Текст книги "Срок авансом (антология)"

Автор книги: Гарри Гаррисон

Соавторы: Айзек Азимов,Роберт Шекли,Эрик Фрэнк Рассел,Генри Каттнер,Артур Чарльз Кларк,Фредерик Браун,Уильям Тенн,Томас Майкл Диш,Роберт Абернети,Томас Л. Шерред
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

Роберт Абернети. Отпрыск

– Сын! – взревел родитель.

– Сын!! – взвизгнула родительница, точно дрожащее эхо.

– Снова удрал куда – то, безмозглый молокосос! Если он вздумал играть на отмели во время отлива…

Родитель оборвал фразу на зловещей ноте. Он откинулся на склон, насколько хватило его длины, гневно вглядываясь в мутную воду отмели, где поверхность моря блестела, как осколки разбитого зеркала.

Сына нигде не было видно.

Родительница испуганно смотрела в противоположную сторону, туда, где склон прибрежного шельфа быстро уходил в зеленую тьму, сгущавшуюся по мере того, как солнце спускалось все ниже. Где – то там риф, который вздымался над ними, надежно их укрывая, круто обрывался прямо в бездну.

– О – о! – рыдала родительница. – Он погиб. Он уплыл в бездну, и его съело морское чудовище! – Ее стройный стебель колебался и подергивался у основания, а розовые щупальца изящного венчика спутанными прядями колыхались в воде, увлекаемые отливным течением.

– Вздор, дорогая, – сказал родитель. – Никаких морских чудовищ не существует. В худшем случае, – мужественно утешил он ее, – сын мог застрять в луже, оставленной отливом.

– О! – всхлипывала родительница. – Его съест земное чудовище!

– Земных чудовищ не существует, – презрительно отрезал родитель. Он выпрямил стебель настолько резко, что камень, к которому он и родительница были супружески прикреплены, прямо – таки заскрипел под ними. – Сколько раз я должен повторять тебе, дорогая, что мы – высшая форма жизни (и для его мира и его геологической эпохи это вполне соответствовало действительности).

– О – о! – стонала родительница.

Супруг перестал ее утешать и голосом, от которого затряслись кораллы по всему рифу, рявкнул:

– Сын!

К этому времени их несчастье начало привлекать всеобщее внимание. В сгущающихся сумерках щупальца переставали выжимать воду из ужина обладателей этих щупалец, и головы на стеблях повертывались в сторону расстроенных родителей. Троица девственных тетушек, прикрепившихся пучочком к одному внушительному валуну неподалеку, выражая сочувствие, принялась щебетать и жадно следить за родительницей.

– Ему пора понять, что такое дисциплина, – проворчал родитель. – Дай только мне…

– Но, милый, – в расстройстве начала родительница.

– Привет, предки, – пропищал сверху отпрыск.

Его родители разом повернулись, так что могло показаться, будто их головы сидят на одном стебельке. Их сын плавал в нескольких фатомах над ними, лениво гребя навстречу приливу. Было ясно, что он сию секунду выплыл из какой – нибудь трещины в рифе неподалеку. В одной паре болтающихся щупалец он небрежно держал круглый камень, отполированный прибоем.

– ГДЕ ТЫ БЫЛ?

– А нигде, – с невинным видом ответил отпрыск. – Просто играл в прятки – тонушки с головастиками.

– С другими личинками, – чопорно поправила родительница. Она терпеть не могла жаргонных выражений.

Родитель устремил на отпрыска зловеще спокойный взгляд.

– А где ты взял этот камень? – спросил он.

Отпрыск виновато съежился. Отполированный прибоем камень выскользнул из его щупалец и упал на морское дно, подняв облако мути. Отпрыск отплыл в сторону, бормоча:

– Ну, может быть, я… может быть, я нечаянно повернул к берегу…

– Может быть! Когда я был личинкой, – объявил родитель, мелюзга слушалась старших – и не было никаких «может быть»!

– Но, дорогой… – сказала родительница.

– И ни одна моя личинка… – родитель постепенно входил в раж, – ни одна моя личинка не посмеет меня ослушаться! СЫН… ПЛЫВИ СЮДА!

