Текст книги "Одинокая леди"
Автор книги: Гарольд Роббинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 5
– Ты здесь новенькая, не ошибаюсь? Джери-Ли лежала лицом вниз у самого края бассейна. Открыв глаза, она увидела первым делом белые городские ноги. Перекатилась на бок и, прикрыв глаза рукой, взглянула вверх.
Рядом с ней стоял высокий юноша, не такой широкий и мускулистый, как Берни, но жилистый и крепкий. Его черные волосы курчавились. Он улыбнулся.
– Можно угостить тебя кокой? Она села.
– Благодарю вас, – сказала она церемонно.
– Брось ты, – сказал он. – Мы все здесь друзья. Она покачала отрицательно головой.
– Я здесь работаю. Правилами мне запрещено...
– Идиотские правила! – он ухмыльнулся и протянул ей руку. – Меня зовут Уолт.
– Джери-Ли, – ответила она, взяла руку и почувствовала, что ее поднимают на ноги.
– Все равно я угощу тебя кокой, – сказал он. – Хотел бы я посмотреть, как мне запретят.
– Ради Бога, не надо. Прошу тебя. Мне вовсе не нужно, чтобы из-за меня гнали волну, – она подняла полотенце. – И кроме того, мне пора накрывать столы к обеду.
Она пошла прочь.
– Тогда можно мы встретимся ва танцах после обеда? – крикнул он ей вслед.
– Нам не разрешено танцевать.
– В таком случае мы можем поехать вместе в ресторанчик на перекрестке, там танцуют под радиолу.
– Будет очень поздно. Я должна быть дома.
– Сдается мне, что ты просто не хочешь пойти со мной.
Не отвечая, она поспешила отойти, прислушиваясь к возникшему вдруг странному ощущению: в ногах дрожь, а внизу живота словно образовался какой-то горячий узел.
Вечером она увидела его снова во время обеда. Он сидел в компании юношей и девушек рядом с Мэриэн Дейли и, как ей показалось, был поглощен разговором с ней. Он поднял голову, увидел ее – она как раз проходила мимо, – улыбнулся и кивнул. Она прошла в кухню и опять почувствовала то же необычное и необъяснимое ощущение слабости. Слава Богу, что он сидит не за ее столиком!
– Останешься посмотреть на танцы? – спросила ее Л Лайза, одна из официанток, составляя грязную посуду со столиков на тележки.
Джери-Ли не отвечала, пока не вытерла руки.
– Пожалуй, нет... Я думаю, лучше пойти домой.
– Говорят, что новый певец потрясающе поет, почти как Фрэнк Синатра.
– Я очень устала. Если увидишь Берни, скажи, что я поехала прямо домой. Хочу успеть на автобус одиннадцать тридцать.
– О'кей, увидимся завтра.
– Точно, – ответила Джери-Ли. – А ты развлекайся. Желаю хорошо повеселиться.
Когда она проходила мимо клубного здания, до нее донеслась приглушенная музыка, и ей отчетливо пред-. ставилась танцплощадка в баре... Он танцует с Мэриэн Дейли... Та нежно прижимается к нему, ее полные груди торчат над вырезом платья, и она улыбается мокрыми губами прямо ему в лицо. А он смотрит на нее и прижимает к себе все сильнее и сильнее, не переставая танцевать. Вот он что-то прошептал ей на ухо, она рассмеялась, кивнула, и они вместе уходят с площадки, бегут к его машине...
Все привидившееся казалось ей настолько реальным, что на мгновение она подумала: сейчас столкнется с ними на дорожке, ведущей к месту парковки машин! Она заспешила, чтобы избежать встречи, но тут вдруг сообразила, что все это виделось только в ее воображении, и тогда остановилась.
– Едешь автобусом, Джери-Ли? – услышала она позади себя голос.
Она обернулась. Ее догонял Мартин Финнеган, один из пляжных спасателей. Он тоже работал по воскресеньям, обслуживая столики с коктейлями у танцплощадки в баре. Все считали его несколько странным, потому что он большую часть времени оставался в одиночестве.
– Да, Мартин, – ответила она.
– Ты не против, если я пойду с тобой?
