Текст книги "Курлышка"

Автор книги: Галина Черноголовина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Дашина тропинка

Из школы Даша и Галя вышли вместе. Было по-летнему жарко, даже асфальт на тротуаре стал мягким.

– Давай мимо Дома культуры пойдём, поглядим, какое сегодня кино для детей, – сказала Галя.

– Мне домой надо.

– Так тебе же всё равно, что по этой улице, что по той.

Стены Дома культуры были из жёлтого и голубого глазурованного кирпича. Внизу находился зал, в котором показывали кино и выступали иногда приезжие артисты, а наверху было много-много комнат для всяких кружков.

Когда ещё дом не был достроен, ребятишки играли здесь в прятки. Теперь все комнаты были на замке, а кружки не работали, потому что их некому было вести.

– Ура! – воскликнула Галя. – Мультфильмы в четыре часа. Мультики! Мультики! – она запрыгала на одной ножке. – Может, останешься? Пойдём к нам, пообедаем.

– Нет, я домой. Журавлёнка лечить.

– Везёт тебе… – вздохнула Галя. – Конечно, зачем мультики, если дома журавлёнок…

Новые туфли жали ногу, и Даша разулась, как только вышла за околицу. Тропинка пролегала между придорожной канавой и лесной полосой. Земля была тёплая, запылённые листья подорожника ласкали ступни. «Ты побольше босиком бегай, – говаривала баба Устя. – Землицы коснёшься – силы наберёшься».

Иглы полыни, разогретые солнцем, пахли резко и горько; раскачивались под слабым ветром серебристые султанчики ковыля, бывшего «степного короля». Теперь-то в степи «другая царица – золотая пшеница», а ковыль к дороге жмётся: «Авось, хоть здесь поживётся…» Рядом – пастушья сумка и молочай, вязель и мышиный горошек… В предчувствии близкой зимы каждая травка стремится заявить, что ещё живёт: запахом, запоздалым цветком, а то и колючкой, норовившей впиться в пятку, лишь только зазевайся.

Некогда сегодня останавливаться Даше, а то сплела бы себе венок из вязели, пустила в разные стороны парашютики одуванчиков… А вот это – овсюг, развесил свои серёжки, настоящему овсу подражает. У зерновки овсюжьей ость изломанная, шершавая, как паучья ножка. Сбрызнуть водой из канавки – зашевелилась бы «паучья ножка», начала подниматься, опускаться, и поползло бы овсюжье семя по земле, как хищное насекомое, норовя найти земельку помягче, зарыться поглубже до весны… «Трава-оборотень, – говорила об овсюге баба Устя. – Овсом прикидывается – это чтобы на поле пролезть. Хоть какая засуха, сгорит весь хлеб, а овсюг останется, да так поле засеменит, что и не выведешь. Дед мой даже землю солил, чтоб эту проклятую траву искоренить, а всё равно не помогло».

Много чего рассказывала баба Устя Даше, когда брала её с собой собирать целебные травы. Висят теперь пучки этих трав под стрехой на чердаке – сухие, не нужные никому, дожидаются, когда снова приедет баба Устя.

Будь время у Даши, она и на озеро, что блестит за кустами, заглянула бы: улетели с него дикие утки или нет? А вот где выводятся журавли? Папа говорит – на дальних озёрах, в густых зарослях тростника. Вспомнив опять о журавле, Даша припустила бегом. Портфелем перед собой она крутила, как пропеллером; так и казалось: ещё немного – оторвётся от земли и взлетит в синее небо…

Сзади послышался густой гул мотора, и даже земля дрогнула, когда с девочкой поравнялся огромный оранжевый «Кировец».

– Эгей! – высунулась из кабины трактора молодая черноволосая женщина. – Садись, подвезу!

Да это же Алтынай, сестра Айдоса. Трактор гудел так сильно, что Даша не разбирала слов, и трактористке пришлось дважды повторить приглашение. Даша с разбегу перемахнула канаву и, ухватившись за протянутую руку Алтынай, вскарабкалась на высокую ступеньку.

