Текст книги "Сережка — авдеевский ветеран"

Автор книги: Гарий Немченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Когда мехколонцы увидели Серёгу, они сразу перестали кричать и возиться и во все глаза уставились на Разводчиковы значки. Они так вытянули шеи, что чуть не попадали с катка, и только Генка Дерибаска делал вид, что это ничуть его не интересует, и равнодушно смотрел в сторону.

– Вон, рыжий, на нас не смотрит, – прошептал Серёжка. – Командир…

– Симпатичный хлопец, – сказал дядя Гена.

– Дерибаска?

– Дерибаска его фамилия?..

– Ага…

А дядя Гена подтвердил:

– Ничего парнишка…

Он довёл Серёжку до подъезда, а на обратном пути всё-таки поговорил, наверное, с Дерибаской.

Потому что с тех пор командир мехколонцев никогда больше не колотил Серёгу, если встречал на улице…

Он теперь уже не раз звал Серёгу в свою армию и даже обещал взять с собой в Алма-Ату, когда туда убежит, да только чего там хорошего, в Алма-Ате?..

Однажды Серёга прямо так и спросил у Дерибаски: чего хорошего? И тот сказал:

– А ничего… Там спать можно прямо на улице.

– А не заругают?..

– Кто? – удивился Дерибаска. – Поедем же мы одни, отец да мать не будут и знать…

Только жаль Серёге своих мать да отца – даже если и уговорит его Дерибаска бежать в Алма-Ату, Серёжка записку им оставит: пусть и они туда приезжают…

Очень звал Дерибаска Серёгу в свою армию, только он так и не пошёл.

Зато Борька Амос на следующее утро назначил его своим ординарцем – разве не приятно, если у тебя такой заслуженный ординарец, у которого вся грудь в орденах и медалях?

И Серёжка храбро сражался, и всегда шёл впереди, пока его не стукнули по голове.

После этого Разводчик два дня не выходил из дома, а когда вышел, сразу же отправился к дяде Кудаху.

И все снова глядели на Серёгу, потому что, кроме орденов, у него была теперь ещё белая повязка на голове.

– Ранили? – спросил дядя Кудах.

– Ага, – охотно согласился Серёга. – Ещё как!..

– Чему ж ты радуешься?

Дядя Кудах долго говорил о том, что вот он немножко освободится, выберет чуточку времени, и тогда сам возьмётся за пацанов, а то они совсем отбились от рук и вообще могут натворить в посёлке шут знает что.

И Серёга пообещал ему больше не воевать, хотя оба полководца и все ребята то и дело приглашали его в свои армии. Приятно ведь, когда рядом с тобой служит храбрый ветеран, израненный в боях орденоносец.

Серёжка теперь разводил голубей, которых привёз ему однажды из города дядя Куд-Кудах, и был, наверное, самым мирным человеком на всей Авдеевской площадке…

Глава четвёртая

Он медленно брёл по посёлку, размышляя, чем бы ему заняться.

На небольшом пустыре между домами, чихая синим дымком, дёргался экскаватор. Серёжка долго стоял и, ковыряя в носу, сосредоточенно смотрел, как зубастый ковш ползёт по стенке котлована, выбирается наружу и плюхает в кузов большущего «МАЗа» чёрную-пречёрную землю.

Земля сыпалась с машин, когда они шли от котлована, потом по ней шли другие машины и тоже рассыпали землю. А так как вчера только прошёл дождь и кругом было ещё сыро, вслед за машинами тянулись по зелёной траве две глубокие колеи, тоже чёрные-пречёрные. И каждая из них задними колёсами была разделена на две рубчатые ложбинки, между которыми змейкой вился островерхий хребет.

Серёжка выбрался на одну такую колею и пошёл по ней, и у каждой его ноги была теперь своя дорожка. Левая шла по левой ложбинке, правая – по правой.

