Текст книги "БСФ. Том 25. Антология"

Автор книги: Гарри Гаррисон

Соавторы: Айзек Азимов,Иван Ефремов,Станислав Лем,Роберт Шекли,Альфред Бестер,Кобо Абэ,Пьер Буль,Владимир Савченко,Джон Уиндем,Рэй Брэдбери
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

5

То была Вторая Ипостась божья – Бог-Сын. До сих пор он стоял в стороне от споров, но теперь вмешался в разговор своим тихим голосом, в котором чувствовалась властность и даже проскальзывало некоторое нетерпение.

– Говори! – разрешил Господь. – В конце концов в подобной ситуации ты тоже имеешь право голоса.

– Отец мой, мне кажется, что я не только имею право голоса, но что именно меня этот вопрос касается самым непосредственным образом. Ведь, если на этой планете не свершится первородный грех, я окажусь в таком же критическом положении, как и ты.

– Он прав, – одобрил Ординатор. – Нет греха – нет и искупления, нет искупления – нет и искупителя…

– Для меня не окажется места на планете. Будет невозможно родиться, любить, страдать, терпеть муки, возвести на престол еще одного к тем трем миллиардам пап, которых я произвел в мире. В самом деле, Отец мой, эта непорочная планета не узнает даже всех тайн моей религии, а значит, люди там будут язычниками, которые, как предсказал Омега, когда-нибудь расселятся по вселенной и будут в ней владычествовать. Мы не просто допустим это, но даже вынуждены будем им помогать, то есть поощрять победу неверующих над христианами, их уничтожение и полное исчезновение в мире истинной веры. В отличие от вас я нахожу, что такие действия неприемлемы для божьего суда.

– Он безоговорочно прав, – промолвил Ординатор. – Эти данные ускользнули от моего внимания. Да, проблема невероятно сложна.

– И все из-за того, Отец мой, что эта женщина не желает надкусить запретный плод. Это недопустимо, я полностью присоединяюсь к мнению Омеги – нужно сделать так, чтобы она согрешила. Я готов, в свою очередь, попытаться искусить ее.

– Ты уверен, что достаточно к этому подготовлен? – спросил Отец, помолчав.

Сын улыбнулся и обратился к Ординатору:

– Не мне похваляться своими скромными заслугами; но объясни Отцу, почему ты вспомнил обо мне, почему ты считаешь, что у меня есть шансы добиться успеха там, где не удалось остальным?

– На это у меня много доводов, – ответил Омега. – Во-первых, его стихия – критические ситуации. Он доказал это почти в таких же безвыходных положениях, как наше. Проклятья сейчас нас больше не смущают. Благодаря ему стало привычным делом после всех многочисленных опытов предотвращать их ужасные последствия. Но вспомни, как мы растерялись в первый раз. Он спас положение и на земле, и на небе.

После минутной паузы Господь согласился с этим доводом. Омега продолжал:

– Во-вторых, он приобрел в общении с людьми такое знание человеческой натуры, которым не обладает ни один из нас. А сегодня это качество ему пригодится, несмотря на необычность создавшейся ситуации. Ничто человеческое ему не чуждо. Он знает…

– В-третьих, я добавлю, – вмешался Сын, – у меня не только глубокое знание людей, но и некоторый опыт. Ведь я искупал все человеческие грехи не менее трех миллиардов раз… Мы говорим о грехах, не правда ли?

– Это разные вещи, – буркнул Отец.

– Достаточно дать волю воображению, – ответил сын, улыбаясь. – Должен признаться, что и Дьявол, и ты, Омега, проявили редкую наивность в ваших неумелых перевоплощениях. Змей, домашняя птица, голубь, еще какие-то животные, более или менее привлекательные… Что за странные соблазнители! Ну а речи, которые вы вели! Да это был просто детский лепет.

– Я уверен, ты вполне можешь на него положиться, – изрек Ординатор.

– Видишь, у него уже выработан план.

Однако Господь все еще колебался: разум подсказывал ему разные возражения.

– А ты не подвергаешь себя опасности?

– Отец мой, – ответил Сын, – что может случиться со мной страшнее тех мук, которые я уже испытал три миллиарда раз на других планетах?

