Текст книги "Арнольд Мери. Последний эстонский герой "

Автор книги: Галина Сапожникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Чем именно?

–У населения всего мира пытаются создать ложное представление о прошлом. Это происходит не только в Эстонии—везде. На это выделяются огромные средства, а без определенной цели такие деньги и такие силы не тратятся. Значит, есть цель.

—Какая же?

–Сейчас весь мир вступает в период трагических событий. Они не обязательно должны принять форму Третьей мировой войны, я ее не пророчу. но то, что в мире назревает серьезнейший мировой конфликт и история Бронзового солдата имеет к его зарождению самое непосредственное отношение, мне ясно как никому другому.

Этот конфликт, конечно, не будет полностью повторять конфликты 1914-го или 1939-го годов. Закономерности исторического развития проявляются в различных вариантах. Но то, что сейчас происходит в мире, невероятно напоминает мне конец тридцатых! Это абсолютно не означает, что я думаю, что все будет происходить именно так, как было тогда. Нет! Но общих черт очень много.

Я нигде не встречал должную оценку роли глобализации в ликвидации так называемого социализма в Советском Союзе. А я думаю, что в этих процессах она сыграла, пожалуй, самую главную роль. Ведь что такое глобализация? Не претендую на четкость формулировки, но суть ясна: это развитие общественного характера экономики до такого уровня, когда она в мировом масштабе становится единым организмом, где всякая часть зависит от других частей. Можно ли представить себе возможность построения социализма в отдельно взятой стране? Конечно, можно, если эта страна достаточно велика. Но в условиях глобализации это невозможно, потому что единая мировая экономика не может развиваться одновременно по канонам и капитализма, и социализма. Многие экономические трудности, которые испытывал Советский Союз, были как раз и связаны с тем, что мировая экономика становилась все более и более взаимозависимой. Социализм никак не мог станцеваться с капитализмом.

И тут возникает вопрос, едва ли не самый главный: если экономика во всем мире становится единой, значит, по идее, должна быть единой и политическая власть?

Уже несколько лет идут активные споры по поводу того, возникнет ли в мире в условиях глобализации единое политическое руководство, или же это мировое руководство будет осуществляться путем договоренностей между государствами? Как строить отношения между странами—по договоренности или через кулак? Я не хочу утверждать, что во главе тех сил, которые за договоренности, стоит Россия, а те силы, которые за кулак, возглавляет Америка. По-моему, и тех, и других хватает и на одной, и на другой стороне. Эстония же болтается между этими двумя силами и ищет, где ей выгоднее пристроиться. Кто за это больше даст, если уж говорить совсем грубо.

Попытки добиться консенсуса между ведущими мировыми силами практических результатов не дают. Потому что в условиях сохранения капитализма глобализация требует кулака. Что это за кулак, всем понятно – это Америка, которая для обеспечения своего политического господства в мире нуждается в мелких странах, способных создавать ей возможности демонстрировать «демократию» по-американски. А что такое кулак? Да это же, образно выражаясь, новый Гитлер! Фашизм, отказ от демократических иллюзий, непосредственный прямой диктат.

Теперь возникает вопрос: а удастся ли это единовластие кому бы то ни было осуществить? Какие у него задачи? Сделать менее болезненными противоречия капитализма. А это вопрос очень скользкий. Октябрьская революция, каков бы ни был ее результат, и строительство чего-то под названием «социализм» сыграли небывалую роль в развитии человечества. Я, например, это ощущаю прекрасно, потому что знаю, что представлял из себя мир до того, как эта роль осуществилась. Вот что такое пенсия? в моем детстве это понятие отсутствовало. То есть она существовала, но только у крупных правительственных чиновников и военачальников. Бесплатная медицина? Я с детства прекрасно знаю, что с медициной очень просто: есть деньги—будут лечить, нет денег—не будут лечить. Причем тут Октябрьская революция, спросите? она способствовала гигантскому скачку в социальных вопросах. Но получилась парадоксальная вещь: на всем мире эти изменения отразились сильнее, чем на самом Советском Союзе. Социальные блага, возникшие за рубежом СССР, были больше, чем социальные блага самих советских людей!