– О'кей.
Ни слова не говоря, он пошел рядом с ней, приноравливая свой шаг к ее шагам. Они прошли почти квартал, прежде чем он заговорил.
– Вы что поссорились с Берни?
– Нет. Почему ты так подумал?
– Раньше я никогда не видел, чтобы ты ездила автобусом.
– Просто сегодня я слишком устала, чтобы оставаться и смотреть на танцы. А ты никогда не остаешься на танцы, да?
– Да.
– Разве ты не любишь танцы?
– Конечно, люблю.
– Тогда почему уезжаешь?
– Мне нужно рано вставать, чтобы успеть на работу.
– Но обычно вы не появляетесь на пляже раньше, чем в десять тридцать.
– По воскресеньям я еще работаю у Ласски. К пяти утра я должен быть на железнодорожной станции, чтобы забрать нью-йоркские газеты, – он искоса взглянул на нее. – В будни вы, например, получаете «Геральд Трибь-юн», а по воскресеньям еще и «Тайме».
– Откуда ты знаешь?
– Я раскладываю газеты для разносчиков по домам. Я знаю совершенно точно, какую кто газету читает.
– Как интересно!
– Конечно. Удивительно просто и много можно узнать о людях только на основании того, какую кто из них получает газету. Вот, к примеру, босс твоего отца, мистер Карсон. Его любимая газета – «Дейли Миррор».
– "Дейли Миррор"? – удивилась Джер-Ли. – Хотела бы я знать, почему.
Юноша усмехнулся.
– А я знаю. Это единственная газета, в которой публикуются полные данные обо всех результатах скачек и бегов на всех ипподромах страны. Я частенько думаю, что бы сказали люди, если бы узнали, что президент единственного в городе банка играет на бегах?
– Ты точно знаешь, ты уверен, что он играет?
– Видишь ли, Ласски называет эту газету рулончиком для клозета для всех, играющих на скачках и бегах. А если серьезно, то эту газету выписывают только они. Вот и делай вывод.
Они подошли к остановке автобуса.
– Скажи, Джери-Ли, – нерешительно спросил Мартин, – Берни правда твой постоянный парень?
– Берни мой хороший друг.
– Он говорит, что ты его девушка.
– Мне он очень нравится, но у него нет никаких прав так говорить, – заявила Джери-Ли.
– А ты бы приняла приглашение другого парня, если бы тот осмелился?
– Возможно.
– Пойдем как-нибудь куда-нибудь? – выпалил он. Джери-Ли не ответила, – уж больно нелепо звучало приглашение.
– У меня, конечно, нет таких денег, как у Берни, и нет машины, – торопливо заговорил он, и в голосе его звучали и сомнение, и робость, – но я бы мог пригласить тебя в кино и угостить кокой, если бы ты согласилась...
– Может быть, как-нибудь сходим в кино, – сказала она мягко, чтобы не обидеть юношу, и быстро добавила:
– Но только если на немецкий счет.
– Ну уж этого не надо! Честное слов, я могу оплатить... я могу себе позволить, правда...
– Я знаю. Но именно так мы ходим с Берни.
– Точна?
– Точно.
– В таком случае пусть будет так, – сказал он и неожиданная улыбка осветила его лицо. – Так это совсем другое дело... Сколько раз я хотел тебя пригласить куда-нибудь, но всегда боялся, правда!
– И оказалось, что не так уж и трудно?
– Да... Слушай, а если на следающей неделе – идет?
– Идет.
Автобус со скрипом затормозил прямо перед ними, дверь открылась, они вошли. Он настоял, чтобы она разрешила заплатить за нее. Автобусный билет стоил всего десять центов, и она разрешила.
– Знаешь, Джери-Ли, ты классная девчонка!
– Ты тоже вполне ничего, мистер Финнеган, – только тут она обратила внимание, что в руках у него книга. – А что ты читаешь?
– Роман Джеймса Фаррела «Юные годы Стада Лонигана».
– Никогда не слышала. Интересно?
– На мой взгляд, да. В каком-то отношении, напоминает мне мою собственную семью. Понимаешь, это история одной ирландской семьи, поселившейся в Чикаго, на южной стороне.
