Текст книги "Срок авансом (антология)"
Автор книги: Гарри Гаррисон
Соавторы: Айзек Азимов,Роберт Шекли,Эрик Фрэнк Рассел,Генри Каттнер,Артур Чарльз Кларк,Фредерик Браун,Уильям Тенн,Томас Майкл Диш,Роберт Абернети,Томас Л. Шерред
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)
«Пьян, – думал Мартин с отчаянием, – я пьян или сошёл с ума!»
Он вскочил и заметался по комнате, но тут же увидел щель в паркете и пошёл по ней. «Если я смогу пройти по прямой, – рассуждал он, – значит, я не пьян… Я просто сошёл с ума». Мысль эта была не слишком утешительна.
Он прекрасно прошёл по щели. Он мог даже идти гораздо прямее щели, которая, как он теперь убедился, была чуть – чуть извилистой. Никогда ещё он не двигался с такой уверенностью и лёгкостью. В результате своего опыта он оказался в другом углу комнаты перед зеркалом, и, когда он выпрямился, чтобы посмотреть на себя, хаос и смятение куда – то улетучились. Бешеная острота ощущений сгладилась и притупилась.
Всё было спокойно. Всё было нормально.
Мартин посмотрел в глаза своему отражению.
Нет, всё не было нормально.
Он был трезв как стёклышко. Точно он пил не виски, а родниковую воду. Мартин наклонился к самому стеклу, пытаясь сквозь глаза заглянуть в глубины собственного мозга. Ибо там происходило нечто поразительное. По всей поверхности его мозга начали двигаться крошечные заслонки – одни закрывались почти совсем, оставляя лишь крохотную щель, в которую выглядывали глаза – бусинки нейронов, другие с лёгким треском открывались, и быстрые паучки – другие нейроны – бросались наутёк, ища, где бы спрятаться.
Изменение порогов, положительной и отрицательной реакции конусов памяти, их ключевых эмоциональных индексов и ассоциаций… Ага!
Робот!
Голова Мартина повернулась к закрытой двери. Но он остался стоять на месте. Выражение слепого ужаса на его лице начало медленно и незаметно для него меняться. Робот… может и подождать.
Машинально Мартин поднял руку, словно поправляя невидимый монокль. Позади зазвонил телефон. Мартин оглянулся.
Его губы искривились в презрительную улыбку.
Изящным движением смахнув пылинку с лацкана пиджака, Мартин взял трубку, но ничего не сказал. Наступило долгое молчание. Затем хриплый голос взревел:
– Алло, алло, алло! Вы слушаете? Я с вами говорю, Мартин!
Мартин невозмутимо молчал.
– Вы заставляете меня ждать! – рычал голос. – Меня, Сен – Сира! Немедленно быть в зале! Просмотр начинается… Мартин, вы меня слышите?
Мартин осторожно положил трубку на стол. Он повернулся к зеркалу, окинул себя критическим взглядом и нахмурился.
– Бледно, – пробормотал он. – Без сомнения, бледно. Не понимаю, зачем я купил этот галстук?
Его внимание отвлекла бормочущая трубка. Он поглядел на неё, а потом громко хлопнул в ладоши у самого микрофона. Из трубки донёсся агонизирующий вопль.
– Прекрасно, – пробормотал Мартин, отворачиваясь. – Этот робот оказал мне большую услугу. Мне следовало бы понять это раньше. В конце концов, такая супермашина, как ЭНИАК, должна быть гораздо умнее человека, который всего лишь простая машина. Да, – прибавил он, выходя в холл и сталкиваясь с Тони Ла – Мотта, которая снималась в одном из фильмов «Вершины», – мужчина – это машина, а женщина… – Тут он бросил на мисс Ла – Мотта такой многозначительный и высокомерный взгляд, что она даже вздрогнула, – а женщина – игрушка, – докончил Мартин и направился к первому просмотровому залу, где его ждали Сен – Сир и судьба.
Киностудия «Вершина» на каждый эпизод тратила в десять раз больше плёнки, чем он занимал в фильме, побив таким образом рекорд «Метро – Голдвин – Мейер». Перед началом каждого съёмочного дня эти груды целлулоидных лент просматривались в личном просмотровом зале Сен – Сира – небольшой роскошной комнате с откидными креслами и всевозможными другими удобствами. На первый взгляд там вовсе не было экрана. Если второй взгляд вы бросали на потолок, то обнаруживали экран именно там.