Пироги и пышки достались французскому, немецкому, английскому, американскому и прочему рабочему классу, а синяки и шишки—трудящимся Советского Союза. Логика капиталистов была такова: мы должны идти на уступки своим трудящимся, потому что если мы не уступим малое, лишимся всего. Они пойдут по пути Советов—и тогда мы вылетим в трубу. Причина была в наличии СССР. Результат—уступки рабочему классу. СССР исчез. Но если исчезает причина, следствия тоже не остается. Посмотрите, что происходит. Оказывается, хотя производительность труда за это время возросла в десятки раз, пенсионная система, родившаяся в ХХ веке, сдерживает развитие производительных сил в XXI веке. Приходится возрождать определенные элементы платной медицины. О бесплатном образовании уже давно никто не говорит. Следовательно, проявляется невооруженным глазом видимая тенденция отказа от тех социальных уступок, которые под влиянием существования Советского Союза произошли в XX веке. Значит, в условиях глобализации и единовластия для того, чтобы можно было бы продолжать эту линию, нужна сила кулака – то есть переход от демократических, внешне свободных форм правления к диктаторским. Следовательно, глобализм, единовластие и то, что мы считаем фашизмом, и есть тот процесс, который мы сейчас наблюдаем и в котором варимся.

но для того, чтобы этот процесс проходил в мировом масштабе, требуются определенные условия. В частности, поддержка единовластия громко лающими собачонками. Там, где большим странам неудобно нападать, выпускают маленькую собачку, чтобы она облаяла, кого укажут. Платят за это очень неплохо – как стране, так и конкретным политическим деятелям. И тут все становится на свои места. Американцы (не все, конечно, а именно те, которые стоят на страже интересов крупного американского бизнеса) стремятся доказать абсолютную бессмысленность социального прогресса и идей коммунизма. И все это лежит в основе той роли, которую Эстония и играет в современном мире. Тем более что у нее имеется семивековой опыт обслуживания немецких баронов. Но бароны сами своих рук не пачкали. Драли эстонских крестьян не бароны, а сами эстонцы. И на работу выгоняли не бароны, а приказчики-эстонцы. Поэтому у эстонской нации имеется глубоко укоренившийся опыт такого рода деятельности.

–Наверное, Вы как эстонец имеете право это говорить... Я не рискну, пожалуй. Но меня мучает другой вопрос: почему эстонский народ простил все премьер-министру Андрусу Ансипу—завотделом горкома партии и первостатейному коммунисту, и не простил Вам? Что за избирательность?

–Да потому что то, о чем Вы сейчас говорите, никого, кроме выживших из ума старушек, в Эстонии не интересует. Это искусственно насаждаемый психоз. Подавляющее большинство населения смотрит только на то, сколько стоят хлеб, масло и мясо. Истории свойственна цикличность. Сейчас народ переживает период, когда определенные идеалы рухнули, когда кажется, что действительно покончено с прошлым. Но пройдет некоторое время, урежут пенсии, дотации на медицину, образование... О том, что пора отказаться от либеральной экономики и снова пустить к кормушке социал-демократов, начали говорить задолго до мирового кризиса. Говорят, что история учит тому, что она никого ничему не учит. неправда. Для того чтобы человек воспринял уроки истории как относящиеся непосредственно к нему, петух должен клюнуть его в темечко. Чужой опыт, конечно, учит, но не воспринимается людьми как руководство к действию, пока это не коснется их лично.