Впереди скатился с бетонной дороги и пошёл по колее прямо на Серёжку громадный «МАЗ». Но Серёжка не стал пока сходить с колеи. Само собой, что интереснее сойти, когда машина будет совсем рядом.

И вот уже надо было сходить, и он уже собрался стать обеими ногами на одну рубчатую колею, как вдруг он что-то увидел, и это что-то заставило его остановиться.

Чуть впереди него на маслянистой чёрной грязи, выдавленной тяжёлыми колёсами, сидела, опустив голубые крылышки, маленькая стрекоза.

Она таращила на машину свои выпуклые зеленоватые глаза и не двигалась с места, а машина, блестя холодными фарами, шла на неё спокойно и неумолимо.

«Больная! Больная стрекоза», – подумал Серёжка.

Он снова глянул на машину, которая была теперь совсем рядом, сердце у него ёкнуло, и он отступил было на шаг, протягивая всё-таки руку вперёд, к голубой стрекозе, потом закрыл глаза и шагнул навстречу машине.

«МАЗ» качнулся и замер перед мальчишкой в двух его, Серёжкиных, шагах.

Серёжка нагнулся над стрекозой, взял её за голубые с прожилками крылышки и только потом взглянул на машину.

На капоте грозно замер большой серебристый зубр. Серёжке показалось вдруг, что это он недовольно сопит, рычит тяжело и грозно и рявкнет сейчас так, что мурашки побегут по коже.

Машина тряслась и фыркала, от неё веяло жаром, пахло горячим железом и нагретой резиной.

Серёжка снова зажмурился и, вытянув вперёд руку со стрекозой, перескочил через колею.

Когда он открыл глаза, машина тяжело шла мимо, а шофёр, парень в выцветшей гимнастёрке, высунулся из кабины и, приложив к виску кончики пальцев, улыбался Серёге. И он вдруг вспомнил про свои ордена, и тоже заулыбался, и отдал доброму шофёру честь, вскинув к пилотке, правда, левую руку, потому что в правой у него была голубая стрекоза.

Серёга засмеялся ещё громче, подпрыгнул высоко-высоко и подкинул стрекозу в синее-пресинее небо. А когда она, зашуршав крылышками, села на маленький кустик, он совсем перестал за неё волноваться, снова шагнул на колею и побежал дальше: левая – по левой ложбинке, правая – по правой.

Он попытался даже бежать вприпрыжку, но это у него не вышло, так как подпрыгивать можно ведь только на сухом месте.

Впрочем, сейчас этого и не стоило делать. Серёжка очень дорожил своим авторитетом орденоносца, а навстречу ему, так же по ложбинкам, левая – по левой, правая – по правой, шёл младший брат Валерки Косачёва, комиссара супятчиков. Того самого Валерки, который сегодня утром так безуспешно пытался втянуть Серёжку в новую военную авантюру.

Младший брат комиссара носил кличку «Детсад». Как-то он сказал мальчишкам, что его записали в детский сад, но вот прошёл уже почти год, а сад, в который должен был ходить Косачёнок, так и недостроили, зато кличка прижилась.

Теперь Детсад шёл, низко опустив лобастую голову, и Серёжка тихо остановился, выпятив грудь и ожидая, что этот Косачёнок уткнётся сейчас в него, в Разводчика.

И Детсад в самом деле ткнулся лбом в Серёжкин живот и зашипел, как кошка.

– Нашёл занятие! – покачав головой, сказал Серёжка.

– Насол! – сурово ответил комиссаровский брат. – А тебе сто?

Серёжка покачал головой: совсем несерьёзный человек этот Детсад!..

Недавно на проспекте Первых Добровольцев около киоска с газировкой поставили большую урну – железный ящик с ножками. Ящик этот, всегда пустой, стоит возле заборчика, среди мусора, который бросали рядом, и Косачёнок залезает в него, раскачивается, держась рукой за забор, и орёт песню про какого-то волшебника.

