значительную роль, чем участие в экспериментах по изучению вражеского радара.

Вид у премьер-министра был непривычно добродушный. Три года в ВВС научили Гольдфарба тому, что если высшее начальство напускает на себя такой вид, жди неприятностей Но он уже давно понял, что от него все равно ничего не зависит и потому сказал то, чего от него ждали-

– Я приложу все старания, сэр.

Черчилль ласково ему кивнул, затем вернулся к Хипплу и его коллегам, чтобы еще немного поговорить про двигатель. Через несколько минут, он надел шляпу, попрощался с Хипплом и покинул лабораторию.

– Слушай, старина, – ухмыльнувшись, сказал Раундбуш Гольдфарбу, – когда Уинни сделает тебя членом Парламента, вспоминай хотя бы иногда простых ребят, с которыми познакомился до того, как стал богат и знаменит.

– Членом Парламента? – Гольдфарб в притворном возмущении покачал головой. – Надеюсь, он придумал что-нибудь получше. Вы же все слышали, у него для меня есть поручение поважнее того, что я тут делаю.

Его шутливое заявление встретило всеобщее одобрение. Один из метеорологов сказал:

– Хорошо еще, тебе хватило ума не признаться ему в том, что ты поддерживаешь лейбористов.

– Теперь уже все равно.

Гольдфарб действительно поддерживал лейбористов, которые защищали интересы трудящегося человека (как большинство еврейских эмигрантов, он имел некоторый уклон влево). Но Гольдфарб знал, что никто, кроме Черчилля, не смог бы поднять Британию против Гитлера, и никому другому не удалось бы убедить британцев в необходимости сражаться с ящерами.

Мысли о нацистах и ящерах вернули Гольдфарба в 40-ой год, когда все так боялись вторжения Германии на Британские острова. Немцам это не удалось, в немалой степени благодаря радарным установкам, которые не позволили им одержать верх над ВВС. Если сюда заявятся ящеры, никто и ничто не гарантирует британцам успех в борьбе с ними. По иронии судьбы немцы, удерживающие свои позиции в северной Франции, прикрывают Англию от вторжения захватчиков. Впрочем, щит нельзя назвать идеальным, поскольку ящеры полностью контролируют воздушное пространство. Они могут без проблем перебросить свои силы через Северную Францию и Ла-Манш.

Гольдфарб фыркнул. Единственное, что он может сделать в данной ситуации – поднять эффективность британского радара. Тогда ящерам придется заплатить более высокую цену, если они вздумают вторгнуться на территорию Британии. Конечно, в идеале Дэвид хотел бы иметь возможность совершить что-нибудь выдающееся, Но ведь многие, вообще, ничем не в состоянии помочь своей родине, так что, пожалуй, все в порядке.

Более того, ему не только довелось встретиться с Уинстоном Черчиллем, они беседовали о деле! Мало кому выпала такая огромная честь! К сожалению, Дэвид не имел права написать домой, своим родным, о том, что премьер-министр приезжал к ним на базу – цензоры ни за что не пропустят такое письмо – но если он когда-нибудь снова окажется в Лондоне, он непременно им все расскажет. По правде говоря, об отпуске Дэвид даже и мечтать перестал.

– Черчилля переполняют великолепные идеи, – заявил Фред Хиппл. – Главная проблема состоит в том, что и дурацких у него сколько хочешь, а отличить одну от другой иногда удается только, когда уже слишком поздно.

– Насчет использования радара ящеров он сказал просто здорово, – заметил Гольдфарб. – Нам гораздо важнее «что», а не «как» и «почему». Мы в состоянии применить то, что узнали, не пытаясь понять, как оно работает. Любой дурачок может водить машину, не забивая себе голову ненужными знаниями про двигатель внутреннего сгорания.

– Ну, кто-то же должен разбираться в теории, иначе твоему дурачку не на чем будет ездить, – заявил Бэзил Раундбуш.

– Верно, но только до определенной степени, – вмешался Хиппл. – Даже сейчас теория дальше устройства самолета не идет; рано или поздно тебе непременно придется выйти на улицу и посмотреть, как летает то, что ты спроектировал. Примерно так же обстояло дело и во время первой мировой войны, когда практически все – так мне говорили старые инженеры – делалось методом проб и ошибок. Однако машины, которые они выпускали, поднимались в воздух и вполне сносно выполняли свои функции.

