Текст книги "Рагу из дуреп"

Автор книги: Галина Соколова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Когда меня уводили в машину, Джим злорадно улыбался на пороге. Если можно было назвать улыбкой его скривленные тонкие губы под впадинами злых льдистых глаз. А Сиенна отважно взгромоздил на капот свои тяжелые лапы и оглушительно гавкнул.

***

Только на рассвете оповестила я сонную Власту о новых событиях в своей жизни – с перепугу я начисто забыла, что имею право на один телефонный звонок. Когда ещё через пару часов я предстала перед судьёй, на моей шее уже красовались две смачные пятерни. Бросив на них беглый взгляд, судья назначил мне выкуп всего в триста долларов, но запретил приближаться к дому Джима и самому Джиму ближе, чем на пятьсот футов. Власта уже ждала. Она тут же выкупила меня и повезла к себе.

Нужно было разработать план мести. Начался он с похода к врачу, чтобы (как у нас говорили) «снять побои». Продолжился он походом в муниципальный суд: на Джимово требование не подпускать меня к нему на пятьсот футов я ответила таким же встречным требованием – и подкрепила свой иск полученной от доктора бумажкой.

– Вот она, эмансипация! – ругалась я, тонируя перед зеркалом ненужные уже следы потасовки. – Бабы, а не мужики меня бросили в кутузку! И ведь я сама вызвала полицию – а она меня и прихватила. Ну да, мы же равны! Только почему-то равенство коснулось меня, а не его. Я спала на тюфяке, прямо на бетонном полу. А он дрых в постели. Как восточный деспот! Да ещё и эти его лапы на шее! Он же запросто мог меня задушить, и никто даже не узнал бы. Кого тут интересует русская, особенно если ею не интересуется больше никто!

– Ну, положим, я непременно подняла бы тарарам, если бы твой мобильник не отозвался. Это уж… как «Кровавую Мэри» дать! – ввернула Власта переиначенную русскую поговорку. – Эмансипация преподносится нам как победа женщин в борьбе за свободу. Так? Так. За равные права, за раскрепощение и прочую фигню. Но кто в итоге выигрывает? – Она сердито повернулась ко мне.  – Ка-а-з-з-з-лы! Это они навешали нам лапши на уши – мастера инфистики и дезинформации – мы уши и развесили, и хлопаем в ладоши – вот, мол, мы свободны. А в итоге-то что? В итоге они сняли с самих себя ограничения иметь баб за так. Раньше это было дорого, опасно даже! Отцы бы за своих дочек – ого! Шкуру бы спустили, а сейчас – просто сказка: она и зарплату носит, и стирает-готовит, потом рожает, воспитывает и всех-всех ублажает. От детей и его самого до его матушки и бабушек с дедушками. Он ещё тебя не знакомил с матушкой? Нет матушки? Слава богу. А то бы ещё и старая взялась кровь пить. Сколько он тебе давал на расходы?

Я пожала плечами: шестьсот в месяц. Именно таков был лимит на выделенной мне супругом карточке, расходы по которой он тщательно изучал в конце каждой недели.

– Ско-о-олько? – изумилась Власта. – Уборщица получает тысячу. А ты – шестьсот? И, наверное, всю твою зарплату за газеты отбирал себе! Ну, ты даёшь... Вот я и говорю – за такие копейки он и уборщицу имеет, и… – она помолчала и, посмотрев на меня уничтожающе, добавила, – и секс-рабыню. Лучшего желать нельзя! Вам уже мало быть просто доступными! Потому что мужики, когда баба доступна, её не добиваются, цента на неё не потратят. Теперь вы добиваетесь мужика, готовы всё терпеть, оплачивать его прихоти! А он ищет утех с мальчиками. Кто в этом виноват, кроме вас самих?!

