Текст книги "Одинокая леди"
Автор книги: Гарольд Роббинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 21
Все это происходило так давно – семнадцать лет тому назад – и в то же самое время, словно только вчера... Семнадцать лет – это что? Половина жизни? Да, половина...
Но сколько бы событий ни произошло с тех далеких осенних дней, стоило ей нажать нужную кнопку в сознании, как немедленно все возвращалось к ней, словно из таинственной бесконечной кладовой памяти. Все возвращалось...
Она отогнала воспоминания волевым усилием и посмотрела на часы, висящие на стене напротив ее больничной кровати. Было уже четыре часа дня.
Ее соседка давно покинула больничные стены, и из всех сегодняшних пациентов осталась лишь она одна.
Вошел врач и сел рядом с кроватью на ослепительно белый треногий табурет. Посмотрел внимательно сквозь сильные линзы очков на Джери-Ли, улыбнулся. Из-за этих линз глаза его казались огромными.
– Ну-с, как мы себя чувствуем?
– Подыхаю от скуки, – сказала она. – Когда мне можно убираться отсюда?
– Прямо сейчас. Я только подпишу историю болезни и заполню документы на выписку...
Он взял температурную карточку, закрепленную в ногах кровати, сделал какую-то отметку и нажал кнопку вызова сестры.
Сразу в дверях возникла крупная чернокожая добродушная сестра.
– Да, доктор? – сказала она.
– Мисс Рэндол может идти домой, – сообщил он ей. – Помогите ей, пожалуйста, собраться.
– Да, доктор, – сказала она и обратилась к Джери-Ли:
– Там, внизу, мэм, джентельмен в комнате ожидания сидит с двенадцати, ждет вас.
– Что же вы мне не сказали?
– Он сказал, что не торопится, может подождать, не хочет вас тревожить, – сестра прошла в крохотную комнатку для одежды, достала вещи Джери-Ли и принялась раскладывать их на постели. – А теперь, дорогая, разрешите, я помогу вам встать с постели.
– Я вполне оправилась, – ответила Джери-Ли, во когда встала на ноги, то внезапно почувствовала слабость и ухватилась за протянутую черную руку сестры. – Спасибо, сестра.
Та широко улыбнулась.
– Через минутку все будет в порядке, дорогая. Обычно хватает минуты, чтобы мы, женщины, смогли оклематься и утвердиться на своих на двоих.
Джери-Ли пошла в ванную комнату. Когда она вышла, доктор все еще был в палате, ждал ее.
– Я бы хотел осмотреть вас через неделю. Она молча кивнула.
– И никакого секса, пока я не разрешу, – добавил он строго и потом хмыкнул:
– Дайте отдохнуть этому местечку.
Она подняла глаза на него и улыбнулась своим мыслям: секс – самое последнее, о чем она сейчас думает. Но все же ответила в тон его неуклюжей шутке:
– А другим местом я тоже не могу работать? Теперь он засмеялся откровенно и позволил себе поерничать:
– Это уж не моя область, и вам придется проконсультироваться с дантистом!
– Заметано, док!
– Серьезно, отдохните несколько дней, не спешите окунаться с головой в работу.
– Обязательно, док. Спасибо!
Он вышел из палаты, и она начала одеваться. Когда она закончила, появилась сестра с креслом-каталкой. Джери-Ли скептически посмотрела на нее.
– Неужели мне выезжать на люди в сей карете? – издевательски спросила она сестру.
– Таковы наши правила, – совершенно серьезно ответила та. – До самой двери.
– В таком случае необходимо подкрасить губы, – заявила Джери-Ли с чисто женской логикой и внимательно оглядела себя в зеркале. Немного тона на щеки тоже не помешает, подумала она, доставая косметичку. Удивительно, как быстро появляется специфическая больничная нездоровая бледность.
В первый момент она его не узнала. Темные зеркальные очки, шатенистые накладные фальшивые усики, хотя, как правило, он не признавал никакой растительности на лице и тщательно брился. И в добавление ко всему этому маскараду еще и парик, скрывающий его от природы вьющиеся темные короткие волосы.
Узнав его, она едва сдержалась, чтобы не расхохотаться на весь приемный покой – настолько нелепо он выглядел.
– Как ты, Джери-Ли? – неестественно тонким голосом спросил он, стараясь скрыть свой глубокий, бархатный баритон.
– Просто великолепно.