Сейчас мы можем многих поучать, делая это более или менее успешно, более умно или более глупо, но это все же поучения со стороны. А вот когда петух начнет клевать конкретно, все вспомнится, появятся новые люди с новой аргументацией и новой логикой, которые расскажут все в десятки раз лучше, чем способны это сделать мы. При всех моих симпатиях к марксизму-ленинизму и к Советскому Союзу, я не думаю, что в будущем удастся восстановить советскую власть. время сейчас другое, и люди не те. Люди ошибаются, думая, что они создают время. никуда не денешься – время создает людей.

—У эстонцев хотя бы мечта о независимости воплотилась. Русские же от всех этих мировых катаклизмов только потеряли...

– по-видимому, у меня в этом отношении неблагополучная наследственность. всякие независимости меня не трогают. отец мой считал любое государство обузой. Мне это, очевидно, передалось: когда вы говорите о великом благе государственной независимости, которое выпало на долю Эстонии—меня это оставляет бесчувственным...

– Что нужно, чтобы сделать Вас абсолютно счастливым?

–а я и так абсолютно счастлив! Я чертовски счастливый человек! Увидеть за свою жизнь то, что видел я, участвовать в том, в чем участвовал я—да Господи!

Часть пятая

«Мы должны посмотреть на его жизненный путь с позиции будущего»

Андрей ЗАРЕНКОВ,

секретарь Антифашистского комитета Эстонии (Общественного Союза против неофашизма и межнациональной розни)

...Я много раз был в его доме, и он всегда угощал меня если не знаменитыми пирожками своей супруги Екатерины, так чем-то другим, но таким же вкусным. и обязательно мы с ним пропускали по рюмочке. он предпочитал неторопливую беседу, но пространные байки рассказывать не любил. помню, как мы говорили о том, что такое война, и как человеку пережить и осмыслить необходимость убивать врагов. Услышал рассказ о том, как он с только что полученной винтовкой шел со своим командиром по лесу, и вдруг прямо из-за кустов два выстрела—командир, шедший впереди, упал, а он выхватил свою винтовку и наугад пальнул в те кусты. Тяжело раненного командира повезли в госпиталь, а вот труп неизвестного с дыркой прямо во лбу Арнольду Мери пришлось самому донести до какого-то брошенного дома, и вместе им довелось провести всю ночь. он не спал, думал—все ли он сделал, чтобы не допустить смерти человека, тело которого лежит в паре метров от него, и как с этим жить дальше? и пришел к выводу, что в этой смерти он не виноват.

Мне кажется, сегодня мы должны посмотреть на жизненный путь арнольда Мери с позиций будущего. он ведь очень не хотел, чтобы Эстония шла по пути потери самостоятельности, его расстраивало то обстоятельство, что в самой нашей стране нельзя вести эффективный диалог с властью, поскольку власть здесь представлена людьми, не принимающими решения. он считал, что Брюссель и вашингтон, выбирая себе партнеров, меньше всего заинтересованы разговаривать с Эстонией как с независимым государством, и это не радовало. Будучи воспитанным на основах взаимопроникновения русской и эстонской культур, он с болью наблюдал, как процесс пересмотра истории приносил свои плоды в сознание молодых эстонцев.

в 2006 году мы решили устроить в школах города Ма-арду встречу старшеклассников с ветеранами войны. в одну школу пришел Арнольд Мери, а в другую Уно Лахт (писатель, член антифашистского комитета). Естественно, за нами от въезда в город Маарду ехала машина, и поскольку телефоны откровенно прослушивались (а это выдавалось и выдается за профилактическую работу по защите безопасности Эстонии), полиции было известно о наших намерениях. встречи прошли в запланированном режиме, но впоследствии на страницах патриотической печати появилась заметка о том, что в школах Маарду идет неприкрытая пропаганда неправильного взгляда на историю войны. и, конечно же, инициатор этих действий—Мери, который депортировал людей, Лахт—бывший энкаведешник, и Заренков. все мы впоследствии по данному эпизоду попали в ежегодный отчет капо... приходится только удивляться такому тесному сотрудничеству полиции и изданий патриотической направленности, а также оперативной и достаточно точной информации.

