Текст книги "Курлышка"

Автор книги: Галина Черноголовина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Айдосов конь

На большой перемене ребята по очереди просили у Даши фломастеры порисовать. Только Айдос хмурый сидел и ни на что не обращал внимания.

После того как мальчишки забросили мяч на крышу, Галя приказала Даше и Сауле: «С Тарасом и Айдосом не разговаривать, понятно?» Неожиданно для себя Даша вдруг нарушила этот запрет.

– Хочешь порисовать? – спросила она Айдоса и протянула ему фломастеры.

Айдос удивлённо поднял на неё глаза.

– Что он там нарисует! – не выдержала Галя. – Дай сюда, я розочку не закончила.

– Что-нибудь нарисую, – сказал Айдос и взял фломастеры.

Минут через пять на бумаге, разметав огненную гриву, раздувая ноздри, летел сказочный конь. Копыта едва касались зелёной травы, а трава гнулась и трепетала, как от сильного ветра.

– Можно, я этого коня себе возьму? – спросила Даша. – Тебе не жалко?

Айдос пожал плечами:

– Нисколечко.

Прозвенел звонок, и Даша села на место. Надув губы, Галя отвернулась от нее.

– Ну как ваш журавль поживает, Даша? – неожиданно спросила Анна Матвеевна.

– Поправляется помаленьку.

– Вот и хорошо. Скоро на экскурсию поедем: сначала на зерноток, потом на молочную ферму, потом на подстанцию. Тогда и журавля посмотрим.

Тётя Фая погостила несколько дней и уехала. Дом опустел, как бывало после отъезда бабы Усти. Придя из школы, Даша сиротливо слонялась по комнатам: «Правду говорит тётя Фая – живём на отшибе, скука такая».

– Даша, садись, быстрей делай уроки, а потом картошку будем перебирать, – сказала мама.

Из учебника арифметики выпал листок. Айдосов конь! И как Даша про него забыла…

– Дай мне кнопок, – попросила она маму. – Я коня к стенке над столом прикреплю.

– Ещё не хватало стенки портить, – возразила мама. – Если уроки сделала, бери совок, веник да полезай в подполье. Надо место для картошки приготовить.

Подполье было глубокое и просторное, как комната. Здесь стоял прохладный земляной дух. От бочек с солёными огурцами и помидорами тянуло запахом укропа, чеснока, хрена.

– Я крышку захлопну, – сказала мама. – Крикнешь, когда закончишь, а то Николка так и норовит в люк завалиться.

Грохнула крышка люка, и сразу стало тихо, лишь наверху слышался дробный топоток Николки. Подполье было разгорожено досками: отсек для свёклы, отсек для моркови, три отсека для картошки – крупной на еду, средней на семена и совсем мелкой и резаной на корм домашней живности. Даша представила, сколько времени придётся сортировать ту картошку, что под навесом, и ей стало тоскливо. Ссыпать бы всё разом – чего там, потом разобрались бы. Но порядок есть порядок, и его тоже установила баба Устя. Под ногами шнырял Прошка – он свободно входил и выходил через отдушину в фундаменте, сквозь которую просачивался слабый свет. Мышей Прошка давно всех переловил, но, видно, надеялся, что хоть Даша какую-нибудь вспугнёт. Мышей не было, только бледные ростки забытых прошлогодних картофелин тянулись в сторону отдушины. Прошка потёрся об ноги Даши и заскучал о дневном мире, где летают бабочки и можно сцапать зазевавшегося воробья.

– Прошка, не уходи, мне скучно, – попросила Даша, но кота и след простыл.

Сверху с половиц свисала пыльная косматая паутина, по углам прятались жутковатые тени. Скорее бы выбраться отсюда! Наконец всё было чисто выметено и сор в ведро сложен.

– Мама, открой! – крикнула Даша.

Молчание.

– Мама, открой, пожалуйста!

Забыла она про неё, что ли? Под лесенкой стояла бочка с засохшей извёсткой. Даша выдернула из неё палку и застучала в половицу. Крышка люка отворилась.

– Стучу, стучу, – обиженно говорила Даша, вылезая, – а ты не слышишь.

– Дашенька, прости меня, – сказала мама. – Я тут с Николкой… Он ведь напрокудил, коня твоего порвал.

