Текст книги "Сережка — авдеевский ветеран"
Автор книги: Гарий Немченко
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Глава пятая
«Поймёшь, поймёшь, – думал Серёжка. – Было бы чего понимать…»
Он шёл по неглубокой, выложенной битым кирпичом канаве, которая тянулась рядом с бетонкой. По бетонке то и дело проносились машины. С треском разрывали воздух тяжёлые «МАЗы», шурша шинами, ползли длинные, похожие на больших жуков, цементовозы, грохоча и постанывая, катились высокие машины, нагруженные огромными металлическими трубами.
Иногда Серёжка выбирался из канавы на обочину и торопливо тянул вверх руку, но никто не останавливался. Машины шли здесь на сумасшедшей скорости.
Тогда Серёжка снова спускался вниз и топал по кирпичам. Иногда кирпичей было не видно из-за песка, который нанесла прошедшая здесь недавно вода. Серёжка ставил ногу потвёрже и оборачивался потом, глядел на свои следы.
Чего ж тут понимать, думал Серёжка. И так всё понятно! Некогда взрослым, да и всё… Спеша-ат – как будто кто их взашей гонит. Вон сколько всего понастроили, а всё мало и мало…
Может, и для него, для Серёжки, строится этот завод? Вот и отец так говорит: для тебя, мол, завод строю. А отец у Серёжки – бригадир. Значит, точно знает. Недаром он иногда так дома и говорит: бригадиру, мол, положено всё знать.
И вот на площадке взрывают землю, копают такие котлованы, что упадёшь в него – в жизни не выберешься, если никто тебе не поможет, кладут кирпичи, сваривают железо, и всё бегом, всё бегом…
Вот пожалуйста, хоть сейчас. Нет, чтобы остановиться на минутку и посадить пешего человека!
Спешат завод для Серёжки построить… А нет спросить – да хоть нужен-то ему этот завод?.. Конечно, продавцом в том магазине, где игрушки продают, Серёга работать уже не будет, раздумал, но и завод тоже – ну его, он же, Серёжка, станет укротителем тигров или ещё кем-нибудь, пока не решил…
Он оглянулся и увидел, что его догоняет старый, обшарпанный самосвал. Одной фары у него не было, он был одноглазый. Шёл самосвал очень медленно, и Серёжка решил ещё раз попытать счастья.
Упираясь ладошками в колени, он поднялся по крутой кирпичной стенке и поднял руку.
Шофёр уже распахнул дверцу, но Серёжка всё-таки деликатно спросил, можно ли ему сесть.
– Свой брат – солдат… Как не подвезти! – крикнул, расплывшись в улыбке, шофёр. – Давай, давай, скорее…
Серёжка занёс ногу, но до железной ступеньки не достал. Мешали узкие штаны, из которых он давно вырос и которые давно мечтал порвать так, чтобы носить их было совсем уже невозможно…
А мотор работал, и человек ждал…
Тогда Серёжка взял свой правый ботинок обеими руками и попытался поставить его на подножку.
– Ну? – крикнули из кабины.
– Штаны мешают, – жалобно сказал Серёжка.
Тогда шофёр, не вставая из-за руля, боком прилёг на сиденье, схватил Серёжку под руку и легонько поддёрнул вверх.
Серёжка не успел ещё как следует сесть, а водитель уже захлопнул дверцу, и машина снова шла по бетонке.
– Эх, пехота!.. – сказал водитель.
Серёжка подвинулся к нему поближе и сразу же провалился куда-то между пружинами, и они больно упёрлись в него. Он взялся обеими руками за ручку и попытался подняться, но у него снова ничего не получилось, и шофёру снова пришлось выдёргивать его из выбитого в сиденье гнезда.
– Починить надо, – строго сказал Серёжка, когда уселся поудобнее.
– Конечно, надо, – подтвердил шофёр. – Некогда всё. – И доверительно сообщил Серёжке: – Я, брат, в этом году с институтом связался – у-у!
Он замотал головой и даже на секунду закрыл глаза.
– Трудно? – спросил Серёжка. И добавил тоном знающего человека: – Перерыв в учёбе большой…
– Не говори, – вздохнул шофёр.