– Пусть будет по-твоему! – решил Господь. – Иди и спаси нас снова!

Однажды вечером, гуляя по фруктовому саду, женщина вдруг увидела юношу сверхъестественной красоты, который стоял под деревом познания добра и зла. Заметив его, она вздрогнула впервые в жизни. Женщина встречала много необычного в этом саду, но ничто не производило на нее столь ошеломляющего впечатления, как этот юноша. Она привыкла считать себя и своего спутника единственными людьми в раю, и внезапное появление третьего человеческого существа поразило ее, как чудо.

Юноша молча созерцал ее. Женщина тоже внимательно его оглядела. Он был божественно сложен, с глазами цвета фиалок, с белокурыми локонами, которые слегка шевелил ветер, создавая подобие ореола. Женщина почувствовала странное волнение, когда обнаружила, что мягкость его черт резко контрастирует с грубостью ее собственного лица и лица ее спутника.

Юноша улыбнулся ей. Она неловко попыталась ответить на эту улыбку. Он сделал ей знак приблизиться. Женщина почувствовала, как ее охватила дрожь, и ей показалось, что она не в состоянии сделать и шага, так ослабли ее колени. Но все же она смогла подойти и остановилась в двух шагах от него. Юноша медленно поднял руку, и женщина залюбовалась игрой мускулов, а он тем временем сорвал с дерева один из лучших плодов, разделил его пополам и, не переставая улыбаться, протянул ей половину.

– Ешь! – приказал он.

Он говорил мягко, но в его голосе чувствовалась скрытая сила. А сам голос звучал настолько мелодично, что даже райские птицы перестали петь, и все замерло в блаженном молчании. Женщина поняла, что не сможет долго противиться его чарам, но все же попыталась.

– Господь Бог сказал мне, что это грех, – пролепетала она.

– Пусть тот, кто сам без греха, первый бросит в тебя камень, – просто возразил он.

– Значит, я согрешу?

– Я тоже грешен.

И, не переставая с улыбкой глядеть на нее, он сразу же проглотил половинку плода. Женщина смотрела на него блестящими от любопытства глазами.

– Ты съел. Теперь ты умрешь?

– Умру, но воскресну.

– А я… я согрешу и умру?

– Ты умрешь, но благодаря мне тоже воскреснешь. Я искуплю твой грех позднее.

– В таком случае… – сказала женщина и проглотила другую половину плода, вытерла тыльной стороной ладони жирный сок с губ и улыбнулась.

– Ты был прав, – произнесла она.

Таким образом, на непокорной планете восстановился порядок, и все пошло точно по плану. Когда женщина вкусила запретного плода, мужчина тоже больше не сопротивлялся искушению. Оба познали, что есть добро и что зло, их глаза открылись, они увидели, что оба нагие, и прикрылись фиговыми листками. А потом, как положено, их изгнали из рая добывать хлеб насущный в поте лица своего. Затем они совершили примерно столько же безумств и преступлений, сколько произошло бы, будь они непорочными, как и предсказывал Ординатор. Но это уже не имело космических последствий, потому что они стали смертными и подвергались божьему суду. А Господь Бог всегда мог вмешаться, если разгул страстей грозил нарушить вселенскую гармонию.

Что же касается Сына, то после успешно выполненной миссии он вернулся на небеса занять место справа от Господа, чтобы легионы небожителей восславили его победу. Невиданные празднества ознаменовали торжество Бога-Сына. Серафимы и херувимы пели гимны, приветствуя грехопадение так же пылко, как прежде они превозносили добродетель. К этому примешивалось восхищение триумфом Сына и вечной мудростью Отца.

К концу празднеств, когда громогласные звуки труб и хора начали стихать, Ординатор заметил, что лицо Спасителя излучало необычное сияние. Он осведомился о причине.

– Я весьма удовлетворен счастливым разрешением столь деликатного вопроса. В то же время я испытываю глубокое возбуждение от резкой перемены в своих привычках. Но, признаюсь тебе, такая смена впечатлений была необходима мне после всех перенесенных невзгод.