– Ну вот, так я и знала! Так и знала! – повторяла сквозь слёзы Даша. – Хотела же я его на стенку повесить, Николка бы не достал.

– Там и конь-то был… – утешала мама. – Папа тебе в десять раз лучше нарисует.

– Хоть в десять, хоть в сто, хоть в тысячу – всё равно такого не будет…

– Ну ладно, Дашенька, не сердись. Папа ждёт. Пойдём картошку перебирать.

– Надоела мне ваша картошка!.. Только и знай – работай: Николку нянчи, корову дой!

Тут Даша поперхнулась, увидев, как изменилось лицо у мамы. Рыжуху ведь она всего один раз и доила, и то самовольно. Чего же попрекать-то? Но что-то нашло на Дашу, и она продолжала:

– Другие девочки играют, а я всё работай да работай… – Она сама не замечала, что говорит в точности словами тёти Фаи.

– Вон Аля, и в Ленинграде была, и в Сочи, а я так здесь всю жизнь…

– Так вот ты как, – сказала мама. – Ладно, как-нибудь без тебя обойдёмся. Вот тебе двадцать копеек, в кино сходи…

– Сегодня нет кино, сегодня понедельник, кино вчера было.

– Ну дома поиграй. Книжку почитай. Отдохни, дочка…

Мама взяла Николку и вышла во двор. Даша посидела немного, потом приподняла уголок занавески. Николка таскал за верёвочку игрушечный самосвал с песком, а мама сидела на перевёрнутом ящике возле громадной кучи картофеля. Подошёл папа с вёдрами, что-то спросил у мамы – наверно, где Даша, – и мама ответила, после чего лицо у папы стало невесёлым. Он принёс ещё один ящик и сел рядом с мамой. «Ну и ладно, ну и пусть… – растравляла себя Даша. – Стенку ей было портить жалко, а родную дочку не жаль. Только Николушку своего любит…»

Даша уложила в портфель учебники и тетради на завтра; подумала и вытащила из-под кровати коробку с куклами – давно она в них не играла. Платья бы им постирать надо, вон как запачкались… Но тут Даша представила, как она будет развешивать куклины платья во дворе на верёвке, на глазах у папы и мамы, и ей расхотелось стирать. Села рисовать – какие-то рожи получаются. И книжка неинтересная попалась.

Даша взглянула в окно. Картофельная куча не убывала. «Этак они без меня долго провозятся». Куклы отправились обратно в коробку, а Даша надела старую курточку и вышла. Папа и мама так были заняты переборкой картофеля, что даже не заметили, как она подошла.

– Смотри, ты вон гнилую картошку в ведро бросил, – громко сказала Даша папе.

– Неужели? – удивился он. – И правда…

– Вёдра полные, неси, – скомандовала Даша и, когда папа поднялся, уселась вместо него на ящик…

Снова всё пошло своим чередом: папа носил вёдра с картошкой теперь уже в подполье, а мама и Даша перебирали. С полчаса они молчали, потом Даша вспомнила:

– У нас скоро экскурсия будет сюда, на подстанцию.

– Да что ты! – ахнула мама. – Весь класс приедет? И Анна Матвеевна?

– Конечно. И вы с папой всё-всё покажете и расскажете.

– Что всё-всё? – подошёл папа, и Даше пришлось теперь ему объяснять насчёт экскурсии.

– Про электричество… Про трансформаторы… Про изоляторы…

– Погоди, не так быстро. Трансформаторы-изоляторы. Да они разве поймут?

– Ты, папа, не знаешь, у нас мальчишки ещё как техникой интересуются! Вот, например, Айдос Ахметов.

– Интересуются! – усмехнулась мама. – Вчера пришла в магазин, а продавщица говорит: «Знаете, кто изоляторы на столбах из рогаток бьёт? Бахтюк Тарас и Ахметов Айдос. Такие хулиганы…»

– Неправда! – возмутилась Даша. – Это всё Галя Сивцова сплетню распускает, а продавщица – её родная тётя!

– Ладно, – почесал в затылке папа. – Раз уж экскурсия – куда денешься. Там посмотрим, по ходу дела.

Тигр в железной будке

Автобус задерживался. Анна Матвеевна пошла в учительскую, чтобы позвонить в совхозный гараж, а ребята стояли во дворе и смотрели, как работает башенный кран на стройке новой школы. Тарас и Айдос пытались подобраться к крану поближе, но прораб их прогнал:

– Свалится кирпич на голову – потом отвечай за вас.