Мы знали, что сегодня националистическая среда одевает героев Эстонии в эсэсовские наряды, а власти на местах при неформальных встречах за накрытыми столами во всю цитируют «Майн кампф». нацистский душок, который в начале десятилетия сдерживался из-за повышенного внимания европейских структур к моральному облику

Эстонии, становится все более ощутимым, после того как Европа приняла постыдное решение поддержать апрельские события 2007 года в Таллине.

«Я повидал много и умирать не боюсь»

Памяти друга Владимир МЕТЕЛИЦА,

председатель Эстонского объединения ветеранов Второй мировой войны

За две недели до своей смерти он вызвал меня к себе домой. Его дочь Наташа позвонила и сказала: «Арнольд Константинович просит вас прийти». Я немедля выехал. когда вошел к нему, он лежал в постели. Увидев меня, собрался вставать. Сколько мы уговаривали его, что вставать не надо! «нет!—оборвал он нас, повысив голос. – одевать!» Ему помогли одеться. Арнольд сам повязал галстук и вышел поздороваться. он делал это не ради меня, нет. он официально прощался с нами. Были дочь и внучка анастасия. Арнольд посадил ее рядом. Дал последний наказ, как его похоронить. он знал, что умирает. попросил, чтобы все были спокойны, не надо трагедий. Я хотел уточнить, какие ордена на похоронах выкладывать. Близкие никак с наградами разобраться не могли. он говорит: «подожди-подожди! Ты мне называй ордена, а я тебе буду говорить, когда какой дали». и он все ордена назвал—к какой дате и где он получил.

У него был острый ум и уникальная способность ни разу не повторяться в беседе. Это удивительная вещь. Такое мало кому свойственно. Это был Человек с большой буквы.

Я давно знал арнольда константиновича по совместной работе в ветеранской организации, но подружились мы, когда вместе ездили в Москву на 60-ю годовщину победы в великой отечественной войне. перед поездкой он неудачно упал с лестницы, и врачи категорически запретили ему куда-либо ехать. За три дня до поездки звонит и говорит: «володя! Я поехать не могу. врачи не разрешают. Я лежу в постели. Да и жена, катя, против. она же тоже врач». а уже билеты были куплены, и менять Арнольда на кого-то было нельзя. Сами понимаете, ехали на встречу с путиным, а в таких случаях людей проверяют соответствующие службы. в общем, мы всем составом от поездки отказались.

в Москве поползли слухи, что арнольда Мери эстонские власти уговорили не ехать на празднование юбилея победы. позвонил корреспондент с российского телевидения. «Это правда, что об арнольде константиновиче такое говорят?» Убедив собеседника, что это наглая ложь, я перед тем, как идти сдавать билеты, перезвонил Арнольду и спросил, как он себя чувствует. Слух распространили про тебя, говорю ему, что ты согласился с местными властями и не хочешь ехать. он промолчал. Ровно через три часа у меня звонок. «володя! Я еду!» Я ему: «как едешь?» он: «Да вот так, еду. Нди покупай мне билет!». перед поездкой родственники Мери взяли с меня слово, что я ни на шаг не буду от него отходить. в дороге он мне сказал:

–Слушай! перестань мне «выкать»!

–Арнольд константинович! Я это не могу переступить. У нас с вами разница в возрасте, но более важно – у нас с вами разница в положении. Я не могу. У меня язык не поворачивается.

в Москву съехались больше сотни человек, обладателей звания Героя Советского Союза, дважды Герои Советского Союза, кавалеры трех степеней ордена Славы. Мы были размещены в бывшем доме отдыха Генерального штаба под Москвой. Арнольду предоставили отдельный номер, а он говорит: «нет. Я хочу со своим другом жить». То есть со мной. в тот раз он впервые назвал меня другом. и все дни я не отходил от него ни на шаг. ночью до трех часов он мне рассказывал о своей жизни, а я слушал. И ни разу он не повторился! Так мы стали друзьями.

