Текст книги "Одинокая леди"

Автор книги: Гарольд Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 2

Я немного набралась, немного забалдела от травки, и в голове что-то приятно гудело, отчего мне казалось, что я летаю.

Я откинулась на кушетке и посмотрела на Гая – он лежал на полу у моих ног.

– А почему это ты не встаешь с полу? – спросила я.

Он перевернулся на бок и протянув руку, взял у меня окурок с травкой.

– Не уверен, что в состоянии это сделать, – проговорил он внятно и затянулся.

– А ты попробуй. Я помогу.

– Зачем? Мне здесь удобно, я блаженствую! И никуда отсюда не упаду...

– Ладно. Так о чем мы говорили?

– Не помню.

– О пьесе. У тебя появилась какая-то идея отиосительно пьесы – что там нужно переделать.

– Я не могу даже думать об этом. Мне слишком хорошо.

Я посмотрела на окно. Ночное небо над Центральным парком – единственное, что я видела с кушетки, – было светлым от отраженных огней, – Как ты думаешь, самолет уже взлетел?

– А сколько времени?

– Почти полночь.

– Улетел... – махнул он рукой. Я поднялась на ноги и пошла к окну.

Подняла руку и помахала небесам.

– До свидания, Уолтер, счастливо, Уолтер! – и опять заплакала. – Счастливого тебе полета, – пробубнила я сквозь слезы.

Гай с трудом взгромоздился на ноги и побрел, шатаясь, по комнате, потом подошел ко мне.

– Эй, мы же отмеча-аем! Празднуем. Не плачь!

– А я ничего не могу с собой поделать. Пойми – я одна на свете...

– Ты вовсе не одна, – сказал он и положил руку мне на плечо. – Я рядом.

– Спасибо. Очень мило...

Он отвел меня обратно к кушетке.

– Еще бокальчик шампанского?

Я сделала глоток и вдруг почувствовала, что мне неприятно пить.

Возбуждение кончилось. Настроение стремительно падало.

Я поставила бокал на столик для коктейлей – вокруг стеклянной ножки возник крохотный влажный кружок на полированной поверхности. Я уставилась на него. Прежде я немедленно вытерла бы столик и поставила бокалы на серебряный поднос, специально купленный Уолтером для этих целей – он терпеть не мог винных и алкогольных пятен на тщательно подобранной им старинной мебели.

А сейчас мне было наплевать.

– Думаю, что мне пора спать, – заявила я.

– Еще не вечер! – запротестовал Гай.

– Я устала, как собака, – сказала я. – День был безумно длинным.

Бесконечным. Утром я была в Мексике, в суде – он начинался в восемь тридцать. К одиннадцати я уже сидела в самолете. Потом... За два дня ни минуты отдыха.

– Что ты сделала с обручальным кольцом? – неожиданно спросил он.

– Ничего. Ношу... – и я протянула руку. На пальце поблескивало кольцо.

– Это нехорошо. Тебе надо от него избавиться.

– Почему?

– Дурная примета. Ты не почувствуешь себя свободной, пока не избавишься от него, – он щелкнул пальцами. – Придумал! В Рено, напротив суда, есть небольшой мост. Когда женщины выходят после развода, они идут на мост и бросают кольца в реку. И мы поступили так же.

– Но мы не в Рено, – сказала я с остатками пьяной рассудительности.

– Не имеет значения – я знаю подходящее место. Только надень пальто.

Через несколько минут мы уже спустились и ловили такси.

– Озеро в Центральном парке, – сказал Гай таксисту, забираясь в машину. – Причал рядом с лодочной станцией.

– Вы не сумасшедший, мистер? – спросил таксист. – По ночам они там не дают лодки.

– Вези, мой добрый возничий! – патетически воскликнул Гай и с видом лорда неопределенно помахал в воздухе рукой. Он откинулся на сиденье, когда таксист с места набрал скорость, описал большую дугу и въехал на территорию Парка со стороны авеню Америкас. Сунул руку в карман, достал еще один косячок и тут же прикурил. Выдохнул дым и удовлетворенно затих.

Но в этот момент таксист внезапно притормозил и оглянулся на нас без всякой улыбки.

– Вы бы лучше прекратили курить, мистер, – сказал он. – Вы что, хотите, чтобы нас замели?