– Сестра, – распорядился он, – машина ждет у входа.
Сестра кивнула и покатила кресло к двери, выехала по пандусу к машине. Он взял на прокат «Континентл» вместо своей машины – у него был великолепный «Корниш» с откидным верхом.
Он заботливо открыл дверцу, и сестра помогла Джери-Ли перебраться на переднее сидение.
– До свидания, – сказала сестре Джери-Ли. – Спасибо вам.
– Мы всегда будем рады вам, дорогая, – ответила сестра. – Желаю удачи.
Он достал двадцатидолларовую банкноту и протянул сестре.
– Благодарю вас, мистер Баллентайн, – сказала сестра, опуская деньги в карман халата. Ее черное, лоснящееся добродушное лицо расплылось в улыбке.
Она склонила голову и ушла.
Он застыл, рот его смешно приоткрылся. Потом растерянно спросил Джери-Ли:
– Как она умудрилась узнать меня? Джери-Ли от души веселилась и самым неприличным образом хихикала.
– Ох, Джордж, ты, может быть, и кинозвезда первой величины, но ни на грош не смыслишь в искусстве грима.
Он обошел машину и, хлопнув дверцей, сел за руль.
– Я не хотел, чтобы кто-нибудь узнал меня, – проворчал он обиженно, как большой ребенок.
– Не волнуйся, выбрось из головы. Кого она только тут не повидала – приезжают, уезжают. Она не станет болтать.
– Я просто не могу позволить себе такую роскошь, как новые сплетни и болтовня, – сказал он, трогаясь с места. – И без того в студии с меня не слезают с этими разговорами.
– Я сказала, не волнуйся.
Наконец, он вспомнил о главном.
– Как ты-то?
– О'кей.
– Правда о'кей?
– О'кей.
– Скажи, тебе полегчало теперь, когда все уже позади?
– А тебе? – спросила она.
– Как гора с плеч, – признался он. – По-моему, мы сделали единственно правильную вещь. Она потянулась за сигаретой.
– Разве ты так не думаешь? – спросил оя.
– Если ты так считаешь...
Он протянул руку и похлопал ее по плечу.
– Я был совершенно прав, ты сама убедишься. Завтра утром ты проснешься и поймешь, что я был совершенно прав.
– Завтра утром я собираюсь проснуться в таком жутком похмелье, что даже и не вспомню, что было сегодня, – буркнула она.
– Что с тобой, Джери-Ли? Чего еще ты от меня хочешь?
– Ничего, – ответила она искренне, – абсолютно ничего. – И она откинулась в удобном кресле.
Нет, у всех мужиков что-то не в порядке с умственными способностями, что-то не в порядке... Почему они всегда считают, что женщины хотят от них чего-то такого, чего они не собираются дать? Особенно если ты ничего ае просишь и ничего не хочешь – вот чего они совершенно не в состоянии понять своими мужскими мозгами.
В ее жизни было только двое мужчин, которые так не чувствовали и не думали. Один – ее отец, другой – Уолтер Торнтон.
Все, чего они хотели, это – давать, давать ей.
Может быть, именно поэтому она покинула их. Изменила... Просто она никогда не умела брать.
– Он слишком для тебя стар, – запротестовала ее мать и повторяла это без конца. – Он старше твоего отца! И как быть с его сыном? Тебе придется встречаться с ним?
– Нет, не собираюсь, да и никакой необходимости не будет, – ответила Джери-Ли. – И кроме того, мать, все это не имеет совершенно никакого значения, потому что я люблю Уолтера!
Вероника принялась нервно ходить по комнате.
– Что ты знаешь о любви? – спросила она. – Ты еще совсем ребенок!
Тебе даже нет восемнадцати.
– А что такое любовь, мать? – с вызовом спросила Джери-Ли. – Он нравится мне, я восхищаюсь им, я уважаю его и я хочу быть с ним в постели.
– Джери-Ли! – охнула Вероника.
– Если это не любовь, тогда скажи мне, что оно такое! – закончила Джери-Ли, не обратив внимания на возмущение матери.
– Вовсе не то, что ты думаешь! – сказала Вероника. – Секс? Ты же видела, что чуть было не произошло у тебя с этими мальчишками.
– И это должно меня отвратить от любви?
– Господи, я вовсе не об этом говорю, – в отчаянии сказала мать и оглянулась беспомощно на мужа. – Объясни ты ей, Джон. Помоги ей понять!