Мне нечего было возразить, кроме того, что я не была у Джима секс-рабыней – мой брак в этом смысле был чистой формальностью, но в остальном-то подруга была права. Действительно, подбор жениха начинался у меня на родине чуть ли не с пелёнок. Когда в детском саду у девочки спрашивали, кем она хочет стать, когда вырастет, та, не задумываясь, отвечала – неве-е-е-стой. И это никого не ставило в тупик. Потому что уже в школе эта же девочка могла уверенно заявить: валютной проституткой. И тоже не огорошить. Ведь сами родители юных нимф, воспитанные на «Вешних водах» и «Асе», задолго до совершеннолетия прикидывают, кто будет содержать их дитя – ведь модные тряпки, духи и драгоценности от ведущих фирм стоят дорого. А работы, чтобы иметь это в необходимом количестве, нет. Да и к чему ребёнку напрягаться? Вот и отдают девочку в школу гейш – в модели, где учат, как уберечься от венерической заразы, как возбудить усталого, ничего уже от жизни не ждущего мужика – ну и что, что старый? Зато денежный. «Папиков» имели многие из моих сокурсниц, и это считалось нормальным. Ведь теперь уже не Тургенева читают, а хотя бы эту, как уж её... Если вообще, конечно, читают …

– Власта, а сколько это вообще – пятьсот футов? – спросила я у подруги, когда она вывела меня на вечерний моцион вдоль озера.

– Это – пять уличных фонарей. Да-да! Между фонарными столбами – двадцать пять-тридцать метров. Значит, пять-шесть фонарей – это около ста пятидесяти метров, а сто пятьдесят метров – это и есть пятьсот футов. Кстати, вот и фонари начали зажигаться… Легки на помине!

Закат в этих краях сказочный. Может где-нибудь в Полинезии он ещё краше, не знаю, я там не была. Но здесь на океанские закаты вываливали смотреть чуть ли не всем городом. Главное было найти точку, откуда можно наблюдать, как золотисто-огненный шар медленно сползает в залив, зажигая кострами многократно пронзённые точками окон городские высотки. Огромные и округлые, будто перламутром выстланные облака расступались, давая место багряному шёлку, который постепенно занавешивал всё окружье неба. Солнце как бы покидало сцену, всё глубже погружаясь в подогретую ладью залива. Несколько минут вода светилась так, что можно было, наверное, ловить на блесну, как это делали рыболовы у меня на родине. А потом светило, как уходящий со сцены актёр, взмахивало платочком последнего протуберанца и – опускалась темень. Только ещё долго и призрачно золотился след…

– Глянь сюда, – вернул меня в действительность приглушённый Властин голос. – Это не твой козёл?

Совсем недалеко, забравшись с ногами на парковый столик, высился Джим. Рядом топтался тот самый «прототип». Это был длинный, в утверждённых Джимовыми ГОСТами нормах парень лет двадцати пяти. Во всяком случае, мне показалось, что он мой ровесник. Его оранжевые космы обрамляли правильное, но нисколько не запоминающееся лицо. Парень смотрел индифферентно, не проявляя ни интереса, ни раздражения. Ему сказали – смотри. Он смотрит. Джим же пресмыкался по-чёрному: то и дело оборачивался к «прототипу», что-то заискивающе спрашивал, что-то показывал длинным ухоженным пальцем. Парень равнодушно наблюдал за пальцем и нехотя кивал.

– Власта! – зашептала я, увлекая подругу за собой. – Мне нельзя тут быть, тут нет пяти фонарей!

– А-а-а, брось, – отмахнулась подруга. – В общественных местах можно. Слушай, а может, это его сын? Глянь, как похож.

– Да они все тут на одно лицо, – фыркнула я, тем не менее, находя общее между Джимом и «прототипом». Я вспомнила, что Джимова жена умотала когда-то в Голливуд сниматься в какой-то вечной мыльной опере типа «Санта-Барбары». Был у них общий ребёнок или нет, мне никто не докладывал, но если был, почему Джим говорил, что все дети у него приёмные? То, что жена хорошо поживилась при разводе, с его слов мне было известно. И если это его сын, то ничего удивительного, что Джим тратит на него такие деньги – стало быть, лелеет надежду, что когда-то прославится благодаря сынковым связям в киношном мире. Мне стало смешно. И снова захотелось отомстить. Потому что я поняла: женитьбой на мне хазбенд просто показал кукиш уже немолодой и не очень удачливой бывшей жене. Тем более что капиталов, которые она получила при разводе, ей, сделавшей ставку на Голливуд, было мало, и очень скоро она попыталась отношения восстановить. Но злопамятному Джиму её голливудская свобода была костью в горле. И он нашёл меня.

