Текст книги "Короткий триллер"

Автор книги: Гарри Гаррисон

Соавторы: Ричард Мэтисон (Матесон),Генри Каттнер,Роберт Альберт Блох,Роальд Даль,Роберт Артур,Тэлмидж Пауэлл,Деннис Уитли,Роберт Шпехт,Уильям Бриттен,Нигель Нил
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Деннис Уитли
Змея

Я не был близко знаком с Карстерсом, но случилось так, что он оказался моим ближайшим соседом и, вдобавок, новым поселенцем в округе. Несколько раз он приглашал меня зайти и поболтать с ним, и я вспомнил об этом в тот уикэнд, когда на меня свалился некий Джексон.

Так звали инженера, приехавшего из Южной Америки с отчетом по шахте, заинтересовавшей нашу фирму. Из-за разницы во взглядах мы быстро исчерпали темы разговора, и тогда я решил внести разнообразие в наш воскресный отдых и зайти вечером к Карстерсу вместе с Джексоном.

Карстерса наш визит обрадовал; если не считать слуг, он жил в одиночестве. Для чего ему нужен был такой огромный дом, для меня осталось загадкой, но это было его личным делом. Хозяин предложил нам поудобнее расположиться в креслах, и мы с удовольствием приняли приглашение.

Стоял тихий летний вечер, и в открытые окна тянуло запахом цветов. Стоило отвлечься от подобной идиллии и на миг представить себе улицы города в рабочее утро, как на ум приходило сравнение с дурным сном.

Пожалуй, я все же догадывался, что Карстерс разбогател на шахтах, но когда и где, не имел ни малейшего представления. Впрочем, вскоре хозяин и Джексон с головой погрузились в обсуждение технических проблем. Техника всегда казалась мне непостижимой, поэтому я предпочел потягивать свою порцию виски, слушая в пол-уха разговор и наслаждаясь тишиной и ароматами вечера. Откуда-то из глубины сада донеслось страстное пение неведомой ночной птицы…

Все началось с летучей мыши: вам знакомо, как они влетают в раскрытые окна летним вечером – совершенно бесшумно, не успеешь даже понять, что случилось. Затем мечутся между светом и тенью, а вы беспомощно и бестолково носитесь следом, размахивая свернутой газетой. Конечно, мыши – нечистые твари, но довольно безобидные. И все же никогда в жизни я не видел, чтобы здоровый мужчина испугался мыши так, как Карстерс.

– Прогоните ее! Прогоните! – кричал он, зарывшись лысой головой в подушки дивана.

Кажется, я рассмеялся, сказал ему, что беспокоиться не о чем, и погасил свет. Мышь пару раз метнулась туда-сюда и вылетела наружу так же бесшумно, как залетела внутрь.

Карстерс выглянул из-под подушек; его красное, мясистое лицо побелело.

– Улетела? – спросил он шепотом.

– Ну конечно! – успокоил я. – Не глупите. Подняли такую суматоху, будто это сам дьявол!

– Может, так оно и есть, – совершенно серьезно согласился он.

Карстерс сел, и я обратил внимание на белки его выпученных глаз, выделяющиеся вокруг голубых зрачков. Случай показался бы смешным, если бы не неподдельный испуг хозяина.

– Закройте окна! – резко приказал он, подходя к столу и смешивая крепкую порцию виски. Грешно было закрывать окна в такую ночь, но Джексон выполнил просьбу.

Карстерс довольно небрежно извинился, и мы вновь расположились в креслах.

Под влиянием обстоятельств разговор перешел на колдовство и прочие подобные вещи.

Юный Джексон заметил, что в лесах Бразилии ему довелось услышать немало странных историй, но на меня его откровения особенно не подействовали, – ведь инженер, несмотря на английскую фамилию, сильно смахивал на «даго», а те всегда славились суеверием.

С Карстерсом было по-другому – тот был чистопородным британцем, и поэтому, услышав от него серьезный вопрос, верю ли я в черную магию, я столь же серьезно ответил: не верю.

– В таком случае вы не правы! – жестко объявил он, добавив: – Если бы не черная магия, меня не было бы здесь с вами.

– Вы шутите! – возразил я.