– Едет! – закричала Сауле, увидев автобус. – Девочки, побежали звать Анну Матвеевну, а то она всё ещё в гараж звонит, наверно…

Автобус был работяга, потрёпанный, прокалённый на степных дорогах. Возил он доярок на пастбище, на утреннюю и вечернюю дойку, механизаторов на полевые станы, возил старшеклассников в поле помогать взрослым, а вот сейчас на нём должен был ехать на экскурсию третий «А». Сиденья и пол были ещё влажные – видно, водитель ездил на водохранилище помыть машину, потому и задержался.

Галя, как будто и не дулась никогда, уселась рядом с Дашей.

– Как у меня горло болит! – пожаловалась она. – А всё эта Клава… Пошли мы с ней вчера в кино, а там Лёша Зырянов. Билеты нам купил, мороженым угостил. А Клава мороженое-то не ест. Она вообще ничего молочного в рот не берёт, её малюсенькую коровьим молоком перекормили. Мне за неё приходится мороженое есть… Совсем голос сел, даже петь не могу.

На току почти не было людей, только несколько женщин с лопатами охорашивали кучи пшеницы, следили, чтобы зерно не топтали зря, подметали, если где просыплется. Всё остальное делали машины. А воробьёв здесь было – тучи. То на провода усядутся, так облепят, что кажется, вот-вот провода оборвутся, то с шумом слетят на зерно.

– Кыш! Кыш! – закричали ребята, а Тарас Бахтюк пожалел:

– Вот бы сюда рогатку, – и прикусил язык, испугавшись, что услышит Анна Матвеевна.

– Вы думаете, они пшеницу клюют? – сказал заведующий током. – Они жучков-червячков всяких из зерна выбирают. Те наверх из кучи карабкаются, а воробьишки тут их и хватают.

– А ты сразу – «рогатку», – упрекнула Тараса Сауле.

Один за другим уходили с тока на элеватор грузовики с зерном. Автобус некоторое время ехал за одной такой машиной, а потом свернул к молочной ферме. Здесь тоже всё делалось будто по щучьему велению. Ребятам показали круглый зал, где доили коров, высокий и светлый. Загонять коров сюда не надо было – они сами бежали по первому сигналу и вставали в очередь на дойку. Каждая бурёнка знала: стоит ей попасть в доильный станок – и корытце перед ней наполнится вкусным пойлом-болтушкой.

– Наши девочки не хуже лётчиков, – говорила пожилая доярка, – знай себе кнопки нажимают, даже молоко от коровы само в холодильные чаны по трубам течёт… Намного жить нам стало легче, как электричество пришло.

– Вот мы сейчас и посмотрим, откуда оно идёт, – сказала Анна Матвеевна.

Круглобокие облака чинной чередой брели по синему небу. Теперь автобус мчался привычной Дашиной дорогой, и впереди уже вырастали мачты подстанции.

Лапик, заблаговременно посаженный на цепь, встретил автобус яростным лаем.

– Проходите, пожалуйста, – встретила Дашина мама гостей у калитки. На ней была нарядная вязаная кофточка, и Даша заметила, что мама даже волосы успела подзавить и уложить в красивую причёску.

– Ой, какой у тебя, Даша, братик! – Сауле схватила Николку под мышки и закружила вокруг себя.

И другие девочки тоже бросились к нему. Николка перепугался. Он никогда не видел на подстанции столько людей. Уткнулся маме в колени и позорно заревел.

– Ну чего ты, глупенький? Это же Дашины подружки. – Но багровый серпик над маминой бровью выдавал, что и она волнуется.

Лапик совсем изнемог, и вместо «гав-гав» у него уже получалось «ах-х, ах-х».

– На Лапика внимания не обращайте, – успокаивала ребят Даша. – Он только лает по-страшному, а никогда ещё никого в жизни не укусил. К нам маленькая собачка из села забежала, выгнала его из будки и жила недели две, ела из его плошки. Он лишь после неё к еде притрагивался и под дождём мок, всё терпел. А когда она убежала, так скулил, так тосковал…

– Ну да, скучно ему здесь, – Галя с любопытством оглядывала двор. – А где тот журавль, который тебя клюнул?

– В гараже.

Галя рассмеялась:

– В гараже, как будто машина!