Джон тихонько покачал головой.
– Не могу. Любовь такая, какой представляет ее себе каждый отдельный человек, это его личное дело. И в то же время любовь такая, какой представляют ее себе.двое любящих. И опять же – она совершенно иная для каждого любящего человека.
– Но она у нас еще совсем ребенок! – опять сказала Вероника.
– Если ты так считаешь" значит ты сама не знаешь свою дочь, – сказал Джон. – Джери-Ли перестала быть ребенком давным-давно.
– Ему исполнится пятьдесят раньше, чем ей восемнадцать.
– Если различие в возрасте превратится в проблему, то это будет их проблема. Я уверен, что они оба достаточно здраво обдумали и обсудили эту сторону своего брака и знают, что так или иначе им придется ее решать.
– И все равно, ей нужно мое письменное согласие на брак, – заявила Вероника упрямо, – а я вовсе не собираюсь его давать!
– Ничего хорошего не получится, дорогая, потому что я дам!
Веронику охватила ярость, и она закричала:
– Нет! ты не имеешь никакого права – ова тебе не дочь!
Джери-Ли увидела, как дернулось лицо отца от причиненной ему боли, но он сдержался, и голос его был спокойным и размеренным, когда он ответил после короткой паузы:
– Нет, она моя дочь! Настолько же моя, насколько ее физиологического отца. Я люблю ее, я ее удочерил и, кстати, с точки зрения закона, этого вполне достаточно.
– И что же получается, – что ты согласен подтвердить перед всеми, что все те слухи и сплетни, которые ходили по городу, – правда?
– Мне плевать на то, что болтают обыватели, что думают или даже во что свято верят. Единственное, что мне не безразлично, – это счастье моей дочери!
– Даже если ты знаешь, что она совершает ошибку и поплатится за нее рано или поздно?
– Этого я не знаю так же, как и ты. Но даже если она, как выяснится, совершит ошибку, я все равно буду ее любить, и все равно она останется моей дочерью, и я буду стараться помогать ей.
Вероника повернулась лицом к дочери.
– В последний раз, Джери-Ли! Пожалуйста, выслушай меня! В твоей жизни появятся молодые мужчины, твоего собственного возраста. И с одним из них ты могла бы стареть вместе, рука об руку, и вместе рожать, растить и воспитывать детей. Всего этого с ним ты будешь лишена.
– Ради Бога, мама! – сказала в отчаянии Джери-Ли. – Он не калека! Я уже переспала с ним, и он изумительный мужчина!
– Так... – уронила мать. – Значит, все, что говорят, – правда.
Слезы выступили на глазах Джери-Ли.
– Нет! Только в том случае, если ты веришь болтовне, – она выбежала из дома, хлопнув дверью. Джон устало посмотрел на жену.
– Вероника, – сказал он без всякой надежды, что она его услышит. – Иногда я начинаю удивляться – что я нашел в тебе много лет назад? Ты так беспросветно глупа!..
Джордж Баллентайн остановил машину перед самой дверью ее дома.
– Ты не хочешь зайти и что-нибудь выпить?
– Нет, – ответил он. – Я обещал моему агенту, что встречусь с ним и выпью в пять, в баре у стадиона для игры в поло.
– Чудесно, – она открыла дверцу и вышла. – Спасибо за то, что приехал и подбросил меня.
– О чем ты говоришь! Напротив, я виноват. Я вовсе не предполагал, что все так ужасно затянется и усложнится.
Ничего не усложнилось. Разве ты никогда не слышал: сделать аборт проще, чем вылечить насморк. – Она обошла вокруг машины и подошла с другой стороны к дверце со спущенным стеклом. – Ты уверен, что не хочешь заскочить ко мне? – спросила она, теребя его искусственный ус. – Мы не можем трахнуться, но мне не запрещается поцеловать тебя взасос туда, где ты любишь. Доктор разрешил, да. А ты же всегда говорил, что у меня самые лучшие, самые жадные губы в нашем затраханном городе.
– Ну... это... я думаю, что смог бы через полчасика после встречи с агентом заскочить... Агент не станет возражать... – и он чуть порозовел.
Она рассмеялась, сорвала усики с его верхней губы и прилепила их ему на лоб – в самой серединке.
– Ох, Джордж, и почему ты такое дерьмо? – добавила она и вошла в дом.