Усадив Дашу, Алтынай захлопнула дверцу, и вдруг стало тихо. «Мотор, что ли, испортился?» – испугалась Даша. Но трактор плавно и легко двинулся с места: значит, мотор продолжал работать, просто его стало не слышно. Сквозь большие чистые окна лился в кабину солнечный свет, золотистый от пшеничных полей, желтеющих берёзовых перелесков. Всё вокруг виделось далеко-далеко. Можно было смотреть налево и направо, вперёд и назад. А сама кабина была уютной, как небольшая комната: мягкие сиденья, красные резиновые коврики на полу. Откуда-то сверху веял приятный ветерок, и совсем не пахло бензином. Даша с любопытством разглядывала разноцветные кнопки и лампочки на панели, бесчисленные рукоятки, рычаги… Все они были послушны Алтынай, и её маленькие ноги в туго зашнурованных кедах твёрдо нажимали на педали.

Даша почувствовала, что завидует Алтынай, а заодно и Айдосу – ведь он может когда захочет кататься на этой чудесной машине, которую водит его сестра.

– Как там братишка мой? – спросила Алтынай, словно угадав Дашины мысли. – Не озорует?

– Не-ет, – протянула Даша, решив не говорить насчёт рогатки. – Айдос пятёрку сегодня получил по арифметике – задачку про тракторы составил.

– Значит, пятёрку? – улыбнулась Алтынай. – Молодчина Айдосик! Он ведь способный. Всё в момент запоминает, а рисует как!

– Тётя Алтынай, – поколебавшись, спросила Даша, – а почему Айдос говорит, что скоро отсюда уедет?

Алтынай резко повернулась к девочке:

– Когда он это сказал?

– Сегодня… – Даша даже пожалела, что спросила, потому что глаза Алтынай вдруг как-то странно заблестели и она задрала голову, как бы рассматривая потолок. По своему опыту Даша знала – это лучший способ не заплакать: слёзы не выливаются из глаз и стоят, как в блюдцах. Нужно только часто-часто дышать носом, слёзы испарятся, а плакать уже расхочется.

Алтынай действовала точно по этому рецепту, и надо бы ей не мешать, но Даша испугалась, что трактористка не смотрит на дорогу, и машина может сползти в кювет.

– Тётя Алтынай… – тронула Даша её за плечо.

Алтынай тряхнула головой и стала смотреть прямо перед собой, а слёзы выкатились у неё из глаз и поползли по щекам. Даша, конечно, и виду не подала, что всё замечает.

– «Или я, или трактор…». Да как он может так говорить? Разве он не понимает, что не могу я трактор бросить! Замуж за него выходила – на всё был согласен, а теперь…

«Это не про Айдоса она, – поняла Даша. – Это про своего мужа Темира».

– А всё она, Маржан-апа… – это Алтынай уже про свою свекровь говорила. – «Не буду твоего ребёнка нянчить, уходи с трактора. Муж твой в конторе, на чистой работе, а ты бензином провоняла, как мужик, только ещё табак не куришь. Перед людьми нас позоришь: вам, говорят, денег мало, жадные, невестку на тракторе работать заставляете…»

Казалось, Алтынай совсем забыла, что Даша рядом, и разговаривала сама с собой.

Даша знала, что родители Айдоса и Алтынай живут на дальнем отгоне, там всего два домика для чабанов, а школы нет. Алтынай, когда училась, жила в интернате, а младшего брата взяла с собой в новую семью, чтобы он мог учиться в «Тополином».

– Мальчишка есть мальчишка… Пошалит порой, так что ж теперь, казнить его? За маленьким смотрит, дрова колет, воду носит… Всё мало, всё плохо. «Отправь его в райцентр, в интернат». Он ко мне привык, он скучать будет…

Доехали до поворота на подстанцию. Алтынай остановила трактор, открыла дверцу.

– До свидания, тётя Алтынай, большое спасибо! – Даша старалась перекричать гул мотора.

Алтынай вдруг снова захлопнула дверь, приблизила своё лицо к Дашиному:

– Никому, что я тебе говорила. Хорошо? И Айдосу тоже…

– Не скажу. Только вы его никуда не отправляйте. Ладно?

Алтынай улыбнулась:

– Ни за что с Айдосом не расстанусь.