Он всё больше нравился Серёжке. Во-первых, он остановился и даже подсадил его, во-вторых, он, как и дядя Гена, учится в институте, и ему трудно после большого перерыва.
– Ты Куд-Кудаха знаешь? – спросил он громко. – Я, может, к нему заеду. Он тоже за баранкой…
– Нет, не знаю, – ответил водитель. – Он что – азербайджанец?
– Нет, – сказал Серёжка. – Он с Украины приехал.
Они уже проехали гараж, сбоку продымил и отлетел назад маленький асфальтовый завод. Теперь мимо проносились низенькие полигоны, над которыми ворочали шеями тонконогие краны.
Вот один приподнял громадную металлическую крышку, и из-под неё рванулось наружу белое, как молоко, облако пара…
– А чего ты едешь к этому Кудахову? – громко спросил водитель.
– Поговорить надо! – прокричал Серёжка.
Не объяснять же ему насчёт супятчиков и мехколонцев и насчёт его, Серёжкиного, решения больше не воевать, не рассказывать же, как назвали его предателем.
А, может, заехать к отцу?..
Сколько он обещал Серёге взять его с собой на стройку, а всё некогда ему, некогда… А тут самому вдруг и заявиться:
«Самолёт летел, колёса тёрлись…» Дерибаска поёт такую частушку – это ещё хорошая у него частушка…
– А где Чашкин работает, знаешь? – прокричал Серёга, вытягиваясь к баранке.
– Чашкин? – переспросил шофёр. – Который бетонщик, что ли?..
– Ага, бетонщик, – согласился Серёга. – Это ж батька мой!..
– Батька? – почему-то удивился шофёр.
– Законно – батька! – закивал Серёга, нарочно широко раскрывая глаза: чего ж, мол, тут удивительного?..
Шофёр непонятно усмехнулся:
– Да, батька у тебя…
И замолчал.
– Чего у меня – батька?
– Ничего, – сказал шофёр, и повеселел, и подмигнул Серёге, как будто его успокаивая: – Знаю я его, вот что…
– Его все знают, – подтвердил Серёга.
– Конечно, тут же все свои, никуда не денешься, – согласился шофёр.
Он притормозил недалеко за полигонами, попридержал Серёгу за плечо, показывая другой рукой на тёмные металлические вагоны, стоявшие на пути рядом с бетонкой:
– За ними опалубку увидишь – много-много!.. А за опалубкой яма будет. Если что, спросишь: приёмное, мол, устройство, Чашкина…
Серёга кивнул, а шофёр подвинулся на сиденье поближе к его, Серёгиной, дверце, чтобы помочь ему слезть.
– А батьке передай, что сорок пятый бетон в Нахаловку больше не повезёт, понял? – сказал, придерживая Серёжку за руку. – Это ему уже вот так! – Он провёл ладонью по горлу. – Понял?..
Опять Серёга кивнул.
– Да на дороге поосторожней!
Самосвал тронулся, обдал Серёжку газком, и Серёжка, невольно посмотревший ему вслед, увидел на заднем борту номер и две последние цифры на нём «45»…
Он постоял немножко, выжидая, когда машин станет меньше. Но они мчались одна за другой, им не видно было конца-краю, и тогда Разводчик нагнулся и снял башмаки. Он всегда снимал башмаки, если дорогу надо было перебежать очень быстро.
Прямо перед ним проскочила машина слева, а справа самосвалов вроде бы не было, и тогда Серёжка, прижав башмаки к груди, пулей вылетел на дорогу, побежал дальше и остановился только тогда, когда был уже в лопухах далеко на той стороне.
«Не задавили, – подумал он гордо. – Никогда не задавят, если без башмаков…»
Потом он прошёл под вагонами, и они не тронулись, пока он под ними шёл – как бы они тронулись, если паровоза не было?..