Отпрыск осторожно кружил около родного камня, оставаясь вне досягаемости щупалец. Он шепнул:

– Не поплыву.

– ТЫ СЛЫШАЛ, ЧТО Я СКАЗАЛ?

– Да, – признался отпрыск.

Соседи вытягивали стебли. Три девственные тетушки с тихим повизгиванием уцепились друг за друга, заранее смакуя выражения, к каким должен был теперь прибегнуть родитель.

Но родитель только булькнул и промолчал.

– Но, дорогой, – поспешно вмешалась родительница, – мы должны быть терпеливы. Ты знаешь, что все дети обязательно проходят стадию личинки…

– Когда я был личинкой, – хрипло начал родитель, закашлялся, выплюнул случайно заглоченного рачка и начал снова. Ни одна моя личинка… – Голос его замер, и он свирепо зашевелил щупальцами, а затем взревел: – Прилипни!

– Не хочу! – ответил отпрыск и поплыл основанием вперед в тень, отбрасываемую рифом.

– Этой таске, – бесился родитель, – надо задать хорошую личинку. То есть я хочу сказать… – он злобно оглянулся на родительницу и соседей.

– Дорогой, – ласково сказала родительница, – разве ты не заметил…

– КОНЕЧНО, Я… О чем ты говоришь?

– Ты видел, что делал сын? Он таскал камень. Я думаю, он пока еще не понимает, почему, но…

– Камень? Гм, да, камень… Дорогая моя, ты догадываешься, что это означает?

Родитель снова занялся умственным развитием родительницы. Это была долгая работа, которой не предвиделось конца – особенно потому, что он и подруга его жизни до конца своих дней должны были оставаться на одном и том же со вкусом убранном камне (родитель самолично украсил этот камень цветной галькой, ракушками, морскими ежами и обломками кораллов в стиле рококо, который был в моде в те дни, когда родитель – еще свободноплавающая личинка – ухаживал за своей невестой).

– Разум, дорогая, – объявил родитель, – совершенно несовместим с подвижностью. Вот подумай сама: как могли бы идеи почковаться в мозгу, который таскают туда и сюда, бомбардируя его постоянно сменяющимися впечатлениями? Взгляни на низших животных, которые всю жизнь плавают и не способны ни прикрепляться к корням, ни думать. Истинный разум, дорогая, в отличие от инстинкта подразумевает постоянную точку зрения.

Он сделал паузу, а родительница пробормотала: «Да, дорогой», как делала всегда, услышав эту фразу.

Мимо, колыхаясь, проплыл отпрыск по направлению к бездне Теперь он двигался неуклюже – ему становилось все труднее удерживать свое толстеющее тело в горизонтальном положении.

– Вот, посмотри на нашу собственную молодь, – продолжал родитель. – Пустоголовые личинки, которые шляются по отмели в поисках новых стимулов. Но, к счастью, в конце концов они достигают зрелости и становятся разумными сидячими взрослыми особями. И пока несложившийся интеллект восстает против неизбежного окончания беззаботной стадии личинки, инстинкт, эта природная мудрость, заставляет их готовиться к великой перемене.

Он самодовольно кивнул, когда из сумрака глубоководья появился отпрыск. Щупальца отпрыска сжимали осколок базальта, который он, вероятно, подобрал на усеянном камнями склоне. Отпрыск медленно плыл по краю рифа, а взрослые актинии под ним задирали головы и раздраженно шипели. Теперь отпрыск плыл не так неуклюже, и если бы родитель не столь свято веровал в инстинкт, он, возможно, вспомнил бы грубо материалистическую теорию, которую выдвинул некий ниспровергатель основ, утверждавший, что склонность хватать тяжелые предметы у личинок объясняется лишь потребностью уравновесить тяжелеющую заднюю часть тела.

– Взгляни, – с торжеством объявил родитель, – он вряд ли еще понимает, почему он это делает, но инстинкт толкает его собирать материал для своего будущего дома.

Отпрыск бросил осколок базальта и начал беспокойно хвататься за отростки кораллов.