– Ничуть. Тринадцать лет я скитался по Южной Африке в качестве «белого бедняка», если вам ясен этот термин. Если нет, могу пояснить – это истинный ад. Одна паршивая работа за другой, а платят столько, что еле-еле душа в теле. А иногда и этого нет, так что временами опускаешься до приятельства с чернокожими, просто ради выпивки и еды. Никаких шансов выбиться в люди и презрение со стороны аборигенов и белых – таким бы я и остался, если бы не черное искусство, принесшее мне деньги. С которыми я и вошел в бизнес. Было это двадцать два года назад, а теперь я богат и приехал на родину отдыхать…

Карстерс говорил искренне, и, сознаюсь, на меня это произвело впечатление. Он не смахивал на невротика – прозаичный англосакс, едва ли не в две сотни фунтов весом. Пожалуй, именно такого парня хочется иметь рядом в тяжелые минуты. Вот почему я так удивился, когда он испугался летучей мыши.

– Что касается меня, я в чудеса не верю, – сознался я, – но, быть может, лишь потому, что ни с чем подобным не сталкивался, – не расскажете ли поподробнее?

Он пристально посмотрел на меня.

– Что ж, если желаете… Выпейте-ка еще стаканчик вместе с приятелем.

Мы наполнили бокалы, и он продолжал:

– Когда я сказал, что та мышь вполне могла быть самим дьяволом, я имел в виду вот что: может, и есть на свете люди, способные вызвать дьявола, но я в этом не уверен. Зато уверен, что существует сила, заставляющая зло перемещаться по миру. Предположим, оно растворено в атмосфере, а некоторые типы животных особенно к нему чувствительны и ловят его в эфире наподобие радиоприемников.

Например, кошки. Они обладают сверхъестественными способностями: видят в темноте и, более того, видят то, чего мы не видим даже на свету. Никогда не замечали, как кошка осторожно обходит некий не находящийся в комнате предмет?.. Сами по себе эти животные вполне безобидные, но когда их используют для сосредоточения злой человеческой воли, приходит беда. Но это – между прочим. Вернемся к тем временам, когда я путешествовал по Южно-Африканском союзу, – но тогда он еще не был союзом – от Дурбана до Дамараленда и от Оранжевой реки до Матабеля. Я работал фермером, шахтером, кучером, клерком… В общем, брался за любую работу, но не добился того, из-за чего стоило покидать Англию.

До сих пор не могу сказать, кто из хозяев круче обращается с работниками, – не выпускающий из рук Библии тонкоголосый голландец или провонявший виски южноафриканский шотландец… И вот однажды меня занесло в Свазиленд, тот, что находится на границе португальского востока, возле Лоренцо Маркеса и залива Делагоа. Это чудесная страна. Сейчас это национальный заповедник, ну а в те дни там встречались лишь разрозненные кучки белых поселенцев.

Так вот. Однажды в салуне поселка Мбабане я повстречал старого Бенни Айзексона, и он предложил мне работу. Я сидел на мели, поэтому согласился, хотя Бенни был одним из самых «крепких орешков»: покрупнее меня телом, с черными сальными кудрями и крюком вместо носа. Лицо у него было красным, словно шея индюка, а злобные черные глаза – словно зеркало греха… Бенни сказал, что у него внезапно умер кладовщик, и, услышав его рассказ, я сразу догадался о причине смерти того человека.

Но выбора не было: либо Бенни, либо работа за гроши в местном краале. [2]2
  Поселение в Южной Африке с загоном для скота в центре.


[Закрыть]Поэтому я тотчас отправился с ним.

Он привез меня за несколько миль в свой знаменитый магазин: в наличии у него имелись лишь пара банок сардин и дохлая крыса, так что я быстро сообразил, что честная торговля не относилась к бизнесу Айзексона. Не сомневаюсь, он некоторое время присматривался ко мне, прежде чем решил, что я не особенно разборчив. Я старался не слишком любопытствовать, потому что уже знал, что именно это погубило моего предшественника.

Вскоре Бенни, по-видимому, стал мне больше доверять и не особенно скрывал свои «маленькие забавы». Он приторговывал оружием для аборигенов, живущих за португальской территорией, и занимался нелегальной продажей спиртного. Конечно, все наши покупатели были чернокожими; до ближайшего белого и за день не доберешься, – не считая Ребекки, старухи Бенни.