– Это поручение было тебе в тягость? – спросил Ординатор.

– Никоим образом. Ты ведь предсказал: чтобы добиться успеха, нужно хорошо понимать эти создания и любить их. Чтобы их понимать, нужно стать им подобным, а это мне привычно. Что же касается любви к ним, то это же сущность моего Второго Лика. Никто на небесах не способен проявить ее лучше, чем я. По правде говоря, когда придет день искупления грехов, совершенных этими людьми, думаю, мне это будет даже приятно.

– Выходит, – заметил Ординатор, – любое из божественных творений может обернуться благом, даже аномалии, хотя на первый взгляд они показывают преимущества ада перед раем.

– Что верно, то верно, – согласился Сын. – Все деяния Господа обращаются благом, и правы те, кто превозносит славу и мудрость его!

Чело Сына затуманилось, когда он спросил Ординатора:

– Ты, умеющий вычислить вероятность любых событий, скажи, случай с этой планетой нужно рассматривать как исключение или же существует вероятность, что подобное может еще повториться?

Великий Ординатор Омега погрузился в сон, произвел подсознательные вычисления и сделал вывод в то время, как Сын в волнении смотрел на него.

– Такое происшествие – большая редкость, – сказал он, – это аномалия, вероятность которой среди нескольких миллиардов будущих опытов чрезвычайно мала. И все же теоретически существует возможность двух или трех повторений.

Чело Сына просветлело, и странная улыбка, последний отблеск его недавнего человеческого обличья, озарила его божественное око.

Роберт Шекли
ПЛАНЕТА ПО СМЕТЕ

– Стало быть, Орин, это она и есть, а? – спросил Модели.

– Да, сэр, это она, – гордо улыбаясь, ответил Орин, стоящий слева от Модели. – Как вы ее находите, сэр?

Модели медленно повернулся и окинул оценивающим взглядом луг, горы, солнце, реку и лес. По его лицу ничего нельзя было прочесть.

– А ты, Бруксайд, как ее находишь ты? – спросил он.

Бруксайд дрожащим голосом произнес:

– Мне кажется, сэр, что мы с Орлином очень неплохо справились с этой работой. Право же, очень неплохо, если учесть, что это наш первый самостоятельный проект.

– И ты того же мнения, Орин? – поинтересовался Модели.

– Конечно, сэр, – ответил Орин.

Модели нагнулся и выдернул травинку. Понюхал ее и отбросил прочь. Он поковырял носком ботинка землю под ногами и какое-то время пристально разглядывал пламенеющее солнце. Потом он заговорил, тщательно взвешивая каждое слово:

– Я поражен, поражен до глубины души. Но самым неприятным образом. Я поручаю вам построить планету для одного из моих клиентов, а вы преподносите мне вот это! Вы и вправду считаете себя инженерами?

Оба ассистента точно язык проглотили. Они замерли, как мальчишки в ожидании розог.

– Инженеры! – продолжал Модели, вложив в это слово чуть ли не пуд презрения. – «Творчески одаренные и рационально мыслящие ученые, которые способны выстроить планету в любое время в любом месте». Хоть одному из вас знакома эта фраза?

– Так написано в типовой брошюре, – сказал Орин.

– Правильно, – подтвердил Модели. – А теперь скажите, можно ли вот это назвать образцом творческого и рационального подхода к инженерному искусству?

Оба молчали как убитые. Наконец Бруксайд выпалил:

– О да, сэр, по-моему, можно, сэр! Мы во всех деталях изучили условия контракта. Заказ был на планету типа 34Вс4 с некоторыми поправками. Ее мы и выстроили. Перед нами, конечно, только небольшой ее уголок. Тем не менее…

– Тем не менее для меня этого достаточно, чтобы понять, что вы тут наворотили, и дать соответствующую оценку, заявил Модели. – Орин! Какой вы поставили отопительный прибор?

– Солнце типа 05, сэр, – ответил Орин. – Оно как нельзя лучше отвечало всем требованиям телосложения.

– Надо думать! Но вы были обязаны помнить, что эта планета строилась по заранее утвержденной смете. Если мы не будем сводить расходы до минимума, нам не видать прибыли как своих ушей. А самая значительная статья расхода – это отопительный прибор.