– Дорогой, – сказала родительница, – не думаешь ли ты, что тебе следовало бы объяснить ему…

– Кха – кха! – сказал родитель. – Мудрость инстинкта…

– Как ты сам говоришь, личинка нуждается в родительском руководстве, – заметила родительница.

– Кха – кха, – повторил родитель, выпрямил свой стебель и властно приказал: – СЫН, плыви сюда!

Блудный отпрыск с опаской приблизился.

– Что, папа?

– Сын, – торжественно провозгласил его родитель, – теперь, когда ты становишься взрослым, тебе следует узнать некоторые факты.

Родительница залилась нежно – зеленым румянцем и отвернулась.

– Вскоре, – продолжал родитель, – ты почувствуешь непреодолимое стремление… опуститься на дно, прикрепиться в каком – нибудь уютном местечке, которое станет твоим домом до конца жизни. Может быть, ты уже нашел общий язык с какой – нибудь… э… очаровательной юной личинкой противоположного пола, которую пригласишь разделить с тобой твой дом. Если же нет, тебе следует сделать свое место прикрепления как можно более привлекательным, дабы такая личинка решила украсить его своим…

– Ага, – догадался отпрыск. – То – то ребята говорят, что их ничем так не прошибешь, как первоклассным камнем.

Родитель собрался с мыслями.

– Ну… оставляя в стороне такие чисто материальные соображения, как выбор подходящего камня, остаются… некоторые э… моменты, которые при обычных обстоятельствах не принято обсуждать вслух.

– Все это ерунда, – упрямо сказал отпрыск. – Я вовсе не хочу прикрепляться, я хочу и дальше двигаться свободно. И в океане есть еще столько всякой всячины, которую я пока не видел. Я не хочу врастать в камень!

Родительница побелела от ужаса. Родитель бросил па своего отпрыска уничтожающий, полный возмущения взгляд.

– Ты скоро узнаешь, что с биологией не спорят, – хрипло сказал он, с похвальной осторожностью понизив голос. – Сын, я тебя больше не задерживаю.

Отпрыск заколыхался прочь, а родитель внушительно предостерег родительницу: «Мы должны быть терпеливы, дорогая. Все дети проходят через личиночную стадию…»

– Да, милый, – вздохнула родительница.

В конце концов отпрыск, казалось, смирился с неизбежностью и начал готовиться к неумолимой перемене.

Как ни мешала ему тяжелеющая задняя часть тела, он, не жалея усилий, принялся таскать камни, водоросли и раковины к облюбованному месту на склоне, где, по – видимому, намеревался воздвигнуть внушительное жилище. По мнению родителей, обиталище их сына могло даже стать украшением всей колонии (так думала родительница) и соблазнить очаровательную подругу (к такому выводу пришел отец).

Отпрыск по временам все еще плавал возле рифа в обществе своих друзей, других личинок, хотя его родители никогда не одобряли подобной дружбы, опасаясь, что среди этих личинок попадаются особи сомнительного происхождения. Они даже подозревали, что некоторые из друзей их сына, занесенные на риф отливом с дальней отмели, пользовавшейся самой скверной репутацией, вообще появились на свет почкованием – способом, в порядочном обществе не принятым.

Однако внешность отпрыска и медлительность, с которой он теперь плавал, показывали, что с юношеским легкомыслием скоро будет покончено. Как указывал родитель, с биологией не поспоришь, и по мере того как нижняя часть твоего тела приобретает грушевидную форму, романтические иллюзии молодости рассеиваются без следа.

– Я всегда знал, что основа у малыша здоровая, – великодушно объявил родитель.

– Во всяком случае, он уже недолго будет плавать с этим отребьем, – радостно вздохнула родительница.

– Но с какой стати этот молокосос возится с мыльным камнем? – проворчал родитель, критически вглядываясь в зеленую мглу, где трудился отпрыск. – Неужели он не знает, что мыльный камень и двух лет на месте не продержится?

– Погляди, дорогой, – расстроенно прошипела родительница, – по – моему, это та самая личинка, которая однажды мне нагрубила… Мне не нравится, как она вертится вокруг сына. Наш северо – западный сосед совершенно точно знает, что она – отпочкованная!