Я вел для него бухгалтерию; разумеется, отчеты были фальшивками. К примеру, коричневый сахар означал две поддельные пули из пяти, а белый – три. А Бенни прекрасно разбирался в своей бухгалтерии.

Вообще-то, он обращался со мной неплохо, хотя однажды ночью, вскоре после моего приезда, мы слегка поругались, и он уложил меня одним ударом огромного рыжего кулака. После этого я просто уходил прогуляться, если чувствовал, что могу сорваться, – обычно это случалось, когда я видел его обращение с чернокожими. Я и сам не очень с ними церемонюсь, но то, что проделывал с ними он, было просто отвратительно.

Войдя в игру, я открыл, что дело не ограничивалось торговлей оружием и спиртным: Бенни занимался еще и ростовщичеством. Именно из-за этого он и столкнулся с черным искусством, пожадничав понапрасну…

Я не знал, когда именно начались его отношения с Умтонгой-колдуном. Старый язычник появлялся у нас иногда, увешанный раковинами каури и ожерельями из зубов леопарда, и Бенни всегда принимал его уважительно. Они усаживались рядышком и часами потягивали чистый спирт, пока, наконец, пьяного Умтонгу не уносили прочь его люди. Обычно старый мошенник сбывал Бенни «излишки» девственниц своего племени, а тот продавал их на рынках португальского востока вместе с женами некоторых бедолаг, попавших к нему в лапы после невыплаты процентов по займам.

Беда пришла месяцев через девять после того, как я там обосновался; старый Умтонга был немалым транжирой, к тому же у него в племени образовалась нехватка девственниц, поэтому он начал брать взаймы «на собственный счет» и вскоре не смог уплатить долги. Их беседы с Бенни перестали носить веселый характер – он уходил прочь трезвый, потрясая большой черной палкой.

Бенни это не трогало. Ему и раньше часто угрожали, поэтому он объявил Умтонге, что если тот не сможет поставить достаточное для покрытия счета количество девственниц, то ему придется продать некоторых из своих жен.

Я ни разу не присутствовал на их встречах, но случайно уловил кое-что, когда Бенни в запальчивости повысил голос. Вдобавок, я немного понимал свази и смог разобраться в оценке данного дела Умтонгой, пошумевшим на крыльце перед уходом.

И вот однажды Умтонга привел трех женщин. Это было эквивалентом первоначального долга, но у Бенни была своя система выплат по займам. Выплата долга не играла особой роли, – главным было то, что при ее отсрочке набегали большие проценты. К этому моменту, чтобы аннулировать долг, Умтонге нужно было около тридцати женщин, притом товарного качества.

Старый колдун был спокоен и тих; против правил, он появился вечером и задержался не более чем на двадцать минут. Стены были тонкими, и я разобрал большую часть разговора. Умтонга предложил Бенни трех женщин или смерть до наступления утра.

Будь Бенни поумнее, он взял бы женщин, но он отказался и приказал Умтонге убираться к дьяволу. Тот и убрался…

Дюжина сопровождавших колдуна воинов ожидала его снаружи, и он сразу же приступил к магическому ритуалу: ему подали живых петухов, черного и белого. Умтонга уселся перед крыльцом и убил их. Затем внимательно осмотрел их печенки и принялся раскачиваться взад – вперед, сидя на корточках и распевая старческим, надтреснутым голосом зловещую монотонную песню. Остальные, растянувшись на земле и извиваясь, ползали вокруг него. Это продолжалось с полчаса, а затем старый колдун начал танцевать. До сих пор я вижу перед собой его разлетающийся от прыжков и поворотов пояс из обезьяньих хвостов… Никогда не поверишь, что старому, тощему дикарю хватит силы на подобный танец.

И вдруг, как мне показалось, его хватил удар: он застыл как вкопанный и тут же рухнул наземь. Упал он лицом вниз, и, когда люди из свиты повернули его, рот его был испачкан пеной. Они подняли его и унесли прочь.