Гай расплылся в улыбке, протянул самокрутку шоферу и сказал с нетрезвым радушием:

– Расслабься, парень... прибалдей... Получай свой кайф от жизни.

Шофер послушно взял косячок, сделал лару основательных затяжек и вернул Гаю.

– Неплохая травка, мистер. Неужели тут достали?

– Привез лично сам из Калифорнии на прошлой неделе. Разве здесь достанешь такое отличное дерьмо? – и он сунул косячок мне. – Дерни и ты, беби.

Я затянулась. Снова стало легче. Уолтер никогда не одобрял курение всевозможных травок, разве что иногда, когда мы оставались совсем одни. Но мне никогда не удавалось забалдеть сильнее, чем ему с помощью виски.

Машина остановилась, и шофер сказал:

– Вот мы и приехали, мистер.

– Не выключай счетчик, – приказал Гай, открывая дверь. – Мы вернемся через минуту, не больше, – и дал ему остатки косячка. – На, – сокращает ожидание. Мы – туда и обратно...

Таксист одной т"укой взял бычок, а в другой я заметила у него монтировку – видимо, он поднял ее с полу кабины.

– Ладно, идите. И да поможет Господь легавому или ненормальному, если они сунутся ко мне.

Мы прошли по дорожке к пристани и, выйдя на дос-чатый помост, облокотились на перила, глядя на воду. Было совершенно тихо – ни ветерка, вода лежала неподвижно – ни морщинки, ничего...

– Сними кольцо, – скомандовал Гай. Оно не слезало-Видимо, отекли пальцы. Я посмотрела беспомощно на Гая.

– Что же теперь делать?

– Предоставь мне! – изрек он, приложил руки ладонями ко рту и закричал шоферу:

– Эй, у тебя есть напильник? Шофер тут же закричал в ответ:

– Вы полагаете, что у меня кузнечная – мастерская на колесах, а не такси?

Гай торжественно объявил мне:

– Такси нынче уже не те, что бывали o" старые времена!

Он взял мою руку и повел в темноту. Мы спустились с причала, прошли по мокрой, пружинистой траве к самой воде, и он приказал:

– Опусти руку в воду.

Я присела, вытянула руку, но дотянуться до воды н^ смогла и посмотрела на него растерянно.

– Никак не дотянусь, – сказала я, словно просила прощения – и все это совершенно серьезно.

– Дай мне вторую руку, я подержу тебя! – распорядился он с той же серьезностью.

Я подчинилась. Он крепко ухватил меня за руку, и я наклонилась к воде.

– О'кей? – спросил он.

– О'кей, – деловито ответила я и почувствовала, что вода такая холодная, что пальцы начали неметь. – Вода просто замораживает.

– Великолепно! Именно то, что нужно! – заявил он и отпустил мою руку...

У берега было неглубоко, и когда я выпрямилась, вода почти достигала колен. Я ужасно замерзла, промокла и чувствовала себя более чем неуютно.

Он протянул мне руку, я ухватилась за нее и выбралась на берег.

Весь обратный путь к машине он виновато извинялся. А я была так зла, что даже не могла слова сказать.

Таксист уставился на нас, и когда Гай открыл дверцу, сказал:

– В таком виде я вас в машину не впущу.

– Тут у меня есть десять долларов сверх счетчика, – сообщил ему Гай.

– А еще косячок найдется с калифорнийской травкой?

– Найдется.

– Тогда десять баксов и травка, – сказал таксист.

– О'кей!

Мы наконец влезли в машину и с ревом мотора покинули лодочную станцию.

– Нам надо поскорее уезжать, – пояснил шофер. – Если вас тут засекут, то потащат в участок за купание в озере.

Гай снял пиджак и набросил мне на плечи. И тут я увидела, что обручальное кольцо все еще на моем пальце, и на меня буквально накатил приступ нелепого смеха. Я хохотала так, что слезы покатились из глаз.

Гай не понимал ничего.

– Не вижу причин для веселья, – буркнуд он" – Ты можешь схватить воспаление легких.

Его тон и то, что он сказал, только подлил" масла в огонь моего истерического смеха.

– Мы... вы... ведь собирались бросить в воду обручальное кольцо, а вовсе не меня!

Дома я сразу же поднялась в спальню, сбросила мокрую одежду и спустилась вниз, закутанная в тяжелый теплый махровый купальный халат. Он сидел на краешке кушетки. Завидев меня, поднялся и обеспокоенно спросил:

– Как ты – все в порядке?