– Пустяки, – поспешил успокоить супругу родитель. – Как только сын обоснуется по – настоящему, у него хватит достоинства не подпускать к себе всякую шваль. Это вопрос психологии, дорогая: вертикальная поза производит переворот в образе мыслей.

Великий день настал.

Отпрыск старательно завершил свое сооружение, которое, насколько можно было судить на расстоянии, имело достаточно приличный вид, хотя и казалось более низким и плоским, чем было принято, а такая оригинальность почти граничила с дурным тоном.

Последний раз оглядев сооружение, отпрыск поставил свое тело вертикально и устало опустился нижним концом на место, которое приготовил для прикрепления. Минуту спустя он попробовал грести щупальцами, но уже не смог подняться – он окончательно и бесповоротно прикрепился.

Личинки помоложе следили за ним из трещины в рифе с благоговейным ужасом.

– Поздравляем! – кричали соседи.

Родитель и родительница благодарно раскланялись, и родительница снисходительно помахала щупальцем трем девственным тетушкам.

– Ну, что я говорил! – торжествующе воскликнул родитель.

– Да, дорогой, – кротко согласилась родительница. Внезапно обитатели нижних уступов испустили тревожный вопль. Волна растерянности и недоумения прокатилась по всей колонии. Оглянувшись, родитель и родительница окаменели.

Отпрыск снова начал грести, но на этот раз совершенно непринятым способом – он закручивался и нагибался, что выглядело очень неуклюже. Однако, судя по уверенности его движений, он проделывал это не в первый раз. Поскольку он сохранял вертикальную позу, создавалось впечатление, будто он старается плыть вбок.

– Он помешался! – взвизгнула родительница, цепляясь за наиболее удобную соломинку.

– Боюсь, – буркнул отец, – боюсь, что нет.

Во всяком случае, они видели, что в действиях отпрыска была система. Он продолжал грести все тем же нелепым способом, причем и он, и построенная им платформа как будто отодвинулись и продолжали удаляться!

Отдельные части места прикрепления, которое не было настоящим местом прикрепления, вращались самым непонятным образом для тех, кто никогда ничего подобного не видел. И все сооружение ползло по дну, подскакивая на песчаных неровностях и оглушительно скрипя. Но тем не менее оно двигалось!

Личинки покинули трещины и теперь кружили около отпрыска, разглядывая его движущееся приспособление и засыпая его вопросами. А их родители возмущенно кричали, требуя, чтобы они не смели иметь с ним ничего общего.

Три девственные тетушки, тихо взвизгнув, попадали в обморок в щупальца друг к другу. Такого потрясения колония не помнила с последнего цунами.

– ВЕРНИСЬ! – гремел родитель. – Так не делают!

– Вернись! – визжала родительница. – Так не делают!

– Вернись! – верещали соседи. – Так не делают!

Но отпрыск был глух к доводам рассудка. Отпрыск обзавелся колесами.

Джек Водхемс. Не тот кролик

Париж.

Принимающая расслабилась в колыбели, отсоединив свое сознание от памяти и от посторонних мыслей. Она устремила пристальный взгляд в пустую приемную камеру, воспринимая ее во всех мельчайших подробностях, не допуская в свое сознание ничего, кроме непосредственных впечатлений. Она перестала думать и о прошлом, и о будущем – ощущала только настоящее, данную секунду, свое существование именно тут, в этом месте, именно сейчас, в этот миг.

И как раз вовремя. Отправляющая Внешней станции СВ БВИСИ была уже готова.

Принимающая плавно включила усилитель – слабая эмиссия ее мозга была уловлена, удвоена, усилена в десять… в сто… в тысячу раз.

Напряженные поиски вовне, соприкосновение, нащупывание и обретение два сознания соприкоснулись и слились, воспринимая одно и то же. Такие же стены, такая же температура воздуха, такая же колыбель и ярко горящая единица на фоне мрака. Только в камере отправляющей стоял молодой человек. Принимающая увидела его, перестала видеть, снова увидела, попыталась замкнуться на нем, воспринять мельчайшие подробности, удержать их, воссоздать его таким, какой он есть. И принимающая уже восприняла его, и отправляющая начала отключаться, как вдруг зеленая единица замерцала, обратилась в зеленую паутинку. Глаза принимающей расширились и на краткое мгновение увидели что – то странное. Она увидела…

Принимающая испустила душераздирающий вопль:

– А – а – а – а – а – а!