Ребята облепили окошко гаража, но Курлышка спрятался за грузовик, и только длинные ноги его виднелись между задними и передними колёсами.

– Лапы как у курицы, – разочаровалась Галя.

Мама, оказывается, пирожков успела нажарить и, пока папа всё показывал и рассказывал, угощала ребят:

– Кушайте, пожалуйста…

– Папа, а помнишь, когда я была маленькая, ты мне про тигра сочинял, будто он в трансформаторной будке сидит.

– А что, – подхватил папа, – с этим тигром шутки плохи, даже если он в утюге или в лампочке. Так цапнуть может, только держись!

– А меня цапал тигр, – сказала Сауле. – Я ещё маленькая была, в розетку пальчики сунула… Ой, как я напугалась тогда…

– А я мокрой рукой пылесос выключил…

– А я… – У всех оказалось, что рассказать.

– «Высокое напряжение», – прочитала Сауле надпись на ограде.

Ребята, прищурясь, смотрели на провода, отходящие от трансформаторов, словно хотели увидеть бегущих по ним огненных тигров.

– А этот провод куда? А этот? – спрашивали Павла Ефимовича.

– Этот – в Тополиный, этот – в Опытное хозяйство, а этот – на Птицефабрику.

И, мысленно проследив путь проводов, ребята представили, как растут на току пшеничные горы, как текут по трубам на ферме молочные реки, увидели и кран-великан, который работал на стройке новой школы, и светящиеся экраны телевизоров.

– Как у вас тут всё здорово, какой у тебя папа хороший, – вполголоса сказала Сауле, и другие ребята посмотрели на Дашу, будто в первый раз её увидели.

А Даша не знала, как и вести себя: она гордилась папой, радовалась за него и в то же время неловко ей было – вдруг подумают, что она зазнаётся.

Би-у-у… Это Даша попросила папу «понарошку» включить аварийный сигнал.

– И часто у вас так воет? – спросила Галя.

– Да не очень.

– Страшно, как на войне… А вот что мне нравится – это соседей у вас нет. Никто через забор не дразнится.

Чудачка эта Галя, нашла чему завидовать. Даше так хотелось, чтоб соседи были, она ведь всю жизнь без соседей жила.

Айдос уезжает

Кончилась золотая осень, началась мокрая. Дорогу развезло, и теперь папа чаще отвозил Дашу в школу и заезжал за нею. В субботу, прежде чем ехать домой, они завернули в магазин, купили масла, круп, сахару, три булки хлеба, несколько баночек сгущённого молока: Рыжуха-то совсем перестала доиться, телёнка ждала. Сумку с продуктами папа поставил в коляску к ногам Даши, а потом велел ей надеть стёганый ватник: в селе было потише, а в степи ветер так и пронизывал.

– Похоже, отъездили мы с тобой на «Урале» до весны, – сказал папа. – Теперь определим его в гараж, пусть отдыхает.

– Папа, – спохватилась Даша, – а соли-то мы и не взяли. Мама просила, капусту же завтра солить.

– И в самом деле! – хлопнул себя по лбу отец. – Посиди, я сейчас.

– Развесную покупай, в пачках не бери!

Появилась группа девочек, Дашиных одноклассниц.

Они всё ещё брели из школы, хотя вышли с Дашей в одно время: остановятся, поговорят о чём-то, размахивая руками, дальше пойдут… Галя попрощалась с девочками и подбежала к Даше. Ей не надо было дальше идти, она жила возле магазина.

– Дай, пожалуйста, каску примерить! – попросила Галя.

Каска была красная с белыми пятнышками, как у божьей коровки. Галя повертелась перед зеркальцем, зачем-то показала язык.

– А у Лёши Зырянова на мотоцикле тоже такое зеркальце. Только у него «Юпитер». Он нас с Клавой катал и ещё покатает… Да, а ты знаешь, что Айдос уезжает?

– Как уезжает?

– А вот так. Пришла в школу Алтынай и говорит Анне Матвеевне: «Дайте Айдосовы документы».

Так, значит, Алтынай всё-таки отправляет брата, значит, не сдержала своего слова… И тут Даша увидела на другой стороне улицы Алтынай и Айдоса. Она сбросила ватник и выскочила из коляски, оставив Галю с раскрытым на полуслове ртом.