Когда Мартин вошёл, ему стало ясно, что с экологией что – то не так. Исходя из теории, будто в дверях появился прежний Никлас Мартин, просмотровый зал, купавшийся в дорогостоящей атмосфере изысканной самоуверенности, оказал ему ледяной приём. Ворс персидского ковра брезгливо съёживался под его святотатственными подошвами. Кресло, на которое он наткнулся в густом мраке, казалось, презрительно пожало спинкой. А три человека, сидевшие в зале, бросили на него взгляд, каким был бы испепелён орангутанг, если бы он по нелепой случайности удостоился приглашения в Бэкингемский дворец.
Диди Флеминг (её настоящую фамилию запомнить было невозможно, не говоря уж о том, что в ней не было ни единой гласной) безмятежно возлежала в своём кресле, уютно задрав ножки, сложив прелестные руки и устремив взгляд больших томных глаз на потолок, где Диди Флеминг в серебряных чешуйках цветной кинорусалки флегматично плавала в волнах жемчужного тумана.
Мартин в полутьме искал на ощупь свободное кресло. В его мозгу происходили странные вещи: крохотные заслонки продолжали открываться и закрываться, и он уже не чувствовал себя Никласом Мартином. Кем же он чувствовал себя в таком случае?
Он на мгновение вспомнил нейроны, чьи глаза – бусинки, чудилось ему, выглядывали из его собственных глаз и заглядывали в них. Но было ли это на самом деле? Каким бы ярким ни казалось воспоминание, возможно, это была только иллюзия. Напрашивающийся ответ был изумительно прост и ужасно логичен. ЭНИАК Гамма Девяносто Третий объяснил ему – правда, несколько смутно, – в чём заключался его экологический эксперимент. Мартин просто получил оптимальную рефлекторную схему своего удачливого прототипа, человека, который наиболее полно подчинил себе свою среду. И ЭНИАК назвал ему имя этого человека, правда среди путаных ссылок на другие прототипы, вроде Ивана (какого?) и безымённого уйгура.
Прототипом Мартина был Дизраэли, граф Биконсфилд. Мартин живо вспомнил Джорджа Арлисса в этой роли. Умный, наглый, эксцентричный и в манере одеваться, и в манере держаться, пылкий, вкрадчивый, волевой, с плодовитым воображением…
– Нет, нет, нет, – сказала Диди с невозмутимым раздражением. – Осторожнее, Ник. Сядьте, пожалуйста, в другое кресло. На это я положила ноги.
– Т – т – т – т, – сказал Рауль Сен – Сир, выпячивая толстые губы и огромным пальцем указывая на скромный стул у стены. – Садитесь позади меня, Мартин. Да садитесь же, чтобы не мешать нам. И смотрите внимательно. Смотрите, как я творю великое из вашей дурацкой пьески. Особенно заметьте, как замечательно я завершаю соло пятью нарастающими падениями в воду. Ритм – это всё, – закончил он. – А теперь – ни звука.
Для человека, родившегося в крохотной балканской стране Миксо – Лидии, Рауль Сен – Сир сделал в Голливуде поистине блистательную карьеру. В тысяча девятьсот тридцать девятом году Сен – Сир, напуганный приближением войны, эмигрировал в Америку, забрав с собой катушки снятого им миксо – лидийского фильма, название которого можно перевести примерно так: «Поры на крестьянском носу».
Благодаря этому фильму, он заслужил репутацию великого кинорежиссёра, хотя на самом деле неподражаемые световые эффекты в «Порах» объяснялись бедностью, а актёры показали игру, неведомую в анналах киноистории, лишь потому, что были вдребезги пьяны. Однако критики сравнивали «Поры» с балетом и рьяно восхваляли красоту героини, ныне известной миру как Диди Флеминг.
Диди была столь невообразимо хороша, что по закону компенсации не могла не оказаться невообразимо глупой. И человек, рассуждавший так, не обманывался. Нейроны Диди не знали ничего. Ей доводилось слышать об эмоциях, и свирепый Сен – Сир умел заставить её изобразить кое – какие из них, однако все другие режиссёры теряли рассудок, пытаясь преодолеть семантическую стену, за которой покоился разум Диди – тихое зеркальное озеро дюйма в три глубиной. Сен – Сир просто рычал на неё. Этот бесхитростный первобытный подход был, по – видимому, единственным, который понимала прославленная звезда «Вершины».