Огромный оранжевый «Кировец» снова двинулся по дороге. А Даше вдруг вспомнилось, как она в первый раз увидела Айдоса. Занятия в первом классе уже шли несколько дней, но Даша ещё не привыкла к школе. Почти все ребята были из детского сада, а Даша – «домашняя». По утрам она плакала и не хотела собираться в школу: ей так хорошо было на подстанции с бабой Устей, Лапиком и Прошкой. Галя тогда внимания на неё не обращала, играла только с Сауле.

И вот тут появился в классе Айдос. Он дичился ещё больше, чем Даша. Айдос мог уже скакать на коне, пасти овец, различал, какие травы полезные, а какие ядовитые, но по-русски говорил плохо.

– Знаете что, ребята! – сказала Анна Матвеевна. – Мы должны как можно быстрее научить Айдоса русскому языку. Главной учительницей я назначаю Дашу. Садись, Даша, рядом с Айдосом.

На другое утро Даше показалось, что баба Устя слишком долго заплетает ей косички.

– Скорей, скорей, бабушка… Мне нужно Айдоса учить.

– Смотри ты какая учительница, сама от горшка два вершка! – смеялась баба Устя.

…– Скажи «тетрадь»! – требовала Даша.

И Айдос покорно повторял:

– Тетрадь.

– Скажи – «парта»…

Если по совести, не такая уж была Дашина заслуга, что Айдос быстро научился говорить по-русски, просто он был очень способный. Потом Айдос крепко подружился с Тарасом Бахтюком, а Даша стала играть на переменках с Галей и Сауле. Да, не думала Даша, что Айдосу так трудно живётся.

…Лапик встретил Дашу, обиженно скуля: «Чужак во дворе, а хозяева лаять не дают». Кот Прохор тёр лапой морду и нехорошо мяукал: он уже пытался пробраться в гараж и получил по носу.

Николка сразу потащил Дашу к гаражу:

– Ко-ко… Ва-ва…

– Это он рассказывает, что мы птичку лечили, – пояснила мама.

– Без меня?

– Так вывих же – скорей надо. Кое-как, вдвоём с папой, крыло вправили, забинтовали.

Даша заглянула в окошко. Журавлёнок стоял в полосе солнечного света, отставив назад правую ногу. Весь он был светло-серый, лишь длинная шея темнела да щека белела, а по затылку словно кто красной кисточкой мазнул. Журавлёнок изгибал шею, касаясь клювом забинтованного крыла – видно, сильно оно у него болело.

– Он ел что-нибудь? – спросила Даша маму.

– Да вон, видишь, чашка с мочёным хлебом стоит, и не притронулся даже. Болеет наш Курлышка…

– Как ты его назвала?

– Курлышка. А ты что, по-другому хотела?

Даша и сама не знала, как бы ей хотелось назвать журавлёнка. По-особенному как-то… Но, ничего не придумав, она сказала:

– Пускай будет Курлышка.

В тот день было письмо от бабы Усти.

– «Как там Рыжуха? – беспокоилась бабушка. – Вы ей болтушку покруче заваривайте, не то урежет надой раньше времени, ребятишкам без молочка плохо. А травки мои, те, что на чердаке, не выбрасывайте, пускай висят; кушать не просят, может, и вам когда пригодятся. Кашлять Николушка начнёт – подорожника напарьте. Да, забыла наказать. Капусту станете солить – берите соль не в пачках, а развесную. От соли в пачках капуста чернеет. Картошку не прозевайте – до заморозков выкопайте, да гнилую и резаную отберите. Ну, оставайтесь во здравии. Ваша баба Устя», – закончил папа читать письмо.

– Баба, где бабика? – затянул своё Николка, а мама вздохнула:

– Картошка, капуста… Успевай поворачивайся…

Нежданная гостья

В воскресенье копали картошку. Окна и двери в доме оставили открытыми и всё прислушивались – не завоет ли аварийный сигнал, не зазвонит ли телефон? На подстанции нет выходных – всегда надо быть начеку. Но день выдался спокойный.

– Картошка-то какая уродилась! – радовалась мама. – Клубни что поросята, гладкие, розовые. Поглядела бы баба Устя…

Папа кусты подкапывал, мама и Даша подбирали клубни, а Николка разбрасывал. Выпачкался весь, по лицу грязные полосы. Выдернул морковку и стал грызть немытую, с землёй. Мама охнула, увидев:

– Даша, забирай-ка ты его и ступайте с огорода. Отмой там его хорошенько да рубашку чистую надень.