– Айдос! – окликнула Даша. – Погоди!

С Алтынай Даше даже здороваться не хотелось, но та остановилась и тоже её ждала.

– А, Даша, здравствуй. Вот видишь, уезжаем мы с Айдосом.

– Как? Вы вдвоём уезжаете? – оторопела Даша.

– Втроём. С маленьким. К дяде в аул Аксуат. Школа там есть, Айдос учиться будет, и мне трактор дают. Старой марки, не такой, как здесь, но что поделаешь…

Алтынай зябко куталась в серую пуховую шаль, и улыбка у неё была вымученная, жалобная.

– Вы тут поговорите с Айдосом, а я в магазин зайду.

Берёзовые листья качались в лужицах, как грустные кораблики, отплывающие неизвестно куда.

Айдос молчал, глядя исподлобья на Дашу.

– Когда вы уезжаете?

– Завтра.

– Погоди… – Даша побежала к мотоциклу и, стараясь не глядеть на Галю, достала из портфеля коробку с фломастерами.

– Неужели подаришь? – испугалась Галя. – С ума сошла! А чем мы будем рисовать?

Айдос спрятал руки в карманы, мотал головой.

– Не надо. Не возьму.

Но Даша сунула коробку ему под мышку и убежала. Гали уже не было, а папа заводил мотор.

– Молодец, что про соль напомнила. Я и позабыл, пришлось бы ещё раз ехать.

Даше вдруг захотелось плакать. Она задрала голову и часто-часто задышала носом.

Курлышка теперь жил в тёплой мастерской: журавли ведь не любят холодов, не зря они улетают на зиму в Индию. Журавлёнок уже не шарахался, когда к нему входили, понемногу привыкал к людям. Стоя на одной ноге, он терпеливо ждал, пока Даша сделает уборку, сменит воду в плошке. Потом подошёл к корытцу и стал неторопливо клевать мочёный хлеб.

– Курлышка, Курлышка, – сказала Даша, – Айдос-то уезжает… Ну, что же ты молчишь, Курлышка?

Вытянув шею, журавлёнок смотрел в окно. Там меж дождевых капель всё чаще пролетали незнакомые ему большие белые мухи…

Семь погод на дворе

Даша катала Николку на санках и жалела, что снегу ещё мало – чуть-чуть землю прикрыл, – санки подпрыгивали на мёрзлых комьях земли. Но к вечеру наползли тучи и повалили густые хлопья.

Утром Даша вышла на крыльцо и ничего не узнала. На дом, на сарай, на столбы зима нахлобучила голубоватые снежные шапки. Провода стали белые, толстые, пушистые. От крыльца к трансформаторам была прочищена тропа. Даша ступила на неё, и снег оказался ей выше пояса. Папа и мама обметали трансформаторы, очищали площадку. Даша знала: нельзя, чтобы на трансформаторах и возле них оставался снег. Если начнётся оттепель и потечёт вода, может выйти из строя всё оборудование. Вот почему Дашины родители почти не спали в эту ночь.

– Ты уж, Дашутка, там сама позавтракай, – сказала мама. – Чайник я вскипятила, вареники вчерашние разогрей.

До школы Даша в то утро добиралась в кабине трактора с бульдозером, который проложил дорогу до подстанции.

– Наделал делов этот снегопад, – говорил бульдозерист. – С трёх ночи дороги к фермам расчищаем. Ну ничего, зато для будущего урожая полезно.

На поля уже двигались тракторы – прокладывать борозды, насыпать снежные валы. Весной талая вода не сбежит просто так, в овраги, а впитается в землю, вспоит пшеничные тучные колосья. «Где-то, наверно, и тётя Алтынай сейчас выводит свой трактор, – подумала Даша. – Как-то им с Айдосом живётся на новом месте?..»

Место Айдоса за партой у окна оставалось пустым, а сегодня не пришёл и Тарас – видимо, заболел.

– Давай сядем у окна, – предложила Галя.

– Надо у Анны Матвеевны спроситься.

– А зачем? Она, конечно, скажет «нельзя», а так, может, и не заметит.

И Даша согласилась. Она села с левой стороны, где сидел Айдос, машинально пошарила рукой в парте, прежде чем положить туда свои книги. И вдруг пальцы нащупали бумажку, свёрнутую в тонкую трубочку. Что там такое? Даша развернула листок. «Я уезжаю, до свиданья».