– Как правило, – мрачно заявил Раундбуш. – Я чертовски счастлив, что мне не пришлось на них летать.

Гольдфарб проигнорировал его слова. Раундбуш отпускал свои шуточки также часто, как другие крутят пуговицу на пиджаке, перебирают четки или теребят прядь волос – необходимость успокоить нервы, не более того.

Тихонько хихикая, он подключил источник питания к одной части инвертора ящеров и омметр – к другой. Затем нужно будет измерить напряжение и силу тока. Когда имеешь дело с такими необычными компонентами, предугадать, что произойдет с электрическим током можно только экспериментальным путем.

Гольдфарб включил источник питания, заработал омметр; значит, сопротивление есть. Дэвид удовлетворенно фыркнул – его догадка подтвердилась. Он записал показания приборов, а потом точно обозначил место, где находился инвертор. После этого он отключил питание и занялся вольтметром. Очень медленно, постепенно, кусочки головоломки вставали на свои места.

* * *

Когда Вячеслав Молотов, нажал на ручку двери, ведущей в приемную ночного кабинета Сталина, он почувствовал привычную нервозность, которую постарался прогнать. Во всех уголках Советского Союза его слово никто не осмеливался оспаривать. Во время переговоров с капиталистическими государствами, ненавидевшими Советскую власть, даже в беседах с ящерами он вел себя как несгибаемый представитель своего народа. Молотов знал, что его считают человеком жестким и изо всех сил старался поддерживать свою репутацию.

Только не здесь. Тот, кто ведет себя жестко и слишком уверенно в присутствии Сталина, расстается с жизнью. Впрочем, Молотову было некогда предаваться размышлениям на неприятные темы: адъютант Сталина – да, конечно, его чин назывался по-другому, но суть от этого не менялась – кивнул ему и сказал:

– Входите, он вас ждет, Вячеслав Михайлович.

Молотов вошел в святая святых – убежище Сталина. Генеральный секретарь Коммунистической партии фотографировался с военными и дипломатами в роскошном кабинете наверху. А тут он работал тогда, когда ему было удобно. Часы недавно пробили половину второго ночи, но Молотов знал, что Сталин пробудет здесь еще некоторое время. Его ближайшему окружению приходилось приспосабливаться к его привычкам.

Сталин поднял голову от стола, на котором стояла простая настольная лампа.

– Доброе утро, Вячеслав Михайлович, – поздоровался он с гортанным грузинским акцентом; в его голосе не прозвучало и намека на иронию – для него утро уже наступило.

– Доброе утро, Иосиф Виссарионович, – ответил Молотов.

Он уже давно научился ни при каких обстоятельствах не выдавать своих чувств. Очень полезное умение, которое часто оказывается кстати, в особенности, когда рядом первое лицо в государстве

Сталин жестом пригласил Молотова сесть, а сам поднялся из-за стола. Несмотря на то, что он был хорошо сложен, невысокий Сталин не любил, когда другие над ним возвышаются. А если он чего-то не любил, этого и не происходило. Достав табак из кожаного кисета, он зажег спичку и раскурил трубку.

Резкий запах дешевого табака – заставил Молотова невольно поморщиться. Губы Сталина под стального цвета усами скривились.

– Знаю, мерзко воняет, но сегодня найти хороший табак невозможно. На кораблях, которые доставляют нам все необходимое, нет места для предметов роскоши.

Вот еще доказательство того, в каком тяжелом положении оказалось человечество. Когда глава одного из трех крупнейших государств планеты не может достать приличный табак, это означает, что ящеры начинают одерживать верх. Скорее всего, Сталин вызвал его для разговора о том, что следует предпринять, чтобы изменить ситуацию в свою пользу.

Расхаживая по кабинету, Сталин сделал несколько затяжек. В конце концов, он сказал:

– Итак, американцы и немцы весьма успешно занимаются разработкой бомбы из взрывного металла?

– Насколько я понимаю, да, Иосиф Виссарионович, – ответил Молотов. – Наши разведслужбы сообщили мне также, что они занимались исследованиями в этой области еще до того, как появились ящеры.

– Мы тоже, – спокойно заявил Сталин.