Теперь многое становилось ясно. Сытый домашний кот или пёс играет с каким-нибудь шариком или клубком ниток – безопасно и отвлекает. В данной ситуации я была как раз этим клубком или шариком.

– Ну, так мы дадим ему поиграть! – решительно объявила Власта, когда мы вернулись домой. – Отныне у нас цель: мы отвлекаем твоего хазбенда от скуки и впариваем ему порок! Подсовываем ему  адамово  яблоко.

Она вывалила из шкафа кучу разноцветных платьев, юбок и туфель.

– Чем хуже на душе, тем выше каблук!

В груде цветного тряпья нашлись изящные туфельки и радужное пончо, из натурального шёлка, совершенно невесомое, оно годилось и на размер меньше и на размер больше. Власта заставила меня обрядиться в него и начисто забраковала мои новые джинсы, купленные вчера в «Лофте».

– Китайское дерьмо! Видишь, краска уже смылась! Надевай пока старые. Зато видно – фирма!

Власта долго раздумывала, чем бы меня ещё украсить и выбрала тончайшую серебряную цепочку с изумрудной подвеской. Оглядев меня со всех сторон, подруга осталась довольна. Сама же она оделась как всегда просто: в джинсы и кеды.

– Когда видите женщину в кедах и джинсах, знайте – перед вами счастливый человек! – гордо заявила она.

***

 «Королева» встретила нас как старых знакомых. То там, то сям кто-то нас приветствовал, улыбаясь и взмахивая руками. Люди танцевали, следуя ритму ударника, и перед глазами мельтешили то пышные юбки, то будто окрашенные корицей лица. Только сейчас я заметила, сколько здесь цветных! Пожалуй, истинных англосаксов и не было: они больше прохлаждались в трюме – в ресторане. А здесь – лишь иногда глаз выхватывал кого-то, будто в щёлоке вываренного: кожа как у молочного поросёнка, ресницы, брови... Ну, Пиндостан и создавали все, кому не лень. Они драпали сюда тогда, драпают и сегодня – всем хочется жить, как сами пиндосы.

– Идём, скорее, – потянула Власта меня за собой. – Сейчас будем твоего шизика дурить. Я телефонную карточку купила, исключительно для этой цели.

Мы закрылись в туалете, и она набрала знакомый мне номер.

– Алло? Джимми? Наконец я слышу твой голос! О-о-о-о, Джи-и-и-м, – закатила она глаза, изображая страсть и негу, – Джи-и-м-ми…– она помолчала, вероятно, слушая недоуменную отповедь. – О, нет! Не клади трубку. Я должна слышать твой голос…Джи-и-и-м-ми…

Похоже, он сбросил номер, потому что Власта быстро вытащила из мобильника карточку и потянула меня назад: – А теперь танцуем. Так мы будем делать каждый день. Мы его изведём, козла!

Я не очень-то понимала её логику. Зачем «изводить козла», когда проще забыть о нём, найти кого-то взамен. Тем более, зеркало отражало очень привлекательную молодую особу, то есть меня – мне к лицу был наряд, спонсированный Властой. На мой взгляд, такой фигуристой красотки здесь и близко не было. Ну, не считая парочки японок. Но зато они – косоглазые! (Похоже, Джимов расизм слегка коснулся и меня).

– Ты не понимаешь, – перекрикивая музыку, увлекла меня Власта в гущу танцующих, – пусть он попсихует! Я ему задам!

Я не стала спорить, потому что к нам как раз пробрался молодой человек и протянул мне руку. И я, словно окутанная красками Гогена, вскоре следовала ударам сердца барабана, ощущая музыку каждой своей клеточкой. Всё-таки, не победила меня торговля, осталась я музыкантом.

– А ты здорово танцуешь, – сказал парень. – Ты профессионал?

– Нет, – пожала я плечами, разглядывая большой тотемный столб посреди зала. В прошлый раз я почему-то его не заметила. Столб венчала голова вороны, а в основании было странное животное, чем-то напоминавшее обезьяну. – Я – музыкант.

– Да? – удивился он. – Музыкой сейчас немного заработаешь…

Он рассматривал меня глазами странного – лилового – цвета, и я подумала, что это, наверное, линзы.

