Текст книги "Двойной Киндер для Блудного Санты (СИ)"
Автор книги: Габриэлла Риччи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
В квартиру я влетела на приличной скорости (дверь оказалась не заперта), точно меня гнал в спину мощный порыв ветра. Немедля бросилась в кухню, намереваясь высказать бывшему все, что о нем думаю, и выставить к чертовой бабушке. На случай же, если не справлюсь сама, номер Козлова держала наготове. Останется только нажать на кнопку и ждать так рекомендовавшего свои услуги полицейского, с которым познакомились при памятных «проводах» Антошика – экс-жениха Василисы.
– Ты что себе позволяешь?! – взревела я, метая глазами молнии.
Вот урод!!! Он мало того, что ввалился в квартиру без моего ведома, так оказывается еще и ужин приготовить совести хватило!
– Лида, я… – начал было Костя, да кто бы его слушал!
В порыве гнева я уцепилась за край скатерти и дернула тот, безжалостно отправляя красивую сервировку на двоих прямиком псу под хвост. Оба бокала и одна из тарелок разлетелись, разбившись на мелкие кусочки. Благо, хоть свечи он зажечь не успел, ибо даже в противном случае меня бы ничто не остановило. И пусть бы хоть дотла все сгорело.
Осточертело, сил нет!
– Вон отсюда, – процедила я, нарушая короткую паузу и испепеляя Быкова взглядом.
Он ничуть не изменился. Все тот же трус. Беспардонный чурбан-изменник. Разве что обзавелся шрамом в виде розовой полоски, пересекающей левую бровь. И эта маленькая деталь подспудно грела мне душу.
Быков прикрыл рот. Медленно стянул с плеча полотенце, дабы промокнуть им лоб и шею, а после отбросить в сторону. Так же не спеша развязал тесемки фартука с гуськами, в котором когда-то смотрелся презабавно, даже мило, а сейчас – крайне нелепо. Подошел ко мне и, став в двух шагах, неуверенно пролепетал:
– Я вообще-то хотел… Лида, я… н-не собирался портить тебе жизнь, я…
– Ну разумеется, – фыркнула я, подбоченившись, – тебе и собираться не надо. Всегда готов, как говорится.
– Я хотел попросить прощения. И прояснить момент насчет алиментов, – собрался наконец с мыслями Костя, чем поверг меня в чистейшее изумление.
От отхватившего возмущения я чуть дар речи не потеряла. В горле пересохло и до кучи задергался глаз.
– Что, прости? – вкрадчиво уточнила я.
– Знаю, ты все еще сердишься за… тех девочек. Но Ира мне все рассказала, и я решил…
Договорить бедный Костечка не сумел – моя сумка приземлилась прямиком ему на голову. И еще раз. И еще парочку. Ух! Вот, оказывается, что чувствовала София, когда метелила нас с Штефаном, а самой ее достать не могли.
Мысленно понося недоумка и сплетницу, для каждого из которых – уверена – в аду уготована персональная сковорода, я выла сквозь зубы. От раздражения и глухого бессилия. Замахнулась снова, вкладывая в рывок всю будоражившую нервы злость, но Быков лишь сильнее заслонил голову руками. Я опустила сумку, тяжело дыша и чувствуя себя раздавленной морально.
– Значит так, дорогой мой, – отчеканила холодно. – Слушай и мотай на ус. Ты мне никто – это во-первых. Ключи на бочку, кстати. Во-вторых, я без труда могу привлечь тебя за незаконное проникновение на территорию частной собственности. Тебе нужны проблемы? Сильно сомневаюсь. Что до ребенка – его не существует в природе, так что на фиг мне не упали твои алименты. Можешь спать спокойно. И чем дальше от меня, тем лучше. Ипотеку я продолжу выплачивать, как и прежде, – здесь тебе тоже нечего бояться. Я ответила на все твои вопросы? Ты знаешь, где выход.
Костя собирался что-то сказать, но в итоге обошелся сухим кивком и так же молча покинул мою квартиру. Облегчение, что он испытал при словах о возможном ребенке, заметил бы даже слепой.
