Текст книги "Черный плащ немецкого господина"

Автор книги: Галина Грановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

11

Субботнее утро Павел посвятил изучению своего гардероба. Открыв створки шкафа пошире, начал рассматривать его содержимое. Бог ты мой, сколько вещей, о существовании которых он давно позабыл. Но ничего не годилось. Выбросить все единым махом на мусорку…

Костюм, конечно, был. Давным-давно купленный, но поскольку его практически не носили, выглядел почти как новый. Сойдет. Павел начал перебирать рубашки – костюм, ведь, не оденешь на голое тело. Перебирай – не перебирай, старье оно и есть старье. Похоже, на этот раз придется раскошелиться. А что, если пойти и сделать покупку у Майи? От этой мысли сердце у него почему-то забилось чаще. Цены у нее, конечно, заоблачные, но одну рубашку он, вполне возможно, осилит. А главное – главное, прекрасный повод еще раз ее увидеть. Тем более, солнышко выглянуло, отчего не пройтись, не размяться? Он быстро оделся и пешком отправился в торговый центр. День и в самом деле порадовал, хотя и холодный, но сухой и солнечный.

К его разочарованию, в этот день Майи в магазине не было. Выходной, кратко информировала продавщица, глядя на него, как ему показалось, с насмешкой. Наверное, тоже готовится ко дню рождения Элеоноры. Он прошелся по залу, разглядывая рубашки, потрогал одну, вторую, но цифры ценников его быстро отрезвили. Переоценил он свои скромные возможности… лучше пойти на вещевой рынок или в универмаг, – благо, неподалеку находятся. До цен бутика «Майя» еще не дорос. Но ничего, ничего, наступит день, когда у него будет все самое лучшее, сказал он сам себе, и что удивительно, был совершенно в этом уверен.

Купив на рынке польскую рубашку в мелкую полоску, заторопился домой, надо было еще успеть стать под душ. И выйти пораньше, цветы купить.

У самого дома столкнулся с Варварой. В старой заношенной куртке и в потрескавшихся от старости кроссовках, она шла по двору, опустив голову и глядя себе под ноги, и, наверное, прошла бы мимо, не заметив его, если бы Павел не окликнул.

– Как там Василий? Выпустили уже?

Варвара оглядела его враждебным взглядом.

– Ага, под расписку, – процедила сквозь зубы. – Сидит.

– До сих пор? – поразился он. – А когда…

Она не ответив, проследовала дальше. Обиделась. Никакой жалости к Ваське он почему-то не испытывал. Сам виноват, напросился. Живешь среди людей, так будь человеком, считайся с другими. Но вот Варьку ему и в самом деле было жаль. Добрая, хорошая баба. Сопьется же окончательно, если Васька будет рядом. Оба сопьются.

Дверь открыла Элеонора. На ней было платье, вся ткань которого ушла на длинную юбку. Что касается верхней половины, то тут шелка едва хватило на то, чтобы слегка прикрыть грудь.

– С днем рождения, – Павел протянул колючий букет, на который потратил почти все содержимое своего кошелька. Ноябрь – такие цветы стоили дорого.

– Спасибо, – громко пропела Элеонора, принимая букет. – Как хорошо, что ты пришел.

– Почему не прийти, если приглашают? – спросил он, снимая плащ.

– Думала, испугаешься, – подняла Элеонора уголки губ кверху.

– И чего мне пугаться? – грубовато поинтересовался он.

– Совсем нечего? – удивилась она и положила розы на столик у зеркала. – Ах, ты…

В то же мгновение прямо под носом у него оказались роскошные плечи, которые, почти врезаясь в нежную кожу, перечеркивали две узких лямочки. Полные руки сомкнулись за его спиной. Павел попытался отстраниться, – мог войти Неверский или кто-то из гостей, или прислуга из кухни выглянуть, – но это было бесполезно. На его счастье затренькал звонок.

– Кто-то еще пришел, – выдохнул он, осторожно высвобождаясь из жарких объятий.

– Ага, – шепнула она, не размыкая рук, впилась ему в губы.

Трель повторилась.

– Элла, открой! – крикнул из глубины дома Неверский. – Я занят!

– Занят он! – повернув голову, Элеонора метнула гневный взгляд в глубину дома. – Опять с Бакатиным заперся, все совещаются.