– Потому ты и пришла на Праздник Полнолуния?

– А разве есть такой праздник?

– У северных индейцев он называется длинным индейским словом, и его трудно запомнить. А все остальные зовут этот день просто Праздником Полнолуния.

Вон оно что, подумала я, рассматривая танцующих. И правда, много смуглых лиц с удивительно правильными чертами, как у Виннету – вождя апачей или прочих киношных героев из старых приключенческих фильмов. Знания мои об индейцах тем и ограничивались.

– В какой-то мере я и сам – индеец, – сказал молодой человек и поставил передо мной коктейль. Я оглянулась на Власту. Она зажигала на танцполе, нимало не заботясь обо мне. Впрочем, и не упуская меня из виду – заметив мой взгляд, она ободряюще подняла руку над толпой.

– Индеец?

– Ну да. В каком-то далёком колене, – подтвердил парень, потягивая из соломинки дринк, – в Америке много ассимилянтов.

– Ассимилянтов? Это как? – я посмотрела на свой бокал с опаской – не хватало ещё, чтоб мои ноги опять, как в прошлый раз, приросли к стулу.

– Ну, когда ваши белые (он так и сказал – «ваши») оккупировали эти земли, многие из выживших женщин рожали уже наполовину белых. Дальше – больше. Но, всё равно, индейская кровь осталась. Её никуда не денешь. Как говорится: если есть в тебе хоть капля – ты уже цветной.

– Тебя как зовут? – спросила я, пробуя тоже потянуть из соломинки. Напиток оказался терпким и душистым, и напоминал дыню.

– Эл.

Я улыбнулась. Что за странные тут имена: Зэк, Эл… Электроник, что ли?

– Вообще-то – Элан. Но все зовут меня просто Эл.

– Это индейское имя?

– Нет, иудейское, и очень древнее.

– Да-а? – протянула я. – Что-то не слышала ни у кого, у нас в консерватории были евреи.

– А слышала – Элохим?

– Какой-то древний бог, вроде.

– Вот от него и Эл. Могу немного рассказать об элохимах. Хочешь? Или хочешь танцевать?

Я всё ещё потягивала душистый напиток и, боясь, что опять не смогу подняться, кивнула.

– Не понял. Танцевать? – переспросил настырный Эл.

– Про Элохима лучше, – я чуть приподнялась, ища глазами подругу. Похоже, ноги слушаются, но рисковать не стоило. Тем более что увлечённая танцами Власта была где-то вне моего поля зрения.

– Тогда сейчас, – Эл сбегал ещё за коктейлями и сел поудобнее. –  Когда-то на самой заре истории где-то в галактике жили, а может, и сейчас живут, разумные существа. Элохимы.

– Это предание?

– Наверное. Моя бабушка говорила, что так написано в древнееврейских книгах. Сам я не читал, с её слов рассказываю. А она и Тору читала, и некоторые главы Талмуда. Так вот. Эти разумные существа питались не как мы – мясом и овощами, а духовной энергией.

– Разве такое возможно? – усомнилась я.

– Почему нет? Разве христиане не молятся своему богу, питая его энергией веры? Вот и элохимы питались. Но постепенно в поисках новых источников, ну и, может, чтобы кровь свою древнюю освежить, они стали всё дальше уходить по вселенной. Пока не наткнулись на Землю. И обрадовались: множество сознательной живности. Только одна верит в идолов, другая – в стихии. Американские индейцы – в птиц и медведей, к примеру. Индусы – и вовсе не счесть, в кого. Вот элохимы выбрали одно семитское племя, ну может и ещё какой мелкий народ был, и постепенно стали посылать к ним своих эмиссаров – внушали, кому надо молиться и как, чтобы нужная энергия не рассеивалась впустую. Чтобы шла густым таким потоком. Специальные храмы создали – концентраторы энергии.

– Точно, на церквях всегда купола с крестами.

– Это резонаторы. А крест это или полумесяц, или какой-то ещё символ – значения, в общем, не имеет. Главное, чтоб антенна была.

– Это про элохимов в Библии – «тогда по земле ещё ходили сыны неба», да?

– Наверное. Я Библию не читал. Я просто имя такое имею.