Молотов испытал некоторое облегчение, поскольку ничего о такой программе не слышал. Однако он не знал, насколько далеко удалось продвинуться советским ученым по сравнению с разлагающимися капиталистическими странами. Вера в силу марксистско-ленинского учения заставляла его надеяться на то, что они ушли далеко вперед; но он не забыл, что Советскому Союзу пришлось пройти гораздо более длинный путь развития после революции, и потому он опасался, что его любимая родина может оказаться среди отстающих. В такой ситуации он боялся задать Сталину прямой вопрос относительно успехов советской науки.

– В настоящий момент у нас имеется преимущество перед Соединенными Штатами и гитлеровцами, – продолжал Сталин. – Тебе ведь известно, что во время рейда против ящеров, который мы предприняли прошлой осенью, нам удалось добыть солидное количество взрывного металла. Я надеялся, что гитлеровца, который вез долю Германии, остановят в Польше и все отберут, – печально проговорил Сталин.

– Да, я слышал, – так же грустно сказал Молотов. – А также про то, что ему пришлось отдать половину взрывного металла польским евреям, которые затем отправили его в Америку.

– Да, – заявил Сталин. – Ты знаешь, Гитлер дурак.

– Вы уже много раз это говорили, Иосиф Виссарионович, – ответил Молотов.

Действительно, Сталин не скрывал, что считает Гитлера человеком недалеким, однако, все-таки заключил с ним в 1939 году Пакт о ненападении и выполнял его условия в течение следующих двух лет, игнорируя предупреждения о том, что Гитлер собирается нарушить соглашение. В результате советское государство чуть не погибло из-за его недальновидности и упрямства. Поскольку Молотов тогда поддерживал Сталина, он промолчал (впрочем, если бы он не поддержал тогда главу государства, сейчас он уже ничего не мог бы сказать).

Сталин сделал еще одну затяжку, и его лицо, испещренное отметинами от оспы, перенесенной в детстве, скривилось от отвращения.

– Даже из Турции невозможно получить приличный табак, а они ведь наши соседи. Знаешь, почему я считаю Гитлера дураком?

– Потому что он беспричинно напал на миролюбивый народ Советского Союза, ничего плохого ему не сделавший. – Правильный ответ, который напрашивался сам собой, однако, Молотов расстроился, потому что Сталин явно рассчитывал услышать что-то другое.

Иосиф Виссарионович покачал головой. Но Молотов испытал некоторое облегчение, поскольку глава Коммунистической партии на него не рассердился, кажется, его просто развеселил такой ответ.

– Нет, я думал о другом, Вячеслав Михайлович. Когда немецкие ученые выяснили, что атом урана можно расщепить, Гитлер позволил им опубликовать результаты исследований, чтобы о них узнал весь мир. – Сталин по-стариковски хихикнул. – Если бы открытие сделали мы… ты можешь себе представить, чтобы такая статья появилась в журнале Академии Наук СССР?

– Не могу, – честно признался Молотов и тоже хихикнул.

В нормальной жизни Молотов отличался мрачным нравом и редко улыбался. Но когда смеется Сталин, все остальные тоже должны смеяться. Кроме того, предположение Сталина действительно показалось ему забавным… Служба безопасности Советского Союза ни за что не допустила бы, чтобы такая важная тайна просочилась за границу и стала всеобщим достоянием.

– Я тебе скажу кое-что еще, надеюсь, тебе понравится, – заявил Сталин. – Наши ученые сказали мне, что для того, чтобы взрывной металл взорвался, его должно быть много. Если его недостаточно, можно делать, что угодно – все равно ничего не получится. Ты понимаешь меня? Отличная шутка. – Сталин снова рассмеялся.

И Молотов вслед за ним, но несколько неуверенно, поскольку не очень понял, что такого смешного сказал вождь мирового пролетариата.

По-видимому, Сталин почувствовал его сомнения – поразительная способность распознавать слабости своих подчиненных являлась чуть ли не главным талантом, позволившим ему продержаться у власти почти двадцать лет. Все еще весело похохатывая, он продолжал:

– Не бойся, Вячеслав Михайлович, я тебе сейчас все объясню. Очень скоро у немцев и американцев не останется взрывного металла, потому что польские евреи поделили его между ними. Теперь ни те, ни другие не имеют необходимого количества. Ну, понял?