– Ты мне дашь почитать, когда сам закончишь?
– Книжка библиотечная, но я продлю и дам тебе на следующей неделе.
Она выглянула в окно, – они подъезжали к остановке.
– Я выхожу здесь, – сказала она. Он пошел к выходу вместе с ней.
– Я провожу тебя до дому.
– Не надо, незачем. Со мной все будет в порядке.
– Но ведь уже почти полночь, – сказал он твердо. – Я провожу тебя до дому.
– Тогда тебе придется ждать слудующего автобуса.
– Ничего страшного, подожду. У дверей своего дома она сказала:
– Огромное тебе спасибо, Мартин. Он попрощался с нею за руку.
– Это тебе спасибо, Джери-Ли. Не забудь, ты обещала пойти со мной в кино.
– Не забуду.
– А я не забуду, что обещал дать тебе книгу, – сказал он. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Мартин! – она задумчиво смотрела, как он спускался со ступенек крыльца, потом повернулась и вошла в дом.
Родители сидели в гостиной и смотрели телевизор. Когда она вошла, оба обернулись к ней.
– Я не слышала, как подъехала машина Берни, – сказала Вероника.
– Я приехала автобусом. Мне не захотелось оставаться там до конца танцев.
– С тобой все в порядке, дорогая моя? – спросила Вероника.
– Все о'кей, ма. Просто немного устала, вот и все.
– Ты возвращалась одна? – спросил Джон. – Не могу сказать, что мне по душе такие поздние возвращения. Может быть, в следующий раз, если ты решишь уйти пораньше, ты позвонишь мне, и я приеду за тобой на машине?
– Я была не одна. Мартин Финнеган провожал меня до самых дверей, – сказала она и заметила, как что-то изменилось в выражении лица отчима. – Он был очень мил. И очень вежлив.
– Он – может быть, не стану ничего говорить. Но его семья пользуется плохой репутацией. Его отец годами не работает и тем не менее он и его жена проводят все время в барах. Не могу себе представить, на какие средства они существуют.
– Мартин совсем на такой. Знаешь, кроме того, что днем он работает в клубе, он еще у Ласски работает п0 утрам.
– Все это очень мило, но все же я бы рекомендовал тебе не проводить с ним слишком много времени. Я не хочу, чтобы люди считали, что я одобряю семьи, подобные его.
– Не понимаю, кому какое дело, с кем я встречаюсь или не встречаюсь.
– Если ты работаешь в банке, – все, что ты делаешь, касается твоих соседей и вкладчиков. Как иначе, по-твоему, можно заслужить их доверие?
Она подумала о мистере Карсоне, президенте банка, и о том, что рассказал ей Мартин. Ей захотелось рассказать об этом отцу и какой-то момент она испытывала сильное желание так и сделать, но промолчала.
– Я очень устала, – сказала она. – Приму горячую ванную и лягу спать.
Она поцеловала родителей, пожелала им спокойной ночи и поднялась по внутренней лестнице в свою комнату.
Пустив горячую воду в ванну, она начала раздеваться. Подумала о Мартине, потом ее мысли перескочили-на Уолта. И опять по всему телу прошла теплая волна, и она почувствовала, как ослабели ноги.
Она поглядела на свое обнаженное тело в зеркало.
Ослепительная белизна грудей и темное, загорелое тело. Соски набухшие, твердые, казалось вот-вот взорвутся. Они болели. Она потрогала их пальцами, и вдруг во всем теле возникло волнение, возбуждение. Горячая волна прокатилась по животу и сконцентрировалась там, внизу, между ног, да так сильно, что ей пришлось опереться на подзеркальник.
Она медленно опустилась в горячую воду и легла на спину. Внизу живота болело, ныло, тянуло, в сосках покалывало и тоже болело, но боль была приятной, такой, какую она никогда до этого не испытывала. Горячая вода обняла ее нежно. Она начала намыливаться. Рука двинулась вниз – возбуждение и удовольствие возросли. Почти в полусне она прикоснулась к волосам на лобке, стала намыливать их, двигая рукой вверх и вниз, потом, почти против ее воли, пальцы скользнули вниз, внутрь, она откинулась, закрыла глаза, прислушиваясь к тому, как в ней нарастает возбуждение – и тут движения пальцев стали ускоряться, независимо от нее...