30
Моя жизнь словно проходила мимо меня, – минувшую ночь я посвятила бессоннице и рефлексии об этом. Раздражителей становилось чем дальше, тем больше, меня не устраивало буквально все. И я жаждала перемен, но понятия не имела, с чего начать. В конце концов, проваливаясь в неспокойный сон на заре, пришла к выводу, что мне нужно развеяться. Навестить бабулю с дедулей, например, чего не делала уже неприлично долгое время.
Не буду вдаваться в излишние подробности. Сделав пару звонков и выканючив у начальства пятидневный отгул, я наспех покидала вещей в небольшой чемодан – по минимуму – и покатила в деревню, где провела полдетства.
Ностальгия – вот было первое чувство, накрывшее с головой, стоило ступить на местную землю. Я огляделась, с каким-то одобрением подмечая, что за полгода здесь не изменилось ничего. Спроси меня кто, и, наверное, я бы ответила, что в первую очередь ассоциировала со стабильностью именно это место.
Хрустя снежком, я двинулась к резному крылечку, но тут из сарая напротив выглянул дедушка – и я не раздумывая бросилась ему навстречу. На поднятый шум из хаты появилась закутанная в шерстяной платок бабуля.
Приветствия, радость встречи и горячий чай с земляничным вареньем, а между делом – вполне заслуженные нагоняи за то, что совсем про стариков забыла. Вот, пожалуй, все, на чем хорошее и заканчивалось.
День приезда был отведен отдыху, ну а дальше уже было не увильнуть от помощи по хозяйству. Покормить коз, собрать яйца в курятнике, расчистить заметенную за ночь дорожку до туалета. К слову, я и не думала бить баклуши, ибо здесь, в деревне, работа по дому была едва ли не единственным способом отвлечься. Все было как всегда. Прямо бесконечный День Сурка, когда каждый последующий день – дежавю предыдущего.
Пожалуй, это-то мне и наскучило. Постоянство больше не вызывало улыбки умиления, но угнетало, давило со всех сторон. Сложно все время находиться в четырех стенах и заниматься одним и тем же. К несчастью, те из местных подруг, что имелись, частично разъехались, частично повыскакивали замуж и нарожали детей, так что развлекать пришлую им было недосуг. Лишь Даня, друг детства, наведывался каждый день. А накануне моего отъезда пригласил прогуляться до Чертова озера, прозванного так из-за обманчивой, по сравнению с размерами, глубины.
Первой мыслью было отказать парню, но – столько тепла плескалось в его открытом, местами по-прежнему детском, наивном взгляде, что все возражения и аргументы попросту застряли во мне на полпути; сил хватило только рот открыть.
– С тобой – хоть на край света! – выдохнула вместо всего с улыбкой и, дабы как-то компенсировать короткую задержку, сама подхватила друга детства под локоть и повела по заснеженной извилистой тропинке. Одной из многих, что в свое время мы изучили, кажется, вдоль и поперек.
Мы шли бодрым прогулочным шагом, говорили о каких-то пустяках, вспоминали нелепые ситуации из детства и все время смеялись. Про себя я была приятно удивлена: слишком хорошо помнила того застенчивого, робкого мальчонку, в котором уже тогда проглядывали черты будущего ботаника. Тот же Даня, которого я видела перед собой сейчас, был совершенно другим человеком. И пусть он заикался или краснел иногда, как и прежде, в моменты волнения, но при всем этом в нем отчетливо чувствовались перемены. Я знала его – и не знала.
– Ты знаешь, Лид, я д-давно хотел признаться тебе кое в чем, но все тянул, непонятно зачем, – неуверенно зачастил Даня, едва тропинка вывела нас к берегу замерзшего озерца.
– Ммм? – улыбнулась я. – Ты слопал мое мороженое лет этак -надцать назад, но побоялся, что я тебя пристукну? А я ведь могла, – подмигнула заговорщически, припоминая, как часто наша хитрая шайка гостила у Дани, ведь его мама, добрейшей души женщина, не могла не угостить нас чем-нибудь вкусненьким.