ТИГииИииг

Трансептор пораженно тырился в обменную камеру. Он всклочился в своей уютнице. То, что он увидел, просквозило его до самых скуджей. И к тому же это неведомое нечто испускало звуки! Невероятно, немыслимо!

Сначала едва заметно, затем с нарастающей энергией трансептор принялся дрожиться и скроклить, требуя извлечения.

Париж

В приемную камеру вбежали наиболее смелые из ассистентов, схватили полубесчувственную принимающую, вытащили ее из колыбели и, не разбирая дороги, так как почти все время испуганно оглядывались через плечо, вынесли ее наружу, после чего стремительно захлопнули и заперли дверь.

Эта спасательная операция потребовала поистине беззаветного мужества.

ТИГииИииг

Завороженные ужасом, они не могли оторваться от видеощели.

– Что это может быть такое? – с почтительным страхом спросил Ракт.

– Не знаю, – ошеломленно ответил Вок. – На моем веку мне довелось повидать немало жутких феноменов, но… это уж нечто совсем непостижимое! А ведь оно… оно… живое!

– Гу – аакх, гу – аакх! – еле слышно прошелестел Ракт. – Оно… оно настолько безобразно, что я испытываю дурноту.

Вока тоже подташнивало.

– А оно… оно не может выбраться наружу, не правда ли? Мы же задраили камеру. Если оно вдруг вырвется…

– Не надо! – взмолился Ракт. – О такой возможности даже подумать жутко!

Вок взвился в буквальном смысле слова:

– Только бы охранители поскорее прибыли. Что могло их так задержать? Когда они нужны, их вечно нет на месте!

Париж

На другом конце Галактики в Главном управлении европейского отделения Интерсола (Интерсол Пситор – «Безопасный, верный, сверхскоростной и единственный способ использования Пси») люди примерно так же реагировали на то, что находились в камере. И они тоже были более чем озабочены случившимся.

Лайонел Тэнвик, недавно назначенный директор отдела перебросок Интерсола (европейское отделение), с некоторым трепетом смотрел на солдат в стальных касках, которые против двери приемной камеры «Г» устанавливали полевой бластер. Чуть поодаль стояли вооруженные до зубов полицейские.

Бойлен Гульц, брезгливо сморщившись, отвернулся от смотровой щели.

– Б – р – р! – он вытер руки о плащ. – Какая гнусная тварь! Откуда она взялась, как по – вашему?

– Не имею ни малейшего представления! – раздраженно ответил Тэнвик. (Ну, как он мог это знать?!) – Просто появилась, и все тут.

– Ах, так! Но ведь вы ожидали обычного пассажира? Просто человека, ведь так?

– Да.

– И он не прибыл?

– Нет.

Какие бессмысленные вопросы задают эти сыщики!

– А пункт отправления этот пассажир покинул?

– По – видимому, там тоже произошли какие – то неполадки, – сказал Тэнвик. – Но по сведениям нашего центра связи этот пассажир отбыл из пункта отправления.

– А не мог ли он прибыть куда – нибудь еще? На какую – нибудь другую станцию?

– Мы учли такую возможность, но пока ни одна из наших станций ни о каком непредусмотренном прибытии еще не сообщала. – Тэнвик покачал головой. – Нет, он исчез.

– Гм – м, – протянул Бойлен и снова поглядел на тварь. – А как принимающая? Все еще бредит?

– Ей дали снотворное, – ответил Тэнвик. – Как вам известно, все они отличаются крайне высокой чувствительностью и восприимчивостью, и нервный шок, конечно, был очень силен. Я думаю, мадемуазель Буанетт еще не скоро придет в себя настолько, чтобы связно рассказать нам, что именно произошло…

ТИГииИииг

Вок Рукукукек был чрезвычайно взволнован.

– Он повторяет только одно слово: «Нет!» И его дергает! – Ууусликетский координатор Содружества Космоотправлений («СКО – служба пси – мгновенных путешествий») раздраженно защелкал. – Трансепторы ведь чувствительны до отвращения!