– Прекрасно! – ответила я и посмотрела на бар. – Сандвичи остались?

Купание всегда возбуждает во мне дикий аппетит.

– Осталось более чем достаточно. Я приготовлю кофе.

Мы оба заметно протрезвели.

– Я ужасно виноват, – сказал он наконец.

– Не суетись, – ответила я. – Последних два часа я наслаждалась каждой минутой, ей-Богу! Если бы ты не пришел, я б, наверное, провела ночь в тоске и мрачных мыслях, без сна, испытывая жалость к самой себе, что всегда отвратительно.

– Вот и хорошо, – улыбнулся он и стал пить кофе. Сделав несколько глотков, задумчиво посмотрел на меня.

– О чем ты думаешь? – спросила я.

– О тебе. О том, как все должно теперь измениться.

Я напряглась и молча ждала продолжения.

– Изменения в твоей жизни неизбежны. Надеюсь, ты и сама отдаешь себе в этом отчет?

– Догадываюсь – так будет точнее. Но не совсем представляю, в чем они выразятся.

– Для начала, и это первое, – ты уже не миссис Уолтер Торнтон – отныне и вовеки. И это сразу же многое меняет. Двери уже не будут открываться перед тобой так легко.

Я кивнула.

– Я до известной степени готова к этому. Я частенько думала: люди принимают меня и идут навстречу мне потому, что я им интересна или же только видят во мне жену Уолтера Торнтона?

– Скорее всего, и потому и поэтому, – сказал он дипломатично. – Но не забывай, что хорошо относиться к жене Торнтона в нашем кругу еще и выгодно.

– Но я та же самая, ничего во мне не изменилось, – неуверенно сказала я. – И у меня остались все те способности, которые все видели, когда я была его женой.

– Согласен.

– Ты что-то пытаешься мне сказать и юлишь. Говори.

Он не ответил.

И тут в глубине сознания стала смутно вырисовы-ваться одна мысль. Я интуитивно почувствовала, что мысль эта не так уж и далека от истины. Но я не сразу спросила его – так ли это.

– Фэннон по-прежнему считает мою пьесу интересной. Насколько мне известно, он приобретает на нее права, – сказала я очень осторожно.

– Да, он по-прежнему считает твою пьесу интересной, но он не собирается приобретать на нее права до тех пор, пока не увидит переработанный вариант.

Я молча обдумывала услышанное – в начале этой недели Фэннон крутился вокруг меня и чуть ли не силой пытался всучить мне чек. Так, значит, за один день буквально все изменилось. О разводе он мог прочитать в утренних газетах – они успели с информацией...

– Получается, что он считал – именно Уолтер будет переписывать пьесу за меня? – спросила я.

– Не совсем так, конечно, но... Скорее всего, он полагал, что Уолтер всегда окажется рядом в случае, если что-то нужно будет основательно переделать.

Я почувствовала, как во мне поднимается возмущение.

– Вот же дерьмо! Теперь он не получит ньесу, даже если всерьез захочет.

– Ты дослушай меня, дослушай, потому что я твой друг и я тебя искренне люблю. И кроме того, я верю в тебя – так уж получилось, да. Итак, урок номер один. Фэннон на сегодня лучший театральный продюсер в городе, и если он все же захочет получить твою пьесу, ты отдашь ее.

– Он грязный, сальный старикашка! Каждый раз, когда я с ним разговариваю, он раздевает меня глазами, и так, что я чувствую себя вываленной в грязи!

– А это уже урок номер два. Ты занялась делом, которым заправляют сальные, грязные старикашки и гомики. И с ними придется уживаться.

– Может быть, есть кто-то, кто находится между этими двумя малопривлекательными группами дельцов от искусства? – спросила я.

– Между ними находится тихий городишко Порт-Клер.

– Спасибо, знаю.

– Тогда ты должна понять и то, о чем я тебе толкую. Нью-Йорк – Великий Город! Бо-оль-шой И если ты добилась чего-то здесь, это означает, что ты добилась успеха во всем мире!

– Я начинаю бояться! – хихикнула я. – Хотя, если говорить откровенно, я понимаю, что Уолтер умудрялся каким-то образом делать так, что асе, вроде, казалось легким и простым.