Настроение было на высоте, впервые за последнее время меня не беспокоили навязчивые дурацкие мысли. Я ничего не заподозрила вплоть до той поры, пока мы не остановились – почти синхронно. С едва заметной задержкой, какая имеет место, когда люди чувствуют друг друга хорошо, но недостаточно для «идеально».
– Лида, я… тебя люблю. И хочу быть с тобой.
Я сглотнула. Отвернулась зачем-то, переваривая новость. Нет мы, конечно, будучи детьми задирали беднягу, причем особенно старались девчонки – знали, что маленькому «Дане-ботане» нравится их подружка. Всякое было, но… Черт.
Я и подумать не могла, что детская симпатия зайдет так далеко, да еще выдержит проверку временем. На минуту задумалась, понимая: всю жизнь я мечтала о таких же сильных чувствах. Но имелось одно «но» – я не любила Даню. Ни при каком раскладе.
Титанических усилий стоило заставить себя сказать:
– Это невозможно, Дань. Прости.
– Что… н-невозможно? – Он коротко коснулся моего плеча и тут же одернул руку, будто ожегшись. – Я не понимаю. У тебя… у тебя уже есть м-мужчина?
Я медленно покачала головой, стараясь не пересекаться с пытливым взглядом парня – видела это боковым зрением.
– Никого у меня нет, – призналась, тут же ловя себя на сомнениях: а нужен ли кто-то вообще? – Недавно рассталась с женихом.
Парень заметно выдохнул:
– Так это же х-хорошо? – Поняв, что сболтнул лишнего, он спохватился: – В смысле, я не то имел в виду, я… Прости. Прости, – прошептал он, потирая взмокший лоб. – Я как всегда все испортил.
Я откровенно не представляла, как следует вести себя в щекотливой ситуации. Отошла на пару шагов, смахнула пушистый снег с поваленного дерева и, чувствуя непривычную усталость в ногах, уселась на него. Хотя прекрасно понимала, что здоровью оно на пользу не пойдет. Оставалось молиться на шерстяную юбку.
Он подошел следом. Сел рядышком, сжал мою руку в своей так, что я заволновалась, опасаясь плохих последствий. Помолчал и выдохнул что-то нечленораздельное себе под нос. Затем вдруг стиснул меня в неуклюжих объятиях. По спине моей поползли крупные мурашки. Я попыталась вывернуться из захвата, но он будто и не заметил.
– Давай не будем делать того, из-за чего при встрече придется отворачиваться, – взмолилась я и, не придумав ничего лучше, осторожно и слабо улыбнулась.
Но Даня безжалостно и на корню похерил мою попытку свести все к шутке.
– Я тебя обидел?.. Можно я попробую снова? Сначала. Обещаю больше не портить момент.
– Даня, ты хоро…
Все произошло так стремительно, что я не сразу поняла, когда успела оказаться прижатой к чужому телу. Когда холодные губы накрыли мои. Когда, черт возьми, моя согнутая в колене нога забралась на мужское бедро, а слишком тонкие, как для мужчины, пальцы вцепились в мою шею.
«Он не Штефан», – подумалось мне, и эта мысль лишь придала ясности и злости. Что было сил я оттолкнула парня. Он плюхнулся в сугроб, перевалившись через дерево, но быстро поднялся. Я вскочила, точно ошпаренная, оставляя между нами дерево в качестве бестолковой преграды.
– Не трогай, – предупредительно выставила руку вперед. – Прошу, не прикасайся больше.
Мой голос звенел. Мое сердце колотилось загнанным зверем, широко распахнутыми глазами я смотрела на незнакомца перед собой, ожидая самого непредсказуемого. Но спустя долгие секунды он отвел взгляд. Тряхнул головой, будто опоминаясь, и медленно проговорил:
– Я не этого хотел… Извини… Выходит, надежды нет совсем?..
Я промолчала, лишь вздрогнула внезапному карканью над головой. Он мотнул головой каким-то своим мыслям, сминая шапку в руках. Попятился и, наградив меня прощальным взглядом, развернулся и зашагал прочь. Ноги при этом переставлял механически, будто бы лом проглотил.