С небольшой насыпи посмотрел Серёжка туда-сюда и увидел невдалеке похожую на высокий забор свежую опалубку полукругом, два крана над ней и самосвал с задранным кузовом, стоявший под тем краном, который сейчас не работал…
Серёжка пошёл через бурьян, и этот высокий бурьян был ему почти по плечо, иногда он даже оглядывался: может быть, прячется тут что-нибудь такое?.. Потом он немного пробежал по длинной железобетонной балке и снова побрёл по бурьяну, брёл-брёл, но опалубка впереди только делалась выше, оставаясь всё ещё очень далеко…
Серёжка побежал, а когда побежал, ему показалось, что в бурьяне и точно пряталось что-то такое, и оно за ним теперь гонится, и Серёга побежал ещё быстрее, прямо полетел – только трещал да похлёстывал бурьян…
И вдруг он резко остановился, пятернёй, раскрытыми пальцами хватаясь за бурьян, изо всех сил удерживаясь на месте – прямо перед ним была большая, залитая чёрным битумом яма…
День был жаркий, солнце пекло вовсю, и даже так, на глаз, было видно, как битум размяк, какой он сейчас вязкий да тягучий: попадёшь – век не выберешься… До кранов, до опалубки ещё далеко, кричи не кричи – никто на свете не услышит.
Хорошо, что Серёжка удержался…
А то в начале лета забрела в такую же яму корова, так её потом бульдозером тащили – и то еле вытащили. И зачем оставляют такие ямы?
Наверное, подумал Серёжка, надо…
Он ведь, Серёжка, пока не знает, что вокруг не только то, что надо, а и то, чего как раз не надо бы, тоже делается…
Он всё стоял и смотрел на чёрную поверхность битума, в которую, казалось, ткни пальцем – и тут же начнёт засасывать, и вдруг высоко над собой услышал тоненький, еле-еле, совсем еле слышный перезвон…
Серёжка задрал голову, и сначала солнце красным ударило ему в глаза, потом он слегка отвернулся, пригляделся и увидел жаворонка, который крошечным колокольчиком бился в белёсом с голубыми разводами летнем небе…
– Эй! – крикнул ему Серёжка. – Э-е-ей!..
А жаворонок всё звенел и звенел, и от светлого его голоска на душе у Серёжки сделалось спокойнее, стало ему веселее – словно если и был он здесь не один, то не что-нибудь такое за ним подсматривало, а совсем другое, хорошее.
Он разжал кулаки и посмотрел на обрывки листьев и на семена, которые содрал с бурьяна, когда за него цеплялся, выкинул их и испачканные размятой зеленью ладони вытер о вельветку… Всё ещё косясь на яму, он медленно обошёл её и снова побежал к высокой опалубке из свежих досок…
Всё громче постукивали молотки, гахали топоры, и тяжело и совсем легонечко жужжал где-то внизу, словно под землёй, вибратор, и Серёжка, выглянув из-за деревянного щита, увидел громадную яму, глубокую-преглубокую…
Здесь, вверху, она вся была огорожена стенками из горбыля, а ниже виднелись и квадраты светло-жёлтой опалубки, и серые фундаменты из бетона, и отливающие синевой железные арматурные сетки, и какие-то металлические круги и кольца, лежащие далеко внизу… Туда, вниз, уходили длинные деревянные трапы, всюду виднелись мостки, лесенки или просто доски с прибитыми к ним ступеньками, перекинутые с фундамента на фундамент, и по ним спешили и голые по пояс загорелые парни, и парни в спецовках, один нёс доски, другой тащил за собой кабель, то здесь, то там вспыхивало белое пламя электросварки, неподалёку из повисшей на тросах металлической «туфельки» в деревянный лоток плюхнул и тяжело зашмякал бетон, и всё кругом шуршало, гудело, било, щёлкало, жужжало, ухало…
«Как же найдёшь тут отца, – растерянно подумал Серёжка, – где его и искать?»
– Посторонись, пацан, зашибу! – громко крикнули у него над ухом.
И он юркнул между щитами, сжался и глаза прикрыл… А чего, и зашибут – вон тут сколько всего, чем зашибить человека можно!
Только кто же это крикнул? Голос вроде знакомый. Выглянул из-за щита.
Вниз по трапу ловко бежит человек с железными прутьями на плече, и рубашка у него – совсем как у отца старая рубашка…
– Папка! – закричал Серёжка. – Папка-а-а!..
Тот остановился, скосил глаза через плечо, на котором прутья:
– Серёга! Ты чего тут?.. Ну, сейчас, подожди… там оставайся, сейчас я!
И снова застучал сапогами по трапу. Один раз мелькнула за фундаментами рубаха, второй раз – нету!