– Что там? – заинтересовалась Галя.

– Да так, просто бумажка.

Кому же писал Айдос? Наверно, тому, кто сядет вместо него за эту парту. Он же не мог представить, что сядет именно Даша. И всё-таки ей хотелось думать, что эти грустные слова обращены к ней: «Я уезжаю, до свиданья».

Анна Матвеевна, конечно, сразу же заметила, что девочки сели у окна, но не стала их ругать: пусть уж посидят, если им так хочется. Однако на втором уроке учительница обратила внимание, что Даша смотрит не на доску, а в окно.

– Что ты там увидела, Даша?

– Я? Ничего… Сосульки, провода…

Ребята засмеялись.

– Не отвлекайся! – строго сказала Анна Матвеевна. – А то придётся вам с Галей пересесть на своё место.

А за окном творилось вот что. Солнце растапливало снег, холодный ветер тут же студил талые капли, и сосульки становились заметно длиннее и толще. И на проводах снег тоже уплотнялся, покрывался ледяной коркой. Очень плохо, когда провода обмерзают: подержат-подержат на себе ледяную тяжесть, а потом устанут и начнут обрываться.

На последнем уроке, перед самым звонком, Даша увидела, что возле школьной ограды остановился знакомый грузовик – это, папа за ней приехал.

– Мама там тебя ждёт не дождётся, – озабоченно говорил папа, крутя баранку. – На линии неспокойно, на подстанции дел невпроворот, а тут ещё Николка что сегодня учудил…

– Что такое? – встревожилась Даша.

– Самосвал у него под шкаф закатился, он и засунул туда голову, а вытащить не может, застряла голова-то. Хорошо, я ещё во дворе был, а ведь чуть по вызову не уехал. Мама выскочила на крыльцо: «Ой, Николка! Ой, Николка!» А больше и не выговорит ничего. Забегаю в дом – слышу, пищит где-то, а где – не пойму.

– Ну Николка! Ну озорник! – ахала Даша.

Взбегая на крыльцо, Даша провела рукой по перилам, они тоже покрылись ледяной корочкой. Дверь открылась с трудом – примёрзла. Мама была в диспетчерской, возле рации, а на коленях у неё примостился Николка с распухшим носом.

– Боюсь от себя отпустить. Опять куда-нибудь голову сунет.

– Теперь долго не сунет, – успокоил папа. – С кем говорила?

– С электриком Птицефабрики. У них снег с дождём и ветер с севера. Лёд на проводах всё намерзает, говорит, уже по килограмму на метр примерно будет…

– Да, худо дело, особенно если ветер усилится. Такая пляска пойдёт…

Даша представила опоры в заснеженной степи. Провода обвисли под немыслимой ледяной тяжестью. Налетает ветер – провода начинают раскачиваться, извиваться, и пошла недобрая пляска. Гул стоит в степи – пляшут, пляшут провода, всё сильней, всё неистовей… Чу, треск раздался, посыпались на снег голубые искры. Оборвался провод. А там, где только что сверкал огнями большой посёлок, стало темным-темно. Погасли электрические лампочки и экраны телевизоров, замерли моторы, качавшие воду, остановились станки в мастерских. Не греют больше цыплят огромные наседки-рефлекторы, а самое страшное – могут задохнуться те цыплята, что ещё не вывелись. Сотни тысяч яиц в инкубаторе, шуточное ли дело? Тока нет – жизни нет…

– Придётся мне съездить на Птицефабрику, – озабоченно говорил папа. – Пока светло, надо людей мобилизовать, лёд с проводов обкалывать.

– Поезжай, Павлик. – Голос у мамы был тихий, усталый. – Мы уж тут как-нибудь справимся. Главное, теперь Даша дома, я за Николку спокойна.

Вечером Николка запросился спать раньше, чем обычно. Даша уложила его в постель и стала напевать, как, бывало, баба Устя:

 
Пришёл к нам сон
Из семи разных сёл,
Пришла к нам лень
Из семи деревень…
 

Николка, засыпая, всхлипнул несколько раз. Может, почудилось ему, что опять у него голова под шкафом и он не может ее вытащить.