Сен – Сир, властелин прекрасной безмозглой Диди, быстро очутился в высших сферах Голливуда. Он, без сомнения, был талантлив и одну картину мог бы сделать превосходно. Но этот шедевр он отснял двадцать с лишним раз – постоянно с Диди в главной роли и постоянно совершенствуя свой феодальный метод режиссуры. А когда кто – нибудь пытался возражать, Сен – Сиру достаточно было пригрозить, что он перейдёт в «Метро – Голдвин – Мейер» и заберёт с собой покорную Диди (он не разрешал ей подписывать длительных контрактов, и для каждой картины с ней заключался новый). Даже Толливер Уотт склонял голову, когда Сен – Сир угрожал лишить «Вершину» Диди.
– Садитесь, Мартин, – сказал Толливер Уотт.
Это был высокий худой человек с длинным лицом, похожий на лошадь, которая голодает, потому что из гордости не желает есть сено. С неколебимым сознанием своего всемогущества он на миллиметр наклонил припудренную сединой голову, а на его лице промелькнуло недовольное выражение.
– Будьте добры, коктейль, – сказал он.
Неизвестно откуда возник официант в белой куртке и бесшумно скользнул к нему с подносом. Как раз в эту секунду последняя заслонка в мозгу Мартина встала на своё место и, подчиняясь импульсу, он протянул руку и взял с подноса запотевший бокал. Официант, не заметив этого, скользнул дальше склонившись, подал Уотту сверкающий поднос, на котором ничего не было. Уотт и официант оба уставились на поднос.
Затем их взгляды встретились.
– Слабоват, – сказал Мартин, ставя бокал на поднос. – Принесите мне, пожалуйста, другой. Я переориентируюсь для новой фазы с оптимальным уровнем, – сообщил он ошеломлённому Уотту и, откинув кресло рядом с великим человеком, небрежно отпустился в него. Как странно, что прежде на просмотрах он всегда бывал угнетён! Сейчас он чувствовал себя прекрасно. Непринуждённо. Уверенно.
– Виски с содовой мистеру Мартину, – невозмутимо сказал Уотт. – И ещё один коктейль мне.
– Ну, ну, ну! Мы начинаем! – нетерпеливо крикнул Сен – Сир.
Он что – то сказал в ручной микрофон, и тут же экран на потолке замерцал, зашелестел, и на нём замелькали отрывочные эпизоды – хор русалок, танцуя на хвостах, двигался по улицам рыбачьей деревушки во Флориде.
Чтобы постигнуть всю гнусность судьбы, уготованной Никласу Мартину, необходимо посмотреть хоть один фильм Сен – Сира. Мартину казалось, что мерзостнее этого на плёнку не снималось ничего и никогда. Он заметил, что Сен – Сир и Уотт недоумевающе поглядывают на него. В темноте он поднял указательные пальцы и начертил роботообразную усмешку. Затем, испытывая упоительную уверенность в себе, закурил сигарету и расхохотался.
– Вы смеётесь? – немедленно вспыхнул Сен – Сир. – Вы не цените великого искусства? Что вы о нём знаете, а? Вы что – гений?
– Это, – сказал Мартин снисходительно, – мерзейший фильм, когда – либо заснятый на плёнку.
В наступившей мёртвой тишине Мартин изящным движением стряхнул пепел и добавил:
– С моей помощью вы ещё можете не стать посмешищем всего континента. Этот фильм до последнего метра должен быть выброшен в корзину. Завтра рано поутру мы начнём всё сначала и…
Уотт сказал негромко:
– Мы вполне способны сами сделать фильм из «Анджелины Ноэл», Мартин.
– Это художественно! – взревел Сен – Сир. – И принесёт большие деньги!
– Деньги? Чушь! – коварно заметил Мартин и щедрым жестом стряхнул новую колбаску пепла. – Кого интересуют деньги? О них пусть думает «Вершина».
Уотт наклонился и, щурясь в полумраке, внимательно посмотрел на Мартина.
– Рауль, – сказал он, оглянувшись на Сен – Сира, – насколько мне известно, вы приводите своих… э… новых сценаристов в форму. На мой взгляд, это не…
– Да, да, да, да! – возбуждённо крякнул Сен – Сир. – Я их привожу в форму! Горячечный припадок, а? Мартин, вы хорошо себя чувствуете? Голова у вас в порядке?