Перед мысленным взором возникло лицо Уолта – и сразу все мышцы напряглись, что-то внутри ее взорвалось, ее пронзила вспышка болезненного белого огня, она едва не вскрикнула, изгибаясь в консульсиях от первого в ее жизни оргазма. Потом все прошло, и она осталась лежать в ванне, безжизненная, слабая, удовлетворенная и одновременно опустошенная.
«Это и есть в действительности любовь?» – подумала она лениво.
Она продолжала удивляться новому ощущению, далеко заполночь лежа без сна в своей удобной, теплой постели.
«Это и есть любовь?» – думала она.
Глава 6
Неожиданно оказалось, что этой новой «любовью» наполнено все, что окружало ее: и в журналах, и в газетах, и в книгах, которые она читала, в фильмах, на которые она ходила, в рекламе, и в коммерческих передачах по телевизору, в разговорах друзей и знакомых. И то, что она видела во всем, говорило ей о ее растущей сексуальности.
Произошло так, словно Уолт нажал на таинственный спусковой крючок, который вызвал в ней бурную реакцию, и теперь словно ее увлекают на дорогу, по которой ей вовсе не хочется двигаться. Во всяком случае, она еще не уверена, что ей хочется вступать на нее... У нее не было уверенности, что она хочет исследовать новый путь, и потому ей приходилось бороться со смутным желанием все же вступить на него. Видимо, из-за того, что она так и не могла понять, что же она хотела бы – или не хотела – открыть на нем.
А тем временем ее сны наполнялись фантастическими сексуальными картинами, в которых участвовали все, кого она знала, даже родители и младший брат. По утрам она теперь просыпалась измученной от бесплодного желания спокойно уснуть.
Теперь она занималась мастурбацией регулярно. Вначале только в своей ванне, затем и в кровати. Но вскоре и этого оказалось недостаточно. День между сном и бодрствованием стал казаться ей слишком долгим. Она научилась так манипулировать, что умудрялась избавиться от напряжения буквально за считанные минуты. Несколько раз в день во время работы в клубе она вдруг исчезала в дамском туалете. Тщательно запирала за собой дверь. Лихорадочно задирала платье. Спускала трусики. Откидывалась на сидении унитаза и отдавалась тому сладостному чувству, которое приносили ей ее собственные нежные пальцы. Через несколько минут она уже возвращалась на работу, словно ничего не произошло.
Но за все то время, пока в ней развивался этот бурный внутренний процесс, внешне она почти не менялась. Во всяком случае, на ее лице ничего не отражалось. Может быть, она стала вести себя с молодыми людьми чуть более напряженно, резко просто потому, что не доверяла себе. Она теперь избегала парней, старалась не прикасаться к ним и не позволять им прикасаться к ней. Даже Берни, если, конечно, ей удавалось. Теперь она не дожидалась, чтобы он подвез ее на машине, а уходила сразу же после окончания работы, стараясь как можно скорее укрыться в безопасности своей постели.
Однажды Берни остановил ее.
– В чем дело, Джери-Ли? – спросил он. – Я что-то не так сделал?
Она покраснела.
– Не понимаю, о чем ты говоришь. Ничего не произошло.
– Уже больше двух недель прошло с тех пор, как мы были вместе. И ты ни разу больше не просила подвезти тебя домой.
– Я последнее время слишком устаю, чтобы ждать, когда ты освободишься.
– Это правда? Ты уверена, что причина только в этом?
– Уверена.
– А сегодня подождешь меня?
Она поколебалась мгновение, затем кивнула: О'кеи!". В горле возник комок, и со странным ощущением, что она вот-вот расплачется, она поспешила в обеденный зал накрывать к обеду свои столы.
По дороге домой Берни свернул к площадке на мысе.
– Не останавливайся, Берни, – попросила Джери-Ли напряженным, чужим голосом. – Я действительно очень устала.