Серёжка долго стоит, глядит вниз, всё глазами отца ищет, а тот уже снова сзади:
– Пошли!
Схватил за руку и потащил вниз почти бегом. А трап крутой, Серёга под ноги уставился – не оторвёшь…
– Вот посиди тут, – сказал отец, когда они забрались уже так глубоко, что Серёжке даже страшно сделалось – чего только нету у тебя над головой. – Посиди, я сейчас, – и закричал вверх уже другим голосом: – Чего рот раскрыл, Юрка?.. Провожай его, провожай!
«Кого это там провожать?» – подумал Серёжка, приподнимаясь с невысокой деревянной стенки, на которой сидел.
– А ты, Володя, чего? – кричал отец. – Вон жёлоб совсем забился – провожай!
И тут Серёжка увидел: сверху донизу коленами спускается деревянный лоток, а около него то здесь, то там стоят папкины бетонщики – вон дядя Юра, вон Костров дядя Володя… А провожают они бетон – подталкивают его лопатами, чтобы он вниз, вниз…
– Не успеваешь, не успеваешь, Иван! – Отец выхватил у парня, что здесь, внизу, работал, вибратор, приподнял его, воткнул в бетон. – Смотри! – закричал. – Смотри, как оно!.. Смотри-и!
Руки у отца подрагивают, и рубаха на груди трясётся, а горки бетона так и оседают, и рушатся…
– Видал, как?..
– Дак у тебя, Фёдор Алексеич!..
– Учись! – отдавая вибратор, кричит отец весело.
А сверху отцу:
– Три ходки ещё, говорит, примем?..
Отец ладони ко рту:
– При-имем!
– А то смотри, Лексеич!.. Всех денег не загребёшь!
А отец вверх:
– А стремиться к этому на-адо!..
– Пап! – позвал Серёжка.
– Сейчас я, сынок, – отозвался отец. – Сейчас!..
Бросил рядом с Серёгой старые свои рукавицы из тонкой кожи, полез на фундамент рядом, перешагнул на другой – скрылся…
Серёга рукавицы надел – по локоть. Ну и лапа у папки!
Носом шмыгнул, провёл под ним рукавицей, а от неё запах – как от боксёрских перчаток, что у Старика висят на стене… Снял Серёжка рукавицы, нарочно теперь понюхал – ну точно, как Стариковы перчатки, ну точно!
Снова появился отец, Серёжка ему:
– Пап!.. А сорок пятый бетон в Нахаловку больше не повезёт…
– Ну и дурак, – сказал отец, проходя мимо. – Без него привезут – найдутся…
– Пап, а кто…
– Сейчас, сейчас, – попросил отец, – подожди-ка…
Подошёл к Ивану, что здесь, внизу, работал, снова вибратор отобрал.
– А ты, – Ивану сказал, – беги наверх, там помоги ребятам!..
И опять задрожали у отца руки, затряслась рубашка и чуб запрыгал. Отец головой мотнул, чтобы откинуть его, а со лба – даже отсюда Серёжке видно – пот градом…
Во-он как папка у Серёги работать умеет!..
Вообще он хороший, не то что у Дерибаски или у кого другого… Только вот почему всё-таки, когда выпьет, начинает он Серёжку называть Лёнькой? Обнимает, плачет да «Лёнька», «Лёнька»…
Водка ему в голову ударит, вот он небось всё и забывает, даже как Серёжку зовут – и то… Вспомнить не может – и плачет…
– Дак ты чего – гуляешь тут? – спросил отец, выбрав минуту.
– Не «дак», а «так», – поправил Серёга.
И отец засмеялся, и головой повёл: ишь ты! Переспросил, поправившись:
– Так гуляешь?..
– А чего дома?..
Отец согласился:
– Тоже верно…
– Хотел с пацанами, дак неохота… – начал Серёга.
– Чего ж ты сам – дак?.. – засмеялся отец. – Эх ты, грамотей! – присел перед Серёжкой, улыбается, глаза весёлые, от самого – жаром. – Подожди вот, вот подожди… Насобираем с матерью на свой дом, уедем на Кубань или в другие какие тёплые края… Гусей гонять будешь на речку… Купаться!