Мартин усмехнулся спокойно и уверенно.
– Не тревожьтесь, – объявил он. – Деньги, которые вы на меня расходуете, я возвращаю вам с процентами в виде престижа. Я всё прекрасно понимаю. Наши конфиденциальные беседы, вероятно, известны Уотту.
– Какие ещё конфиденциальные беседы? – прогрохотал Сен – Сир и густо побагровел.
– Ведь мы ничего не скрываем от Уотта, не так ли? – не моргнув глазом, продолжал Мартин. – Вы наняли меня ради престижа, и престиж вам обеспечен, если только вы не станете зря разевать пасть. Благодаря мне имя Сен – Сира покроется славой. Конечно, это может сказаться на сборах, но подобная мелочь…
– Пджрзксгл! – возопил Сен – Сир на своём родном языке и, восстав из кресла, взмахнул микрофоном, зажатым в огромной волосатой лапе.
Мартин ловко изогнулся и вырвал у него микрофон.
– Остановите показ! – распорядился он властно.
Всё это было очень странно. Каким – то дальним уголком сознания он понимал, что при нормальных обстоятельствах никогда не посмел бы вести себя так, но в то же время был твёрдо убеждён, что впервые его поведение стало по – настоящему нормальным. Он ощущал блаженный жар уверенности, что любой его поступок окажется правильным, во всяком случае пока не истекут двенадцать часов действия матрицы.
Экран нерешительно замигал и погас.
– Зажгите свет! – приказал Мартин невидимому духу, скрытому за микрофоном.
Комнату внезапно залил мягкий свет, и по выражению на лицах Уотта и Сен – Сира Мартин понял, что оба они испытывают смутную и нарастающую тревогу.
Ведь он дал им немалую пищу для размышлений – и не только это. Он попробовал вообразить, какие мысли сейчас теснятся в их мозгу, пробираясь через лабиринт подозрений, которые он так искусно посеял.
Мысли Сен – Сира отгадывались без труда. Миксо – лидиец облизнул губы – что было нелёгкой задачей, – и его налитые кровью глаза обеспокоено впились в Мартина. С чего это сценарист заговорил так уверенно? Что это значит? Какой тайный грех Сен – Сира он узнал, какую обнаружил ошибку в контракте, что осмеливается вести себя так нагло?
Толливер Уотт представлял проблему иного рода. Тайных грехов за ним, по – видимому, не водилось, но и он как будто встревожился. Мартин сверлил взглядом гордое лошадиное лицо, выискивая скрытую слабость. Да, справиться с Уоттом будет потруднее, но он сумеет сделать и это.
– Последний подводный эпизод, – сказал он, возвращаясь к прежней теме, – это невообразимая чепуха. Его надо вырезать. Сцену будем снимать из – под воды.
– Молчать! – взревел Сен – Сир.
– Но это единственный выход, – настаивал Мартин. – Иначе она окажется не в тон тому, что я написал теперь. Собственно говоря, я считаю, что весь фильм надо снимать из – под воды. Мы могли бы использовать приёмы документального кино…
– Рауль, – внезапно сказал Уотт. – К чему он клонит?
– Он клонит, конечно, к тому, чтобы порвать свой контракт, – ответил Сен – Сир, наливаясь оливковым румянцем. – Это скверный период, через который проходят все мои сценаристы, прежде чем я приведу их в форму. В Миксо – Лидии…
– А вы уверены, что сумеете привести его в форму? – спросил Уотт.
– Это для меня теперь уже личный вопрос, – ответил Сен – Сир, сверля Мартина яростным взглядом. – Я потратил на этого человека почти три месяца и не намерен расходовать моё драгоценное время на другого. Просто он хочет, чтобы с ним расторгли контракт. Штучки, штучки, штучки.
– Это верно? – холодно спросил Уотт у Мартина.
– Уже нет, – ответил Мартин, – я передумал. Мой агент полагает, что мне нечего делать в «Вершине». Собственно говоря, она считает, что это плачевный мезальянс. Но мы впервые расходимся с ней в мнениях. Я начинаю видеть кое – какие возможности даже в той дряни, которой Сен – Сир уже столько лет кормит публику. Разумеется, я не могу творить чудес. Зрители привыкли ожидать от «Вершины» помоев, и их даже приучили любить эти помои. Но мы постепенно перевоспитаем их – и начнём с этой картины. Я полагаю, нам следует символизировать её экзистенциалистскую безнадёжность, завершив фильм четырьмястами метрами морского пейзажа – ничего, кроме огромных волнующихся протяжений океана, – докончил он со вкусом.