Мы всегда ходили возлагать венки к Бронзовому солдату вместе. когда монумент погибшим во второй мировой войне перенесли в 2007 году из центра города на военное кладбище, Арнольд в первый раз на моей памяти надел полковничий мундир со всеми наградами. он никогда раньше не надевал военную форму. То, как власти обошлись с памятником солдатам, погибшим в 1944 году при освобождении Таллина от немецких захватчиков, сильно его расстроило. когда мы шли по дорожке к памятнику, то люди тянулись к нему, обнимали, кто-то целовал, многие хотели хотя бы до него дотронуться. он шел в парадной военной форме при всех орденах и плакал. Слезы стекали по его щекам. никогда—ни до, ни после этого—я не видел, чтобы Арнольд плакал. подошли к Солдату, он потянулся рукой и погладил статую воина-освободителя. Мне кажется, что события вокруг памятника и последующая травля Арнольда Мери эстонскими властями сильно подорвали его здоровье, сократив его дни на земле. власти не могли смириться с тем, что Арнольд константинович никогда не отрекался от своего прошлого и не предавал свои убеждения. всей своей жизнью он доказал, что не просто так в первые месяцы войны получил Золотую звезду, став первым эстон-цем-Героем Советского Союза.

Иа том юбилейном праздновании победы в 2005 году из всех собравшихся Героев он тоже был Героем номер один. Вот выходим, а в коридоре ветераны ждут, когда откроется столовая. Идем по коридору, подходит один. Здоровается, пожимает руку, потом второй, третий... Мери со всеми здоровается, улыбается. Я его потом спросил: «Слушай, ты их знаешь?»—«Ну, одного я знаю. Он из Казахстана, казах. По лицу видно. А так фамилии не знаю». Пошутил так. Он их не знал, а его знали все.

Арнольд очень любил по-доброму над людьми подшучивать. В тот раз он меня разыграл.

Мы стояли, говорили о чем-то. вдруг прибегает генерал молодой, который организовывал наше пребывание в Москве, и обращается ко мне, так как я старший группы был: «Где ваш Мери? Срочно! Министр Нванов его просит прийти, принять участие в пресс-конференции». Арнольд сделал вид, что собирается идти как был – в спортивном костюме. Я ему говорю:

–Ты же в спортивном костюме! как ты можешь так идти на пресс-конференцию! оденься по форме. а он рукой махнул и бросил через плечо:

–ну-у-у! обойдется.

–Арнольд! Нзвини, пожалуйста. Ты, конечно, великий человек, но я здесь старший и прошу выполнять.

–ну, если ты старший, то, конечно, я выполню... и смеётся. Так он меня разыграл.

на этой пресс-конференции я стоял у входа. и когда Мери с Сергеем ивановым после этой конференции проходили мимо меня, я услышал слова тогдашнего министра обороны: «ну, Арнольд константинович! вы даже мне слова не дали сказать. все сами так блестяще провели!». и действительно. Ему там задавали сложные вопросы, а он сходу отвечал, как будто готовился заранее. иногда только промежутки делал. Рот так откроет, как будто им думает. и дальше продолжает говорить. Скупая на похвалу пресса в тот раз удостоила его аплодисментами.

А еще слышал, как иванов его спросил: «Арнольд константинович, какая помощь нужна? Я вам все сделаю». на что Арнольд ответил, с подчеркнутой вежливостью: «Я всем обеспечен. Я сейчас живу не хуже, чем когда я был в руководстве. Если вы имеете возможность, то окажите помощь тем, кто живет хуже меня». в этом ответе был весь Мери: скромный и гордый эстонец.