– Я хочу поговорить с тобой, вот и все, – сказал Берни, останавливаясь и выключая мотор.
В тишине стала слышной музыка, льющаяся из автомобильного радиоприемника. Звуки ее уплывали к морю, растворяясь в ночном воздухе...
Он достал сигареты.
– Ты все еще куришь?
– Угу... – он обернулся к ней и посмотрел на нее в профиль. Она сидела, прислонившись к дверце так, чтобы быть как можно дальше от него. – Я тебе больше не нравлюсь, Джери-Ли?
– Ты мне нравишься по-прежнему, так же, как и всегда.
– Появился кто-то еще другой? – спросил он. – Я знаю, ты ходила в кино с Мартином пару недель назад. Она медленно покачала головой.
– Тогда я ничего не понимаю, – сказал он растерянно и обиженно одновременно.
– Отвези меня домой, Берни.
– Джери-Ли, я люблю тебя!
Его слова будто прорвали незримую плотину – она почувствовала, что из глаз у нее потекли слезы, и, закрывая лицо руками, она сотрясалась от рыданий.
Он перегнулся к ней и привлек к себе.
– Джери-Ли, – прошептал он мягко. – Что с тобой? Что случилось? В чем дело, девочка?
– Не знаю... Ничего не знаю, – ответила она еле слышно, так как уткнулась ему в плечо. – Мне иногда кажется, что я схожу с ума... У меня появляются такие дикие мысли...
– Дикие мысли?
– Я просто не могу даже сказать вслух! Это слишком... это ужасно, – ей удалось взять себя в руки. – Прости, Берни.
– Господи, Джери-Ли, за что я должен тебя прощать? Я хотел бы помочь, если бы смог.
Он осторожно взял ее за подбородок и, повернув ее лицо к себе, нежно поцеловал.
В первый момент губы ее были мягкими, дрожащими. Но вдруг ее язык проник между его губ. Сначала он растерялся от изумления, затем ее возбуждение передалось ему. С силой, даже с откровенной грубостью он привлек ее к себе так, что ее упругие груди вдавились где-то около его сильно бьющегося сердца. Она замерла. Тогда он, словно пробуя, осторожно взял одну ее грудь в свою широкую ладонь и сразу же почувствовал, как участилось ее дыхание. Но она не оттолкнула его, как делала прежде.
Ее покорность придала ему смелости, – он просунул руку под платье, а затем и под бюстгалтер. Погладил теплую нежную кожу, начал ласкать, нащупал сосок, затвердевший под его пальцами. Она застонала, ее затрясло в его объятиях, и он почувствовал, как все его естество напряглось до предела. Он выдохнул, почти простонав:
«Джери-Ли!», – опрокинул ее на сиденье, накрыв своим тяжелым сильным телом, и стал судорожно возиться с ее платьем. Одна грудь Джери-Ли выскользнула, и он приник к ней ртом, целуя твердый, торчащий сосок. Она стала задыхаться и одновременно почувствовала, как что-то твердое и горячее уткнулось ей между ног, настолько горячее, что она ощутила это сквозь ткань его брюк и своего платья. Джери-Ли начала ритмично покачиваться...
Оргазм пришел к нему внезапно и был для него полной неожиданностью – все его большое тело вдруг дернулось, словно от судорог, его выгнуло, и сразу же в брюках стало мокро и горячо. Сперма, казалось извергалась бесконечно.
– О Боже! – вздохнул он наконец и затих.
Некоторое время и она продолжала изгибаться под ним, крепко зажмурившись, затем замерла и открыла глаза.
Он посмотрел в них.
Что-то новое появилось в их выражении, такое, что он раньше никогда не видел ни в ее глазах, ни тем более в глазах других девушек.
Если бы он осмелился спросить Джер-Ли, она бы могла сказать ему, что открыла в себе нечто такое, о чем давно догадывалась и чего боялась.
Но он ни о чем не стал спрашивать. Он сел, не спуская с нее глаз.
Брюки промокли так сильно, что промочили даже ее платье.
– Ради Бога, извини, – пробормотал он наконец.
– Ничего... – сказала она тихо.
– Я потерял голову. Запачкал тебе платье...