Вы знаете, что ночь в тропиках наступает почти мгновенно. Умтонга начинал свои заклятья средь бела дня, и тянулись они не очень уж долго, но закончился ритуал уже в кромешной тьме, которую рассеивали лишь звезды.

В тех краях люди все еще живут по часам природы. Мы поужинали, старая Ребекка, Бенни и я; он казался несколько озабоченным, но не более, чем был бы я на его месте. Потом он – согласно своей привычке – пошел в свою контору подсчитать, сколько заработал за день, а я отправился спать.

Около двух ночи меня разбудила старуха. Оказалось, она уснула, а проснувшись, обнаружила, что Бенни все еще нет.

Мы нашли его в конторе сидящим с широко раскрытыми глазами в своем кресле, вцепившись в подлокотники и откинувшись назад, словно в приступе страха. Бенни и раньше не отличался привлекательностью, но сейчас в его застывшем от ужаса почерневшем лице было что-то поистине дьявольское. И несомненно, он умер несколько часов назад.

Ребекка взметнула юбки себе на голову и завыла так, что впору было дому обрушиться. Мне удалось вывести ее из комнаты, и я вернулся, чтобы выяснить – что же погубило Бенни Айзексона? В ту пору я мыслил наподобие вас и ни на миг не поверил, что старый беззубый шут Умтонга обладает силой убивать на расстоянии.

Внимательно осмотрев комнату, я не обнаружил ни малейшего следа какого-либо взлома или постороннего присутствия. Я осмотрел и Бенни: на мой взгляд, он умер от какого-то припадка, но что могло послужить его причиной? Вероятно, он увидел нечто очень страшное.

Тогда я не подозревал, что через неделю-другую увижу это собственными глазами.

Что ж, мы похоронили Бенни на следующий день, как принято у местных жителей, с женскими воплями и выпивкой для мужчин. Казалось, на похороны явилось пол-Африки, – у чернокожих новости летят своими таинственными путями.

Появился и Умтонга; он не высказал ни сожаления, ни радости. Просто стоял и смотрел, и я не знал, как к этому отнестись. Единственной уликой против него служило то «мумбо-джумбо», которым он занимался прошлым вечером, а ни один здравомыслящий европеец не посчитает это доказательством убийства. Я склонился к тому, что все было удивительным совпадением.

После похорон колдун подошел ко мне и поинтересовался:

– Почему ты не убивал несколько слуг сопровождать Большой Хозяин к трон Великий Дух?

Я объяснил, что на сегодня в доме достаточно и одной смерти. Тогда он потребовал свою палку, которую забыл прошлым вечером в конторе Бенни.

Между прочим, я почти не знал Умтонгу, но посох старого мошенника был мне знаком, как собственная ладонь. Я отправился за ним.

Он лежал на полу – четырехфутовая палка-змея. Вероятно, вы представляете то, что я имею в виду. Для европейцев их делают покороче. Материалом служит тяжелое дерево, рукоять в виде змеиной головы, а наконечник – наподобие хвоста. По всей длине нанесена резная имитация чешуи. Посох Умтонги отличался красотой – довольно тонкий, но тяжелый, как свинец, вырезан скорее всего из эбенового дерева. Пожалуй, несколько тяжеловат, но может послужить отличным оружием. Я поднял его и подал Умтонге без единого слова.

Дней десять я не видел колдуна. Старая Ребекка перестала, наконец, вопить и занялась делами. Должно быть, Бенни держал ее в курсе своих основных сделок, потому что я обнаружил, что она довольно хорошо в них разбирается. По взаимному согласию я взял на себя роль управляющего, и вскоре мы вернулись к долгу Умтонги. Я намекнул, что хотя проценты и высоки, но клиент по-настоящему опасен. Не лучше ли довольствоваться тем, что можно будет из него вытянуть? Но Ребекка не соглашалась, – мое предложение забыть о процентах подействовало на нее, будто красная тряпка на быка!

Какой злобой горели ее глаза!..

– На что это ты намекаешь? – закричала она. – Мне нужны деньги, чтобы позаботиться о будущем моего… о моем будущем. Отправь посыльного за Умтонгой, а когда тот явится, заставь его уплатить!