– А я про иудеев вообще ничего не знаю, только про хазар. И то из стихов Пушкина: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хозарам, их сёлы и нивы за буйный набег обрёк он мечам и пожарам»...

Эл посмотрел на меня своими фиолетовыми глазами и, отставив бокал в сторону, серьёзно пояснил:

– В древнем письме использовались только согласные: ХЗР. А как это произносить – хозар или хазар – неизвестно. Договорились, что через «а». Хазар, между прочим, на иврите – «инопланетянин». Хайзар. Когда-то они были чуть ли не хозяевами земли. А потом вообще исчезли, как и не было… Хазар бе-тшува – «вернулся к ответу».

– Да сколько же ты ещё будешь сидеть? – прервала нашу беседу раскрасневшаяся Власта. – Ты лясы пришла точить или танцевать?

– Да вот, Эл про элохимов рассказывает. Интересно.

– Ну и нашла же темку для дискотеки! – фыркнула Власта. – Тебе любой станет заправлять, а ты – слушай! Давай, я ему принесу в благодарность дринк и пошли танцевать. Говорят, не стоит, чтобы мужик за тебя платил, – перешла на английский Власта, – типа, он тогда думает, что ты ему чем-то обязана. Типа, тут так принято, чтоб каждый платил за себя и только если отношения серьёзные, тогда можно. На самом же деле всё проще, – повысила она голос. – Есть у мужика деньги – заплатит, а нет денег – подведёт под свою финансовую несостоятельность любые теории!

Всё это было громко изложено в присутствии Эла – он оказался возле барной стойки как раз за нашими спинами. Когда Власта заметила его и протянула ему дринк, лиловоокий парень отодвинул её руку жестом полного презрения и выразительно стряхнул ладони, как если бы вымыл руки. После чего развернулся и быстрым шагом вышел вон.

– Ты смотри. Ещё и обиделся! – констатировала Власта удивлённо. – Какие мы нежные, однако. Другой бы рад был, что не надо тратиться. – В её глазах я впервые прочитала интерес и смущение.

– Ну, разве можно быть такой бесцеремонной, Власта, – попробовала я урезонить подругу. Но она уже взяла себя в руки и решительно тряхнула кудряшками.

– Нужно! Пусть эти козлы знают, что нас на драной козе не объедешь!

Причём здесь козлы и козы, Власта, наверное, и сама не знала.

А потом я снова играла на рояле, и несколько человек из тех, кто помнил меня ещё по прошлому визиту в «Королеву», собрались вокруг, ожидая, когда можно будет пригласить нас в свою компанию. Один из распорядителей праздника в перьях и с татуировкой на обнажённых плечах поставил у моих ног целую корзину красных цветов в знак благодарности – так я поняла по оживлённым голосам его соплеменников и количеству бокалов на их столах. Мой музыкальный экспромт был воспринят как вклад в общее дело праздника Полнолуния. И огромная, апельсинового цвета луна тоже заглядывала в окна с одобрением.

Но ни Эла, ни Зэка-моряка не было.

***

– А на кой они тебе? – пожала плечами Власта, когда мы уже ехали домой. – Почему ты всё время зацикливаешься? На свете много людей. Самых разных. У всех только ноги-руки и головы похожи. А внутри – ничего общего, они и сами в себе не разберутся. А тебе оно надо? Следуй лучше здравому смыслу. Живи здесь и сейчас. Господь иррационален. Он не повторяется в своих экслибрисах.

Вообще-то она была права.

– Ты считаешь – истина в здравом смысле?

– Чего-чего? – Власта чуть было не выпустила руль из рук. Она посмотрела на меня как на ненормальную. – Истина недоказуема, если уж на то пошло. На то она и истина.

– Что-то не поняла, – попыталась я вникнуть в ход мыслей подруги.

– Да что тут понимать? – Власта свернула с фривея, похоже, держа путь в сторону Джимова дома. – У одного дважды два – четыре, у другого – пять. И то и то правильно. Только один учил простую алгебру, а другой – Булеву! У меня и то было три плюс два – пять. И два плюс два – два. А бывало и шесть. Целые цивилизации жили одной истиной, потом приходили другие и тоже жили, но – другой. У каждого она своя, эта истина. Потому что главное – познай себя. Ты зануда, однако, – заключила она, тормозя.