Огромное волнующееся протяжение Рауля Сен – Сира поднялось с кресла и надвинулось на Мартина.
– Вон! Вон! – закричал он. – Назад в свой кабинет, ничтожество! Это приказываю я, Рауль Сен – Сир. Вон – иначе я раздеру тебя на клочки!
Мартин быстро перебил режиссёра. Голос его был спокоен, но он знал, что времени терять нельзя.
– Видите, Уотт? – спросил драматург громко, перехватив недоумевающий взгляд Уотта. – Он не даёт мне сказать вам ни слова, наверно боится, как бы я не проговорился. Понятно, почему он гонит меня отсюда, – он чувствует, что пахнет жареным.
Сен – Сир вне себя наклонился и занёс кулак. Но тут вмешался Уотт. Возможно, сценарист и правда пытается избавиться от контракта. Но за этим явно кроется и что – то другое. Слишком уж Мартин небрежен, слишком уверен в себе. Уотт решил разобраться во всём до конца.
– Тише, тише, Рауль, – сказал он категорическим тоном. – Успокойтесь! Я говорю вам – успокойтесь. Вряд ли нас устроит, если Ник подаст на вас в суд за оскорбление действием. Ваш артистический темперамент иногда заставляет вас забываться. Успокойтесь и послушаем, что скажет Ник.
– Держите с ним ухо востро, Толливер! – предостерегающе воскликнул Сен – Сир. – Они хитры, эти твари, хитры, как крысы. От них всего можно…
Мартин величественным жестом поднёс микрофон ко рту. Не обращая ни малейшего внимания на разъярённого режиссёра, он сказал властно:
– Соедините меня с баром, пожалуйста. Да… Я хочу заказать коктейль. Совершенно особый. А… э… «Елену Глинскую».
– Здравствуйте, – раздался в дверях голос Эрики Эшби. – Ник, ты здесь? Можно мне войти?
При звуке её голоса по спине Мартина забегали блаженные мурашки. С микрофоном в руке он повернулся к ней, но, прежде чем он успел ответить, Сен – Сир взревел:
– Нет, нет, нет! Убирайтесь! Немедленно убирайтесь! Кто бы вы там ни были – вон!
Эрика – деловитая, хорошенькая, неукротимая – решительно вошла в зал и бросила на Мартина взгляд, выражавший долготерпеливую покорность судьбе. Она, несомненно, готовилась сражаться за двоих.
– Я здесь по делу, – холодно заявила она Сен – Сиру. – Вы не имеете права не допускать к автору его агента. Мы с Ником хотим поговорить с мистером Уоттом.
– А, моя прелесть, садитесь! – произнёс Мартин громким, чётким голосом и встал с кресла. – Добро пожаловать! Я заказываю себе коктейль. Не хотите ли чего – нибудь?
Эрика взглянула на него с внезапным подозрением.
– Я не буду пить, – сказала она. – И ты не будешь. Сколько коктейлей ты уже выпил? Ник, если ты напился в такую минуту…
– И, пожалуйста, поскорее, – холодно приказал Мартин в микрофон. – Он мне нужен немедленно, вы поняли? Да, коктейль «Елена Глинская». Может быть, он вам не известен? В таком случае слушайте внимательно: возьмите самый большой бокал, а впрочем, лучше даже пуншевую чашу… Наполните её до половины охлаждённым пивом. Поняли? Добавьте три мерки мятного ликёра…
– Ник, ты с ума сошёл! – с отвращением воскликнула Эрика.
– …и шесть мерок мёда, – безмятежно продолжал Мартин. – Размешайте, но не взбивайте. «Елену Глинскую» ни в коем случае взбивать нельзя. Хорошенько охладите…
– Мисс Эшби, мы очень заняты, – внушительно перебил его Сен – Сир, указывая на дверь. – Не сейчас. Извините. Вы мешаете. Немедленно уйдите.
– Впрочем, добавьте ещё шесть мерок меду, – задумчиво произнёс Мартин в микрофон. – И немедленно пришлите его сюда. Если он будет здесь через шестьдесят секунд, вы получите премию. Договорились? Прекрасно. Я жду.