– Да я щас хотел с пацанами…
– Ты лучше дома, вот… Ну, пойдём! – заторопил Серёжку отец. – Пойдём, я тебя отсюда выведу, а дальше ты сам, да только смотри: осторожно!.. А то к нам сейчас две машины сразу придут – некогда!.. А мамке скажи, я поздно приду…
– А где, если отсюда, бетонный? – спросил Серёжка, когда отец вывел его наверх.
– Во-он там! – протянул руку отец. – Ты правильно, ты – туда, а оттуда в посёлок поедешь, от бетонного!
– Па! – задержался Серёга. – А тебе не нужны рекорды? Не нужны, да?
– Кто это тебе сказал? – удивился отец. – Да ну, глупости!.. Почему это не нужны?.. За рекорды, брат, знаешь какая деньга идёт? Нужны!.. – И заторопил Серёгу: – Ну, давай, сынок, во-о-он там!
Около бетонного плотным стадом стояли самосвалы, ворчали, вздрагивали, переезжали с места на место, и Серёжка косился, обходил их бочком, особенно около них не задерживаясь.
Как-то раз он был здесь со своим другом дядей Кудахом и теперь знал, куда ему надо идти – к небольшому деревянному вагончику, стоявшему рядом с бетонным заводом…
Открыл скрипучую дверь деревянной будки и оглядел диспетчерскую. За низеньким столиком сидели двое девчат. Одна что-то писала карандашом, а другая держала в руке маленькое зеркальце и, слегка наклонившись, поправляла волосы. Волосы у неё были светлые и пушистые.
«Как одуванчик», – подумал Серёжка.
– Слушаю вас, молодой человек, – очень серьёзно сказала девушка, которая что-то писала.
– А где сейчас Ивахненко? – спросил Серёжка.
– Ивахненко сейчас на линии, будет через полчаса-час, – пропела та, Одуванчик, не отрываясь от зеркальца. – Мне он тоже нужен…
Она послюнила палец, пригладила брови и, сунув зеркальце в кармашек коричневой куртки, только теперь взглянула на Серёжку.
– А вообще-то сначала надо здороваться, – сказала она строго.
– Добрый день! – Серёжка стащил пилотку.
– Добрый день, вот так вот! – слегка поклонилась и девчонка Одуванчик. – А зачем тебе, мальчик, Ивахненко?
– Я его на дворе подожду, – сказал Серёжка, попятился, спиной открыл дверь и юркнул на улицу.
«Добрый день, – подумал, – добрый день. Только тебя тут и не хватало».
Он сел на колченогую железную скамейку, которая стояла рядом с диспетчерской, и снова задумался.
Конечно, всем им некогда.
Вот дядя Кудах, тот наверняка придумал бы что-нибудь интересное. Он бы посадил всех ребят на свою машину и увёз бы их далеко в тайгу. И там они жили бы совсем одни, днём ловили рыбу, а по вечерам сидели бы вокруг костра и рассказывали друг другу всякие смешные истории, чтобы им не было страшно. Или он бы…
Да много ещё чего интересного мог бы придумать дядя Кудах, хороший добрый Кудах, но ведь у него – институт. И у многих тоже. А те, у которых нет института или ещё там чего-нибудь такого же, – те как придут после работы, вытаскивают на балкон радиолу, крутят пластинки и всегда что-нибудь кричат вниз проходящим мимо девчатам. Тоже им некогда.
А сегодня вот на тебе: «Серёжка, интересно ли тебе будет со стариками?»
А чего интересного, в самом деле?
Серёжка представил себе высокую седую старуху с костлявыми пальцами и, конечно, в очках. Да Дерибаска же будет из этой старухи верёвки вить!
Или хотя бы сам он, Серёжка.
Вот утром выходит он из дома с рогаткой в кармане, а у подъезда его ожидает старуха в очках и с беленьким воротничком.
Серёжка вытаскивает рогатку, чтобы сбить воробья, а старуха эта и говорит:
«Нельзя бить птичек!»
Берёт у него рогатку и рвёт резинку на меленькие кусочки.
Конечно, может, птичек-то и в самом деле бить не стоит, всё-таки жалко, но тут уж Серёжка назло этой старухе сделал бы рогатку ещё получше старой и не дал бы житья ни одной птичке.