Он взял меня за руку.

– А вот бояться не надо. Ты отлично справишься. У тебя есть талант.

Тебе нужно только научиться бороться.

– Если бы я знала – как, – сказала я. – Мне никогда раньше не приходилось делать это. Я ведь прямо из родительского дома попала в налаженный дом Уолтера. Маленькой девочкой... А он не хотел, чтобы я выросла.

– Ну, в этом всегда заключалась одна из стоящих перед Уолтером проблем, – заметил Гай. – Он вечно пытается переписать жизнь так, как он переписывает свои пьесы, если ему что-то не понравилось. Но в реальной жизни многое от него ускользало, и он никак не мог понять, что же происходит и почему. Именно так. А ты выросла, несмотря ни на что.

Правильно я говорю?

– Сейчас я вовсе не так уверена, что выросла.

– Во всяком случае, я так считаю! – провозгласил он и поднялся на ноги. – Уже три часа утра. Пожалуй, пора дать тебе немного поспать.

Я проводила его до двери.

– Приходи ко мне в офис во вторник, в десять утра. Мы поработаем над пьесой, И я угощу тебя ленчем.

– Спасибо, Гай, но не надо угощать меня ленчем – наверное, у тебя есть дела поважнее.

– И урок номер три: когда режиссер или продюсер приглашает тебя на ленч, ты говоришь: «Да, сэр!».

– Да, сэр.

Он рассмеялся и поцеловал меня в щеку.

Я закрыла за ним дверь, вернулась в комнату, огляделась – необъяснимым образом она вдруг показалась мне совершенно незнакомой, чужой.

И вдруг я отчетливо поняла почему.

Я больше здесь не жила.

Глава 3

Автомашина отца стояла у самой двери, поэтому мне пришлось "становиться, не доезжая до поворота к нашему старому дому. Я выключила мотор, и в этот момент из дома вышел мой брат и быстро пошел к моей машине.

В первый момент трудно было даже поверить, что это Бобби. Он вымахал за шесть футов, да еще серо-голубая форма военно-воздушных сил делала его и выше ростом, и старше на вид, чем его двадцать лет.

Он обошел машину и открыл дверцу.

– Священная корова! – воскликнул он, перегнулся, заглянул в машину и так и впился глазами в отделанную деревом панель управления «ягуара» последней модели.

– Ты бы мог вначале сказать сестре «хэлло».

– Сестра, она всегда сестра. А новая машина – это радость без конца, – сказал он, целуя меня в обе щеки.

– Почему ты в форме? Или учебный центр военной подготовки студентов

перебазировался в наш дом? Вместе с тобой?

– Не-а! – ответил он. – Я зачислен в этот центр и уже заканчиваю подготовку. Кроме того, я подумал, что пока буду доучиваться в своем колледже, война может кончиться без меня. Тогда я решил – почему бы и нет?

И вот я подал рапорт. Словом, в понедельник я уезжаю на авиабазу в Сан-Антонио, – выпалил он одним духом.

– А что сказала мама? – спросила я.

– Ты же знаешь... – он скривился. – Скандалила и плакала.

– На этот раз я ее не осуждаю – она была права, – сказала я, вышла из машины и открыла багажник. Он достал мой небольшой чемодан.

– Ради всего святого, не начинай и ты! – взмолился он. – Мать выдала мне более чем достаточно.

Я захлопнула с силой багажник и пошла за ним по дорожке к дому.

– Нам нечего делать во Вьетнаме, – сказала я ему в спину. – У нас там нет никаких дел. Мы там ничего не забыли. Но до тех пор, пока наши медноголовые будут находить парней вроде тебя, война продолжится.

– Слушай, ты стала походить на всех этих нью-йорских комми.

– Не будь дерьмом, Бобби, ты же отлично знаешь, что я просто не хочу даже думать о том, что мой маленький брат поедет подставлять свою голову под выстрелы в эти идиотские джунгли.

– Вот о чем бы уж не стал беспокоиться" сестричка, – сказал он. – Президент утверждает, что к Рождеству все будет кончена, а мне еще корпеть в военной училище два года, так что скорее всего я упущу этот шанс в любом случае.

Он остановился перед крыльцом, оглянулся ва машину и сказал:

– А я не знал, что у тебя такая новая машина.

– Ей уже скоро год.