Перехватив удивленный взгляд, закусила губу.

– Ладно, потом поговорим, – произнесла тихо, и зацокала каблучками к двери. Он с тихим отвращением вытер губы. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь увидел на них следы помады.

Гостей было человек двадцать, не меньше, но, как и в первый раз, Павел почти никого не знал, хотя был народ и с производства. Однако они к нему не подходили, занятые разговорами, и он тоже навязываться не хотел. Тем более, те были с женами. Время от времени Элеонора подводила к нему кого-то, с кем-то знакомила, но говорить было не о чем, и через минуту он снова оказывался один. Стоял в сторонке за камином, делая вид, что рассматривает картину. Картина была новая, видимо, кто-то преподнес ее в качестве подарка, стояла на маленьком столике, прислоненная к стене. Виноград, персики и какие-то экзотические фрукты, тщательно выписанные рукою мастера, были как живые. Но не изучать же их вечно. Ему хотелось побыстрее сесть за стол. Кого они ждут? Или так у них принято – целый час томить гостей, чтобы как следует проголодались? Правда, можно было выпить, на маленьком столике стояли бокалы и какие-то красивые бутылки, некоторые уже курсировали с этими бокалами туда-сюда, но он не знал, что в этих бутылках, а рассматривать этикетки у всех на виду не хотелось. Вдруг там крепкие напитки? А пьянеть нельзя, с Элеонорой надо держать ухо востро. Павел уже подумал, не отправиться ли ему на поиски кухни, чтобы предложить там свои услуги и попутно что-нибудь проглотить, как вдруг увидел входящую в комнату женщину и сразу забыл, что голоден.

Майя. Во всей своей красе и блеске. Последняя пришла. Не отдавая себе отчета, он медленно направился к ней, но тут вдруг неожиданно последовало приглашение к столу, и все стали шумно рассаживаться. Хорошо бы сесть рядом с ней. Осторожно обходя гостей, он продолжал подбираться поближе. Но тут обнаружил, что сесть, где хочется, здесь не получится. Это вам не у Лямкиных на именинах. На столах, около каждого прибора стояли маленькие картонные карточки, на которых крупным красивым шрифтом были написаны имя и фамилия. Здесь сидеть, где попало и с кем хочется, не полагалось. Разочарованный, он двинулся вдоль стола, выискивая свое имя. Ага, вот оно, почти в самом конце. Похоже, гостей рассаживали по степени важности. Пашке, как персоне незначительной, досталось сидеть далеко от хозяев, рядом с рыжей толстушкой примерно его возраста. Она радостно улыбнулась ему и представилась: Катя. Ее голые полные руки были щедро усыпаны веснушками, наверное, они были и на лице, но не видны под толстым слоем крема и пудры. С другой стороны от него сидел какой-то пожилой мужик. Вроде бы их знакомили, но он уже начисто забыл его имя.

– Вы, наверное, двоюродный брат Александра Ивановича? – все так же, радостно, улыбаясь, поинтересовалась Катя. – Из Новосибирска?

– Нет, – ответил он. – Я живу здесь. Мы с Александром Ивановичем вместе работаем.

Улыбка тут же исчезла со щедро накрашенных губ. Катя вздохнула и перевела взгляд на стол. Поводила туда-сюда головой, оглядывая блюда, которые стояли перед нею, выбирая, чтобы положить на свою тарелку, и давая этим понять, что утратила к нему всякий интерес. Ясно. Женщина незамужняя, в поиске. Видимо, ей обещали знакомство с братом директора крупной фирмы, а посадили с рядовым инженером.

Он слушал тосты, произносимые гостями, вместе со всеми пил шампанское за Элеонору и ее день рождения. Что-то ел, отвечал на какие-то вопросы своего соседа, а сам все время краем глаза следил за хозяйкой модного магазина.