Я выглянула в окно и увидела, что мы стоим возле Джимова дома, причём безо всякого уважения к пятистам футам, назначенным судьёй. Я вгляделась в родную темноту: «Понтиака» на месте не было.

– Где его чёрт-то носит?

– По вторникам и четвергам он слушает джаз в «Гекторзе».

– В «Гекторзе»? – хохотнула Власта. – Удивительно, что не в «Нейборзе»!

«Нейборзом» назывался знаменитый местный гей-бар, «Гекторз» же был обычным баром, в котором представители противоположного пола знакомились на уровне чуть выше среднего. То есть, там запросто можно было встретить залётного бывшего конгрессмена или мэра соседнего городка, тоже бывшего, или поглазеть на бывшую бейсбольную звезду. Именно так: половину завсегдатаев «Гекторза» (в основном мужскую) составляли «бывшие»: бывший мэр, бывший конгрессмен, бывший миллионер. Вторая же половина (в основном женская) ходила туда в надежде на знакомство с представителем первой половины: с миллионером, конгрессменом, мэром – желательно, конечно, не бывшим, а настоящим…

Отсмеявшись, Власта вытащила из-под сиденья небольшой кулёк и неожиданно метнулась в сторону дома. Вернулась она почти сразу. И тут же нажала на газ. Мы молча ехали в сторону университетского городка.

– Знаешь, что я сделала? Я залила его крыльцо прокисшим томатным соусом. А пусть знает!

У меня глаза сами собой полезли на лоб. И это я слышу от здравомыслящей Власты? Ну, если бы нам было лет по двенадцать, такое ещё можно было бы допустить. Очень с большой натяжкой, конечно. Но Власте – почти четверть века! И она психолог! Ну, настоящая пиратка!

– Нужна растерянность в стане врага, – сердито пояснила она свои действия. – Нужна паника. Чтоб аж типало!

– Да ну тебя, – попыталась я её урезонить. – Ты же сама говорила: столько мужиков вокруг. А мы будем кидать помидоры в Джимовы окна? Зачем?!

– Молчи и не мешай! – приказала Власта. – И скажи спасибо, что жива. Удушил бы, и... А мы только нервы ему пощупаем. Может, до психушки доведём…

Я замолчала. Теперь мне и самой чудилось, что я была в шаге от смерти.

– Этих латентных маньяков здесь знаешь, сколько? Ещё до твоего приезда был один громкий процесс. Такой же, как твой муженёк – лет ему было пятьдесят – женился на русской девочке из Казахстана – а ей только двадцать один исполнился. Вы же, чтоб сюда попасть, готовы и за столетнего выскочить! Так вот. Ему – полтинник, а она молоденькая, ну и влюбилась в кого-то из сверстников. Переписывалась по мылу, то да сё. Короче, муженёк всё узнал. И вот, поехали, вроде в Казахстан в гости к её родителям. А когда вернулся – подал заявление, что, мол, жена там, на своей родине, пропала. Хорошо, что в наших аэропортах всё фиксируется. Тут же установили, что вернулись они вместе и ушли из аэропорта вместе.

– А дальше?

– Дальше след её потерялся... Только здешняя полиция – не наши менты. Нашли её… Он её в своём доме и прикончил. И закопал. Прямо под забором, возле бассейна. Собака нашла. Кстати! Что-то я не видела Сиенну. Обычно он бегал по двору.

Власта задумалась, что-то прикидывая.

– Здесь ведь никто ни к кому без приглашения не заглянет, – вернулась она к своему рассказу. – И вообще не заглянет – у всех своих проблем по горло. Они в гости редко ходят, а в барах только лузеры ошиваются – «потерянные души», как они сами себя называют. У кого какой скелет в шкафу – никого не интересует... Так что, дорогая, успокойся и не бери в голову. Я сама маньяка вышколю. Я – не ты. Он у меня ещё попляшет!

Что было ответить?…

В эту ночь мне снился Сиенна под охраной Луны. И потоки плюща в старом бассейне.

***

– Миссис Смит, правда ли, что вы планировали приготовить для своего мужа, мистера Смита, домашнюю обувь белого цвета и гроб? – строго зачитала судья по бумажке.