– Мы это знаем, сэр, – сказал Бруксайд. – И нам до смерти не хотелось ставить солнце типа 05 в однопланетную систему. Но обусловленная степень обогрева и радиации…

– Выходит, я так ничего и не вбил в ваши головы?! – взорвался Модели. – Этот тип звезды – чистое излишество. Эй, вы там… – он сделал знак рабочим. – Снимите ее.

Рабочие быстро притащили складную лестницу. Один из них укрепил ее вертикально, другой стал раскладывать; она удлинилась в десять раз, в сто раз, в миллион раз… Двое других рабочих помчались по лестнице вверх с той же скоростью, с какой она уходила в небо.

– Вы с ней поосторожнее! – крикнул им вслед Модели. – И не забудьте надеть перчатки! Об эту штуку можно обжечься!

Стоя на верхней перекладине лестницы, рабочие сняли с крючка звезду, свернули ее трубочкой и положили в обитую изнутри мягким коробку с надписью: «ЗВЕЗДА. ОБРАЩАТЬСЯ С ОСТОРОЖНОСТЬЮ».

Когда крышка коробки закрылась, воцарилась тьма.

– Вы все ополоумели, что ли?! – вскричал Модели. – Черт вас дери, да будет свет!

И сам собою стал свет.

– О’кэй, – сказал Модели. – Эту звезду типа 05 мы отправим обратно на склад. Для такой планеты сойдет звезда типа В13.

– Но, сэр, – взволнованно пролепетал Орин, – она ведь недостаточно горячая.

– Знаю, – сказал Модели. – Вот тут-то вы и должны проявить свои творческие способности. Если установить звезду поближе к планете, тепла будет хоть отбавляй.

– Разумеется, сэр, – согласился Бруксайд. – Но ведь из-за нехватки пространства ее жесткое излучение не успеет рассеяться и не будет обезврежено. А такая интенсивная радиация может убить все будущее население этой планеты.

Медленно, отчеканивая каждое слово. Модели произнес:

– Не хочешь ли ты сказать, что звезды типа В13 опасны?

– О нет, вы меня не так поняли, сэр, – возразил Бруксайд. – Я имел в виду, что они, как все во вселенной, могут стать опасными, если при обращении с ними не соблюдать необходимых мер предосторожности.

– Это уже ближе к истине, – проворчал Модели.

– А в данном случае, – продолжал Бруксайд, – необходимая мера предосторожности заключается в постоянном ношении защитных свинцовых скафандров, весом фунтов в пятьдесят каждый. Но это непрактично, если принять во внимание, что представители расы, которая заселит планету, весят в среднем восемь фунтов.

– Нас это не касается, – отмахнулся Модели. – Не наше дело учить их жить. Я что, должен нести ответственность за их ушибы всякий раз, когда им вздумается споткнуться о какой-нибудь камень на выстроенной мною планете? К тому же им вовсе не обязательно носить свинцовые скафандры. За отдельную плату они могут купить у меня не предусмотренный сметой специальный экран, который блокирует жесткое излучение солнца.

Оба ассистента натянуто улыбнулись. Однако Орин осмелился робко возразить:

– Насколько мне известно, возможности этого племени в какой-то степени ограничены. Думаю, что Солнечный Экран им не по карману.

– Ну, если они не в состоянии приобрести его сейчас, разживутся на него попозже, – заметил Модели. – И кстати сказать, жесткое излучение убивает не сразу. Даже при такой степени радиации продолжительность их жизни составит примерно 9,3 года, а разве это мало?

– Вы правы, сэр, – без особой радости согласились оба ассистента.

– Теперь дальше, – сказал Модели. – Какой высоты вон те горы?

– Их средняя высота – шесть тысяч футов над уровнем моря, – сообщил Бруксайд.

– Выше, чем нужно, по крайней мере, на три тысячи футов, – буркнул Модели. – Или вы думаете, что горы растут на деревьях? Лишнее срезать, а освободившиеся стройматериалы вернуть на склад.