на приеме в честь ветеранов войны, после приветственной речи владимира владимировича путина, все, кто хотели с ним пообщаться, двинулись к нему. А Мери встает и идет в другую сторону. Я посмотрел, куда он направляется, и увидел, что недалеко от нас сидит патриарх Алексий II (ныне покойный). Алексий тоже встал и пошел навстречу. Они тепло обнялись и расцеловались. Не официально, а чисто по-человечески. Они ведь очень дружны были. в советское время, когда были гонения на священников, Мери не боялся поддерживать тесные отношения с Алексием. когда патриарх умер, Арнольд константинович очень переживал. он вообще очень тепло относился к людям, которые его окружали.

Я был свидетелем, с какой любовью он относился к своей супруге, Екатерине Тимофеевне. У них такая была нежная любовь...

«Я повидал много и умирать не боюсь. Я не цепляюсь за жизнь. но что будет с катей? она ведь не проживет и дня без меня», – часто повторял Арнольд константинович.

он очень любил своих внуков и правнуков. внучку Анастасию, настеньку, никогда не отпускал, пока она его в щечку не поцелует, а пятилетней правнучке Даше позволял командовать собой: «Нди сюда! встань здесь! Руки вверх!». и он все это исполнял, причем с таким вниманием к ней, и впечатление было такое, как будто она им командует. Хотя ему было уже тяжело двигаться, он делал все, что правнучка просила. в тот день, когда он отдавал последние распоряжения о своих похоронах, Арнольд часто подзывал настю к себе и просил поцеловать. когда она его в щеку целовала, он расплывался в улыбке. казалось, это придавало ему силы стоять на ногах. в последние дни жизни Арнольда Даша заболела и ее не пускали к прадеду. в тот последний день, отдав все распоряжения, Арнольд сказал с тоской: «Дашку ко мне не пускайте».

Я попытался его хоть на минуту отвлечь от грустных мыслей и бодро так сказал:

–Арнольд! Давай переключимся на более радостное. Мы готовимся отмечать твое 90-летие.

–Да перестань ты!

Я говорю:

– нет, Арнольд! Тебе не нужно было совершать эти поступки в жизни (это я так, шутил). Ты не принадлежишь себе. Ты принадлежишь народу. причем народу не только эстонскому.

Мы оба понимали, что вряд ли Арнольду суждено дожить до своего дня рождения. но даже в ту минуту он не собирался сдаваться, опускать руки.

Сказал:

–ну ладно! пусть будет так! Я согласен.

обнял он меня. он меня никогда не целовал. Этого не было у него в привычке. А здесь поцеловал. Я понял, что это прощание.

«Он был сыном и пасынком века одновременно»

Леонид ВЕЛЕХОВ,

журналист газеты «Совершенно секретно»

Умер Арнольд Мери. Это случилось 27 марта, около восьми часов вечера. Дело давно шло к этому, рак начал пожирать его больше года назад. когда я позвонил поздравить с новым, 2009-м, годом и сообщил, что в ближайшее время собираюсь приехать в Таллин с исключительной целью повидать его, он со всегда свойственной ему веселой приподнятостью предупредил:

– Если вы, Лёня, действительно хотите меня застать, то советую поторопиться. Тем более, что я тоже хотел бы успеть вас повидать. но до смертинки, как говорили мы на фронте, три пердинки...

Я как-то эти слова серьезно не воспринял, тем более что и голос был, как всегда, веселый, и так он просто это сказал, словно звал соседа по лестничной клетке поторопиться зайти за какой-то тому необходимой надобностью, вроде соли или спичек, а то он, хозяин, может отлучиться.

И так эти «три пердинки» неожиданно и почти смешно, несмотря на суть разговора, прозвучали в его рафинированных устах, из которых я не только что вульгарного—просторечного выражения никогда не слышал. Арнольд Константинович Мери был настоящий аристократ—при том, что большую часть жизни прожил в Советском Союзе и прослужил на номенклатурных должностях, за исключением того послевоенного периода, когда сталинские ищейки гонялись за ним по Союзу.