– Эх, ты, – сказал теперь Серёга. – Никогда ничего путного не придумаешь!..

Они постояли ещё друг перед другом, и Детсад вдруг презрительно спросил:

– А ты посиму дома?..

И так как Серёжка ничего не ответил, сказал так же сурово:

– Знаис, ты – не Лазводчик. Ты – плидатель!..

Это невежливое, мягко говоря, замечание задело Серёгу, но он не любил связываться с младшими. Тем более, если они были братьями выдающихся полководцев, каким, без сомнения, считался на Авдеевской площадке Косачёв-старший.

– А я стрекозу спас! – примирительно сказал Серёга.

– Сто? – спросил младший брат комиссара. – Подумаес!

– Ладно, иди-иди, – сказал Серёжка будто бы серьёзно, – а то в детсад опоздаешь…

Комиссарский брат прищурился. Ему нечем было крыть, и тогда он медленно сказал:

– Как дам по ложе!

Впрочем, в его голосе не было большой решительности, и Серёжка даже оглянулся, нет ли кого поблизости на тот случай, если он сам стукнет всё-таки этому Косачёнку по шее.

Но мимо шли девчата в робах и улыбались, глядя на Серёжкины ордена, и он, вздохнув, сошёл с колеи, уступая дорогу младшему Косачёву.

«Занимаюсь тут пустяками, – подумал Серёга. – И чего это я пустяками занимаюсь?..»

И он решительно направился к двухэтажному зданию, на котором висело много всяких вывесок, написанных на стекле, и у которого стояло множество легковых автомобилей.

Дело в том, что у Серёжки была ещё одна немаловажная причина для гордости. В его подъезде этажом выше жили Славка и Старик.

Славка – это комсорг стройки, высоченный, в клетчатой ковбойке, лыжных штанах и в баскетбольных кедах. У него был мотоцикл, и он часто катал Серёжку, и всякий раз расспрашивал его про голубей. А Старик – тот работает в газете, у него есть пишущая машинка, и вообще чего только у Старика нет.

Шпага у него самая настоящая, только с железной шишечкой на конце, и бинокль есть, и здоровенные боксёрские перчатки, из которых – как это? – из которых ещё не выветрился запах спортивных залов столицы…

Так Старик говорит про свои перчатки, а на самом деле пахнут они примерно так же, как старые ботинки, только Старик почему-то очень этим гордится.

Понюхает, прищурит глаз и вздохнёт…

Серёга часто – да почти каждый день, а то и чаще – заходит к Славке и к Старику, но вчера не заходил и позавчера тоже, потому что к Старику приехала жена, очень красивая, такая красивая, что Серёга даже обрадовался, когда её первый раз увидел, – да только сердитая…

Славка, так тот сразу взял чемодан и ушёл от них в общежитие. Серёжка был тогда как раз у них, видел.

– Ты, Старик, ордер на квартиру не отдавай, когда будешь уезжать, – попросил Славка, стоя уже в дверях. – Я его на себя перепишу…

– Ну, это мы ещё посмотрим – буду я или не буду, – усмехнулся Старик.

Славка ушёл, а Серёжка как-то не успел уйти, он всё стоял около самодельного Старикова кресла, которое прибито к полу под боксёрскими перчатками, стоял и смотрел на жену Старика – такая она была красивая.

– Ты что, и в самом деле сомневаешься? – спросила она у Старика и положила ему на плечи большие белые руки – Серёжка никогда не видел таких белых рук.

– Представь себе – да, – сказал Старик.

И тут она Серёжку и увидела.

– А ты что здесь делаешь, мальчик? – спросила так строго, что Серёжка даже испугался, ему показалось, что она подойдёт к нему сейчас и больно возьмёт за ухо.

А он как язык проглотил.

– Выйди и не мешай нам, – проговорила она всё так же строго и открыла дверь.