Бруксайд достал блокнот и сделал пометку. А Модели все расхаживал взад-вперед, присматриваясь ко всему и хмуря брови.

– Каков по расчетам предполагаемый срок жизни этих деревьев?

– Восемьсот лет, сэр. Это новая усовершенствованная модель яблоневого дуба. Они дают плоды, орехи, тень, освежающие напитки, три вида готовых к употреблению тканей; они представляют собой отличный строительный материал, предупреждают оползни и…

– Вы решили довести меня до банкротства?! – взревел Модели. Да дереву с лихвой хватит и двухсот лет! Выкачайте из них большую часть стимуляторов роста и развития и сдайте в аккумулятор жизненных сил!

– Но ведь тогда они не смогут выполнять все запроектированные функции, возразил Орин.

– Так ограничте их функции! Достаточно одной тени и орехов – мы не обязаны превратить эти проклятые деревья в какую-то сокровищницу! Далее – кто выпустил сюда вон тех коров?

– Я, сэр, – сказал Орин. Мне пришло в голову, что они… ну вроде бы украсят это местечко.

– Болван, – сказал Модели. – Строение украшают до того, как оно продано, а не после! Эта планета была продана без обстановки. Заложите коров в чан с протоплазмой.

– Слушаюсь, сэр, – сказал Орин. – Виноваты, сэр. У вас есть еще какие-нибудь замечания?

– У меня их тысячи, – заявил Модели. – Но я надеюсь, что вы сами найдете и исправите свои ошибки. Вот, пожалуйста, это что такое? – Он указал на Кэрмоди. – Статуя или еще что? Быть может, по вашему замыслу, ему положено спеть песню или прочесть стишки в честь прибытия новой расы?

Кэрмоди заговорил:

– Сэр, я не имею к этому месту никакого отношения. Меня направил сюда ваш друг по имени Мэликрон, и я надеюсь попасть отсюда домой, на свою родную планету…

Как видно, Модели не расслышал слов Кэрмоди, потому что оба говорили одновременно – каждый свое.

– Кем бы ни был, условиями контракта он не предусмотрен. А раз так, опустите его обратно в чан с протоплазмой вместе с коровами, – распорядился Модели.

– Ой! – вскрикнул Кэрмоди, когда рабочие подняли его на руки. – Минуточку! – заверещал он. – Я не являюсь частью этой планеты! Меня прислал сюда Мэликрон! Да погодите же, выслушайте меня!

– На вашем месте я сгорел бы от стыда, – продолжал Модели, пропуская мимо ушей вопли Кэрмоди. – Что это все-таки было, хотел бы я знать? Еше одна из твоих декоративных деталей интерьера, Орин?

– О нет, – запротестовал Орин. – Он появился здесь без моего ведома.

– Значит, это твоя работа, Бруксайд.

– Я его вижу первый раз в жизни, шеф.

– Хм-м, – промычал Модели. – Оба вы недотепы, но лжи за вами не водилось. Эй! – крикнул он рабочим. Тащите его сюда!

– Ладно, ладно, успокойтесь, – обратился он к Кэрмоди, на которого напала неудержимая трясучка, – Возьмите себя в руки – пока вы тут бьетесь в истерике, я теряю драгоценное время! Вам уже лучше? Прекрасно. Теперь потрудитесь вразумительно объяснить, с какой целью вы вторглись в мои владения и почему мне нельзя обратить вас в протоплазму?

– Понятно, – проговорил Модели, когда Кэрмоди рассказал о своих приключениях. – Занятная история, хотя сдается мне, что вы ее слишком драматизировали. Однако сами вы непреложный факт, и вы ищете планету под названием… Земля, так?

– Совершенно точно, сэр, – сказал Кэрмоди.

– Земля, – задумчиво повторил Модели, почесав затылок. Вам удивительно повезло – кажется, я помню эту планету.

– Неужели, мистер Модели?

– Да, я убежден, что не ошибаюсь, – уверенно сказал Модели.

– Это маленькая зеленая планета, которая поддерживает существование расы подобных вам мономорфных гуманоидов. Прав я или нет?

– Правы на все сто! – воскликнул Кэрмоди.