Ракт Кокикуткик, старший расследователь отклонений от законов и правил, спросил:

– И вы не можете добиться от него никакого вразумительного объяснения?

– Он увидел, не поверил, а оно стало реальным и прибыло. Это мы узнали из его фиксатора. Тот факт, что ему удалось материализовать свое жуткое бредовое видение, его потряс. Разумеется, это естественно, – проворчал Вок, который за истекшие несколько часов уже настолько пришел в себя, что был способен рассуждать здраво.

– Не может ли это… существо быть плодом воображения трансептора? Скажем, подсознание вдруг спроецировало вовне дьявольский образ, таившийся в каких – то темных его глубинах?

Вок слегка отодвинулся от ближайшего сопла нацеленного, но еще не активизированного кольца и поглядел в видеощель.

– Нет, – сказал он. – Что бы это ни было, оно живое. Из чего следует, что оно должно обладать обменом веществ и внутренними системами, обслуживающими различные части его организма. А столь сложный и притом действующий аппарат никто не способен вообразить!

– Но если это только кажущийся феномен, продукт воображения…

– Нет, это не привидение, – перебил Вок. – Оно не менее реально, чем вы или я. – Он немножко потрещал. – Нет, по – видимому, нам следует признать, что произошла замена. А это означает…

Париж

– Возможно, это лишь новорожденный детеныш, – воинственно заявил секретарь министра по коммуникациям. Возможно, оно с секунды на секунду начнет размножаться делением… или рассыплется на миллионы спор, заражая всю поверхность нашей родной Земли. Оно опасно. Его необходимо немедленно ликвидировать. Это следовало сделать сразу же, как только оно было обнаружено.

– Мы не знаем, что оно такое, – спокойно возразил Бойлен Гульц. – Пока оно не проявляло ни малейшей агрессивности. Наоборот, оно, по – видимому, в высшей степени боязливо и робко. Когда мы попробовали к нему приблизиться, оно отступало как могло. Судя по всему, оно не располагает никаким оружием, если не считать способности поднимать оглушительный шум.

– Притворство! Военная хитрость! – сердито фыркнул секретарь. – Оно гнусно до крайности. Какое – то противоестественное чудовище. Эта уродливая бесформенная тварь, наверное, обладает неведомыми нам способностями. Мы не имеем права рисковать. Была совершена ошибка, и ее необходимо немедленно исправить.

Бойлен твердо стоял на своем:

– Это существо, каково бы оно ни было, на мой взгляд, отнюдь не расположено завоевывать планеты.

– Ах, так вы за несколько часов успели стать специалистом по этому чудовищу, господин Гульц? – раздраженно осведомился секретарь. – Но будьте добры объяснить, на чем вы основываете свое заключение? – Он нахмурился. Для подобного промедления найти извинения нельзя. Вы обязаны были принять меры немедленно, едва оно появилось. Если вам необходимо исследовать эту тварь, то исследуйте ее дохлую, когда она никому не будет опасна.

– Подобная мера была бы опрометчивой и непростительной, – возразил Бойлен, на этот раз более резко. – Это существо боится нас гораздо больше, чем мы его.

– Неужели? А на основании чего вы делаете такой вывод? Вы, разумеется, с ним уже побеседовали? Или вы полагаетесь на свой обширный опыт во встречах такого рода?

Бойлен сдержался и ответил спокойно:

– Я умею различать проявления страха. Поведение этого существа вполне согласуется с предположением, что оно насмерть перепугано. Оно пятилось от нас, оно испускало звуки, в которых явно слышался ужас, оно не пыталось нападать, а я, догадываясь, какой паникой оно охвачено, не пытался приблизиться к нему, чтобы не спровоцировать его на активное сопротивление, после чего мы вынуждены были бы прибегнуть к силе, что было бы по меньшей мере неблагородно.

– Неблагородно? Вы так на это смотрите? Вы, господин Гульц, по – видимому, совершенно серьезно ждете, что мы будем руководствоваться капризами вашей интуиции, – секретарь все больше терял власть над собой. Если бы вы встретили эту тварь в темном переулке, вы убили бы ее на месте без малейших колебаний. Вы сразу же распознали бы в ней подлинное воплощение зла и коварства. Ведь так? Так почему же сейчас вы не хотите признать этого?