Она сидела по другую сторону стола, ближе к хозяевам, в блестящем черном платье, красивая, как какая-нибудь кинозвезда. Другие вокруг тоже были с прическами и одеты соответственно – сплошной соблазн, дамы во всеоружии. Но ни одна не могла сравниться с Майей. Во всяком случае, для него. В ушах мерцали серьги с белыми и зелеными камешками, на шее переливалось огоньками колье, какого он еще никогда в жизни не видел, но самыми ослепительными среди всего этого сияния были глаза. Она взглянула на него мимоходом, улыбнулась, и он понял, что окончательно пропал. Этот мужик в дурацком пестром галстуке, что сидит с ней рядом, явно не на своем месте. Сидеть с такой женщиной и разговаривать с кем-то, через стол, к тому же, ну не хам? Он пытался придумать какую-нибудь фразу, с которой можно было бы начать разговор с Майей, но мозги словно заклинило. Ему хотелось одного, чтобы поскорее можно было встать из-за стола, подойти к ней и поговорить. Или даже просто постоять рядом.

Наконец, Элеонора поднялась со своего места и пригласила гостей в зимний сад. Любимое место, где она зачастую проводила по полдня, листая журналы. Ну и еще, случалось, кое-чем занималась. Когда было с кем. Знал он этот зимний сад, уже достаточно хорошо его изучил, вплоть до самых интимных уголков. Павел почувствовал, что ему стало жарковато. Много народу. И отопление у Неверских всегда включено на полную катушку. Здесь ни на чем не экономят. Это же надо, сколько денег в трубу улетает!

– Пока девушки уберут стол и приготовят чай и кофе, мы посмотрим одно интересное дерево, только сегодня купила, – сказала Элеонора. – На нем все цветы разного цвета, от розового до темно-красного. Называется оно «Крайстчерчское чудо». В садовом центре сказали, что привезли его – представляете? – из Новой Зеландии!

Все стали подниматься. Павел тоже поднялся, но за другими не последовал, несмотря на то, что Майя отправилась туда одной из первых. Нет, не стоило рисковать. Решил, вместо этого, помочь двум девушкам-официанткам, обслуживающим день рождения убрать со стола.

– Не надо, не надо, мы сами! Элеоноре Михайловне это не понравится, – испуганно замахала руками одна из них. – Вы гость, отдыхайте!

– А я и отдыхаю, – откликнулся он, быстро складывая грязные тарелки в стопку. – Еще как отдыхаю… Куда нести?

Но отнести на кухню посуду не позволила Элеонора, внезапно появившаяся в дверном проеме.

– Ты тоже должен на это посмотреть, – подхватив под руку, она настойчиво потащила его за собой. – Этого дерева ты точно еще не видел.

Сопротивляться, да еще под любопытными взглядами официанток, было глупо. Смирившись, он топал рядом, думая только об одном – чтобы ей не приспичило где-нибудь уединиться. Но Элеонора действительно повела его в зимний сад, и подвела к тому месту, где в деревянной кадке стояло довольно высокое дерево с почти фиолетовой листвой, усыпанное множеством небольших ярких цветков розового, красного, бордового цвета.

– Действительно, из Новой Зеландии. Euonymus olympicum, – пробормотал он. – Выведен в Окланде.

Те из гостей, кто стоял поближе, тут же повернулись в его сторону.

– Как-как ты сказал? – переспросила Элеонора, отстраняясь и удивленно глядя на него. – Откуда ты знаешь, как оно называется?

– Да он этикетку прочел, – засмеялся мужик в пестром галстуке. – Вон она, в листьях, прямо перед вами болтается. Ботаник!

Все весело засмеялись. И Пашка, смущенно, вместе со всеми. Не привык он быть в центре внимания.

Еще немного потоптавшись в стеклянной галерее, народ стал возвращаться в каминный зал.

– А где же шампанское? Его уже, что, тоже унесли? – Бакатин разочарованно оглядел стол, уже накрытый к чаю.

– Выпили. Но в холодильнике должна быть еще пара бутылок, – сказала Элеонора и вдруг обернулась к Павлу, который еще не успел занять свое место. – Идем, поможешь мне их открыть.

Он замер, не зная, как реагировать на ее просьбу. Похоже, ей уже надоела роль гостеприимной хозяйки, надоело развлекать других, захотелось развлечься и самой. Звать его куда-то при всех, на виду у мужа!

– Садитесь, я сам принесу, – повелительно махнул рукой Неверский.