После обеда Николку уложили спать, и Даша опять стала помогать родителям на огороде. Папу совсем загоняли. Он быстро подкапывал кусты на одном рядке и, пока Даша с мамой выбирали из земли клубни, хватал полные вёдра и нёс во двор, под навес, где картофель рассыпали для просушки. Возвращается – рядок уже к концу подходит, у Даши с мамой опять вёдра полные: «Поторапливайся!»

– И-го-го! – папа взбрыкивает ногами, как конь, хватает вёдра и, согнувшись, мчится во весь опор, а Даша с мамой хохочут до упаду.

«Вот уж пустосмешки, – непременно бы сказала баба Устя. – Чем смеяться, лучше бы картошку в земле не оставляли». В прошлом году с нею картошку копали, так каждую лунку, бывало, проверит баба Устя, и уж случись ей найти пять-шесть заваленных землёй картофелин – не оберёшься воркотни: «Подёнщики, пра слово, подёнщики, своего добра не жалеют…»

– Мама, гляди, к нам какой-то «газик» едет! – заметила Даша.

– Кто бы мог быть? – удивилась мама, разгибаясь.

В машине, рядом с шофёром, сидела женщина, боковое стекло кабины было опущено, и на ветру трепыхался конец газового малинового шарфа. «Газик» запрыгал по кочкам луговины и остановился у кромки огорода. Женщина в малиновом шарфе выскочила из кабины, вгляделась из-под руки в маму и Дашу и с криком «Наташенька!» побежала к ним, утопая высокими каблуками в рыхлой перекопанной земле. Глаза у мамы округлились, над бровью проступил шрамик.

– Фаечка! Родная моя! Да какими же судьбами!

Сёстры обнялись, расцеловались, и тут же тётя Фая, стоя, как цапля, попеременно то на одной, то на другой ноге, стала вытряхивать набившуюся в туфли землю.

– А вот и Павлик! – воскликнула мама: папа как раз вернулся с пустыми вёдрами.

Тётя Фая стала на обе ноги и протянула папе руку:

– Так вот кто у меня сестру украл.

– Никто её не крал, сама осталась, – буркнул папа, и уши у него побагровели.

– Ага! – Даше было досадно, что на неё до сих пор не обратили внимания. – Ага! Не зря Прошка гостей намывал, а то все на него «пустомойка, пустомойка».

– Племянница ты моя дорогая!

Руки у тёти Фаи были мягкие, как свежий калач. Перед глазами оглушённой, затисканной Даши болталось, как маятник, золотое сердечко медальона.

– Ну-ка дай я тебя получше разгляжу. – Тётя Фая отстранила Дашу и крепко надушенным платочком вытерла с её щёк следы губной помады. – Прямобровая, сероглазая, вся в нашу, губинскую, родню.

– А у вашей Али глаза голубые, – с облегчением вздохнула Даша: ей казалось, что даже изо рта у неё теперь идёт запах тёти Фаиных духов.

– С чего ты взяла, что голубые? А, на фото… Это дядя Сеня подголубил, вечно у него фантазии.

Загудел «газик».

– Погодите! – замахала руками тётя Фая и пояснила – Это геологи, от самой станции меня подвезли. Может, картошечки им… Они как раз о картошке мечтали, где бы купить.

– Ну конечно! – обрадовалась мама. – Даша, набрасывай в ведро клубни покрупней.

– Ладно, вы тут действуйте, – сказал папа, подхватывая чемодан, – а я к трансформаторам наведаюсь – время уже.

– Наташа, он у тебя всегда такой бука? – спросила тётя Фая. – Или не рад мне, а может, ему картошки жаль?

– Ну что ты, Фая… – лицо у мамы сделалось несчастным. – Да он просто очень стеснительный…

Картошки нагребли быстро.

– Значит, вы геологи, – приговаривала мама, – опрокидывая ведро в рюкзак. – А я когда-то геологом мечтала стать, даже два года проучилась.

– А потом? – спросил усатый геолог.

– Потом бить её некому было, – ответила за маму тётя Фая. – Поехала на целину со стройотрядом, да и осталась. На вокзале оркестр играет, я с букетом возле вагонов бегаю: «Где Наташа?» А мне: «Замуж вышла ваша Наташа, просила вещи прислать». Меня чуть инфаркт не хватил…

– Ну, из-за этого инфаркт… – засмеялся усатый и обратился к маме: – Сколько мы вам должны?