Я вытаращила глаза, но тут же поняла: это прокурор так понял Джимову интерпретацию моих слов «хочу тебя видеть в гробу в белых тапочках». Не объяснять же американской судье богатый русский фольклор!

Это было первое слушание по моей домашней жестокости – по поводу избиения мной мужа. Я отрицательно покачала головой. Судья зафиксировала мой ответ, и, прочитав следующую строчку Джимова пасквиля, задала очередной вопрос:

– Правда ли, что вы планировали ударить мистера Смита кирпичом по лицу?

А это уже поговорка «рожа кирпича просит».

– Правда ли, что вы лишали его питания, принуждая отдавать ланч и ужин посторонним людям?

Тут я уже не сдержала смеха: это же поговорка «завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу»… Я частенько её повторяла, но не знала, что Джим понимал её буквально.

– Правда ли, что вы планировали кастрировать своего мужа кухонным ножом из стандартного кухонного набора?..

– Ваша честь, – взмолилась я, – да зачем же мне такой муж: голодный, кастрированный, да ещё в белых тапочках?

В зале засмеялись.

– Ваша честь! – воскликнула стоящая рядом со мной адвокатша и наступила мне на ногу, типа «не остри!» Я испугалась и замолчала, однако, по-видимому, моя острота пришлась судье по вкусу. Она чуть опустила голову и, пряча улыбку, стала перебирать на столе бумаги.

– Ваша честь! – повторила адвокат. – Я прошу переноса слушаний по обвинению миссис Смит в домашней жестокости и защитному ордеру (так назывался приказ, запрещавший приближаться к Джиму на пятьсот футов). Я только сегодня была назначена общественным защитником миссис Смит и мне нужно время, чтобы ознакомиться с материалами дела.

Адвокатша – маленькая ведьмоликая толстушка с длинными седыми волосами – подошла ко мне перед заседанием и представилась как мисс Крон. Суд назначил её мне в бесплатные защитницы – ведь у меня не было денег на платного адвоката.

Мисс Крон продолжала:

– Также, довожу до сведения суда, что миссис Смит зафайлила встречный защитный ордер, и слушание по этому ордеру состоится в пятницу.

Судья удовлетворённо кивнула и на сегодня потеряла ко мне всякий интерес. Слушание было окончено.

А вечером к Власте явился унылый длинноносый мужик и, тихонько вызвав меня, вручил через порог толстый пакет. Прочитав первые строчки находившейся в пакете бумаги, я оцепенела: Джим подал не просто на развод, а на аннулирование брака. И не просто подал, а нанял дорогущего адвоката, чтобы я у него не отобрала ни дом, ни вилку, ни придверный коврик.

***

– Ну что у тебя вид такой… зашуганный? – удивилась Власта, когда мы собирались вечером на гулянку. Мою новость об аннулировании брака она посчитала положительной, ободряющей и главное – очень своевременной.

К тому же, Власта была с головой занята другим: она дала-таки в интернете объявление, что мы ищем компаньонов пить, гулять и веселиться. И теперь претенденты названивали один за другим. Одни номера Власта сохраняла, другие сразу стирала, а некоторые собиралась прощёлкать.

– Вот этот – ничего, вроде. Хосе звать! Испанец, говорит, хотя наверняка мексиканец. Но нам-то что? Нам главное, что испанцы, как и мексиканцы, хорошо пляшут и поют. С ними весело. А пиндосы все жмоты и зануды.

– А испанцы все дикари, – попробовала возразить я. – Они быков убивают.

– А у нас быков нет! – захохотала она, приставив к уху мобильник. – Пусть Ник с нами пойдёт, окей? Ник, ты свободен? Да так, собираемся на свидание, можем тебя взять в качестве телохранителя. Хочешь?

Ник, конечно же, хотел! Не прошло и получаса, как он уже слонялся возле дома, не решаясь нарушить наше бабское уединение. Я опять приняла боевой вид – от высоких каблуков до теперь уже сапфировой подвески, вырядилась во что-то тоже в виде пончо, только уже из тонкой шерсти – вечер сегодня был прохладный, а мы собирались ещё и прогуляться вдоль залива. Тут такое возможно нечасто: мест для пешеходов не предусмотрено, разве что небольшая пешеходная дорожка в даунтауне, и то не везде. В Пиндосии люди прямо из роддома – в машину. А потом из машины и… на облака.