Павел мысленно поблагодарил его. Пасть под натиском пьяной Элеоноры – где-нибудь на кухонном столе или, того хуже, на полу у открытого холодильника, где охлаждается шампанское… брр! Не женщина, а прямо-таки паук. Он осторожно занял свое место и поймал взгляд Майи. Показалось ему, или и в самом деле, она посмотрела на него с сочувственной усмешкой? Ему очень хотелось поменяться местами с мужиком в пестром галстуке, сесть с ней рядом и говорить, говорить, говорить… О чем? О чем он может с ней говорить? Что их связывает? Ничего. Вот именно, и говорить, соответственно, им не о чем. Вот если бы удалось проводить ее домой… Интересно, в каком районе она живет? Может быть, они соседи? Но он даже улыбнуться ей не посмел, не то, чтобы заговорить.

А когда уже допивал свой чай, к нему неожиданно подсел инженер из сборочного цеха, единственный более-менее знакомый человек среди гостей, не считая Бакатина, и завел разговор о новом аппарате. Мысленно послав его к черту, Павел, тем не менее, стал объяснять, что к чему, а потом, увлекшись, даже стал набрасывать на салфетке схему, а когда поднял голову, Майи в комнате уже не было. Последняя пришла, первая ушла. Он так и не узнал, одна ушла или с кем-то. Да и другие гости уже начинали расходиться. Он тоже поднялся, заторопился. Вместе с инженером оделись, вышли на улицу. Им было не по пути, тот жил где-то неподалеку от Неверских. Попрощавшись, Павел пошагал, было, к остановке на углу улицы, но потом сменил направление. Поздно. Ни автобусы, ни троллейбусы уже не ходят, да и такси в этом районе, скорее всего, большая редкость. Здесь у каждого свои машины. Ладно, часовая прогулка перед сном не может повредить, попытался он отыскать хоть какую-то пользу. Плащ у него теплый, да и дождь кончился, ветер стих. Жаль, поговорить с Майей не получилось. Но и это не страшно. Работает-то она в таком месте, куда каждый имеет право зайти. Вот он и зайдет. Завтра же. Зачем? А что-нибудь купить.

Но поскольку в жизни его обозначилась белая полоса, то не понадобилось сочинять никакой причины, чтобы зайти в Майин магазин. Да и заходить не понадобилось. На следующий день он задержался на работе, и вспомнил о том, что в доме никакой еды, уже в то время, когда все близлежащие магазины, не говоря уж о рынке, были закрыты. Оставался работающий круглосуточно супермаркет около работы, куда он раньше не ходил, считая, что цены там для него неподходящие. Но – то было раньше. А теперь почему бы и не зайти? Он и зашел – чтобы встретить там Майю. Выбирая батон колбасы, он едва не столкнулся с ней головами, она тоже склонилась над открытым контейнером-витриной, рассматривая салями.

– Я думала, что только я так поздно покупаю продукты, – улыбнулась она. Узнала. Не забыла!

– Вот, задержался в офисе… – пробормотал он, не зная, что сказать.

– Много работы? – снова улыбнулась, ласково и понимающе.

– Да… хватает.

Пока стояли около кассы перекинулись еще парой фраз.

По пути к выходу он лихорадочно соображал, как бы закрепить знакомство. Вместе вышли на крыльцо магазина.

– Ветрено, – сказала Майя, поеживаясь.

– Да, – согласился он. – Зима на носу. Подмораживает к ночи.

– Ты на машине?

Он непроизвольно улыбнулся.

– Да нет, какая у меня может быть машина. Я на троллейбусе.

– Тогда я тебя подброшу, – тут же сказала она. – Ты где живешь?

– Далеко, – вздохнул он. – Поэтому не откажусь. Я, вообще, хотел бы побыть с тобой… как можно дольше, – отчаянно ринулся напролом.

Пошлет, так пошлет, подумал, значит, не судьба. Но Майя только засмеялась.

И, высаживая его у дома, вдруг сообщила, между прочим, что завтра вечером идет на выставку в Дом художника.

12

Следующим утром он, первым делом, зашел в приемную Неверского.

– А Алексей Иванович вам разве не сказал? – удивилась Наташа. – Он в Днепропетровск улетел на два дня. Теперь только после выходных будет.

Он притворился огорченным.

– Хотел его на выставку пригласить.