– А выглядит как новенькая.

– Не люблю да и не умею особенно ездить на машине в городе.

– Какие обводы... – вздохнул он. – Дорогая?

– Пять тысяч. Он свистнул-Твоя или Уолтера?

– Моя. Заплатила из своих собственных денег. Уолтер считает, что ничего, кроме кадиллака, не стоит покупать.

– Значит, она у тебя и останется?

– Конечно.

Он впервые с момента встречи посмотрел мне в глаза.

– Мне очень жаль, что у тебя так получилось – развод и все такое.

Уолтер мне нравился. Я выдержала его взгляд.

– Мне тоже нравился. Но у нас ничего не получилось. И развод оказался наилучшим выходом для нас обоих.

Он открыл передо мною дверь.

– Собираешься куда-нибудь вечером пойти? Я сразу же сообразила, к чему он клонит.

– Хочешь попросить машину?

– У меня сегодня несколько свиданий, что-то вроде отвальной.

Я отдала ему ключи.

– Только смотри, будь осторожен: машина – зверь.

Он ухмыльнулся, и на мгновение я узнала в нем маленького мальчика из нашего детства, которого всегда вспоминала.

– Спасибо, сестренка. Я поведу ее, словно коляску с младенцем.

Мать до окончания обеда помалкивала, во всяком случае, не взялась за меня всерьез. Но когда со стола все было убрано, она прошла вслед за мной на веранду.

Я закурила, и некоторое время она молчала. По лицу было видно, что она категорически не одобряет мое курение, но пока сдерживается.

– У тебя уже готова квартира? – наконец спросила она.

– Да. Перебираюсь в понедельник.

– Надеюсь, дом в безопасном месте, – я каждый день читаю в газетах о всяких кошмарных случаях.

– В безопасном.

– А швейцар есть?

– Нет. Дома со швейцарами для меня слишком дороги. Не могу позволить себе такую роскошь.

– Удивляюсь, что Уолтер позволил тебе.

– Мы развелись, и это все его теперь не касается.

– Я уверена, что он выделил бы тебе больше денег, если бы ты только прямо сказала ему об этом.

Вот теперь стало ясно, к чему она завела весь разговор.

– Почему бы тебе не спросить меня прямо и откровенно о том, что у тебя на уме, мать? Ты хочешь выяснить, сколько денег выделил мне Уолтер?

– Тебе не никакой необходимости сообщать мне об этом. Это не мое дело.

– А я не собираюсь скрывать. Он не выделил мне ничего.

– Ничего? – повторила мать, и в голосе ее отчетливо послышалось недоверие. – Как он смог поступить так с тобой? Мне кажется, что это просто ужасно!

– Это я так поступила. Я отказалась от его денег. Мне ничего не нужно от него.

– Но ты же говорила мне, какую солидную сумму он платит своей первой жене. Так почему же. ты не получила ничего?

– Я сказала – я ничего от него не хочу, мать!

– Но ты была его женой шесть лет! – запротестовала она. – Как же ты собираешься теперь жить?

– Я буду работать, мать. И у меня закончена пьеса, которую, вероятно, поставят. Кроме того, у меня приглашения на несколько ролей в разных обозрениях и шоу.

– А вдруг ничего не реализуется? Что ты будешь делать?

– У меня есть небольшие сбережения. Уолтер никогда не позволял мне тратить из моих денег ни пенса. Так что все так и лежит в банке.

Она молчала, ожидая продолжения.

– Ты бы хотела услышать, сколько?

– Тебе нет никакой необходимости сообщать мне и об этом, – повторила она свою фразу, но при этом поглядела на меня выжидательно. – Все это меня не...

– Я знаю, мать, что все это тебя не касается, – сказала я с неприкрытым сарказмом в голосе. – Но я скажу тебе тем не менее: у меня на сегодня одиннадцать тысяч долларов.

– Всего-навсего? Мне казалось, что ты получала семьсот пятьдесят долларов в неделю, пока шла пьеса, и ты была занята в ней. Что ты сделала со всеми этими деньгами?

– Большую часть съели налоги. У Уолтера самый высокий процент, а мы с ним не разделяли доходы. Кроме того, машина. Платья, Наконец, мебель в новой квартире.

– Может быть, тебе следовало бы продать машину. С моей точки зрения, в городе машина вообще не нужна. Особенно такая дорогая, как эта.