– У меня хорошая память на такие вещи, – заметил Модели. – Что же касается этой Земли, то, между прочим, ее выстроил я.

– В самом деле, сэр? – спросил Кэрмоди.

– Да. Я отчетливо помню это, потому что, строя ее, я изобрел науку. Быть может, вас позабавит мои рассказ. – Он повернулся к своим ассистентам. А вас он должен кое-чему научить.

Никто не собирался посягать на его право рассказать эту историю. Поэтому Кэрмоди и младшие инженеры застыли в позах внимательных слушателей, и Модели начал.

РАССКАЗ О СОТВОРЕНИИ ЗЕМЛИ

– Тогда я еще был мелким подрядчиком. Строил планетки в разных концах вселенной, и редко когда подворачивался заказ на карликовую звезду. Получить работу было не так-то просто, да и заказчики всегда крутили носом, ко всему придирались и подолгу тянули с платежами. В те времена угодить заказчикам было ой как трудно: они цеплялись к каждой мелочи. Переделайте это, переделайте то; почему вода течет с холма вниз; слишком большая сила тяготения; нагретый воздух поднимается, когда он должен опускаться. И тому подобные бредни.

В тот период я был довольно наивен. В каждом случае я подробно объяснял, какими эстетическими и деловыми соображениями руководствовался. Вскоре на объяснения стало уходить больше времени, чем на саму работу. Эта болтовня меня буквально засосала. Я понимал, что необходимо как-то положить этому конец, но ничего не мог придумать.

Однако спустя какое-то время – непосредственно перед тем, как я приступил к строительству Земли – в моем сознании начала оформляться идея совершенно нового принципа взаимоотношений с заказчиками. Я вдруг поймал себя на том, что бормочу под нос такую фразу: «Форма вытекает из функции». Мне понравилось, как она звучит. Но потом я спросил себя: «А почему форма вытекает из функции?» И ответил на это так: «Форма вытекает из функции потому, что это непреложный закон природы и одна из основных аксиом прикладной науки». На слух мне это словосочетание тоже понравилось, хоть в нем и не было особого смысла.

Но смысл тут ровно ничего не значил. Важно было то, что я сделал открытие. Совершенно случайно я открыл основной принцип искусства рекламы и умения подать товар лицом. Я изобрел новую остроумную систему взаимоотношений с заказчиками, сулившую огромные возможности. А именно: доктрину научного детерминизма. Впервые я испытал эту систему, когда выстроил Землю, – вот почему эта планета навсегда врезалась мне в память.

Однажды ко мне явился высокий бородатый старик с пронизывающим взглядом и заказал планету. (Так началась история вашей планеты, Кэрмоди.) Ну, с работой я управился быстро – кажется, дней за шесть – и думал, что на этом все закончится. То была очередная ординарная планета, которая строилась по заранее утвержденной смете, и, признаюсь, кое в чем я подхалтурил. Но вы бы послушали, как разнылся новый владелец – можно было подумать, что я украл у него последнюю корку хлеба.

«Почему так много бурь и ураганов?» – допытывался он. «Это входит в систему циркуляции воздуха», – объяснил я ему.

На самом же деле я просто забыл поставить противоперегрузочный клапан.

«Три четверти поверхности планеты покрыты водой! – не унимался он. – А я ведь ясно указал, что соотношение суши и воды должно быть четыре к одному!» – «У нас не было возможности выполнить это условие!» – отрезал я.

Я потерял бумажку с его дурацкими указаниями – больше мне делать нечего, как вникать в детали этих нелепых проектов мелких планет!

«А те жалкие клочки суши, которые мне достались, вы почти сплошь покрыли пустынями, болотами, джунглями и горами». «Это живописно», – заметил я. «Плевать я хотел на живописность! – загремел тот тип. – О конечно, один океан, дюжина озер, две реки, один-два горных хребта – это прелестно. Украшает планету, благотворно действует на психику жителей. А вы мне что подсунули? Какие-то ошметки!» – «На то есть причина», – сказал я.