– На какую? – оживилась Наташа. – Что-то интересное?

– В Дом художника. Какой-то молодой талант, только я имя забыл, – соврал Павел.

Наташа тут же утратила всякий интерес и только покачала головой.

– Алексей Иванович на такие мероприятия не ходит. Его, бывает, и знаменитые художники приглашают, и из театра часто билеты приносят, только некогда ему. Сами знаете, как он занят. Он и в нормальном отпуске уже несколько лет не был.

Павел вышел из приемной в приподнятом настроении. Он слышал, что Неверский уезжает, но хотел знать это наверняка, хотел еще раз удостовериться, что в городе его действительно нет, и на выставке он не объявится. Все-таки были подозрения, что он и Майя больше, чем просто хорошие знакомые, больше чем просто друзья… да и не верил он в дружбу между мужчиной и женщиной.

Дом художника находился в самом центре, но Павел там никогда еще не бывал. Он вообще картинами не интересовался. Чтобы не выглядеть полным профаном, – каким он на самом деле и являлся, – решил зайти пораньше, посмотреть, что за художник, купить буклет, если продается, и послушать, что люди вокруг говорят.

Но оказалось, что войти просто так не получится – вход по пригласительным билетам. Как он понял по огромному объявлению у входа, и по тому, как в широкие стеклянные двери народ валом валил, выставлялись картины не новичка, а большого художника. Сквозь стекло огромного окна видно было, что и внутри народу полно. Он беспомощно оглянулся. Оставалось надеяться, что Майя туда еще не вошла, и тогда, возможно, он ее встретит. А если она уже на выставке, что ж, будет ждать, пока выйдет. Пусть ему не суждено посмотреть картины знаменитости, но от встречи с ней он отказываться не собирался. Было промозгло и ветрено, но он твердо решил ждать ее у входа столько, сколько потребуется.

Внезапно кто-то окликнул его. Павел обернулся и увидел свою бывшую одноклассницу Вику Александрович.

– Сколько лет, сколько зим! А я смотрю, ты это или не ты? – она протянула руку. – И где бы мы еще встретились! Искусством интересуешься?

– Я-то интересуюсь, только оно мною не очень, – пошутил Павел. – Оказывается, вход по пригласительным.

– А что ты хотел? За деньги завтра можно будет посмотреть, а сегодня день открытия, вход бесплатный, но только для своих.

– Значит, я не свой, – вздохнул он.

– Кто это сказал? – вскинула брови Вика и решительно взяла его под руку. – Идем.

– У тебя есть лишний пригласительный? – не поверил он такому фантастическому везению.

– Я твой пригласительный, – усмехнулась Вика. – С одноклассниками хотя бы иногда не мешает общаться. Я здесь работаю.

– Ты? И… кем, если не секрет? – Тут он внезапно вспомнил, что Вика после школы поступала в художественное училище. – Так ты все-таки стала художником?

Вика засмеялась.

– Стала. Ладно, идем, холодно.

Они вошли, и контролеры их не остановили, хотя Вика никакого пригласительного не показала. Своих художников знают в лицо, понял Павел.

– Здесь я тебя оставлю, – сказала Вика, когда они подошли к раздевалке. – Очень спешу. Но ты не теряйся, вот тебе визитка, позвони как-нибудь. Организуем встречу одноклассников.

И не раздеваясь, побежала по лестнице на второй этаж. Павел сунул визитку в карман и сдал плащ на вешалку. Да, не зря говорят, не имей сто рублей, а имей сто друзей. Никогда бы ему не попасть на такое вот сборище, если бы не Вика. В зале собрался весь городской бомонд. То и дело мелькали знакомые – в основном по телевизионным новостям – лица. Надо же, даже председатель горисполкома здесь! Телекамеры. Ясно. Передачу готовят для местного телевидения. Оказывается, культурное мероприятие совсем не рядового масштаба! Может быть, и он попадет в поле съемки, и его по ящику покажут. С ума сойти. Павел Шумаков на выставке знаменитого художника-мариниста Александра Луганского.

Сквозь толпу к нему пробиралась Майя.

Почему-то она даже не удивилась, что он уже здесь, внутри. Он этому удивлялся, а она нет. Как будто, так и должно было быть. Как будто само собой разумелось, что его место здесь, среди избранных.