– Потому что наша встреча произошла при других обстоятельствах. Не в темном переулке, а на трансприемной станции Интерсола. Паническая поспешность с нашей стороны не нужна и непростительна.

Секретарь был оскорблен.

– Это не паника, а здравый смысл, – объявил он. – Вполне возможно, что ваша тварь воплощает самую страшную из опасностей, когда – либо угрожавших человечеству.

– Но вполне возможно и многое другое, – решительно ответил Бойлен. Территория станции вам не подчинена. Интерсол – международная организация, и я здесь его полномочный представитель. Ответственность лежит на мне, и если вы не согласны с моим решением, вам придется обжаловать его в Арбитражном совете. А существо пока находится в приемной камере, где оно еще никому не причинило зла, следовательно, не причинит и в дальнейшем…

ТИГииИииг

– Гнуснейшее уродство, – объявил Вок Рукукукек, глядя в видеощель, – и тем не менее в нем как будто есть свои принципы и закономерности, которые пробуждают своего рода болезненное любопытство.

– Не кажется ли вам, что именно в этом и заключается его сила? – с тревогой осведомился Ракт Кокикуткик. – Вдруг оно излучает энергию, которая подчиняет сознание и истощает его, принуждая искать четкое объяснение тому, что на самом деле лежит за гранью вероятного?

Вок скрежещуще зашелестел.

– Нет! Вы воскрешаете первобытные суеверия! – язвительно заметил он. Животное это фантастически безобразно, но чем больше я в него всматриваюсь, тем меньше отвращения испытываю. Мы можем предположить, что перед нами – какая – то форма разумной жизни, а в этом случае, Ракт, разве можно не испытывать сочувствия к существу, чье тело настолько неестественно?

– Мне оно не нравится, – уклончиво заявил Ракт. – И я считаю, что его следует уничтожить. В нем кроется зло. Подобное тело нельзя считать творением благого Фаблинга Даагира. И жалость, которую оно внушает, возможно, лишь ловушка.

– Нет, – ответил Вок, не отрываясь от щели. – Оно проделывало нелепейшие движения, стараясь избежать стражей, которые попытались вступить с ним в общение. Его вой производит жуткое впечатление, и все же я убежден, что оно не питает по отношению к нам никаких враждебных намерений.

– Это еще неизвестно! – предостерег его Ракт. – Его внезапное появление могло быть следствием множества зловещих планов, цель которых – нанести нам вред. И мы не имеем права ни на скидж ослаблять нашу бдительность, пока не узнаем, зачем оно явилось сюда.

– Разумеется, – ответил Вок. – Но что, если оно очутилось здесь не по доброй воле? Что, если это была случайность?

– Чах – чах! Боюсь, идея несчастного случая тут маловероятна. Не забывайте, что ваш пассажир исчез бесследно. Куда он делся? Ведь эта тварь его заменила! – тон Ракта стал зловещим. – Вашего пассажира могли захватить в плен, подвергнуть пыткам, даже вскрыть живьем! И эта тварь разведчик, открывающий путь другим, но вооруженным, воинственным, беспощадным!

К Воку поспешно приблизился посыльный и вручил ему скробограмму.

– Не думаю, – сказал Вок. – Такой способ инфильтрации весьма ненадежен. Нет, это чистая случайность. Недаром ни с чем подобным мы никогда прежде не сталкивались.

Посыльный воспользовался удобным случаем и с боязливым, но жгучим любопытством рассматривал жуткое существо в обменной камере.

Вок простучал скробограмму.

– Драг – драг, Куууууг. О – о! – в его ритме появилась растерянность. – Эта случайность становится закономерностью. В Иллиииииихет прибыло еще одно чудовище…

Париж

– Началось вторжение! – объявил секретарь. – Это должно быть ясно даже малому ребенку. Они прорвались в наши транзитные коридоры и подменяют наших пассажиров своими. А для чего? Без сомнения, для того, чтобы каким – то образом взять над нами верх.