Заперев за собой дверь, она прислонилась к ней спиной и заплакала так, что по щекам струйками потекли слезы... Господи, да что же это такое в ней, что она всегда привлекает к себе всякое дерьмо?
Ведь не всегда же было так! Уолтер не был дерьмом. Ну, не совсем. Он просто был слабым, да. Ему вечно требовались со стороны поддержка и одобрение, даже больше, чем ей.
Она прошла через все комнаты прямо в спальню и упала на кровать, не снимая одежды. Уставилась в потолок. Глаза ее высохли. Она лежала, не шевелясь.
Зазвонил телефон, но Джери-Ли не обратила на него никакого внимания.
После трех звонков включился автоматический секретарь и взял на себя труд ответить за нее.
Она протянула руку, достала из ночной тумбочки коробку сигарет, выбрала с косячком, медленно раскурила и глубоко вдохнула. Сладкое успокоение вместе со вдохом вошло через легкие в ее кровь и растеклось по всему телу. Она нажала кнопку магнитофона, и мягкие звуки музыки заполнили комнату. Она сделала еще две глубокие затяжки, положила сигарету на пепельницу, перевернулась на живот и зарылась лицом в ладони...
И снова перед глазами возникла маленькая девочка, плачущая на верхней ступеньке внутренней лестницы в их старом доме. Возникла и – исчезла. Она села на кровати – нет, она уже не та маленькая девочка... Давным-давно не маленькая девочка. С того самого дня, когда они обвенчались с Уолтером и он увез ее в Нью-Йорк и там, по эскалатору – выше, выше – в апартаменты на самом верхнем этаже здания, откуда открывался вид на весь этот огромный город.
ЧАСТЬ II
БОЛЬШОЙ ГОРОД
Глава 1
В тот день в Нью-Йорке уже царила весна. Молодая зелень листочков на деревьях в Центральном парке, трепещущих на легком ласковом ветру, переливалась под лучами теплого майского солнца.
Мы прошли мимо скамеек, заполненных бездельниками, наслаждающимися теплом. Мы не говорили, не смотрели друг на друга – мы были вместе и, одновременно, порознь, занятые своими глухими и не слышными другому мыслями.
Он так и не заговорил, пока мы не вышли к переходу на Пятьдесят девятую стрит, что напротив нашего дома. Мы остановились под светофором, ожидая зеленого. Улицы, как всегда, были переполнены машинами...
И тут он, наконец, сказал:
– Ты можешь не торопиться с переездом. Я улетаю десятичасовым самолетом в Лондон и не вернусь раньше, чем через месяц.
– О'кей. Мне сказали, что моя квартира будет готова. Он схватил меня за руку и потянул, потому что грузовик слишком близко проехал у тротуара, и сразу же отпустил, как только мы отступили, – Просто я хотел тебе сообщить, что буду через месяц, и ты можешь оставаться в этой квартире.
– Спасибо, Уолтер, но я уезжаю домой на уик-энд. А к понедельнику, надеюсь, все будет в порядке.
Швейцар, открывший нам дверь, посмотрел на нас как-то странно.
– Мистер Торнтон, – сказал он, – миссис Торнтон! Конечно, он уже знал. Я уверена, что знал. К этому времени весь свет должен был бы уже знать. В газетах, в разделе светской хроники, писали об этом бесконечно – ну как же, Торнтоны разводятся!
Мы молча подошли к лифту, вошли, поднялись наверх, вышли в коридор, подошли к бывшим нашим апартаментам.
– У меня есть ключ, – сказал Уолтер. Его чемоданы были уже уложены и закрыты и стояли в прихожей. Он затворил за нами дверь и какое-то время стоял молча. Затем сказал:
– Думаю, что неплохо было бы выпить.
– Сейчас налью, – сказала я и привычно пошла к бару в гостиной.
– Я сам, – сказал он.
– Мне нетрудно. Не возражаешь, если я и себе налью?
Я бросила несколько кубиков льда в два бокала, налила немного шотландского. И мы с бокалами в руках поглядели друг на друга.
– Будь! – сказал он.
– Будь, – повторила я.
Он сделал большой глоток, а я пригубила.
– Шесть лет, – произнес он. – Даже не верится. Я не ответила.
– Как они промчались... И куда исчезли, куда ушли?
– Не знаю.
– Ты помнишь тот день, когда я впервые привел тебя сюда? Темнело, шел снег, и парк белел в сумерках за окном.
– Я была совсем ребенком тогда... девочкой. Но эта девочка жила в теле женщины.