– Откуда начнем? – спросила, оглядываясь.

– С начала, – ответил он. – Я люблю все делать правильно и по порядку.

– Прямо немецкое качество, – усмехнулась Майя, поднимая на него глаза. – Ну, давай начнем сначала.

Они медленно двинулись вокруг стен. Яркие, фосфорицирующие закаты и восходы Крайнего Севера, и вода, вода, вода… А может быть и не вода совсем? А просто игра цвета? Полотна, теряя сюжет, не теряли объема. Потом пошла серия совсем непонятных картин. Те же краски, та же рука, а вот что на них, непонятно. Абстрактных картин Павел не понимал. Не нравились они ему. Но эти почему-то удерживали взгляд, на них хотелось смотреть. И, чем больше он на них смотрел, тем сильнее проявлялось ощущение, что он их уже видел.

В следующем зале оказалась керамика и скульптура.

– Это что, тоже его? – оторопел Павел.

– Его, – кивнула Майя. – Универсал. Вот, в проспекте написано, что Луганский один из самых талантливых мастеров современности. Чем только не занимается. Кажется, даже книги пишет. А вот он и сам.

Павел оглянулся и увидел, что в зал вошел высокий седой человек. Рядом с ним была Вика.

– А Александрович здесь причем?

– Знакомая? – в свою очередь удивилась Майя.

– В одном классе учились.

– И ты не знаешь, что она стала искусствоведом? – не поверила Майя. – Ты что, телевизор совсем не смотришь? Она же передачи об искусстве ведет на местном телевидении.

Этого он действительно не знал.

Майя потянула его за руку.

– Подойдем поближе. Сейчас он будет давать интервью. Хочу послушать.

Заметив их в толпе, Вика приветливо махнула рукой, и тут же снова повернулась к художнику. Вспыхнули софиты, и она начала задавать знаменитости вопросы. Народу вокруг толпилось предостаточно, ответов художника Павел почти не слышал, а потому, оставив Майю, решил продолжить осмотр, ощутив в себе внезапный интерес ко всем этим фигуркам и вещам, выставленным на подиумах и высоких этажерках. Он так увлекся созерцанием одной из скульптурных групп, что не заметил, как снова подошла Майя. На этот раз она была с Викой.

– Не уходите, – сказала Вика. – Будет фуршет, и я вас познакомлю с художником, с Лужанским. Чтобы было потом, о чем внукам рассказывать, – пошутила.

– Боюсь, у меня не получится, – с сожалением произнесла Майя, посмотрев на часы. – Одна вип-персона через час приедет пополнять свой гардероб.

Вика неодобрительно покачала головой.

– Твоя вип-персона и завтра может себе костюм купить, а с Луганским пересечься второй раз тебе вряд ли удастся.

– Нет, Вика, и не уговаривай. Художник твой после выставки ко мне одеваться не поедет, а крупного покупателя потерять могу. Он нетерпеливый, меня не застанет, отправится еще куда-нибудь… – Она говорила с Викой, а смотрела на Павла, словно перед ним извинялась. – Клиентов надо беречь. Особенно таких, которые десятки тысяч у тебя оставляют.

Он хотел пойти с нею. Что ему этот художник? – но она предупредила его просьбу проводить ее.

– Ты обязательно с ним познакомься. Вика права, это большая удача. Это, и правда, очень интересно.

Майя ушла, а он остался. Бродил снова и снова от картины к картине, вглядываясь в полотна то вблизи, то отходя дальше, пытаясь что-то понять. И снова не мог отделаться от ощущения, что где-то все это уже видел. Ну, может быть, не все, но какие-то картины точно видел. Наверное, в журнале каком-нибудь, решил, потому что никогда ни на какие выставки не ходил. Точно, в журнале. Когда еще охранником работал, много их пересмотрел, напарник его, Олег, все время приносил что-нибудь почитать. Вот эту работу точно видел. Черт знает что на ней изображено – и вблизи не разобрать, и дальше отойдешь, тоже непонятно…

– Нравится?

Павел оглянулся. Рядом стоял Луганский.

– Интересная работа, – дипломатично ответил Павел. Потому что ощущения не укладывались в простое «нравится – не нравится». Картина вызывала сложные чувства, непривычно будоражила, почему-то хотелось в ней разобраться, понять ее… или чувства, которые она вызывала.