– Но она мне нравится, мать. Если бы не нравилась" я бы ее не купила.

– Я думаю, что было бы лучше, если бы ты советовалась со мной и отцом перед тем, как что-то сделать.

Я промолчала.

– Уолтер хороший человек и был тебе хорошим мужем. Ты не должна была покидать его.

– Я обнаружила, что не люблю его больше, мать. Зная это, оставаться с ним, мне кажется, по крайней мерг нечестно.

– Ты влюбилась еще в кого-то другого?

– Нет.

– В таком случае ты не должна была уходить от него, – сказала она, подчеркивая каждое слово. – Ты не имеешь права разбивать счастливый брак из-за каких-то фанаберии.

– Никакие это не фанаберии, мама, – стала я объяснять терпеливо матери. – Просто я убедилась, что если бы я не ушла, мы бы расстались с кровью и болью, ненавидя друг друга. А так мы остались друзьями.

– Брось, я никогда не смогу понять тебя, Джери-Ли. Ты хотя бы знаешь, чего ищешь в жизни?

– Да. Себя.

На этот раз а ее озадаченности не было ни капли притворства:

– Это не ответ! Разве это ответ?

Я устала и пошла спать рано. Но как только я улеглась в свою старую постель, я почувствовала, что сна нет ни в одном глазу. Выбралась из постели, уселась у окна с сигаретой. В голове ни одной мысли. Я помню себя сидящей у этого самого окна и глядящей на эту самую улицу с тех пор, как стала ходить.

И сразу же перед моими глазами возникла картина: крохотная девочка сидит на верхних ступеньках лестницы и плачет. Это я – маленькая девочка... Но сегодня-то я ведь уже не та маленькая девочка, так почему же я плачу?

В дверь осторожно постучали.

– Ты еще не спишь, девочка? – послышался тихий голос отца.

Я открыла дверь. Его лицо, освещенное боковым светом из холла, показалось мне более осунувшимся и еще более морщинистым, чем было раньше.

– Не спится? – спросил он. Я молча кивнула.

– Может, я приготовлю тебе горячего молока?

– Все будет в порядке, па.

– Надеюсь, мама не очень разволновала тебя. Понимаешь, она очень о тебе беспокоится и переживает...

– Я знаю. Нет, дело не в ней.

– На нее свалилось столько забот – она все время крутит это в голове... А больше всего она переживает из-за того, что Бобби пошел в армию. Гораздо больше, чем она пытается показать.

– А теперь еще и я. Мой развод не принес ей облегчения.

– Ты за нас не волнуйся, мы справимся... Главное, чтобы оба вы были в порядке. – Он поколебался, но потом все же сказал:

– Ты же знаешь, что если тебе хоть что-то понадобится – что бы это ни было, тебе достаточно просто позвонить нам.

Я поцеловала его в щеку.

Он погладил меня по голове.

– И мне не нравится, когда тебе причиняют боль.

– Я сама во всем виновата, – сказала я. – И я сама должна со всем разобраться и справиться. Но теперь, когда у меня появился шанс, надеюсь, все пойдет хорошо. Он долго и внимательно на меня смотрел, потом сказал:

– Уверен, что так и будет. – И добавил:

– Просто тебе не нужен еще один отец.

Я была настолько удивлена его словами, что он прочитал это в моих глазах и не дал мне возможности заговорить.

– Мы оба с Уолтером столкнулись с одной и той же проблемой: ни я, ни он не захотели поверить в то, что ты выросла, стала взрослой. – Внезапная улыбка согрела его морщинистое лицо. – Я понял это в тот самый момент, когда увидел тебя в заглавной роли в его пьесе. Он бы хотел сохранить тебя такой – девочкой – навсегда и ни о чем лучшем не мечтал. Но разница между пьесой и жизнью в том, что жизнь меняется, а события в пьесе – нет.

Девушка в пьесе и сегодня все та же, какой была пять лет назад. А ты уже совсем другая.

Я чувствовала, как по моим щекам бегут слезы. Он обнял меня и прижал мою голову к груди. В его голосе появилась задумчивая интонация:

– Не следует так расстраиваться и чувствовать себя виноватой, Джери-Ли. Все могло бы оказаться гораздо хуже. Некоторые люди так и не взрослеют всю жизнь.