Или вот хочет спасти он стрекозу. А старуха хватает его за руку своими пальцами и говорит:
«Мальчик, не лезь под машину…»
А разве позволила бы она протереть на «Волге» удивительные красные стёклышки?
«А если по рукам?» – строго сказала бы такая старуха.
Серёжка с тоской вспомнил Славку, Старика, дядю Кудаха. Они, конечно, другое дело. Да только им всем страсть как некогда…
Серёжка задрал голову и посмотрел на бесконечную кирпичную стену бетонного завода, которая возвышалась над ним. Вон какую громадину отгрохали. Да это ещё что!
Как-то они были с Кудахом на площадке, где будет металлургический завод. Там грохот, шум, скрежет.
Из земли торчат высоченные железобетонные колонны, покрытые плитами, а над ними – ещё колонны, и там работают смелые монтажники.
Снизу они кажутся маленькими, не больше, пожалуй, его, Серёжки.
А рядом стоит железобетонная труба, такая высокая, что пилотку приходится придерживать, когда смотришь на верхушку.
И всё строят, строят…
Ух, хитрые эти взрослые!
Самим, значит, старики мешают, а на ребят они просто не обращают внимания. И вот додумались: пусть-ка с ребятами возятся старики.
И при новой мысли об этом Серёжке вдруг так стало жаль себя, что он сморщился и даже покачал головой.
Куд-куд-кудах! – засигналили рядом.
И Серёжка замер на секунду, а потом вскочил и из-за будки бросился на дорогу.
Но прежде чем он увидел своего друга, дверь диспетчерской открылась, и из неё, закрыв Серёжку, метнулась эта девчонка, которая смотрелась в зеркальце.
Она бросилась к машине, а Разводчик сделал ещё шаг и невольно остановился.
Эта, Одуванчик, легко вскочила на подножку. Она взялась руками за край окошка и откинулась, и, когда Серёжкин друг просунул в окошко голову, девчонка надвинула ему кепку на брови и засмеялась, а он почему-то не обиделся, а засмеялся тоже.
Серёжка стоял перед самой машиной, и Кудах иногда смотрел на него, только не махал рукой, не звал… Будто и нет его, Серёги, будто не смотрит он во все глаза на Кудаха…
И Серёжка понял, что не нужен он сейчас дяде Кудаху. Он попятился за будку и был уже совсем за будкой, когда споткнулся обо что-то и упал так, что пилотка слетела у него с головы, а он больно ударился локтями.
Не поднимаясь с земли, он посмотрел на свои руки. Крови не видно, но ладони всё равно были перепачканы пылью и кирпичными крошками, и Серёжке было очень и очень больно.
Он сел на землю, упёршись спиной в деревянную стенку диспетчерской, положив голову на руки, и его плечи затряслись под выгоревшей вельветкой.
Сначала Серёжка плакал совсем неслышно, но было ему сейчас так грустно и одиноко, что он сперва тихонько стал всхлипывать, а потом заныл в голос, и чем сильнее он плакал, тем больше ему начинало казаться, что он, Серёжка, – хороший такой мальчишка, добрый, да только вот прямо-таки несчастный, потому что никто его – ну совсем никто – не любит, никто его не пожалеет…
Ему вспомнилось, как накричала на него красивая тётя Лера, и почему-то именно это казалось сейчас Серёжке самым обидным: тётя Лера так ему понравилась, а он ей, оказывается, нисколечко – сопливый мальчишка, вот он для неё кто…
Когда дядя Куд-Кудах уже через несколько минут проходил мимо Разводчика, тот сидел, всё так же уткнув лицо в колени.
– Серёжка? – удивился Куд-Кудах и ладонью приподнял голову Разводчика. – Ты откуда здесь взялся?
– К-как – откуда? – удивился Серёжка. – Как будто не видел!
– На дороге? Неужели мимо проехал?.. Ах ты!..
Значит, и правда не видел он Серёжку, когда стоял тот перед машиной…
И Серёжка снова залился слезами.
– Да ты чего, чего?.. – присел перед ним на корточки дядя Кудах. – Ну, во-от, такой хлопец, а глаза, оказывается, на мокром месте…
– Скажи, Кудах, – всхлипнул Серёжка, – я… я – предатель?