– Полчаса перед ней стоите.

В самом деле? А он и не заметил.

– Это… как водоворот. Засасывает, – сказал первое, что пришло в голову.

Луганский усмехнулся.

– А это и есть водоворот. Картина так и называется: «Водоворот».

– Надо же, – удивился Павел такому поразительному совпадению. – А я и не знал. Я, правда, даже не посмотрел, как она называется.

– Тем более ценно то, что вы ее выделили. – Художник протянул руку. – Рад знакомству.

Постоял рядом, вглядываясь в свое детище.

– Вообще-то это не оригинал.

– Как – не оригинал? – не понял Павел. Как это может быть не оригиналом, если художник сам ее нарисовал?

– Копия. Или, если хотите, новая версия темы, – пояснил Луганский. – А оригинал я давно продал, немцу одному, архитектору, ему нужно было украсить свой новый дом, а мне деньги были нужны. То была первая картина, которую я за границу продал.

Фуршет проходил в маленьком зале за стеклянной дверью. Павел оглядел столы. Шампанское, красная икра, фрукты. Неплохо живут художники. Или это все не из их кармана?

– Интересно, кто организует подобные мероприятия?

– Я, – ответила Вика, накладывая себе полную тарелку бутербродов.

И добавила, словно извиняясь: проголодалась, с раннего утра на ногах.

С набитым ртом, Вика поинтересовалась, откуда Павел знает Каменеву.

– Какую Каменеву? – удивился Павел.

– Ту, с которой ты под ручку по залам ходил.

– Майю, что ли? А я и не знал ее фамилии, – признался. – Приятель познакомил.

Вика внимательно осмотрела бутерброд с икрой.

– Говорят, ее магазины обслуживают всю городскую верхушку. И всех этих бизнесменов новоявленных… Ты, что, тоже входишь в эту славную когорту?

Ему бы очень хотелось сказать, да, но Вике он почему-то не мог соврать.

– Да нет, что ты. У меня и денег-то таких не водится. Дорого очень…

– А было бы их больше? – Вика смотрела на него, как ему показалось, с усмешкой.

Ясно, свободные художники всегда против золотого тельца. Особенно те, кто его имеет.

Он развел руками.

– Мало ли, что было бы, зарабатывай я больше, – отшутился.

– Но в картинах, похоже, ты немного разбираешься, – произнесла Вика вдруг совсем другим тоном, в котором сквозило некоторое удивление. – После фуршета не убегай, поедем к нам.

– К тебе? – не понял он, зачем вдруг понадобился Вике.

– Луганский просил тебя пригласить, – объяснила она. – Понравился ты ему почему-то.

Вот так, вдруг, после фуршета Павел в составе небольшой свиты, сопровождавшей Мастера, оказался на чердаке Викиного дома. Здесь располагалась мастерская, ее и ее мужа Федора, тоже художника, который горел явным желанием показать мастеру некоторые из своих шедевров. Мазня, тут же определил для себя Павел, разглядывая гигантские пейзажи. Луганский же проявил деликатность, и ничего не сказав в целом, дал несколько дельных советов по технике исполнения.

Ближе к полуночи они приканчивали вторую бутылку водки, оставив мастеру пятизвездочную «Метаксу». Разговор то поднимался к высокому искусству, то опускался до сплетен об известных в мире художников людях. Павел их не знал, и отрабатывал свое участие в таком застолье тем, что кромсал на скорую руку хлеб, брынзу и колбасу, купленную по дороге предусмотрительной Викой, и время от времени кипятил на плите чайник.

После полуночи Луганский попросил вызвать такси. Павел тоже сел в машину, поскольку им было по пути. Еще ему очень хотелось кое-что узнать. Кое о чем спросить великого, по словам Вики, художника. У Вики он не решился его задать, поскольку вопрос был идиотский, и в компании художников и «ведов» он прозвучал бы вдвойне глупо. Как, откуда приходит то, что заставляет видеть то, что не видят другие? И что заставляет творить, создавать нечто, что не есть, на первый взгляд, необходимым для существования человека? Не еда, не орудие производства, не приспособление какое-нибудь для облегчения работы. И что почти никогда не оплачивается в полной мере. Вообще, с чего и когда начинается художник?