Серёжка пошёл к двери, хотел быстро, да зацепился вельветкой за крючок, и, пока отцеплял её, Старик говорил ему вслед таким голосом, словно в чём-то виноват был перед ним:

– Ты извини, дружок… Тётя Лера устала с дороги…

Дверь уже закрывалась, когда Старик сказал уже совсем другим тоном:

– Какое ты имеешь право, послушай?.. Для меня он – такой же гость, как и ты…

– Что за идиотские сравнения, боже! – вскрикнула Старикова жена. – Сопливый мальчишка и я – как ты можешь?!

Было слышно, как Старик негромко сказал:

– Значит, могу…

А мать дома погладила Серёжку по голове и сказала:

– Уедет твой друг, да?.. Конечно, увезёт его жена – такая да не увезёт?..

Серёжка посмотрел на мать, и ему почему-то стало обидно: такая она была и маленькая, и старенькая, и некрасивая совсем по сравнению с тётей Лерой…

«Зайду к ним на работу, да и всё», – подумал Серёжка о Старике да Славке. Заходил же он раньше всякий раз, когда шёл мимо треста.

Но сначала Серёжка остановился перед легковыми машинами. Какой, скажите, уважающий себя мальчишка равнодушно пройдёт мимо легковой машины, даже если ей, этой легковушке, в понедельник исполнится ровно сто лет?

А тут одна рядом с другой стояли три новенькие «Волги» – две голубые и одна белая-белая, как молоко. Только они, видно, приехали издалека, потому что снизу были уж слишком забрызганы грязью. Конечно же, приехали издалека. Зачем, скажите, «Волга» на стройке? Так, баловство одно, подумал Серёжка.

Сначала он боком обошёл их, а чтобы обходить их не так просто, не без дела, пальцем провёл на каждой по полосе. Затем он чуточку полюбовался оленями, а потом вернулся к багажникам.

Присев на корточки около белой «Волги», он поплевал на измазанное грязью круглое окошко стоп-сигнала, потом задрал вельветку и полой осторожно вытер стекло. Он отошёл, чтобы не закрывать солнце, и в глаза ему брызнули сотни весёлых ярко-красных квадратиков.

Как делают такие стёкла? Серёжку всегда занимала тайна автомобильных стекляшек, под которыми переливается разноцветная сетка. «Надо в конце концов спросить у Куд-Кудаха», – подумал Разводчик.

Он протёр все остальные красные стёклышки, ещё раз полюбовался своей работой и неторопливо пошёл в трест. Оглядываясь, он с сожалением посмотрел на оленей. Конечно, хорошо бы и их протереть, но до них ведь не достанешь, а если залезть на колесо, то ещё, чего доброго, поцарапаешь значками краску на крыльях, и тебе потом так достанется, что, пока жить будешь, будешь помнить.

Серёга одним большим шагом одолел три щербатых каменных ступеньки, юркнул в дверь под рукой у какого-то дядьки, одетого, несмотря на жару, в зелёный плащ, увернулся в коридоре от деревянной треноги, которую несла девчонка в голубой блузе, и остановился перед дверью с небольшой табличкой: «Комитет ВЛКСМ».

За дверью был такой шум, как будто там стояла очередь за билетами в кино или за пивом, когда привозят его на стройку, и Серёжка хотел было уже повернуть обратно, но потом решил всё-таки заглянуть.

Он открыл дверь и ничего не мог понять. В комитете было столько народу, что все, видно, не уместились на стульях и сидели даже на подоконниках.

Славка тоже сидел на подоконнике, и лицо у него было такое, какое бывает, когда он сломает свой мотоцикл и никак не может его починить.

Серёжка хотел было прикрыть дверь, привстал на цыпочки и тут увидел Старика. Тот в самом центре длинного стола сидел за маленькой комитетской машинкой и очень быстро бил по клавишам.

«Только Старик так, наверное, и умеет, – в который раз подумал Серёжка. – Ловко отстукивает. Как барабанщик какой…»

Он, наверное, слишком долго любовался Стариком-барабанщиком, потому что Славка заметил его.