– Да вы что? – обиделась мама.

– Ну что ж, спасибо. – Геолог покрутил ус. – Тебя как зовут, девочка?

– Даша.

Геолог достал из машины плоскую коробочку:

– Держи на память!

В коробочке оказались разноцветные фломастеры. Даша давно о таких мечтала.

– А спасибо? – спросила мама. – У тебя что язык ниткой перевязан?

– У неё глаза говорят спасибо! – засмеялся усатый. – Вон как сияют… Ну, до свидания!

Между тем тётя Фая пыталась подружиться с Николкой. Она подняла его перед собой, но он упёрся коленками ей в грудь, выгнулся и так заверещал, что тётя Фая поспешно поставила его на землю.

– Ух ты, сам с воробья, а сердце с кошку.

А Николка, с перепугу наверное, вдруг стал подбирать клубни и бросать их в ведро.

– Наташа, они что у тебя, с пелёнок в земле возятся? – изумилась тётя Фая. – Гляди, какой работяга.

В тот день картошку больше не копали. Перепачканный шоколадом Николка возился с самосвалом, который привезла тётя Фая, а Даша вертелась перед зеркалом в розовом платье с оборками и бантами. Из-под пышных оборок выглядывали чёрные, сбитые за лето коленки, локти были остры и шершавы, но всё равно Даша очень себе нравилась в этом платье.

В соседней комнате, за столом у взрослых, было шумно и весело.

– Я ведь не просто к вам в гости приехала, – вдруг заявила тётя Фая, – я на разведку… Помнишь, Наташа, ты писала, что у вас в новый Дом культуры директор требуется?

Даша насторожилась, но разве даст Николка послушать? Такой грохот поднял со своим самосвалом. Бибикает, визжит от восторга.

– Николка, перестань!

– Ну и расшумелись вы тут.

– Я, что ли, шумлю?

Мама не стала слушать объяснений Даши и прикрыла дверь. Теперь доносились только обрывки разговора: «подъёмные… квартира с удобствами…»

– А ты всё перед зеркалом? – заглянула мама. – Давай-ка переоденься, кур покорми, да заодно и Курлышку.

– Это пёсика вашего так зовут? – спросила тётя Фая.

– Нет, его Лапик зовут, – пояснила Даша, – а Курлышка – журавль.

– Живой журавль? – ахнула тётя Фая. – Ну, чудеса тут у вас…

Тётя Фая пошла в гараж вместе с Дашей. Курлышка уже немного привыкал к хозяевам, но, увидев незнакомку, забился в угол и судорожно дёргал шеей.

– Алечка, если узнает, покою не даст: «Поедем скорей к тёте Наташе». Она же так животных любит. Кошка, собачка бездомная – всех в дом тащит…

В тот вечер тётя Фая только и восторгалась Курлышкой.

– Журавль в руках – не синица… Быть в вашем доме большому счастью. Ничего, Дашутка, я тут всё переверну, если переедем. Что у вас тут на отшибе за жизнь? Другие девочки в твоём возрасте только и знают в куклы играть… Я вас на главную усадьбу перетащу – помяни моё слово!

Тихо в доме. Так тихо, что слышно, как гудят трансформаторы под ясной луной. И в окна бьёт луна сквозь тюлевые шторы. Папа взял раскладушку и ушёл спать в дежурку; давно уж Николка угомонился, а тётя Фая с мамой всё шепчутся в спальне, и Даша угрелась возле них под тёплым верблюжьим одеялом. Снится или не снится Даше – горит костёр в степи, а вокруг него студенты пляшут, поют… Вот вышел к костру из темноты долговязый парень. В выцветшей гимнастёрке, в пыльных сапогах. Сел на траву, обхватил колени громадными, как лопаты, ручищами, смотрит на огонь и молчит. Подошла к парню девушка, боевая, весёлая, потянула его в круг танцевать.

«Как тебя зовут?»

«Павел».

«А я – Наташа… Ты местный?»

«И да, и нет…»

«Как это – и да, и нет? Где ты живёшь?»