Власта надела комбинезон – весь в заклёпках и молниях, и мы с хохотом вывалили на улицу к Нику.

– Ну, девки, вы даёте, – ошеломлённо сказал Ник. На нём по-прежнему были сандалии на босу ногу и футболка с надписью «2000». Наверное, год кометы Галлея… Или какой-нибудь другой кометы.

– Значитца, так и запишем! – провозгласила моя пиратка, ещё раз явив свою эрудицию, на сей раз в области русского кинодетектива. – Едем в Джимов «Гекторз»: гаду полезно увидеть тебя с молодым красавцем. Или с двумя-тремя красавцами. Когда Джим туда приходит? Около девяти? Значит, мы придём в восемь и займём стратегически выгодную позицию. Ник для начала сядет отдельно. Деньги дать? Что-нибудь закажешь себе?

– Не, у меня есть, – отклонил предложение Ник. Но уловив в его тоне недостаток энтузиазма, Власта решительно сунула в его карман двадцатидолларовую бумажку.

– Ник сядет возле входа и закажет себе какую-нибудь фигню. А мы сидим и ждём латиноса. Он, сказал, будет в чёрном. Говорит, чёрное – любимый цвет испанцев. Хотя он мексикашка, вот увидишь, что я права. Они почему-то любят выдавать себя за испанцев. И ты, Ник, уши на макушку, когда нарисуется какой-нибудь мачо. Он сказал, что ему тридцать. Вот всех от двадцати одного до сорока и прощёлкивай. Если с ним что-то не так – он жирный или корявый – мы сбежим: Джима ведь надо уесть, а не рассмешить. Уйдём, будто и не мы. Никто же не знает, какие мы. В баре в это время полно народу. А если он просто какой-нибудь придурок, но неплохой внешне – мы покрасуемся с ним перед Джимом, вместе уйдём из бара и уже потом сбежим. Тогда быстро плати и тоже – ноги. За нашей машиной. И на другую Емелю!

– Ну, ты и сливаешь файлы, – покачал головой Ник.

– А ты думал – мы чайники?

– На чайники вы не топчете. Только…уж больно чёрная сборка.

– Белой надо удостоиться! – впялилась в Ника своими зелёными фарами Власта. – А каждый ламер мнит себя крутым юзером – это факт. Потому ты будешь сидеть и наблюдать. Ты у нас секьюрити – служба безопасности, ясно?

– Клёво. Я – авиком в ауте.

– Именно в ауте.

Из всего этого диалога я поняла лишь одно: Ник согласился пойти с нами.

***

В «Гекторзе» уже было немало народа, но ещё оставалось несколько свободных столиков. Мы расположились у окна, недалеко от входа. Камин уже пылал, свечки в оранжевых плетёнках были зажжены, удлинённые, похожие на огромные стаканы, светильники загадочно мерцали, превращая усталые лица в юные и беззаботные. Народ звякал бокалами. В баре было немало женщин нашего возраста. Те из них, которые пришли сюда «в надежде», отличались выражением глаз, вернее, особым – голодным – блеском в них. Но в этот раз блеска почти не было: женщины просто расслаблялись после работы. В этом северном штате дамы часто ходили в питейные и остальные заведения одни, без мужского сопровождения, и это облегчало нашу задачу. Светло-оливковые и такие же, как у Власты смугловатые лица на себя внимания не обращали – их было куда больше, чем белёсых. Белолицые снобы предпочитали работу развлечениям и, если появлялись, то ненадолго. Их любимые часы были, как у Джима, между девятью  и одиннадцатью вечера.

«Гекторз» располагался в одном из самых престижных городков штата – Кёркланде – и был излюбленным местом богачей и тех, кто под них косил. Первые здесь не засиживались: выпили, закусили, перекинулись друг с другом парой слов, благо многие знали друг друга, и, занятые своими мыслями, пошли дальше. Наверное, для кёркландцев «Гекторз» был просто забегаловкой, в которой вкусно готовят и недорого поят. Прочие же посетители – демократическое большинство, наезжавшее сюда из менее престижных мест – не торопились и устраивались на весь вечер. Как, например, наши знакомые Дворники.