Он небрежно бросил микрофон Сен – Сиру.
Тем временем Эрика подобралась к Толливеру Уотту.
– Я только что говорила с Глорией Иден – она готова заключить с «Вершиной» контракт на один фильм, если я дам согласие. Но я дам согласие, только если вы расторгнете контракт с Никласом Мартином. Это моё последнее слово.
На лице Уотта отразилось приятное удивление.
– Мы, пожалуй, могли бы поладить, – ответил он тотчас же (Уотт был большим поклонником мисс Иден и давно мечтал поставить с ней «Ярмарку тщеславия»). – Почему вы не привезли её с собой? Мы могли бы…
– Ерунда! – завопил Сен – Сир. – Не обсуждайте этого, Толливер!
– Она в «Лагуне», – объяснила Эрика. – Замолчите же, Сен – Сир. Я не намерена…
Но тут кто – то почтительно постучал в дверь. Мартин поспешил открыть её и, как и ожидал, увидел официанта с подносом.
– Быстрая работа, – сказал он снисходительно, принимая большую запотевшую чашу, окружённую кубиками льда. – Прелесть, не правда ли?
Раздавшиеся позади гулкие вопли Сен – Сира заглушили возможный ответ официанта, который получил от Мартина доллар и удалился, явно борясь с тошнотой.
– Нет, нет, нет, нет! – рычал Сен – Сир. – Толливер, мы можем получить Глорию и сохранить этого сценариста: хотя он никуда не годится, но я уже потратил три месяца, чтобы выдрессировать его в сен – сировском подходе. Предоставьте это мне. В Миксо – Лидии мы…
Хорошенький ротик Эрики открывался и закрывался, но рёв режиссёра заглушал её голос. А в Голливуде было всем известно, что Сен – Сир может реветь так часами без передышки. Мартин вздохнул, поднял полную до краёв чашу, изящно её понюхал и попятился к своему креслу. Когда его каблук коснулся полированной ножки, он грациозно споткнулся и с необыкновенной ловкостью опрокинул «Елену Глинскую» – пиво, мёд, мятный ликёр и лёд – на обширную грудь Сен – Сира.
Рык Сен – Сира сломал микрофон.
Мартин обдумал составные части новоявленного коктейля с большим тщанием. Тошнотворное пойло соединяло максимум элементов сырости, холода, липкости и вонючести.
Промокший Сен – Сир задрожал, как в ознобе, когда ледяной напиток обдал его ноги, и, выхватив платок, попробовал вытереться, но безуспешно. Носовой платок намертво прилип к брюкам, приклеенный к ним двенадцатью мерками мёда. От режиссёра разило мятой.
– Я предложил бы перейти в бар, – сказал Мартин, брезгливо сморщив нос. – Там, в отдельном кабинете, мы могли бы продолжить наш разговор вдали от этого… этого немножко слишком сильного благоухания мяты.
– В Миксо – Лидии, – задыхался Сен – Сир, надвигаясь на Мартина и хлюпая башмаками, – в Миксо – Лидии мы бросали собакам… мы варили в масле, мы…
– А в следующий раз, – сказал Мартин, – будьте так любезны не толкать меня под локоть, когда я держу в руках «Елену Глинскую». Право же, это весьма неприятно.
Сен – Сир набрал воздуха в грудь, Сен – Сир выпрямился во весь свой гигантский рост… и снова поник. Он выглядел, как полицейский эпохи немого кино после завершения очередной погони, – и знал это. Если бы он сейчас убил Мартина, даже в такой развязке всё равно отсутствовал бы элемент классической трагедии. Он оказался бы в невообразимом положении Гамлета, убивающего дядю кремовыми тортами.
– Ничего не делать, пока я не вернусь! – приказал он, бросил на Мартина последний свирепый взгляд и, оставляя за собой мокрые следы, захлюпал к двери. Она с треском закрылась за ним, и на миг наступила тишина, только с потолка лилась тихая музыка, так как Диди уже распорядилась продолжать показ и теперь любовалась собственной прелестной фигурой, которая нежилась в пастельных волнах, пока они с Дэном Дейли пели дуэт о матросах, русалках и Атлантиде – её далёкой родине.
– А теперь, – объявил Мартин, с величавым достоинством поворачиваясь к Уотту, который растерянно смотрел на него, – я хотел бы поговорить с вами.