– Нет, – признался Молотов, но тут же поспешил исправиться: – Минутку, подождите. Кажется, понял. Вы хотите сказать, что у нас его достаточно для производства бомбы, поскольку мы ни с кем не делились?

– Именно, – заявил Сталин. – Вот видишь, ты прекрасно соображаешь. Немцам и американцам придется заняться исследованиями, а мы… мы скоро ответим ящерам как полагается.

От одной только мысли, что такое может произойти, у Молотова потеплело на душе. Как и Сталин, как и все в стране, он боялся, что наступит день, когда Москву постигнет судьба Берлина и Вашингтона, и столица великого государства просто перестанет существовать. Представляя себе, как они отплатят мерзким захватчикам той же монетой, Молотов даже раскраснелся от удовольствия.

Однако имелись кое-какие соображения, которые омрачили его радость.

– Иосиф Виссарионович, у нас будет всего одна бомба и никаких шансов быстро сделать вторую. Верно? Как только мы ее взорвем, что помешает ящерам сбросить на нас множество таких же?

Сталин нахмурился, потому что ненавидел, когда ему возражали. Однако прежде чем ответить, надолго задумался. Молотов задал очень важные вопросы. Наконец, он проговорил:

– Во-первых, ученые будут продолжать работать над поиском путей получения нашего собственного взрывного металла. А чтобы они добились успеха, мы будем оказывать им всемерную поддержку.

Сталин улыбнулся, и Молотов подумал, что он очень похож на льва, который недавно закончил завтракать зеброй. Он без труда понял, о какой поддержке идет речь: ученые получат дачи, машины, женщин – в случае успеха. Лагеря и пуля в затылок, если не справятся с заданием партии и правительства. Вполне возможно, что нескольких физиков-ядерщиков уничтожат в назидании остальным. Сталин нередко прибегал к неприятным методам воздействия, однако, они приносили желаемый результат.

– И сколько пройдет времени, прежде чем наши физики смогут решить поставленную перед ними задачу? – спросил Молотов.

– Они лепечут про три или четыре года, как будто не понимают, что дело срочное, – спокойно проговорил Сталин. – Я дал им восемнадцать месяцев. Ученые выполнят поручение партии, иначе им придется ответить по всей строгости закона.

Осторожно подбирая слова, Молотов сказал:

– Возможно, не стоит применять к ним высшую меру наказания. Людей такого класса трудно заменить.

– Да, да, – нетерпеливо проворчал Сталин. Плохой знак. Если лидер государства начинает сердиться, жди неприятностей. – Однако они служат советским рабочим и крестьянам, а не являются здесь господами. Мы не позволим им возомнить о себе черт знает что, мы ведь не хотим снова стать жертвами вируса буржуазной заразы.

– Нет, разумеется, этого нельзя допустить, – согласился с вождем Молотов. – Предположим, они выполнят все свои обещания. Каким образом мы защитим Советский Союз в промежуток времени между использованием бомбы и началом производства нашего собственного взрывного металла?

– Во-первых, мы не станем сбрасывать бомбу сейчас, – ответил Сталин. – Мы просто не сможем, потому что она не готова.

Но и в противном случае, я бы дождался подходящего момента, чтобы отдать приказ о ее применении. А, кроме того, Вячеслав Михайлович… – Сталин хитро улыбнулся, – …откуда ящеры узнают, что она у нас всего одна? Они будут думать, что мы в состоянии сделать еще много таких же, разве нет?

– Если только они не решат, что мы истратили весь их взрывной металл на одну единственную, – сказал Молотов.

И тут же отругал себя за глупость. Сталин не закричал, не принялся его поносить; яростное проявление гнева Молотов пережил бы без проблем. Вместо этого Генеральный секретарь наградил его холодным непроницаемым взглядом, заставившим Молотова вспомнить ужасные зимы в Мурманске. Так Сталин демонстрировал крайнюю степень своего неудовольствия. Именно с таким выражением лица он отдавал приказ расстрелять того или иного комиссара или генерала.

Впрочем, Молотов был совершенно прав, и Сталин не мог проигнорировать его доводы. Взгляд вождя несколько смягчился – даже в Мурманске рано или поздно наступает весна.