– Не беспокойся, – сказала она неожиданно для него совершенно спокойным голосом.
– Больше этого никогда не случится, я обещаю.
– Я знаю, – сказала она. – Теперь ты отвезешь. меня домой?
– Но ты не сердишься на меня? Скажи, правда не сердишься!
– Нет, Берни, не сержусь, – она вдруг улыбнулась и поцеловала его в щеку. – Спасибо, Берни!
– За что? – удивился он.
– За то, что ты помог мне понять... Он повез ее домой, ломая голову над тем, что она имела в виду, но так и не понял.
Как ни странно, после того вечера наступил перелом. Стало легче.
Наверное, потому, что она убедилась: ее подозрения относительно своих физических особенностей подтвердились. Она теперь воспринимала собственную сексуальность как данность.
К сожалению, ей не с кем было поговорить. Во всяком случае, не с матерью, которую Джери-Ли считала последним человеком на земле, с которым могла бы заговорить на эту тему.
Вероника принадлежала к тому довоенному поколению, для которого правила поведения в отношениях мужчины и женщины были простыми и строгими.
Хорошие девочки не позволяют себе ничего такого с мальчиками, а плохие девочки позволяют и поэтому подвергаются наказанию и даже беременеют. Сама она всегда была сдержанной в постели и вела себя пристойно. Даже с первым мужем, отцом Джери-Ли, который обладал способностью возбуждать ее до такого состояния, что она почти забывалась и теряла контроль над собой, она умудрялась в последний момент все же брать себя в руки и останавливалась за мгновение до того, как мог бы произойти оргазм. Но дело в том, что она никогда не испытывала потребности в этом. У добропорядочной женщины всегда есть о чем думать, чем занять свои мысли. Секс – дело необязательное, случайное. Главное – вести дом, воспитывать детей, создать хорошую семью.
К ее великому счастью, второй муж исповедовал столь же консервативные взгляды на секс и полностью ей соответствовал. Джон Рэндол не был на войне, к своему величайшему разочарованию. Он не раз записывался добровольцем, но его обычно не брали. Другие уезжали на войну, а он оставался на службе в банке и поскольку был одним из немногих молодых мужчин, остававшихся в банке, неуклонно продвигался вверх по служебной лестнице.
Именно во время войны Вероника Джеррарти впервые пришла работать в банк – ее муж служил в армии, и ей необходимо было зарабатывать на семью.
Несмотря на то, что она была замужем, она произвела на Джона сильное впечатление. Она не походила на большинство молодых замужних женщин, солдатских жен, вернее было бы назвать их девочками. Они постоянно твердили, как им не хватает мужей, и откровенно намекали, что не отказались бы от свидания, многообещающе улыбаясь.
Вероника была тихой, спокойной, приятной, часто улыбалась. Правда, улыбалась по-дружески, без игривости или обещаний. Потом ее муж вернулся с войны, и Джон уже не видел ее так часто, за исключением тех случаев, когда она приходила в банк снять деньги или положить их на счет. В этих случаях она всегда останавливалась у его конторки и спрашивала, как он поживает. И всегда была мила и внимательна.
Потом случилась эта трагедия – ее муж погиб в автомобильной катастрофе на шоссе поздно ночью. Ходили слухи, говорили разное. Боб всегда отличался вспыльчивым, неуправляемым характером. В тот
вечер он сильно выпил, и его видели с женщиной, у которой была дурная репутация. Но в газетах, широко писавших о гибели первого героя войны, жителе города, эти слухи не появились.
Джон Рэндол отлично помнил, как после смерти Боба он проверял его банковское дело. Для такого неуправляемого и необузданного человека его финансовые дела были в удивительном порядке. Тогда он полагал, что заслуга принадлежит миссис Джеррарти. На совместном счету лежало около одиннадцати тысяч долларов и еще семь сотен на текущем. Из дела явствовало, что она владела более чем двумя тысячами долларов, полученных от военных займов по их полной цене. Закладная, которую банк выдал на их дом, – на двадцать пять тысяч долларов – была практически полностью выплачена за счет сбережений по страхованию жизни, так же, как выплачен и небольшой заем, выданный ей лично в размере одной тысячи долларов. Этот заем Боб сделал за месяц до гибели. Кроме того, имелась страховка компании «Джи Ай» на десять тысяч долларов, превращенная в страховой полис. В банке считали, что есть и еще несколько более мелких полисов, общая сумма которых оставалась неизвестной. И наконец, в добавление ко всему, вдова имела право на различные воспомоществования и пенсии на себя и на детей. Все вместе говорило о том, что она обеспечена гораздо лучше, чем большинство людей в их местах.