Что ж, выхода у меня не было; кое в чем старая зануда была еще хуже Бенни. На следующее утро я отправил мальчишку, а через день появился Умтонга.

Я принял его в конторе Бенни, а свита тем временем ожидала снаружи. Усевшись в то самое кресло, в котором умер хозяин, я сразу перешел к делу.

С минуту Умтонга лишь молча смотрел на меня; его старое, сморщенное лицо походило на засохший, попорченный плод, а черные глаза-пуговицы горели злобным пламенем.

– Ты очень смелый, юный баас, [3]3
  Обращение к белым, означающее господин, хозяин.


[Закрыть]– медленно произнес он.

– Нет. Просто ставлю бизнес превыше всего, вот и все, – ответил я.

– Ты знаешь, что случился со старый баас? Он умер… Ты тоже хочешь идти к Великий Дух?

Казалось, его неподвижный взгляд обладал странной, злой волей. Это обескураживало, но я не собирался поддаваться ему и выразил твердое желание получить с него наличные или их эквивалент.

– Ты забывай дело с Умтонгой? Ты делай много хорошие сделки с другие… Умтонга делай плохая магия – ты умирай.

К сожалению, дело касалось не меня, а старухи, и я не мог освободить Умтонгу от долга, даже если бы хотел этого. Оставался лишь один довод – тот самый, которым воспользовался Бенни.

Я показал ему револьвер хозяина и предупредил, что за любые «обезьяньи трюки» расплатой послужит пуля. В ответ я получил отвратительнейшую улыбку, с которой он и покинул меня, выйдя к своей свите наружу.

Они принялись за ту же абракадабру, что и в прошлый раз; снова черный петух, затем белый… ползанье на животах и танец старика, завершившийся припадком, после которого старика унесли прочь.

Вскоре наступила ночь, и на душе у меня заскребли кошки: я вспомнил потемневшее лицо Бенни и его выпученные глаза…

Мы поужинали со старой ведьмой, и я отправился в комнату Бенни. Обычно я выпивал на ночь, но тут решил остаться трезвым и бодрым. Я подозревал, что к смерти Бенни причастен один из людей Умгонги, возможно отравивший его питье. Я вновь тщательнейшим образом осмотрел комнату, пока не убедился, что она абсолютно безопасна. Затем осторожно закрыл окна, подперев каждую раму стулом, чтобы никто не смог влезть, не уронив его на пол: если я ненароком задремлю, то стул меня разбудит. Я погасил свет, не оставляя видимой цели для копья или стрелы, и, усевшись в кресло, приготовился к ожиданию.

Ни за что на свете я не согласился бы пережить еще одну подобную ночь, – вы понимаете, как разыгрывается фантазия в темноте. Впрочем, вряд ли стоит возвращаться к тем мучительным часам ожидания…

Шорохи вельда казались мне столь угрожающими, что несколько раз я поддавался панике и готов был всадить пулю в черные причудливые тени снаружи. Но в юности я был крепким парнем и сдержался.

Около одиннадцати взошла луна. Можно было ожидать, что это внесет больше определенности в общую картину, но – увы! Ее свет лишь усилил страхи. Лунный свет – зловещий и нереальный, поэтому я верю, что средоточие зла на луне. Яркие полосы света, струясь сквозь жалюзи, ровными рядами легли на пол; не в силах удержаться, я пересчитал их несколько раз, завороженный холодным мерцанием лучей. Внезапно я вздрогнул.

Я заметил, как что-то двинулось передо мной на столе: что-то исчезло. И вдруг я все понял, и мои ладони мгновенно стали липкими от пота.

Умтонга оставил свой посох. Я поднял его с пола, когда обшаривал контору, и прислонил к столу; его жесткая рукоять маячила передо мной в полутьме уже несколько часов. А теперь она исчезла.

Упасть посох не мог, я бы услышал. А что если это – вовсе не посох?

И тут я увидел его, – тварь неподвижно лежала в лунном свете. Должно быть, мне приснилось, что я прислонил палку к столу, она все это время находилась на полу… Но я понимал, что пытаюсь одурачить себя. Тварь переместилась сама.