Дождавшись, когда мутный силуэт окончательно затеряется меж деревьев, лишь затем я снова плюхнулась на дерево и дала волю слезам.
31
День отъезда выдался погожий: с утра не только светило, но и грело солнышко; а на сельских грунтовых дорогах раззявили свои радужные пасти мириады грязных луж. Одна из таких – особенно габаритная – притулилась аккурат у нашего забора, перед деревянными воротцами. Я прямо видела, с какой завистью соседские свинки поглядывали в том направлении.
Усмехнулась и следом скривилась – в затылке глухой болью отдалась бессонная ночь. Потянувшись, постояла на крыльце еще недолго и, окончательно задубев в одной пижаме, юркнула в дом.
Завтрак, как всегда, был плотным, а вот дальнейшие сборы – совершенно сумбурными. Дедушка с бабушкой то и дело уговаривали остаться «еще на денек», но я была непреклонна: ссылалась на завал на работе (который и правда уже успел образоваться в связи с моими отъездами) и продолжала паковать чемодан. Да-да, чемодан, и это при том, что приезжала я сюда с одной маленькой сумкой. Можно сказать, налегке.
Около полудня я тепло попрощалась с прародителями. Села в свою малолитражку и, опустив стекло наполовину, горячо заверила, что люблю их, и пообещала наведываться чаще. Они помахали в ответ, так и не зайдя в дом (даже дымящий паровозом дед со своим радикулитом!), пока моя машина не скрылась из виду. Все шло в штатном режиме, и это немного успокаивало мои потрепанные нервы.
Однако практически на выезде из деревни из крайнего дома выскочила взбитая молодая девушка. Она махнула рукой, что-то вереща, а поскольку никого поблизости я не заметила, решила притормозить.
– Моя сестра им грезила, – с места в карьер заявила она, стоило мне приоткрыть окно; от девушки так и фонило неприязнью, а еще несло свежим потом и немного коровником. – А ты кто такая? Избалованная городская фифа? Ну и сидела бы в своем городе дальше! Так нет же, заявилась и вверх дном все перевернула!
– Простите? – ничего не понимая, ошалело моргнула я. Не помню этой особы в послужном списке знакомых, не говоря уже о том, когда успела перебежать ей дорожку.
Девушка всплеснула руками и подбоченилась, отлепляясь от авто.
– Галка, бедная, в истерике, на теть Таню смотреть больно, а эта – «простите»! Тьфу! Сволота поганая.
– Я правда не понимаю, о чем вы, – постаралась я достучаться до незнакомки, сохраняя спокойствие. – Что-то стряслось? Может, я могу чем-то помочь?
Тут девушка расхохоталась – от души; так, что звук ее голоса еще долгое время звенел в моих ушах. Затем склонилась к окну, снова повисая одной рукой на крыше авто, и зло прошипела:
– Предать бы все огласке по-хорошему, чтоб люди знали, какая ты гнилая. Но я не ты, я так не смогу. Держи. И проваливай на все четыре стороны, чтоб ноги твоей в нашей деревне больше не было!
С этими словами она буквально всучила мне потрепанный конверт и встала жандармом, ожидая, когда я уеду.
«Странная какая-то», – решила я, в волнении бросая конверт на соседнее сиденье и спешно трогаясь с места.
***
Приняв теплый душ и облачившись в любимый махровый халат, я уселась в кресле. Поджала закоченевшие отчего-то ступни под себя. На кухне разрывался, свистя, чайник, – и это лишь напрягало, заставляя сердце биться чаще. Тревожнее. Наконец я не выдержала: сорвалась с места и, быстро повернув рычаг конфорки, вернулась в гостиную.
Понятия не имею, сколько я просидела под немое тиканье часов. В душе было пусто, в голове – не лучше, ни одной мысли, а для полного счастья еще и желудок смутно возмущался. Но то мелочи. Самое главное – я не знала, чего хочу. Причем не в широком смысле, а прямо сейчас. Это казалось странным, но впервые за долгое время не могла придумать себе занятия, зато чувствовала нарастающий в груди ком негатива. К слову, прошлый такой раз закончился затяжной депрессией, так что перспектива ее возвращения пугала почище таинственных реплик всяких там незнакомок. Хотя одно другого не исключало.