– А, сосед! – негромко сказал он. – Проходи, проходи… Может, дельное что подскажешь…

Он что-то сказал маленькому парню в комбинезоне, который сидел на мотоцикле, прислонённом к стене, и тот подвинулся на длинном седле, уступая место Серёжке. И Серёжка сел, потому что это было его законное место. Он всегда тут сидел, когда заглядывал к Славке.

Старик оторвался от машинки, потряс кистями рук, как будто они у него были мокрые, и громко сказал всем:

– Знакомьтесь. Это наш сосед. Серёжка Разводчик. – Он подмигнул Серёжке, потом оглядел парней. – Почему Разводчик? Потому что разводит голубей!..

Все в комнате громко засмеялись, хотя Серёжка ничего не видел в этом смешного, а маленький парень, который сидел с ним рядом, даже ткнул его пальцем в бок: ты, мол, даёшь!

– Разводчик, смотри ты, – сказал кто-то из угла басом. – Прямо заводчик!..

Все снова засмеялись, а рыжая девчонка, которую Серёжка давно уже заметил, потому что в комитете среди парней она была одна, звонко крикнула:

– А что? Будет заводчиком! Для кого же мы завод-то строим? Для него!..

– Богатый мужик будешь, Разводчик-заводчик, – снова сказал из угла тот, с басом.

– Заводчик Сергей Чашкин, – подмигнул Славка.

– Это не Фёдора ли нашего Чашкина? – спросил тот, с басом, глянув на Серёгу.

Но прежде чем Серёга успел ответить, Славка кивнул:

– Сынишка!..

– Мы вот тут сидим, воду льём, – хмуро сказал бас, – а Фёдор Чашкин рекорды ставит…

– Нужны ему твои рекорды! – громко сказал парень в комбинезоне – тот, что сидел рядом с Серёгой. – Очень нужны!.. Знаешь, где он их видел?..

– И не нужны, и видел, а ставит, – упрямо повторил бас.

Серёга подумал, почему это его отцу не нужны рекорды, и где же это он их, интересно, видел, и зачем же он их тогда ставит, если они ему не нужны – может, приказали? Но ничего подходящего придумать не смог – тут как раз все смотрели на него, подмигивали и посмеивались, так что Серёжка даже обрадовался, когда Старик их всех перебил.

– Ладно, – сказал он. – Хватит. Вам лишь бы делом не заниматься, а мне потом отдувайся за вас, выдумывай, сочиняй то, чего на самом деле не было и в помине…

– Да, давайте думать, – сказал Славка, и лицо у него снова стало такое озабоченное, что Серёжка даже пожалел Славку.

В комнате было тихо, потому что все стали думать. И Серёжка вздохнул и тоже стал думать.

Он думал о том, что когда-нибудь он, конечно, и в самом деле будет богатый – это когда завод построят да когда он вырастет, – а пока он, Серёжка, прямо бедный, потому что никак не может решить: предатель он или нет?..

– Ты подожди нас, посиди немного, – перебил вдруг Старик Серёжкины мысли. – Мы тут почин один обмозговываем…

Он положил на машинку руки и лёг на них головой, а потом вдруг поднял голову и засверлил Серёжку глазами:

– А хоть знаешь ли ты, Разводчик-заводчик, что такое почин?

«Вот уже и Старику понравилось, – подумал Серёга. – Разводчик-заводчик. Как бы не прицепилось. Будут потом кричать на всю улицу».

Он покачал головой: нет, не знаю.

«Скажи им слово, так они небось так к тебе прицепятся, что потом не отстанут», – подумал Серёжка.