Не сводя с нее глаз, я затаил дыхание, пытаясь уловить малейшее движение. Яркие полосы света на полу чуть заколебались. Я понял, что мне изменяет зрение, и на миг зажмурился, а открыв глаза вновь, увидел, что змея подняла голову.

С моего лица стекал пот, рубашка прилипла к телу. Теперь я понял, что убило Бенни, и знал, отчего потемнело его лицо. Посох Умтонги был опаснейшей африканской змеей – той, что движется подобно молнии и, догоняя галопирующую лошадь, убивает всадника ядом, превращающим человека в покойника за несколько минут. Это была черная мамба.

В руке у меня был револьвер, но надеяться на него было глупо: шансы на меткий выстрел сводились к нулю. Здесь пригодился бы дробовик; пожалуй, дробью я смог бы снести ей голову, но ружья в комнате Бенни не было. К тому же я глупейшим образом запер себя на ключ.

Гадина снова шевельнулась и подняла хвост. Несомненно, Умтонга был заклинателем змей высочайшего класса и подбрасывал эту гнусную тварь для исполнения своих злодейских замыслов.

Застыв в кресле – как раньше Бенни, – я пытался отыскать выход, но мозг отказывался работать.

Меня спас случай. Когда змея поднялась для броска, я оставил попытки подняться из кресла и пнул в змею плетеную корзинку для бумаг.

Тварь бросилась на нее. Сила удара была ужасна – подобна удару молота или копыта мула. Голова змеи с легкостью пробила стенку корзины и застряла в ней.

К счастью, в тот день я очистил несколько ящиков стола и выбросил целую кучу образцов кварца, собранных хозяином. Заполненная ими на треть, корзина была довольно тяжелой, и оставшихся в ящиках камней хватило, чтобы прижать змею.

Тварь забилась, словно гигантская плеть, но не смогла высвободить голову, а я, не теряя ни секунды, принялся наваливать ей на хвост бухгалтерские книги. На этом с ее активностью было покончено, – я завалил мамбу быстрее, чем вы прогнали летучую мышь. Потом я снова взялся за револьвер.

– Итак, красотка, – победа за мной, и я преспокойно отстрелю тебе голову. Пожалуй, закажу пару туфель из твой шкуры!

Я опустился на колени и прицелился: змея пару раз злобно дернулась в мою сторону, но лишь встряхнула корзину.

Дуло револьвера уже находилось в нескольких дюймах от ее головы, но в этот миг произошло нечто необъяснимое – в дело вступила черная магия.

Яркий лунный свет резко ослабел, и в комнате потемнело. Голова змеи исчезла на глазах, стены словно раздвинулись, и в ноздри мне ударил резкий запах жилья аборигенов. Я знал, что стою в хижине Умтонги, а на месте змеи я увидел Умтонгу – он спал или же находился в трансе. Голова его покоилась, согласно обычаю, на животе одной из жен. Я протянул руку, словно приветствуя колдуна, и ощутил пустоту. Затем прикосновение – и я с ужасом понял, что коснулся корзины, в которой застряла голова змеи.

По моему телу будто пробежали электрические искры, а волосы поднялись дыбом. Чудовищным усилием воли я отдернул руку. Умтонга, не выходя из транса, вздрогнул, послышался глухой стук, и я понял, что змея ударила в то место, где мгновением раньше находилась моя рука.

Лязгая зубами и едва не обезумев от страха, я вдруг почувствовал ледяной ветер и задрожал от холода, хотя на самом деле ночь была жаркая и душная, – ветер из ноздрей спящего Умтонги. Я застыл на месте, окутанный холодом, и знал, что не пройдет и минуты, как я рухну наземь.

И тут я всю свою силу воли, до последней капли, сосредоточил на руке, держащей револьвер. Змею я не видел и поэтому впился взглядом в лоб Умтонги, изо всех сил пытаясь заставить замерший на спусковом крючке указательный палец произвести выстрел. И вновь случилось нечто необъяснимое.