Замученный Лайонел Тэнвик пробормотал:

– Ничего не понимаю. Никогда еще за все время существования нашей системы перевозок ничего подобного не случалось!

Бойлен задумался.

– А ванкуверское существо сходно с нашим? – спросил он затем.

– Да. Абсолютно, – ответил Тэнвик. – То есть некоторые отличия есть, но общее сходство бесспорно.

– Вот видите! – сказал секретарь назидательно. – И это еще только начало! Теперь они станут появляться всюду, помяните мое слово – и на Земле, и на внешних станциях.

– После стольких лет тщательнейших исследований, после томительных веков передвижения с помощью механических средств, после смелых экспериментов… – Тэнвик грустно покачал головой. – Нет, это немыслимо! и он с тоской подумал, что труд всей его жизни и еще многих людей разом превратился в ничто.

Словно подтверждая его неутешительный вывод, Бойлен сказал:

– Если система Интерсола перестанет действовать, они лишатся возможности производить подмен.

– Что?! – ошеломленно воскликнул секретарь. – Пойти на это мы не можем! Интерсоловская транспортная система… она… она жизненно необходима Земле. О том, чтобы лишиться связи с инопланетными поселениями, не может быть и речи.

– Только временно, – объяснил Бойлен. – На день – два. Чтобы спокойно разобраться в случившемся.

– Ни на единый час! – категорически сказал секретарь. – Приостановка передвижения пассажиров и грузов пагубно отразится на экономике наших миров, не говоря уж о престиже. Инопланетные поселения возникли в расчете на эту прямую связь с рынками сбыта, с родным домом, с медицинскими центрами. Как почувствуют себя их обитатели, если вдруг окажутся в полной изоляции? Нет – нет, служба связи должна действовать непрерывно.

– Ну, а если эти существа будут все прибывать и прибывать? раздраженно спросил Бойлен.

– Выполните мое первое указание! – властно сказал секретарь. Уничтожайте их по мере появления. Когда они убедятся, что из их плана ничего не вышло, они оставят нас в покое.

– О, разумеется! – саркастически согласился Бойлен. – Ну, а о тех людях, которых заменили эти чудища, можно просто забыть? И долго ли просуществует система пассажирских перевозок после того, как туристы и переселенцы узнают, что им угрожает мгновенное отбытие в… в страну чудищ? – он мотнул головой в сторону приемной камеры.

– Еще неизвестно, туда ли они попадают! – возразил секретарь.

– Да, но согласитесь, что вероятность этого довольно велика.

– Не обязательно, – секретарь сказал это без всякой убежденности в голосе.

– И еще одно, – продолжал Бойлен. – Ведь все это может объясняться несчастной случайностью. И если мы начнем убивать их здесь, они убьют людей, оказавшихся там.

– А может быть, уже убили! – вставил секретарь.

– Да, но если те еще живы, – раздельно произнес Бойлен, – не кажется ли вам, что пара заложников нам не помешает? Существо в этой камере не пытается сопротивляться, и, мне кажется, имело бы смысл попытаться установить…

ТИГииИииг

– Содружество, конечно, не согласно с моим заключением, – сказал Вок. Однако, по моему мнению, при подобных обстоятельствах благоразумие требует, чтобы мы временно прекратили деятельность службы пересылок. Нам необходимо собрать и проанализировать уже имеющиеся данные, оградив себя при этом от возможности появления новых, грррейк, нежелательных факторов.

Ракт испустил несколько тревожных пвирканий.

– Управление по делам иммигрантов – преобразователей и группа товарообмена этому не обрадуются.

– Ну и пусть! – резко ответил Вок. – Нам нужно время на размышления и выводы. Слишком многое поставлено под угрозу. Я предвижу нажим, но вначале он вряд ли будет сильным. Если это существо будет вести себя смирно и не предпримет внезапно каких – либо враждебных акций, специалисты, возможно, сумеют кое – что установить. Я пригласил сониколога и петенара. Насколько мне известно, оба они – фанатики в своей области и способны на эгоистическую объективность, не считающуюся с тонкостями, которые большинство из нас столь скрупулезно соблюдает. Я искренне надеюсь, что им удастся установить какой – нибудь контакт с этим… с этой…