– Еще один веский довод в пользу того, где и когда мы применим нашу бомбу, – заявил он. – Но ты должен помнить одно – если без нее нам будет грозить поражение, мы сбросим ее на головы захватчиков вне зависимости от того, что они сделают в ответ. Они намного опаснее немцев, следовательно, в борьбе с ними все средства хороши.

– Совершенно верно, – согласился с ним Молотов.

Население Советского Союза составляло сто девяносто миллионов человек; можно спокойно принести в жертву двадцать или тридцать миллионов. Сначала пришлось избавиться от кулаков, затем вследствие голода, когда проводилась коллективизация, погибли миллионы крестьян. Если для строительства социализма в СССР требуются новые смерти, значит, кому-то придется расстаться с жизнью.

– Я рад, что ты со мной согласен, Вячеслав Михайлович, – ласковым голосом проговорил Сталин; сквозь шелковистое покрывало посверкивала сталь.

Если бы Молотов продолжал возражать, с ним случилось бы что-нибудь очень неприятное.

Министр иностранных дел Советского Союза демонстрировал бесстрашие перед лицом глав загнивающих капиталистических государств; он даже встретился с Атваром, главнокомандующим ящеров. Сталина Молотов боялся. Более того, Генеральный секретарь Коммунистической партии наводил на него ужас, как, впрочем, и на всех остальных граждан Советского Союза. В далекие революционные дни невысокий грузин с маленькими усиками ничего особенного собой не представлял, но с тех пор многое изменилось…

Тем не менее, Молотов служил не только Сталину, но и любимой стране, Советскому Союзу. И если он собирается как следует выполнять свой долг, необходимо получить кое-какую информацию. Как сделать это так, чтобы не разозлить хозяина, вот в чем вопрос.

– Ящеры уничтожили большое количество наших бомбардировщиков, – осторожно начал он. – Сможем ли мы доставить бомбу к месту назначения, когда посчитаем необходимым ее использовать?

– Мне сказали, что она будет слишком тяжелой и громоздкой, чтобы поместиться в каком-нибудь из наших бомбардировщиков, – ответил Сталин.

Молотов с восхищением подумал о человеке, который осмелился сказать это вождю. Впрочем, у него, скорее всего, не было другого выхода. Однако Сталин совсем не рассердился, услышав вопрос своего министра. Наоборот, у него сделался такой хитрый вид. что Молотову захотелось проверить, на месте ли его часы и бумажник.

– Если мы сумели разобраться с Троцким, убежавшим от нас в Мексику, – заявил Сталин, – надеюсь, нам удастся найти способ сбросить бомбу в нужное место.

– Вне всякого сомнения, вы правы, Иосиф Виссарионович, – сказал Молотов.

Троцкий считал, что находится в безопасности, и попытался строить против Советского Союза подлые козни. Несколько дюймов отличной стали, проникшие ему в мозг, доказали, как сильно он ошибся.

– Конечно, прав, – миролюбиво согласился Сплин.

Единственный властелин Советского Союза постепенно приобретал манеры властелинов других стран. Пару раз Молотову очень хотелось сказать это вслух, но дальше желания дело так и не пошло.

– Как скоро немцы и американцы начнут производить свой взрывной металл? – все-таки осмелился спросить он.

Американцы его не особенно беспокоили; они далеко, и им хватает своих проблем и неприятностей. А вот немцы… Гитлер уже говорил что-то об использовании новой бомбы против ящеров, захвативших Польшу. Германия и Советский Союз старые враги и находятся совсем близко друг от друга.

– Мы пытаемся это выяснить. Надеюсь, мы получим необходимую нам информацию заранее, какой бы она ни была, – все так же миролюбиво ответил Сталин.

Советская шпионская сеть в капиталистических странах продолжала прекрасно функционировать; многие граждане загнивающих держав с радостью трудились на благо социалистической революции.

Молотов обдумывал, какие еще вопросы можно задать, не опасаясь навлечь на себя гнев Сталина. Но прежде чем он успел принять решение, вождь коммунистической партии снова склонился над своими бумагами, разложенными на столе – значит, пора уходить.

– Спасибо, что уделили мне время, Иосиф Виссарионович. – Молотов встал, собираясь покинуть кабинет.