– Спи, Николка, я здесь… «Пришёл к нам сон…»

Когда Николка ровно засопел, Даша на цыпочках вышла из детской. Папа всё ещё не вернулся с линии, мама была возле трансформаторов. Там, на столбе, горел фонарь. Что-то мельтешило в конусе света: не то изморозь, не то мелкие снежинки, а на снегу раскачивались тени проводов, и казалось, сама земля качается вместе с ними.

– Семь погод на дворе, – сказала мама, входя в дом. – Такая круговерть, не разбери-пойми, а на проводах наледь всё больше.

Мама прошла на кухню, налила в таз воды, сунула туда руки.

– Ох, рученьки мои, как вы на ветру полопались…

Даша разогревала ужин, кипятила чай. Вернулся папа.

Одежда у него, как панцирем, была покрыта ледяной коркой, льдинки были на бровях и на волосах, выбившихся из-под шапки.

– Обрыв за обрывом! – кричал папа в телефонную трубку, одновременно стаскивая с ноги оттаявший сапог. – Обледеневают, на глазах обледеневают… Прошу выслать ремонтную бригаду!

Не успели поужинать – аварийный сигнал: би-у-у…

Это самый дальний совхоз остался без света.

– Я уже в тихом отчаянии, – сказала мама, прислушиваясь, как папа кричит по рации:

– Да, да! Выезжаю! Людей собирайте! Людей! Лёд обкалывать!

За стол он уже не сел, чай допивал стоя, а мама готовила для него сухую одежду, доставала из кладовки другие сапоги.

– Неужели обязательно тебе? Там же свой электрик есть.

– Да он без году неделя работает, Наташа. Надо помочь парню.

Гудели провода за окном, свистело в трубе, а Даша, лёжа в постели, представляла, как бредёт папа по глубокому снегу, и ветер словно упирается ладонями ему в грудь, толкает назад, и глазам больно, а стоит их прикрыть – смерзаются ресницы… Но папа не отступает. Если не победит он мороз и вьюгу, всем будет плохо. Тока нет – жизни нет…

Когда вернулся папа, Даша уже спала. А утром, ещё было темно, залаял Лапик, заскрипел снег под сапогами, послышались мужские голоса.

– Вставайте! – закричала Даша спящим родителям. – Бригада приехала!

Несколько дней бригада электромонтёров наводила порядок на линии, лёд скалывали, натягивали обвисшие провода. Кое-где даже столбы упали, не выдержав ледяной тяжести, – приходилось их заменять.

Дом Баюковых превратился в бивуак. Накурено, натоптано. Папа работал вместе с бригадой, мама дежурила возле трансформаторов, варила еду для монтёров, сушила их мокрую одежду… Даша как могла ей помогала. Николка живо освоился с монтёрами и охотно шёл на руки к любому.

– Эй, мужик! – подбрасывал его к потолку весёлый рыжий парень. – Скажи – «трансформатор»!

– Ата-ата, – лепетал Николка.

Наконец бригада уехала, а Николка заболел. Двери-то часто открывались, он под ногами вертелся, вот и простыл.

Мама ставила ему горчичники, отпаивала травами, что баба Устя впрок наготовила: мятой, ромашкой, зверобоем, шиповник заваривала. Баба Устя… Неужели не чует твоё сердце, как Николка в жару мечется?

Однажды папа вернулся с почты, молча бросил на стол письмо.

– От бабы Усти? – обрадовалась Даша.

– Нет.

– От тёти Фаи? Едут? Папа, правда они к нам едут?

Мама схватила письмо, пробежала его глазами…

– Фаечка! Родненькая! Да неужели правда? Наконец-то!

В тот вечер только и разговору у Даши с мамой было, как приедут тётя Фая, дядя Сеня и Аля. Это ж такое счастье – родные поблизости…

– Случись такая беда, как нынче, – говорила мама, – да я Николку сразу к ним. И тебе тогда не обязательно каждый день такую дорогу делать. Живи себе у них в Тополином всю неделю, а на воскресенье домой…

– Главное, у меня теперь старшая сестра будет, – мечтала Даша. – А дядя Сеня? Он хороший?

– Золотой человек! – убеждённо говорила мама. – А уж Фаю как любит! Всё возле неё – Фаечка, Фаечка… С чудинкой, правда, так на то он и артист.

То ли бабы Устины травы помогли, то ли передалась Николке общая семейная радость, но наутро и ему стало лучше. Проснулся весёленький, с ясными глазами и запросил есть.