«А мои хоромы в чистом поле, небом крыты, ветром огорожены…»

…Видится Даше закат в степи. Солнце уже коснулось земли, расплющилось и стало похоже на червонную юрту. Пламенеет ковыль на взгорках, и тёмные мачты-исполины шагают и шагают вдоль дороги, а рядом с ними идут двое: большеглазая курносая девушка с задорной чёлкой и высокий парень в выцветшей гимнастёрке.

«Долго ещё идти к твоим хоромам?»

«А мы уже пришли…»

Гудят на Сурочьем холме трансформаторы, а рядом – дом не дом, одни кирпичные стены без крыши, без окон, без дверей…

– Ты спишь, доча? – слышит Даша откуда-то издалека мамин голос. – Надо бы её в кроватку перенести…

– Лежи, не тревожься, – успокаивает тётя Фая. – Спит, и ладно. Ты рассказывай, рассказывай…

– И вот взялись мы, Фаечка, всем отрядом за эту стройку. Крышу покрыли, окна вставили, дверь навесили…

– А на крыше «ССО» написали… – сонно бормочет Даша. – Студенческий стройотряд… Я сплю, я сплю, мамочка…

– Ну, хитрая девчонка!.. И вот представляешь, Фая, кто-то из наших возьми и пошути: «Теперь сюда хозяйку надо…» А Павлик уныло так: «Да кто сюда пойдёт, на бугор Сурочий?» Я и брякнула в шутку: «Да хоть я пошла бы…»

– Хороши шуточки, – стонет тётя Фая. – Ох, Наташка, бить тебя некому было.

– Фаечка, если б ты видела… Поезд наш отходит, а Павлик следом на мотоцикле… Мчится вровень с нашим вагоном, по кочкам, по буеракам, того и гляди голову сломит. Девчонки все на меня: «Заморочила парня, убьётся, будешь знать». А тут полустанок – раздумывать некогда. Выпрыгнула я из вагона, упала, да лбом об рельс…

– Вот этот шрамик с тех пор?

– С тех пор, Фаечка. Так вот и осталась я здесь, на подстанции. А бураны в ту первую зиму были – ужас… Там изолятор лопнул, там провода оборвало. Ночь, полночь – выходим на линию, бредём по пояс в снегу. Весна пришла – изгородь надо ставить, оборудование налаживать, хоть какие-то деревья на первый случай посадить. Люди уже десятилетие целины отметили, а для нас с Павликом целина ещё только началась. Бывало, так заработаемся, что и ужин варить неохота. «А, ужин не нужен, был бы обед…» Сядем на крылечке. Звёзды вокруг куполом до самой земли, и будто мы одни в целом мире…

А вот уже когда на свет Даша появилась, тут мы хлебнули… Привёз Павлик меня с дочкой домой и говорит: «Наташа, ты только не пугайся, я корову купил». – «А чего мне пугаться? Где она?» – «Да вон в степи бегает, второй день поймать не могу». Я с крыльца смотрю – далеко в степи видно: корова рыжая пасётся. Павлик стал к ней подбираться, а она как взбрыкнёт и от него галопом… Кое-как поймал, на рога верёвку надел – приводит домой. А доить-то ни он, ни я не умеем… Хлебнули мы горя на первых порах, оба к хозяйству непривычные, и помочь некому. Спасибо, свекровушка вскоре подъехала и давай нас костерить: «Пустодомы безалаберные! Как вы до сих пор ещё дитё не уморили… Проси, Павлуша, трактор в совхозе, паши огород! Сарай для коровы строй! Цыплят инкубаторских люди выписывают, а вам, что ль, не надо?» Так вот и обзавелись мы, Фаечка, всем этим хозяйством…

Тётя Фая неожиданно всхлипывает:

– Наташа, Наташенька, бедная моя сестричка… Если б ты один только лоб себе разбила…

– А что ещё разбила? – с любопытством спрашивает Даша.

– Ну, всё тебе надо… – сердится мать. – Чу, петух прокричал. Сейчас же топай в свою кровать!

Приходится подчиниться. Краем уха Даша ещё слышит тёти Фаины причитания: «Молчун, бука, ему только на отшибе и жить, а ты-то совсем другая…»

Даша закрывает глаза, а когда вновь открывает – на дворе уже светит не луна, а солнце.