Сталин что-то проворчал в ответ. Правила вежливости он практически не соблюдал, как, впрочем, и Молотов – с теми, кто занимал положение ниже его собственного. Закрыв за собой дверь, он позволил себе тихонько выдохнуть. Он пережил еще одну аудиенцию.

* * *

За благополучную доставку урана – или как он там еще называется – из Бостона в Денвер, Лесли Гроувс получил звание бригадного генерала. Но проблем у него хватало, и он еще не успел заменить орлов на погонах на новые звезды. Его жалованье тоже выросло, впрочем, сейчас это не имело особого значения, поскольку цены на все просто сбивали с ног.

Однако больше, чем инфляция, его возмущала черная неблагодарность ученых Металлургической лаборатории. Энрико Ферми смотрел на него своими печальными средиземноморскими глазами и говорил:

– Вы доставили нам очень ценный образец, но, к сожалению, до критической массы далеко.

– К сожалению, мне данный термин незнаком, – заявил Гроувс.

Он знал, что существует энергия атома, но с тех пор, как Ган и Штрасман открыли закон деления ядра урана, печатные труды по ядерной физике появлялись нечасто. К тому же, проблема заметно усложнялась тем, что ученые из Металлургической лаборатории придумали свой собственный жаргон, непонятный простым смертным.

– Это значит, что вещества недостаточно, и мы не сможем сделать бомбу, – без всяких церемоний заявил Лео Силард.

Все физики, сидевшие вокруг стола, сердито уставились на Гроувса, словно он сознательно утаил от них пятьдесят килограммов бесценного металла.

Поскольку дело обстояло совсем не так, Гроувс тоже нахмурился в ответ.

– Мой отряд и я рисковали жизнью, проехали несколько тысяч миль, чтобы доставить вам этот груз, – прорычал он. – А теперь вы с улыбочкой утверждаете, будто мы зря потратили время!

Даже несмотря на то, что он сильно похудел, Гроувс был самым крупным человеком в конференц-зале, а, кроме того, привык прибегать к физической силе, когда хотел добиться желаемого результата.

– Нет, нет, мы совсем другое имели в виду, – быстро проговорил Ферми. – Вы же не знали, что находится в вашем рюкзаке, как, впрочем, и мы, пока вы его нам не отдали.

– Мы даже не знали, что у вас вообще что-то есть, пока вы не передали в наши руки металл, – вмешался Силард. – Фу! Идиотские меры безопасности!

Он пробормотал что-то себе под нос, наверное, на своем родном венгерском языке. Судя по всему, выругался. В политике он придерживался радикальных взглядов, но был блестящим ученым, и ему все прощали.

– Вещество, которое вы доставили, окажет нам неоценимую помощь в исследованиях. И мы сможем использовать его в сочетании с тем, что нам удастся сделать самим. Просто его очень мало.

– Ладно, вам придется заняться здесь тем же самым, чем вы занимались в Чикаго, – сказал Гроувс. – Кстати, как наши дела? – Он повернулся к единственному специалисту из Металлургической лаборатории, с которым встречался раньше. – Доктор Ларсен, каковы наши перспективы? Вы сможете продолжить начатые эксперименты?

– В чикагском университете мы строили графитовый котел, – ответил Ларсен. – Сейчас мы собираем его под футбольным стадионом. Работа продвигается… достаточно хорошо. – Он пожал плечами.

Гроувс одарил Ларсена изучающим взглядом. Тот не производил впечатления энергичного, заинтересованного в исследованиях человека, каким показался ему прошлым летом в западной Виргинии. Тогда под его страстным напором правительство, находящееся на нелегальном положении, согласилось с необходимостью сделать все, чтобы удержать Чикаго во время наступления ящеров. Однако Металлургической лаборатории пришлось сняться с места, даже несмотря на то, что ящеров в Чикаго не пустили… Сейчас у Гроувса возникло ощущение, что Ларсену на все наплевать. Генерала такое отношение к делу не устраивало, поскольку то, чем они занимались, носило срочный характер.

Совещание с физиками продолжалось еще полчаса, они обсуждали не такие животрепещущие, но не менее важные проблемы, вроде обеспечения Денвера, точнее, денверского университета, электричеством, чтобы работы ни на минуту не прекращались. До появления ящеров все в Соединенных Штатах считали электричество делом самым обычным. Сейчас для огромных территорий оно превратилось в неслыханную роскошь. Однако если Денвер лишится электроснабжения, Металлургической лаборатории снова придется перебираться на новое место, а Гроувс считал, что страна – да и весь мир в придачу – не может позволить себе очередную задержку.