– Почин, – серьёзно сказал Старик, подняв палец, – это когда кто-нибудь начинает очень хорошее дело. Как бы тебе объяснить? – Он замялся, а потом вдруг сразу повеселел: – Ну, вот шатаетесь вы по улицам и разбиваете друг другу носы. А нашёлся бы среди вас, предположим, дельный парень, который сказал бы: хватит. И перестал бы воевать. И все бы сказали – правильно! Дошло?

– Дошло, – обрадованно сказал Серёжка, потому что как раз этот-то разговор и разрешил его сомнения. Выходит, он, Серёжка, вовсе не предатель, а…

– Значит, я уже починщик? – спросил он тихо и серьёзно.

А все в комнате вдруг так захохотали, что в окнах, Серёге показалось, вздрогнули стёкла. Ничего не понятно.

– Ну вот, договорился, – отдышавшись, сказал Старик. – Сначала Разводчик, потом заводчик, теперь новенькое – починщик! Да почему же ты – починщик?

– Да потому, что я бросил воевать, вот! – обиделся Серёжка. – Ты же сам знаешь!

– Ты-то бросил, Серёжик, – ласково сказал Славка, – но остальные ведь дерутся. Да ещё как! Верно?

– Выходит, твой почин не подхватили, и он погиб, – ткнул пальцем в сторону Серёжки Старик. – Вот как у них, понимаешь? И дельно вроде, а…

Теперь он ткнул пальцем в сторону Славки, но тот только махнул рукой и сказал:

– Ты, Серёжка, не обижайся. Всё это ведь очень серьёзно…

«А то не серьёзно, – подумал Серёжка. – Что, если тебя бы или вот Старика назвали предателем? Как бы вы?..»

– Между прочим, ребята, обратите внимание, – говорил Славка. – Вы только задумайтесь, ребята! Взгляните вот. – Он показал рукой на Серёжку. – Это же, как говорится, наболевший вопрос в образе Серёги Чашкина… Сам пожаловал сегодня к нам в комитет…

Серёжка хотел было снова обидеться, потому что он теперь вдобавок ко всему, выходит, ещё и кто? Наболевший вопрос?..

Но Славка говорил, кажется, то, что надо:

– Лето вот, и ребята не в школе… А ничего такого пионерского у нас пока нету. Создали они две разбойничьи армии и квасят друг другу носы. Да хорошо, если носы… Нашему Серёжке-то вон голову раскроили…

– Покажи, Серёжка! – попросил Старик.

И Серёжка охотно наклонился, чтобы всем было видно, и осторожно дотронулся до выстриженной плешки – тут вот!

– Надо нам с вами что-то решать, ребята… Я говорил с Казарцевым, но разве его растрясёшь? Его сейчас медной проволокой режут сверху…

Казарцев – начальник стройки. Большой такой, толстый и с красным носом. Серёга его несколько раз видел. Только кто же, интересно, режет его сверху медной проволокой, если его все боятся, потому что у него такой могучий голос, что он даже не разговаривает, а как будто рычит? Как лев.

И пока Серёжка рассуждал про Казарцева, да о том, кто это его не боится и режет, и как это вообще можно резать человека медной проволокой, да ещё сверху, он, наверное, что-то пропустил мимо ушей, потому что говорил уже не Славка, а тот, с басом, который первый назвал его заводчиком.

– Я от производственников скажу, – гудел он. – Хотя бы от нас, от бетонщиков. Ведь что получается, Слава… – Парень комкал в огромных ручищах кепку и смотрел на Славку почему-то жалобно. – Тут некоторые наши ребята маху дали. Получили квартиры и стариков своих сюда вызвали. Ну, те приехали: здрасте, мол. Но это ладно. Это ещё полбеды…

– Чего ты там несёшь? – перебил его Старик.

И Серёжке показалось сначала, будто он недоволен тем, что тот затрагивает стариков.