О, господи! Точно, конверт. Я ведь совсем о нем позабыла.
Первым делом я все-таки приготовила крепкий кофе из того, чем делилась Машуня – ее кузина полгода назад слетала в отпуск в Бразилию и привезла оттуда мешочек отменных зерен, которые мы с девчонками потом перемололи, собравшись как-то вечером. Затем, достав из сумочки пресловутый конверт, вернулась в гостиную.
Неловкими пальцами повертев его – уже вскрытый и весь заляпанный, что, кстати, заметила лишь сейчас – и не найдя ни одной подписи, я извлекла содержимое. Обычный лист бумаги, сложенный вдвое. Но стоило его развернуть, как взгляд зацепился за аккуратный каллиграфический почерк, а внутри будто что-то оборвалось. Машинально заглянув в конец записки, я выдохнула, словно получила под дых.
От запаха любимого прежде кофе замутило с новой силой.
Как же… Как же я раньше не догадалась!..
Признание, неловкая ситуация, потом эта девушка с вагоном претензий… Пазл в моей голове начинал складываться в общую картину. И по мере прозрения пришло понимание: я не могла прочитать это письмо. Эту предсмертную записку. Я не могла знать, что он сделал с собой.
О, нет. Вместо этого я просто взвыла от навалившегося разом бессилия. Чувство вины выжирало изнутри, душило безысходностью и поздно пришедшим осознанием: я в ответе за него и безответные чувства.
Была.
И не справилась.
Слез не было, но от того было еще горше. Больнее. Хотелось рвать на себе волосы, кожу, лезть на стенку или хотя бы биться об нее головой. В самом кошмарном сне я не могла допустить, что стану катализатором к самоубийству.
Господи, Даня… Что же ты наделал.
По памяти я достала пепельницу бывшего – большую и увесистую – и, чиркнув зажигалкой, опустила лист бумаги в нее. Почему так часто происходит? Ты к человеку душой, но не нужен ему – или наоборот. Слишком знакомо. И… очень больно.
О, черт!
Черт, черт, черт! Я так устала от всего этого!
Я выла, зажав голову между диванных подушек. Выла, согнувшись пополам и тупо раскачиваясь взад-вперед, будто это могло что-то изменить. Выла, потому что нужно было как-то выместить весь накопившийся негатив. Прерывалась только, чтобы набрать воздуха в легкие и завыть еще громче, протяжнее. И в очередной такой раз, смолкнув и услышав трель, от неожиданности дернулась и замолчала. Далеко не с первой попытки я поняла, что звонит телефон.
Вынув забытый в буфете мобильник я, не глядя, приняла вызов. Звонила Васька – как всегда живая и жизнерадостная. Но скоро смекнув, чем дело пахнет, пообещала зайти и попросила подготовиться, ибо будет не одна. Честно говоря, мне было абсолютно плевать, кто, с кем и зачем изволят пожаловать, так что я просто закрылась на замок и завалилась спать, чувствуя смертельную усталость. И дикую пустоту в груди.
***
Время пролетело быстро. В условленный срок, вечером, мои квартира, телефон и голова разрывались от громкой трели одновременно. А поскольку подругу я знала, как облупленную, пришлось плестись в переднюю и открывать. К моему вялому и запоздалому спросонья удивлению, она была одна. А вот что совершенно неудивительно – она была недовольна, хоть и, видя мое состояние, старательно это недовольство маскировала. Ровно до тех пор, впрочем, пока мы не достигли порога кухни.
– Деева, что происходит? – потребовала Васька ответа. – Я, кажется, просила привести себя в божеский вид. Тебе нелегко, знаю, но пойми, мужик – не повод киснуть и забивать на себя. Даже если их было два.
– За что тебя обожаю, так это за то, что ты всегда умела поддержать в трудную минуту, – проскрипела я, кисло улыбнувшись и салютуя стаканом воды.
Васька нахмурилась.
– Прекрати паясничать. Лучше объясни наконец, что произошло?