Ну так и советский режим умел иногда оценить голубую кровь—правда, после того, как пустил ее реками и водопадами. Таких, как Мери, трудно было не оценить: они придавали Советской власти обаяние и стиль, которых так катастрофически недоставало этому режиму кургузых Шариковых.

и ведь как точно отсчитал—три месяца ему и оставалось, если каждый считать за эту самую «пердинку»...

Если бы, конечно, Арнольд Константинович услышал, что я его называю аристократом и голубой кровью, он бы меня на смех поднял. Он пафос на дух не переносил и всегда морщился, когда я ему говорил что-нибудь не только что пафосное, но даже просто сентиментальное. А меня иногда вдруг пробивало на какое-нибудь глупое, совершенно не соответствующее возрасту восклицание: «Арнольд Константинович, как я Вас люблю!». Восторженность мне, в общем, не присуща, но в отношениях с Мери она была, и я ее даже не стеснялся. Мы познакомились с ним вскоре после смерти моего отца, которого мне не хватает до сих пор, и иногда мне казалось, что отец, который и ушел, и вместе с тем словно никуда не уходил, как-то совмещается с Мери; они даже внешне были чем-то похожи. Отсюда, наверное, эта нежность, вплоть до дурацкой сентиментальности, моего к нему отношения.

А за несколько недель до смерти Арнольда Константиновича отец мне приснился. Мне приснилось, что он меня обнимает и сетует, что мы долго не виделись. А я все глажу его родное плечо, такое до боли памятное в его покатости, во всех выступах и впадинах, хотя уже пять лет, как смерть нас навеки разлучила, и плачу.

Моя жена Флора, большая любительница толковать сны, сперва встревожилась по поводу такого видения, а потом подумала и неожиданно изрекла: «Это был

Мери. Что-то случилось. Тебе нужно к нему поехать». Я позвонил в Таллин—дело было в начале марта– и узнал, что за месяц с лишним, что мы не разговаривали по телефону, Арнольду константиновичу стало много хуже, он лежит, почти не встает, иногда впадает в забытье. несмотря на драматизм ситуации, я помянул добрым словом мою домашнюю толковательницу снов, достойную наследницу Мартына Задеки, и стал собираться в дорогу.

Я рассказываю все эти, частью сентиментальные, частью метафизические глупости, потому что теперь можно—Арнольд константинович все равно меня уже не услышит и не укорит: мол, Лёня, как вам не стыдно...

Он действительно был аристократом – аристократом духа, вполне по Ницше и Шопенгауэру. Из трех кровей, что текли в его жилах (немецкой, русской и эстонской), во всем—в красивом нибелунговом профиле, в косой сажени и в манере держаться, в замечательном педантизме, определявшем и стиль жизни, и стиль мышления,—превалировала, конечно, первая. Я скажу совсем неполиткорректную вещь, но она, эта «кровь немецких баронов», назовем ее так, чувствовалась и в том. не то что высокомерии, но взгляде сверху вниз, которым он смотрел на национальные эстонские власти, на всю эту псевдоэлиту, квазиполитиков и квазиисториков, копошившихся где-то там, у его ног, и все последние годы норовивших его уесть, унизить, укусить. Впрочем, в наших разговорах он никогда даже не опускался до того, чтобы вообще упоминать их, этих новоявленных национал-мессий, многих из которых он помнил еще в качестве молодых да ранних секретарей райкомов эстонского комсомола.

А разговоров у нас было не так мало, хотя мы познакомились каких-нибудь четыре года назад, когда я впервые приехал к нему в Таллин, узнав из газетной заметки об Арнольде Константиновиче Мери, Герое Советского Союза, кузене первого президента послесоветской Эстонии Леннарта Мери. С г-ном президентом мы были знакомы еще с конца 1990-х, вот я и решил написать о двух братьях, которых судьба, просто как в классической эпопее, развела по разные стороны баррикад: один, Арнольд, был символом советской Эстонии—другой, Леннарт, в ту же эпоху был диссидентом. Потом, после конца «исторического материализма», они поменялись ролями: Леннарт стал национальным кумиром и иконой, а Арнольд чуть ли не изгоем.