– …полбеды, – упрямо пробубнил бас. – Сидели бы они себе дома или ещё там что. Так нет же. Во все дырки эти пенсионеры влезают. Насоздавали всяких комиссий – и влезают. Вот хотя бы мы, бетонщики. – Парень ударил себя кепкой в грудь. – Льёшь бетон, а они, понимаешь, тут шныряют, принюхиваются. Как будто это суп…

На этом месте Старик хихикнул, и Серёжка подумал, что, может быть, говорят про смешное и ему тоже стоит хихикнуть или хотя бы шмыгнуть носом, но все другие сидели спокойно, и Серёжка раздумал и стал смотреть на парня, который сказал про суп.

– Нет ли где браку там, смотрят, раковин нет ли, – сказал парень и пошарил перед собой руками, как будто искал что-то.

– Вот-вот, – хихикнул снова Старик.

А парень глянул на него по-бычьи, перевёл дух и закончил вдруг жалобно:

– Возьмите их от нас, Слава, пусть жизнь не отравляют… Возились бы лучше эти пенсионеры с детишками…

– А ты бы – брак? Да? – сказал Старик.

– Да нет, пусть не брак, – вскочила рыжая девчонка. – Дело не в этом. – Она говорила и то и дело поправляла рыжие свои волосы. – Ты вот скажи ему, этому дурню, скажи, Серёжка: хотел бы ты играть с пенсионерами?

И Серёжка только сейчас понял, к чему клонил здоровенный парень и почему он комкал кепку, и понял тоже, что от него ждут ответа, что нет, никак не интересно ему играть с пенсионерами.

Поэтому он сделал такое лицо, как будто ему очень хотелось спать, и сказал:

– Со скуки с ними помрёшь!..

Все прыснули, а девчонка уткнулась в ладошки, и её рыжие косички затряслись, как будто кто дёргал их за ленточки.

– Ну, ты это, положим, брось, – строго сказал Старик.

Но, во-первых, Серёжка хорошо знал, что Старик совсем не умеет сердиться, а во-вторых, ему нравилась рыжая девчонка, и он ещё раз сказал:

– Со скуки помрёшь… точно… Вчера вон уже несли одного хоронить…

Это была Старикова поговорка, и он прыснул, конечно, а Серёга очень обрадовался, что угодил в самую точку.

– А смешного, в общем-то, мало, – сказал Славка, когда все уже отсмеялись. – Нам бы давно надо заняться мальчишками… Детская проблема во весь рост!.. Да всё дела эти, дела… – и развёл руками. – Не знаешь, за что и браться!

– За них – в первую очередь, – кивнул Старик на Серёжку. – Если мы и построим такой завод, что он будет самый-самый и в стране и за рубежом… а рядом с ним из Серёги да его друзей вырастут за это время первостатейные охламоны, мы своей задачи не выполним!..

– Кто-кто вырастет? – спросил Серёга.

А Славка присвистнул, глядя на Старика:

– Ты напиши об этом передовую, а?..

– А что, и напишу, – пообещал Старик.

– Члены парткома по тебе соскучились, – сказал Славка, почему-то подмигивая Старику. – Давно тебя не видели…

– Они-то как раз поймут меня больше, чем вы, – заспорил Старик. – У членов парткома давно уже дети есть… не то, что у вас тут, братцы!..

– Постановили, – сказал бас. – Всем членам комитета комсомола стройки – иметь детей!..

– А кто-кто вырастет? – снова спросил Серёга. – Каким я буду охланомом?..

– Первостатейным, – сказал Старик. – То есть на все пять… И не охланомом, а охламоном, хотя охламон – тоже не очень хорошо… плохим человеком, понял?..

– Ещё чего! – сказал Серёга.

– Видишь ли, Серёжик, – стал Славка объяснять, – поймёшь ли ты, вот в чём вопрос… У нас много работы, но когда-нибудь… – Славка рубанул рукой и соскользнул с подоконника, – когда-нибудь мы всё равно этим займёмся – мальчишками… детской проблемой… А пока, Серёжик, посиди, помолчи маленько, а мы вернёмся к нашему почину…