В его глазах мелькнуло удивление.
– Я так и не заметил, когда же ты выросла, Джери-Ли.
– Такие вещи происходят постепенно, день за днем, капля за каплей.
– Увы, я не замечал.
– Знаю, – сказала я грустно. В том-то и все дело. Во всяком случае, больше, чем все остальное, приведшее к разводу, мне кажется, было именно то, что для него я всегда оставалась девочкой-невестой.
Он допил виски и поставил пустой бокал на крышку бара.
– Поднимусь наверх и попробую вздремнуть. Никогда не могу заснуть в этих ночных перелетах.
– О'кей.
– Машина придет за мной в восемь тридцать. Ты еще будешь здесь, когда я спущусь?
– Да, буду.
– Мне бы не хотелось уезжать, не сказав тебе «до свидания».
– И мне бы не хотелось, – сказала я, и тут словно прорвало плотину, и мои глаза наполнились слезами. – Прости, Уолтер...
На короткое мгновение его рука коснулась моей.
– Все образуется, – сказал он торопливо. – Все образуется. И я понимаю.
– Я любила тебя, Уолтер, ты же знаешь!
– Знаю.
Вот, – и больше не о чем говорить.
Он вышел из комнаты. Я услышала его шаги на лестнице и в спальне.
Затем донесся звук закрываемой двери и отозвался эхом в опустевших комнатах. Я вытерла глаза салфеткой «клинекс», подошла к окну и стала смотреть на парк.
Листья зеленели, дети весело и шумно играли, солнце сияло.
Торжествовала весна.
Будь оно все проклято!
Если и вправду пришла весна, почему я дрожу от холрда?
После его отъезда комнаты казались мне совершенно пустыми...
Телефон зазвонил, когда я шла из спальни на кухню, чтобы перехватить хоть что-нибудь. Какого черта! Кто еще?
Оказалось, Гай.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Ничего. Собралась приготовить себе какой-никакой обед.
– Уолтер уехал?
– Да.
– Тебе не следует сегодня оставаться в одиночестве, – сказал он деловито. – Пойдем куда-нибудь по-обедаем вместе.
– Очень мило с твоей стороны, – сказала я и действительно так подумала.
Гай за эти годы стал нашим общим другом. Он поставил первую пьесу, написанную Уолтером после встречи со мной. В ней я исполняла главную роль.
Он много возился со мной, когда я работала над ролью.
– А может, спектакль лучше отменить из-за дождливой погоды? У меня нет настроения выходить.
– Тебе станет легче.
– И все же – нет. Спасибо.
– Тогда позволь мне принести тебе сандвичи. Я тут остановился недалеко, – добавил он быстро, опасаясь, что я возражу.
Я колебалась.
– И кроме того, у меня появились кое-какие соображения, касающиеся переработки твоей пьесы, – добавил он. – Мы могли бы заодно обговорить.
– О'кей.
– Так-то лучше. Я захвачу бутылочку вина и травку. У нас будет милый, спокойный, уютный вечер. Через полчаса, идет?
– Хорошо.
Я положила телефонную трубку и пошла в спальню. Открыла шкаф, чтобы достать пару джинсов, и тут зазвонил междугородний.
Я метнулась к телефону. Это была мать.
– Джери-Ли? – спросила она.
– Да, мать.
– Когда ты вернулась?
– Сегодня днем.
– Ты бы могла позвонить мне, – заявила она раздраженно.
– У меня не было ни минутки свободной, мать. Прямо из аэропорта я поехала к своему адвокату – нам с Уолтером нужно было подписать еще какие-то там бумаги.
– Значит, развод состоялся окончательно и бесповоротно, – сказала она с явным неодобрением. – Я не предполагала, что мексиканский развод имеет юридическую силу в Нью-Йорке.
– Имеет.
– Ты все равно должна была позвонить мне. Я твоя мать. Я имею право знать, что происходит.
– Ты знаешь отлично, что происходит. Перед тем как улететь в Хуарес, я все тебе подробно объяснила. Кроме того, я приеду к тебе на уикэнд и перескажу во всех восхитительных подробностях...
– Ты вовсе не обязана рассказывать мне подробности, если у тебя нет такого желания, – заявила она с обидой в голосе.
Я изо всех сил старалась держать себя в руках. Не знаю, как, но она всегда умудряется ставить меня в ; такое положение, когда я вынуждена оправдываться. Даже больше – обороняться. Я поискала взглядом сигарету, но поблизости не было ни одной пачки.