– Я не могу обсуждать вопросов, связанных с вашим контрактом, до возвращения Рауля, – быстро сказал Уотт.
– Чепуха, – сказал Мартин твёрдо. – С какой стати Сен – Сир будет диктовать вам ваши решения? Без вас он не сумел бы снять ни одного кассового фильма, как бы ни старался. Нет, Эрика, не вмешивайся. Я сам этим займусь, прелесть моя.
Уотт встал.
– Извините, но я не могу этого обсуждать, – сказал он. – Фильмы Сен – Сира приносят большие деньги, а вы неопыт…
– Потому – то я и вижу положение так ясно, – возразил Мартин. – Ваша беда в том, что вы проводите границу между артистическим гением и финансовым гением. Вы даже не замечаете, насколько необыкновенно то, как вы претворяете пластический материал человеческого сознания, создавая Идеального Зрителя. Вы – экологический гений, Толливер Уотт. Истинный художник контролирует свою среду, а вы с неподражаемым искусством истинного мастера постепенно преображаете огромную массу живого, дышащего человечества в единого Идеального Зрителя…
– Извините, – повторил Уотт, но уже не так резко. – У меня, право, нет времени… Э – э…
– Ваш гений слишком долго оставался непризнанным, – поспешно сказал Мартин, подпуская восхищения в свой золотой голос. – Вы считаете, что Сен – Сир вам равен, и в титрах стоит только его имя, а не ваше, но в глубине души должны же вы сознавать, что честь создания его картин наполовину принадлежит вам! Разве Фидия не интересовал коммерческий успех? А Микеланджело? Коммерческий успех – это просто другое название функционализма, а все великие художники создают функциональное искусство. Второстепенные детали на гениальных полотнах Рубенса дописывали его ученики, не так ли? Однако хвалу за них получал Рубенс, а не его наёмники. Какой же из этого можно сделать вывод? Какой? – И тут Мартин, верно оценив психологию своего слушателя, умолк.
– Какой же? – спросил Уотт.
– Садитесь, – настойчиво сказал Мартин, – и я вам объясню. Фильмы Сен – Сира приносят доход, но именно вам они обязаны своей идеальной формой. Это вы, налагая матрицу своего характера на всё и вся в «Вершине»…
Уотт медленно опустился в кресло. В его ушах властно гремели завораживающие взрывы дизраэлевского красноречия. Мартину удалось подцепить его на крючок. С непогрешимой меткостью он с первого же раза разгадал слабость Уотта: киномагнат вынужден был жить в среде профессиональных художников, и его томило смутное ощущение, что способность преумножать капиталы чем – то постыдна. Дизраэли приходилось решать задачи потруднее. Он подчинял своей воле парламенты.
Уотт заколебался, пошатнулся – и пал. На это потребовалось всего десять минут. Через десять минут, опьянев от звонких похвал своим экономическим способностям, Уотт понял, что Сен – Сир – пусть и гений в своей области – не имеет права вмешиваться в планы экономического гения.
– С вашей широтой видения вы можете охватить все возможности и безошибочно выбрать правильный путь, – убедительно доказывал Мартин. – Прекрасно. Вам нужна Глория Иден. Вы чувствуете – не так ли? – что от меня толку не добиться. Лишь гении умеют мгновенно менять свои планы… Когда будет готов документ, аннулирующий мой контракт?
– Что? – спросил Уотт, плавая в блаженном головокружении. – А, да… Конечно. Аннулировать ваш контракт…
– Сен – Сир будет упорно цепляться за свои прошлые ошибки, пока «Вершина» не обанкротится, – указал Мартин. – Только гений, подобный Толливеру Уотту, куёт железо, пока оно горячо – когда ему представляется шанс обменять провал на успех, какого – то Мартина на единственную Иден.
– Гм – м, – сказал Уотт. – Да. Ну, хорошо. – На его длинном лице появилось деловитое выражение. – Хорошо. Ваш контракт будет аннулирован после того, как мисс Иден подпишет свой.
– И снова вы тонко проанализировали самую сущность дела, – рассуждал вслух Мартин. – Мисс Иден ещё ничего твёрдо не решила. Если вы предоставите убеждать её человеку вроде Сен – Сира, например, то всё будет испорчено. Эрика, твоя машина здесь? Как быстро сможешь ты отвезти Толливера Уотта в «Лагуну»? Он – единственный человек, который сумеет найти правильное решение для данной ситуации.