– А ты вообще-то говорила, что будешь не одна, – заметила я, не имея и малейшего желания выворачивать душу наизнанку. По крайней мере сейчас. Да проще проклясть себя, чем начать копаться в причинно-следственных связях!
Я вылила недопитое в раковину и принялась полоскать стакан, как ни в чем не бывало. Очень тщательно полоскать. Спиной чувствовала неодобрительный взгляд Васьки. Наконец подруга подошла и закрыла кран, но и отходить она не спешила – пришлось обернуться.
– Лида?
– Уже двадцать девять лет как, – вздохнула я.
– А все мнишь себя девчонкой на выданье, – парировала Васька, и в ее спокойном тоне я уловила сочувственно-снисходительные нотки.
От злости меня бросило в жар. Девчонкой? Как легко людям судится! Чем меньше о человеке знают, тем легче. Но внешне выпад подруги я пропустила мимо ушей.
– Ну так где он? – мазнула я взглядом по выходу, в поисках Вадима. Отчего-то была уверена, что подруга имела в виду мужа, предупреждая о визите.
Беда не ответила, так и стояла, сверля меня взглядом. Теперь уже не выдержала я:
– Ты ж меня мертвую поднимешь, зараза такая…
Я уже полным ходом проклинала и свою глупость, и настойчивость Василисы. Мысленно, разумеется. Эх, надо было отмазаться сразу, даже если бы она в отговорки не поверила. Снова вздохнув и поправив волосы, я, помолчав, заговорила. Рассказ начала неспешно, опуская историю с Даней, и закончила его аккурат к тому моменту, когда в прихожей разлилась птичья трель. Крикнула было, что открыто, но трель просвистела второй раз.
– Я посмотрю, – отмерла Васька, кивая мне на стол, на котором стоял пустой стакан и пузырек валерьянки, – убирай скорее.
На сей раз я и не думала артачиться – выговорилась, как следует выпустив пар на эпизоде с Костей, плюнула желчью – и сразу полегчало.
Знакомый запах мужского геля для душа я ощутила чуть раньше, чем, собственно, увидела его обладателя. Пресловутый стакан выпал из моих рук и с дребезгом разбился о дно раковины. Я обернулась так резко, что на миг потемнело в глазах.
– Привет, – тихо и как бы с сожалением произнес нарисовавшийся на моей кухне Штефан. Помолчал, а потом будто опомнился и протянул букет белых роз без шипов: – Они напомнили мне о тебе и…
– Я положу их в вазу, – перебила его Васька, забирая букет и, разделавшись с ним, почти бесшумно ретировалась по направлению в мою спальню. При всем этом она явно избегала смотреть мне в глаза. Стерва.
На сей раз я мысленно прокляла саму подругу. Трижды. Спелись, не успела я оглянуться. Чтоб им обоим пусто было.
– Чем могу быть полезна… – я сделала небольшую паузу и посмотрела на мужчину в упор, – еще? Мне казалось, свою роль я отыграла на ура.
О, да. А еще я была уверена, что в домашней одежде и потрепанная со сна выгляжу просто жалко.
Он звучно выдохнул – я зачем-то вцепилась в столешницу кухни за спиной.
– Принцесса, зачем ты так…
Штефан запнулся. Потупился. Я, кажется, оглохла от стука собственного сердца, потому что когда одним отточенным до автоматизма движением руки он взъерошил волосы на макушке, едва разобрала шепоток, сорвавшийся с его губ. «Шайсэ». Он шагнул ко мне, намереваясь обнять, но я шарахнулась в сторону. Тогда Штефан мягко опустился на пол у моих ног, глядя снизу-вверх. Видимо, кроме как обаяния, на пару с щенячьим взглядом, крыть больше было нечем.
– Можно коснуться тебя? – почти прошептал он, доверительно глядя мне в глаза.
Казалось бы, вопрос простой, ответ вовсе предполагается предельно простой, но… Я будто обмерла в ту секунду. Все мои внутренности замерли, чтобы сжаться в сладкой судороге.
Не дожидаясь разрешения, он заключил мои ноги в кольцо сильных рук и уткнулся носом в низ живота.