Умтонга заговорил со мной во сне – разумеется, не как человек с человеком, а как дух с духом. Он застонал и завертелся на месте, не поднимаясь с ложа. Обильный пот увлажнил его лицо и тощую шею. Я видел его так же ясно, как и вас, – он умолял не убивать его, и той душной ночью, когда время и пространство перестали существовать, я понял, что Умтонга и змея – одно и то же. Если я убью змею, то убью и колдуна. Каким-то странным образом он подчинил себе силы зла, и припадок, завершающий колдовской ритуал, переселял его злой дух в тело змеи.

Пожалуй, мне следовало убить и змею, и колдуна, но я не сделал этого. Как утопающий видит перед собой прожитую жизнь в минуту смерти, так и я увидел свою собственную: передо мной промелькнули картины всех тридцати лет разочарований и неудач, но было и еще кое-что. Я увидел себя сидящим в приличном костюме в аккуратной конторе Йоханнесбурга. Увидел и этот дом, таким, каким видели его вы снаружи, – хотя раньше я не имел о нем ни малейшего понятия. Видел я и многое другое…

В те минуты Умтонга был в моей власти, и я ясно слышал его голос: «Все это будет твоим, только пощади мою жизнь».

Затем его черты расплылись, тьма рассеялась, и я снова увидел струящиеся сквозь жалюзи потоки лунного света в комнате старого Бенни, – и голову змеи!

Сунув револьвер в карман, я открыл дверь и, заперев ее за собой, отправился спать. Я спал так крепко, словно вернулся после десятидневного изнурительного перехода. Проснувшись уже на исходе дня, я вспомнил все случившееся ночью и понял, что это не было сном. Зарядив дробовик, я пошел прямо в контору Бенни.

Змея все еще находилась рядом со столом, голова ее в корзине, а на тело навалены тяжелые конторские книги. Казалось, она слегка распрямилась, а когда я дотронулся до нее дулом ружья, то обнаружил, что она закостенела. Трудно было поверить, что это вовсе не безобидная деревяшка. Но я знал, что в ней кроется ужасная сила, и осторожно отложил посох в сторонку…

Умтонга показался чуть позже, как я и ожидал; он выглядел постаревшим и согбенным. В нескольких словах он попросил простить ему часть долга – он, конечно, готов заплатить все, но тогда ему придет конец. Продажа жен означала потерю уважения у племени.

Я объяснил ему, что это – дело Ребекки, хозяйки предприятия Бенни.

Это удивило колдуна, ведь аборигены никогда не делятся собственностью со своими женами. Он объяснил, что считал бизнес моим, а Ребекку лишь приживалкой, которую следует кормить вплоть до смерти. Потом он пожелал узнать, не стану ли я возражать, если дело повернется таким образом, что хозяйство перейдет ко мне. Я ответил, что в мои понятия о бизнесе вымогательство не входит. Ответ вполне удовлетворил его, и, подхватив свою ужасную палку, Умтонга захромал прочь, не добавив ни единого слова.

Неделей позже мне понадобилось отправиться в Мбабане за припасами. Через пару суток я возвратился и обнаружил, что Ребекка умерла и уже похоронена. Подробности рассказали мальчишки-слуги. Оказывается, Умтонга навестил ее в тот же вечер, когда я уехал, и снова проделал ритуал перед крыльцом, а утром ее нашли почерневшей и мертвой. Я спросил, не забыл ли он случайно свой посох, хотя ответ знал заранее. Да, он приходил за ним на следующий день.

Я начал приводить в порядок дела Бенни и постепенно разобрал по доскам его дом. Бенни не доверял банкам, и я знал, что где-то он прятал свою кубышку. Поиски заняли три недели, но увенчались успехом. Вместе с выручкой от распродажи я собрал десять тысяч, а с тех пор приумножил их до сотни. Теперь вам ясно, что, если бы не черная магия, меня не было бы здесь.

Карстерс закончил рассказ, и что-то заставило меня оглянуться и посмотреть на Джексона; тот злобно глядел на хозяина темными, горящими на бледном лице глазами.

– Твое имя не Карстерс! – резко воскликнул инженер. – Ты – Томпсон! А я – Айзексон, тот самый ребенок, которого ты ограбил!

Не успел я осознать происходящее, как он вскочил, и блестящий нож вонзился в грудь Карстерса. Я услышал крик молодого еврея:

– Негодяй, ты заплатил этому дьяволу, чтобы он убил мою мать!