– Какой ситуа… Ах, да! Конечно, Ник. Мы отправляемся немедленно.
– Но… – начал Уотт.
Матрица Дизраэли разразилась риторическими периодами, от которых зазвенели стены. Златоуст играл на логике арпеджио и гаммы.
– Понимаю, – пробормотал оглушённый Уотт и покорно пошёл к двери. – Да, да, конечно. Зайдите вечером ко мне домой, Мартин. Как только я получу подпись Иден, я распоряжусь, чтобы подготовили документ об аннулировании вашего контракта. Гм – м… Функциональный гений… – И, что – то блаженно лепеча, он вышел из зала.
Когда Эрика хотела последовать за ним, Мартин тронул её за локоть.
– Одну минуту, – сказал он. – Не позволяй ему вернуться в студию, пока контракт не будет аннулирован. Ведь Сен – Сир легко перекричит меня. Но он попался на крючок. Мы…
– Ник, – сказала Эрика, внимательно вглядываясь в его лицо, – что произошло?
– Расскажу вечером, – поспешно сказал Мартин, так как до них донеслось отдалённое рыканье, которое, возможно, возвещало приближение Сен – Сира. – Когда у меня выберется свободная минута, я ошеломлю тебя. Знаешь ли ты, что я всю жизнь поклонялся тебе из почтительного далека? Но теперь увози Уотта от греха подальше. Быстрее!
Эрика успела только бросить на него изумлённый взгляд, и Мартин вытолкал её из зала. Ему показалось, что к этому изумлению примешивается некоторая радость.
– Где Толливер? – оглушительный рёв Сен – Сира заставил Мартина поморщиться. Режиссёр был недоволен, что брюки ему впору отыскались только в костюмерной. Он счёл это личным оскорблением. – Куда вы дели Толливера? – вопил он.
– Пожалуйста, говорите громче, – небрежно кинул Мартин. – Вас трудно расслышать.
– Диди! – загремел Сен – Сир, бешено поворачиваясь к прелестной звезде, которая по – прежнему восхищённо созерцала Диди на экране над своей головой. – Где Толливер?
Мартин вздрогнул. Он совсем забыл про Диди.
– Вы не знаете, верно, Диди? – быстро подсказал он.
– Заткнитесь! – распорядился Сен – Сир. – А ты отвечай мне, ах, ты… – И он прибавил выразительное многосложное слово на миксо – лидийском языке, которое возымело желанное действие.
Диди наморщила безупречный лобик.
– Толливер, кажется, ушёл. У меня всё это путается с фильмом. Он пошёл домой, чтобы встретиться с Ником Мартином, разве нет?
– Но Мартин здесь! – взревел Сен – Сир. – Думай же, думай.
– А в эпизоде был документ, аннулирующий контракт? – рассеянно спросила Диди.
– Документ, аннулирующий контракт? – прорычал Сен – Сир. – Это ещё что? Никогда я этого не допущу, никогда, никогда, никогда! Диди, отвечай мне: куда пошёл Уотт?
– Он куда – то поехал с этой агентшей, – ответила Диди. – Или это тоже было в эпизоде?
– Но куда, куда, куда?
– В Атлантиду, – с лёгким торжеством объявила Диди.
– Нет! – закричал Сен – Сир. – Это фильм! Из Атлантиды была родом русалка, а не Уотт.
– Толливер не говорил, что он родом из Атлантиды, – невозмутимо прожурчала Диди. – Он сказал, что он едет в Атлантиду. А потом он вечером встретится у себя дома с Ником Мартином и аннулирует его контракт.
– Когда? – в ярости крикнул Сен – Сир. – Подумай, Диди! В котором часу он…
– Диди, – сказал Мартин с вкрадчивой настойчивостью. – Вы ведь ничего не помните, верно?
Но Диди была настолько дефективна, что не поддалась воздействию даже матрицы Дизраэли. Она только безмятежно улыбнулась Мартину.
– Прочь с дороги, писака! – взревел Сер – Сир, надвигаясь на Мартина. – Твой контракт не будет аннулирован? Или ты думаешь, что можешь зря расходовать время Сен – Сира? Это тебе даром не пройдёт. Я разделаюсь с тобой, как разделался с Эдом Кассиди.