Между нами говоря, мы не получили бы с этой работы никакой прибыли, если б не поставили на планете реставрированные горы, не использовали две пустыни, которые я по дешевке приобрел на свалке у межпланетного старьевщика Урии, и не заполнили пустоты реками и океанами. Но ему я это объяснять не собирался.

«Причина! – взвизгнул он. – А что я скажу своему народу? Я ведь поселю на этой планете целую расу, а то даже две или три. И это будут люди, созданные по моему образу и подобию, а ни для кого не секрет, что люди привередливы точь-в-точь как я сам. Так, спрашивается, что я им скажу?»

Я-то знал, на что он мог бы сослаться, но мне не хотелось затевать с ним скандал, поэтому я сделал вид, будто размышляю над этой проблемой. И, представьте себе, я действительно призадумался. И меня осенила великолепная идея, перед которой померкли все остальные.

«Вам нужно внушить им одну простую истину, – произнес я. – Скажите им, что, с точки зрения науки, если что-то существует, значит оно должно существовать». – «Как, как?» – встрепенулся он. «Это детерминизм, – пояснил я, тут же с ходу придумав это название. – Суть его довольно проста, хотя некоторые нюансы доступны лишь избранным. Начнем с того, что форма вытекает из функции; отсюда один только факт существования вашей планеты говорит за то, что она не может быть иной, чем она есть. Далее – мы исходим из того что наука неизменна; следовательно, все, что подвержено изменениям, не есть наука. И наконец, последнее: все подчиняется определенным законам. В этих законах, правда, не всегда разберешься, но можете не сомневаться, что они существуют. Поэтому вместо того, чтобы спрашивать: „Почему вот это, а не то?“, – каждый должен интересоваться только тем, „как то или это функционирует“».

Ну и вопросы он мне потом задавал – только держись; старикан умел ворочать мозгами. Но ни черта не смыслил в технике – его специальностью были этика, мораль, религия и тому подобные нематериальные фигли-мигли. Естественно, что ему не удалось как следует обосновать свои возражения. А как большой любитель всяких абстракций, он то и дело возвращался к одному: «Существующее – это то, что должно существовать . Хм-м, очень занимательная формула и не без некоторого налета стоицизма. Я включу кое-какие из этих откровений в те уроки, которые собираюсь преподать своему народу… Но ответьте мне на такой вопрос: как согласовать этот фатализм науки со свободой воли, которой я хочу наделить людей?»

Вот тут старый хитрец чуть было не поймал меня. Я улыбнулся и кашлянул, чтобы выиграть время, после чего воскликнул: «Так ведь ответ совершенно ясен!»

Это всегда выручает, когда тебя припрут к стенке.

«Вполне возможно, – сказал он. – Но мне он неизвестен». – «Послушайте, – сказал я, – а разве эта самая свобода воли, которую вы намерены дать своему народу, не является разновидностью фатализма?» – «Пожалуй, ее можно было бы отнести к этой категории. Но различие…» – «И кроме того, поспешно перебил я его, с каких это пор свобода воли и фатализм несовместимы?» – «На мой взгляд, они, безусловно, несовместимы», – заявил он. «Только потому, что вы не понимаете сущности науки, – отрезал я, ловко проделав под самым его крючковатым носом старый фокус с переменой темы. – Видите ли, мой дорогой сэр, один из основных законов науки заключается в том, что всему сопутствует случайность. А случайность, как вы, несомненно, знаете, – это математический эквивалент свободы воли». – «Ваши идеи весьма противоречивы», – заметил он. «Так и должно быть, – сказал я. – Наличие противоречий – тоже один из основных законов вселенной. Противоречия порождают борьбу, отсутствие которой привело бы ко всеобщей энтропии. Поэтому не было бы ни одной планеты и ни одной вселенной, если бы в каждом предмете, в каждом явлении не крылись, казалось бы, непримиримые противоречия». – «Казалось бы?» – быстро переспросил он. «Вот именно, – ответил я. – Деле в том, что противоречиями, которые мы условно можем определить как присущую всем предметам совокупность парных противоположностей, вопрос далеко не исчерпывается. Например, возьмем какую-нибудь одну изолированную тенденцию. Что получится, если ее развить до конца?» – «Понятия не имею, – признался старик. – Недостаточная теоретическая подготовка к такого рода дискуссиям…» – «Получится то, – прервал я его, – что эта тенденция превратится в свою противоположность». – «В самом деле?» – изумился он.