– Проклятье, – пробормотала я.
– Что ты сказала?
– Не могу найти проклятые сигареты.
– Но это вовсе не причина, чтобы выражаться, – тут же сказала мать.
– И потом, мне кажется, что ты куришь слишком много.
– Да, мать... – я наконец нашла сигарету и закурила.
– Когда ты рассчитываешь приехать ко мне?
– Утром. Скорее всего после завтрака.
– Я приготовлю ленч. Для тебя. Так что не ешь слишком много за завтраком.
– Да, мать, – я решила сменить тему разговора. – Отец дома?
– Да. Ты хотела бы поговорить с ним?
– Пожалуйста.
Его голос даже по телефону прозвучал тепло и заботливо.
– Как там себя чувствует моя маленькая девочка? И это меня доконало: я почувствовала, как слезы опять потекли из глаз.
– Большой и избитой, – выдавила я. Вся нежность мира уместилась в одно-единственное слово:
– Тошно?
– Угу...
– Выше голову. У тебя есть мы.
– Я знаю.
– Все наладится. Потерпи. Со временем все обычно проходит.
Наконец, мне удалось взять себя в руки.
– Поговорим завтра, па. Я просто не могу дождаться, когда, наконец, смогу повидаться с тобой.
– И я.
Я положила трубку – времени оставалось в обрез, чтобы заскочить в душ и одеться До прихода Гая.
Он остановился в дверях с глупой улыбкой на лице и большим пакетом в одной руке и еще большим букетом в другой. Сунул цветы мне в руки и поцеловал в щеку. И я сразу же почувствовала, что он уже основательно приложился.
– Счастья! Счастья! – сказал он.
– Ты ненормальный, – сказала я. – Цветы-то зачем?
– Отмечать, – невозмутимо сказал он. – Не каждый день разводится лучший друг!
– Не уверена, что это смешно.
– А что бы ты хотела, чтобы я рыдал? Я не ответила.
– Я рыдал на вашей свадьбе, несмотря на все успехи, какие принес мне ваш брак, – парировал он. – А теперь вы развелись и вы оба счастливы. И это надо отметить!
– Ты все делаешь задом наперед.
– Какого черта – что так, что этак – все хорошо! Он прошел в гостиную и достал бутылку шампанского из пакета.
– Принеси бокалы. Добрый старый «периньои» – для нас самое лучшее сейчас! o– и он выстрелил пробкой.
Поднимая бокал, он сказал:
– Пьем за лучшие времена!
Я пригубила, и в нос ударил газ.
– До дна!
Я допила, и он снова наполнил мой бокал.
– Ты хочешь напоить меня?
– Обязательно, – заявил он. – Тебе не повредит. Ни-никоим образом.
Шампанское пилось так, как и должно было питься отличное шампанское.
Я почувствовала себя бодрее.
– Ты действительно ненормальный, – заявила я громко.
И тут я поймала на себе внимательный взгляд его блекло-голубых глаз и поняла, что он вовсе не так уж и пьян, как мне показалось в первый момент.
– Полегчало? – спросил он.
– Да.
– Вот и чудесно. Теперь мы будем есть. Лично я умираю с голоду.
И он принялся опорожнять содержимое пакета. Не прошло и нескольких минут, как в комнате стали витать соблазнительные запахи окорока, бастурмы, зелени и маринадов. Я проглотила слюну.
– Сейчас накрою стол, – сказала я.
– Зачем? – он схватил сандвич и впился в него зубами. Пробормотал с набитым ртом:
– Тебе ни на кого здесь не надо производить впечатление.
Я уставилась на него: при Уолтере все должно было происходить тип-топ, по раз заведенному порядку. Например, мы ни разу не ели в кухне.
Он снова наполнил мой бокал.
– Ешь, пей и расслабляйся.
Я взяла сандвич и с наслаждением откусила солидный кусок. И опять, совершенно неожиданно, увлажни-"лись глаза.
Он сразу же заметил.
– Нет, нет, только не надо!
Я хотела ответить и не смогла – в горле застрял комок, который невозможно было проглотить.
– Не плачь! – сказал он. – Я люблю тебя, – он улыбнулся и озорно подмигнул мне. – То есть я хочу сказать, что люблю тебя так же сильно, как любой гомик может любить лесбиянку.