Джон Рэндол послал Веронике записку с выражением соболезнования и сочувствия и получил вежливый ответ с искренней благодарностью.
Через несколько недель после похорон она пришла в банк, и он помог ей переоформить счета на ее имя. После этого он не видел ее почти два месяца, до того дня, когда она снова пришла в банк и спросила, не найдется ли работы для нее. Как сказала Вероника, ей хочется работать не потому, что есть финансовая необходимость, а просто потому, что она будет чувствовать себя лучше, зная, что полностью обеспечивает текущие расходы из заработной платы. Он подумал, что она проявляет удивительное благоразумие. Если бы существовало больше женщин, подобных ей, в мире было бы гораздо меньше различных проблем. К счастью, как раз в это время в банке открылась вакансия, и она начала работать со следующей недели в качестве младшего клерка в окошке личных сбережений.
Она проработала около трех месяцев, когда он решился и пригласил ее в ресторан.
Она засомневалась.
– Не знаю, – сказала она. – Мне кажется, что это слишком рано...
Люди могут плохо подумать.
Он согласился и сказал, что понимает ее и разделяет ее взгляды. Он знал, о чем она думала, – мистер Кар-сон, президент банка, был ревностным пресвитерианцем, и у него были четкие представления о том, как должны себя его служащие в тех или иных случаях. Он регулярно высказывался самым критическим образом о разлагающем воздействии современного мышления на мораль страны.
– Я буду ждать, – сказал Рэндол.
– Благодарю вас, – ответила Вероника.
Прошло еще три месяца, и, наконец, состоялся первый их совместный вечерний выход – вначале в кино, а затем в ресторан, поужинать.
Она вернулась домой к одиннадцати. У порога ее дома он пожелал ей спокойной ночи.
Возвращаясь к своей машине, он кивнул сам себе – да, дом чудесный, уютный, комфортабельный, хотя и небольшой, в образцовом порядке и в замечательном месте. Она станет очень хорошей женой для серьезного человека, даже если он собирается быть президентом банка.
Медовый месяц они провели на Ниагарском водопаде.
В первую брачную ночь Джон стоял у окна в новой пижаме и шелковом халате. Рядом с ним на столике в ведерке со льдом мерзла бутылка шампанского, которую отель обычно презентовал всем новобрачным. Проспект обещал прекрасный вид на водопад из окна каждого номера, но забыл, правда, упомянуть, что этот вид ограничивают два других отеля так, что видно только узенькая полосочка воды. Зато можно было невозбранно любоваться облаками над водопадом, что он и делал, когда в комнату вошла Вероника.
На ней была ночная рубашка из тончайшего шелкового шифона с шелковой же отделкой на груди, а сверху наброшен прозрачный пеньюар. На лице застыло почти испуганное выражение.
– Ты не возражаешь против бокала шампанского? – спросил он.
Она кивнула.
Неумело он откупорил бутылку. Пробка хлопнула, вылетела и отскочила от потолка. Он засмеялся.
– Именно этим и отличается хорошее шампанское от плохого, – сказал он с видом знатока. – Пробка должна лететь в потолок.
Засмеялась и она.
Он наполнил два бокала и один подал ей.
– У меня тост. За нас! – сказал он при этом. Они пригубили искристый напиток.
– Неплохое шампанское, – сказала она.
– Иди сюда, посмотри в окно, – позвал он. Она взглянула ему в глаза и покачала головой.
– Пожалуй, я лягу в постель. Я немного устала после такой долгой поездки.
Он наблюдал, как она укладывает пеньюар на стул, ложится в кровать, закрывает глаза.