Луганский взглянул искоса и усмехнулся.

– Как я дошел до жизни такой? Вообще-то это долгая история. Но если интересно…

– Очень, – искренне признался Павел. – Я никогда еще ни с одним художником не встречался, тем более, такого масштаба… – Павел запнулся. Не хотелось бы, чтобы Луганский принял его слова за грубую лесть.

Но тот только кивнул, спокойно соглашаясь, да, с такими художниками, как он, встречаются не часто. Потому что он действительно малодоступен. И совсем не потому, что высокого о себе мнения.

– Работа. Иногда сутками из мастерской не вылезаю. А когда началось все это? Да всегда рисовал. С тех самых пор, как научился в руке ручку держать. Первые рисунки делал именно ручкой, в первом классе. Вместо того, чтобы выводить на уроках чистописания – был такой предмет в те далекие годы – буковки, размалевывал белые листы рисунками. Учительница ругала, объясняла, что нельзя в тетрадках малевать, мать ругала, наказывали, отец, случалось, даже шлепал по мягкому месту – ничто не могло остановить. Напишу несколько букв, а потом картинку какую-нибудь все равно нарисую. Домик, птицу, змею.

Ему повезло с первой учительницей.

– Будь на месте Анны Семеновны другая, точно сплавили бы в интернат для умственно отсталых, – хмыкнул Луганский. – Потому что я ни в чем не был силен – ни в письме, ни в арифметике, ни в чтении…

Они подъехали к гостинице.

– Может, зайдешь? – пригласил неожиданно Луганский.

– Да ведь поздно уже, – посмотрел на часы Павел. – Вам отдыхать пора, день был, наверное, не из легких. Выставка. Да и вряд ли меня пустят.

– Пусть попробуют! Выходи! – распорядился мастер. – Мне французский коньяк подарили, – похлопал по пузатому портфелю. – Один не пью. И с кем попало – тоже.

Никто не остановил их ни в вестибюле, ни на этаже, дежурная, у которой Луганский брал ключ, слова не сказала, хотя видела, что художник идет в номер не один.

Было уже далеко за полночь, а они все говорили. Точнее, говорил Луганский – разговор превратился в монолог, а Павел лишь внимал, сидя со стаканом в руке в кресле.

– Отчетливо запомнил один момент, – Луганский мерил шагами комнату. – Сижу перед гипсовой скульптурой Аполлона и думаю: вот, сегодня начали рисунок головы этого бога. Ну, закончу я эту голову, к торсу перейду. К пятому курсу дойдем до пятки этой скульптуры. Буду хорошо знать пластическую анатомию человека, уметь рисовать, кое-как писать красками – керамики, надо сказать, они все плохо пишут, – а по окончании Одесского художественного училища получу диплом художника-керамика. Ну, и что?

– И что дальше? – эхом повторил Павел вопрос, который мучил когда-то молодого художника.

– Вот и я себя спрашивал, что дальше? Лепить горшки на каком-нибудь фаянсовом заводе?

После второго курса Луганскому пришлось побывать на одном таком, под Харьковом. Там, в общежитии жила целая колония художников-керамистов, которые работали в цехах. Он поразился – стоило столько лет учиться, чтобы стать простыми рабочими! Не знал тогда еще, что государству нужен был вал, нужны были рабочие, а не какие-то там художники со своими керамическими шедеврами. И те, кто впоследствии лепили эти самые цветочные горшки, когда учились, тоже этого не знали, мечтали стать керамистами, художниками своего дела. Производство было огромное, но старое, со времен царя Гороха. Недалеко от завода целый террикон, гора, из отработанных гипсовых форм, первые формы появились там еще при фабриканте Смирнове, где-то в конце восемнадцатого века. Преддипломная практика проходила на заводе имени Ломоносова в Ленинграде. И там – то же самое – вал, начальство ничего нового не терпит, изделия со времен Виноградова, который это производство в позапрошлом веке основал. Диплом делал на Димитровском заводе под Москвой. На всю жизнь запомнил фарфоровое изделие, что красовалось на столе главного художника – в голубой луже лежит розовая свинья, на свинье сидит золотая курица.