В отличие от ядерной физики, с электричеством, благодарение Богу, он был близко знаком.

– Электричество у вас будет, – пообещал он, надеясь, что сумеет сдержать слово.

Если ящеры заподозрят, чем здесь занимаются люди, они примут самые решительные меры, чтобы им помешать. Следовательно, для обеспечения лаборатории электричеством, необходимо не допустить, чтобы инопланетяне пронюхали о том, что тут происходит.

Когда совещание закончилось, Гроувс догнал Ларсена и, не обращая внимания на попытки физика отвертеться от неприятной беседы, сказал:

– Нам нужно поговорить, доктор Ларсен.

– Нет, не нужно, полковник – прошу прощения, генерал Гроувс, – презрительно бросил Ларсен. – Армия и так уже испоганила мою жизнь. Мне ваша помощь не требуется. – Он повернулся к Гроувсу спиной и собрался уйти.

Однако Гроувс выбросил вперед сильную мускулистую руку и схватил его за локоть. Ларсен так резко развернулся, словно собирался хорошенько врезать обидчику. Драки с физиками не входили в перечень служебных обязанностей Гроувса, но он считал, что если это необходимо для того, чтобы привести кого-то в чувство… что ж, иногда мордобой помогает.

Скорее всего, Ларсен увидел в глазах генерала решимость, потому что передумал вступать с ним в прямую конфронтацию

– Послушайте, личная жизнь ученых нас не касается. Но когда она мешает им как следует выполнять свою работу… понимаете, то, что вы делаете, слишком важно, чтобы мы могли позволить себе игнорировать ваши проблемы. Итак, что вас мучает, и почему вы во всем обвиняете армию?

– Вы желаете знать? Вам действительно интересно? – Ларсен не стал ждать, когда Гроувс ему ответит. – Да, черт подери, я вам скажу. Не я, так кто-нибудь другой обязательно вас просветит. Мне удалось добраться до Западной Индианы – самостоятельно, понимаете? Там я встретился с генералом Паттоном, который не пожелал позволить мне отправить жене письмо, чтобы она знала, что я жив, и у меня все в порядке.

– Меры безопасности… – начал Гроувс.

– Именно, меры безопасности. Так вот, я не смог ей написать, а к тому времени, когда я добрался до Чикаго… ну, в общем, я опоздал, Металлургическая лаборатория уже уехала. Мне снова не разрешили связаться с Барбарой – очередные меры безопасности. И она решила, что я погиб. А что еще она могла подумать?

– Господи! – проговорил Гроувс. – Мне очень жаль. Она, наверное, пережила страшное потрясение, когда приехала в Денвер. Не сомневаюсь, вы были счастливы снова оказаться вместе.

– Точно! Несказанно счастливы! – заявил Ларсен ледяным тоном. – Барбара думала, будто я умер, и влюбилась в капрала, который стережет военнопленных ящеров. В Вайоминге они поженились. Я к тому времени уже приехал в Денвер, но полковник Хэксем, благослови его Господь, упорно не позволял мне написать ей письмо. Снова речь шла о безопасности. А теперь она ждет ребенка от своего нового мужа. Надеюсь, вы понимаете, генерал Гроувс, почему я так люблю нашу родную армию? Можете мне хорошенько врезать, если вам от этого полегчает.

Гроувс раскрыл от изумления рот. Потом захлопнул его. Он проехал через Чагуотер сразу после того знаменательного бракосочетания в Вайоминге. Гроувс видел, что с Ларсеном что-то происходит, но не знал, в чем дело. Не удивительно, что у бедняги депрессия. Даже Махатма Ганди вряд ли сумел бы остаться спокойным, уравновешенным и собранным, если бы на него такое свалилось.

– Может быть, она к вам еще вернется, – сказал он, наконец, но собственные слова показались ему какими-то ненатуральными.

– Не похоже, – презрительно рассмеявшись, ответил Ларсен. – Она продолжает спать с вонючкой Сэмом Иджером! Я точно знаю. Женщины! – Ларсен хлопнул себя по лбу. – Без них жить невозможно, а они с тобой жить не желают.