– Тебе не слишком режет глаза свет, дорогая? – спросил он.
Она кивнула, не открывая глаз.
Он выключил верхний свет и подошел к кровати с другой стороны.
Укладываясь, он услышал ее легкое дыхание. Осторожно прикоснулся к ее плечу.
Она не пошевелилась.
Тогда он повернул ее лицо к себе. В слабом свете ночника он увидел, что глаза ее открыты.
– Пожалуйста, помоги мне, – прошептал он смущенно. – Я никогда... видишь ли... еще ни разу... – он совсем смутился и умолк.
– Ты хочешь сказать... – спросила она и умолкла.
– Да! – вздохнул он. – Конечно, я бы мог... Но я знал, что не смогу себя заставить лечь ни с кем, кроме как со своей женой.
– Господи, как это прекрасно! – воскликнула она. Все ее страхи мгновенно рассеялись. Наконец-то по крайней мере никто не будет сравнивать ее с другими бабами, как, несомненно, сравнивал вечно Боб. И требовать, чтобы она кончала, и говорить, что ей никогда не будет хорошо, если она не научится кончать. Нет, она сделала правильный выбор!
– Джон... – прошептала она.
– Да?
Она протянула к нему руки.
– Первое, что ты должен сделать, – прижаться ко мне и поцеловать меня.
Медленно, нежно она провела его через все таинства своего тела до того момента, пока вздрагивающий от желания его член не стал таким твердым, что он уже больше не мог терпеть. Тогда она взяла его в руки и впустила в себя.
С непроизвольным стоном он тут же мгновенно излился в долгом болезненном, сотрясающем все тело оргазме. Когда он затих, она взяла в руки его взбухшие яички и, нежно массируя, выдавила остатки спермы из них, как учил ее Боб. От ее прикосновения он застонал опять, потом умолк, тяжело дыша. Тогда она выскользнула из-под него.
Он погладил ее лицо с удивлением и благодарностью.
– Я никогда ничего подобного не испытывал, – сказал он.
Она не ответила.
– А тебе было хорошо?
– Очень хорошо, – ответила она сонным голосом.
– Я слышал, если мужчина кончает слишком быстро, женщина не получает никакого удовлетворения. Она улыбнулась снисходительно:
– Не правда. Может быть, женщины определенного сорта... Ты мне дал все, чего я желала.
– Ты не просто так говоришь, чтобы успокоить меня? – спросил он озабоченно.
– Конечно, нет. Я говорю тебе истинную правду. Мне никогда не было так хорошо, даже с Бобом. Я вполне удовлетворена.
– Я страшно рад, – прошептал он.
Она подвинулась к нему и поцеловала нежно.
– Я люблю тебя, – сказала она тихо.
– И я люблю тебя, – ответил он и вдруг добавил с ноткой удивления в голосе. – Знаешь, я думаю... я опять хочу...
– Постарайся не думать об этом. Больше одного раза за ночь вредно, это может вызвать серьезные нарушения, и ты навредишь своему здоровью.
– Потрогай меня еще, – попросил он. – Он опять твердый...
Она разрешила ему взять свою руку и положить туда. Ей показалось, что он высечен из камня. Она удивилась: даже Боб никогда не возбуждался вторично так быстро.
– Мне кажется... если только сегодня... второй раз, то ничего страшного не будет, а? – сказал он умоляюще. – Возьми меня... пусти к себе...
Она со вздохом покорилась, взяла его и помогла войти в себя. На этот раз он продержался дольше, но все равно взорвался в ней буквально через несколько минут. Он застонал от странной комбинации боли и наслаждения, когда его почти пустые железы напряглись, чтобы вытолкнуть из себя то, что в них еще оставалось.
Наконец, он буквально скатился с нее и лег рядом, тяжело дыша.
– Ты знаешь, – сказал он немного погодя, глядя на нее, – пожалуй, ты была права.
– Конечно же, я была права, – согласилась она и поцеловала его в щеку. – Теперь постарайся заснуть, – добавила она ласково. – Выспишься, отдохнешь и завтра все будет в порядке. Одного раза достаточно...
С этой ночи у них все так и происходило...