Реальная история семьи Мери, когда я ее узнал в деталях, не просто внесла свои коррективы в мой схематичный замысел. Обнаружилось, что она посложнее любой литературной эпопеи. И Леннарт (который, к слову, тогда, весной 2005-го, отменил со мной встречу, узнав, что я собираюсь встречаться с Арнольдом) был в прошлом не таким уж диссидентом-рыцарем без страха и упрека. И Арнольд оказался тем еще «человеком из мрамора» (если кто помнит знаменитый фильм Анджея Вайды): лишился в сталинские годы партбилета и военных наград, а ареста и лагерей избежал только благодаря тому, что уехал из Эстонии куда-то на Алтай и, что называется, затерялся там, как иголка в стоге сена, сбил со следа сталинских ищеек во главе с Абакумовым...

Но главное, история семьи, которую кровавая эпоха, бессмертно названная Ахматовой 24-й драмой Шекспира, словно разрезала надвое, отступила как возможный сюжет на задний план, когда я близко познакомился с Арнольдом Мери. Его собственная жизнь оказалась романом с такой магистральной сюжетной линией, которой не требовались дополнительные: эту, линию жизни Арнольда Мери, осмыслить бы и изложить. начиная с детства, прошедшего в белоэмигрантском Белграде, где он ловил рыбу и сооружал байдарки с Шульгиным—тем самым бывшим депутатом Государственной думы, который несколькими годами раньше принимал на станции Дно отречение государя императора, был знаком со Струве, со Шкуро, видел вблизи Геринга и еще бог знает кого, и заканчивая... Ну, теперь вот понятно, чем заканчивать. Точку в этом романе писательница-жизнь поставила 27 марта 2009 года.

И каждый раз, когда я приезжал к нему на протяжении этих четырех лет, в наших многочасовых разговорах под горячую картошку, водку и кильку, которую Арнольд Константинович самолично артистично разделывал и укладывал на черный хлебушек, выяснялись все новые подробности и перипетии этого богатейшего и, как казалось, неисчерпаемого сюжета его жизни. Три больших очерка, которые я о нем опубликовал на страницах «Совершенно секретно» с 2005 по 2008 год, вместили лишь часть этой «исповеди сына века». Он был сыном века—именно в том смысле, в каком это выражение впервые когда-то сочинил и употребил французский романтик Мюссе. Сыном и пасынком одновременно. Век то озарял его своим светом—в основном, правда, это был свет от разрывов бомб и гранат в военное время, – то кидался волкодавом на его худые, но сильные плечи. Чего было больше? Да, наверное, поровну. Он был идеально гармоничным человеком. И главное – ко всем своим взлетам и падениям относился с одинаковой иронией. Когда в прошлом году я приехал к нему в связи с судилищем, которое затеяли эстонские власти, намереваясь наказать 88-летнего Героя Советского Союза за участие в мифическом «геноциде эстонского народа», он мне сказал: «Дважды меня вознесли не по заслугам: когда наградили Героем и когда привлекли к уголовной ответственности».

Затрепали, конечно, выражение «свой среди чужих– чужой среди своих». ну, что такое свой среди чужих, я не очень понимаю, а вот чужой среди своих—емкая формула. Мне казалось, Арнольд Мери всегда был чужим среди своих, потому что выламывался из любого стереотипа. он был коммунистом по убеждению, но не имел ничего общего с твердолобыми начетчиками и зажравшимися главначпупсами. он должен был стать гордостью эстонского народа, чья история не так уж и богата на яркие судьбы и крупные личности. а стал—изгоем.