Эти спецы по религии неподражаемы, когда пытаются разобраться в научных проблемах.

«Да, – сказал я. – У меня в лаборатории имеются доказательства. Впрочем, их демонстрация несколько утомительна…» – «Нет-нет, я верю вам на слово, – сказал старик. – К тому же мы ведь заключили с вами соглашение».

Он всегда вместо слова «контракт» употреблял слово «соглашение». Оно значило то же самое, но было благозвучнее.

«Парные противоположности, – задумчиво проговорил он. Детерминизм. Предметы, которые превращаются в свою противоположность. Боюсь, что все это довольно сложно». – «Но зато как эстетично, – заметил я. – Однако я не развил до конца тему о превращении крайностей в свою противоположность». – «Охотно выслушаю вас», – сказал он. «Благодарю. Итак, мы остановились на энтропии, суть которой в том, что все предметы постоянно пребывают в движении, если только этому не препятствует какое-нибудь воздействие извне. (А иногда, насколько я могу судить по собственному опыту, даже при наличии такого у внешнего воздействия.) Но это движение предмета направлено в сторону превращения его в его противоположность. А если подобное происходит с одним предметом, значит, то же самое происходит со всеми остальными, ибо наука последовательна. Теперь вам ясна картина? Все эти противоположности только и делают, что, словно взбесившись, превращаются в собственные противоположности. На более высоком уровне этим занимаются противоположности, уже объединенные в группы. Чем выше уровень, тем все сложнее. Пока понятно?» – «Вроде бы да», – ответил он.

«Чудненько. А теперь, разумеется, возникает вопрос, все ли на этом кончается? Я имею в виду вся ли программа исчерпывается этой эквилибристикой противоположностей, выворачивающихся наизнанку и с изнанки обратно на лицо? В том-то и изюминка, что нет! Нет, сэр, эти противоположности, которые кувыркаются, как дрессированные тюлени, – только внешнее проявление того, что происходит в действительности. Потому что… – Тут я сделал паузу и низким трубным голосом произнес: – Потому что за всеми столкновениями и неупорядоченностью мира, доступного чувственному восприятию, стоит высший разум. Этот разум, сэр, проникает сквозь иллюзорность реальных предметов в более глубокие процессы вселенной, которые пребывают в состоянии неописуемо прекрасной и величественной гармонии». – «Каким образом предмет может быть одновременно и реальным и иллюзорным?» – метнул он в меня вопрос. «Увы, не мне знать, как на это ответить, сказал я. – Я ведь всего-навсего скромный труженик науки, и мой удел – наблюдать и действовать в соответствии с тем, что вижу. Однако можно предположить, что это объясняется какой-нибудь причиной этического порядка».

Старик глубоко задумался, и, судя по его виду, он не на шутку сцепился с самим собой. Ясно, что ему, как любому другому на его месте, ничего не стоило усечь логические ошибки, из-за которых мои доводы сильно смахивали на решето. Но, поскольку он был большим интеллектуалом, его пленили эти противоречия, и он испытывал неодолимую потребность включить их в свою философскую систему. Что же касается моих теорий в целом, его здравый смысл восставал против подобных хитросплетений, а изощренный ум склонялся к тому, что хотя законы природы и впрямь могут казаться столь сложными, однако не исключено, что в основе этого лежит какой-нибудь простой, изящный и единый для всего сущего принцип. А если не единый принцип, то хотя бы солидная, внушительная мораль. И наконец, я поймал его на удочку словом «этика». Дело в том, что этот старый джентльмен дьявольски поднаторел в этике, был прямо-таки перенасыщен этикой; вы попали бы в точку, назвав его «Мистером Этика». А тут я невольно натолкнул его на мысль о том, что вся наша окаянная вселенная представляет собой бесконечные ряды проповедей и их опровержений, законов и беззакония, но это является лишь внешним проявлением самой изысканной и рафинированной этической гармонии.