Вдох застрял в горле. Я хотела оттолкнуть его так же, как оттолкнула бедного Даню, – но не посмела. Разум и чувства шли вразрез, и хотя умом я понимала, что танцую чечетку на одних и тех же граблях, но сердце щемило при одной мысли, что мы с этим мужчиной так и останемся чужими друг другу людьми.
– Я виноват перед тобой, – хрипло сказал он.
– Даже не представляешь, как, – прошептала я и закусила губу, силясь прогнать непрошенную влагу перед глазами.
Я сильная. Мне никто не нужен.
«О, правда? Что же тогда твои пальцы делают в его волосах?» – съехидничала мысленно.
– Уверяю тебя, принцесса, между нами ничего не было, – продолжал он покаянно. – Только этот глупый поцелуй, проделка Софии. Черт возьми… выглядит так, будто валю все на несчастную девушку.
– А разве нет?
– Лида, послушай. – Наши взгляды снова встретились. – Понимаю, твое доверие ко мне пошатнулось. Но позволь мне все исправить.
Мы помолчали. Штефан качнул головой и, издав нервный смешок, проговорил:
– Меня же Анька с родителями съедят!
И тут произошло невиданное. То, что впоследствии удивило меня саму. Простую, казалось бы, не лишенную юмора фразочку мое вконец спятившее воображение истолковало превратно. Причем намеренно!
Поднялся крик.
Я вопила, что не хочу его видеть, несла какой-то несусветный бред, абсолютно не узнавая звенящего в ушах голоса – будто чужого, полного истеричных, визгливых ноток. Не узнавая саму себя. Финальным аккордом, уже в прихожей, в спешно обувающегося Штефана полетел его же веник, осыпаясь крупными хлопьями снега.
Дверь за ним не закрылась – он просто сбежал вниз по лестнице. И ни разу не обернулся.
– Лида, твою налево! – выскочила из спальни Вася, на которую я мгновенно переключилась.
– Ну что, довольна, подруженька? А?
– Мне не стыдно, если ты об этом, – нахально заявила она. – А вот в своей истерике сама знаешь, кого благодарить.
Подруга посторонилась, пропуская меня в спальню, и смягчилась:
– Тебе надо выспаться. И успокоиться для начала, иначе не заснешь. Сейчас принесу тебе валерьянки.
– Оставь ее себе, – огрызнулась я и, провернув ручку двери, которую захлопнула прямо перед носом подруги, забралась под одеяло.
Нервы были расшатаны окончательно. Я валилась с ног. Мало того, до кучи еще и с желудком определенно творилось что-то неладное.
«Надо бы сходить завтра к врачу, иначе с работы уже вряд ли отпустят. Разве что, вперед ногами», – эта мысль, среди прочих, промелькнула последней, прежде чем я окончательно погрузилась в тревожный сон.
32
Я брела по оживленной улице, пребывая в прострации. Казалось, я до сих пор нахожусь в больнице и еще не принюхалась к характерному запаху медикаментов; даже слышу отголоски из той какофонии звуков, которыми живет поликлиника изо дня в день. Десятилетиями.
Несколько очередей, полдня, потерянные в них; скучные, однообразные вопросы врачей и – вот, наконец, мои задубевшие пальцы сжимают снимок УЗИ. По сути первое «фото» уже живущего во мне… человечка. Вернее, двух.
Сразу двух!
О, боже.
Как я могла не заметить задержки? Внушила себе, что токсикоз – следствие временного недомогания, и за мешаниной событий не разглядела главного.
Но самое главное, как это могло произойти? – вопрос, который как мантру я твердила себе уже битый час. Да, я прекратила прием противозачаточных, но ведь их действие остается еще некоторое время после окончания курса. К тому же со Штефаном мы пользовались презервативами. А залетела я от него – уверена на миллион процентов. Да и какие могут быть сомнения, если с Быковым мы были последний раз около трех месяцев назад – он все время находил «уважительные причины», да и я как-то не особо стремилась в его объятия, – а плоду меж тем не больше месяца.
Разве что… наш первый раз. Я не помнила наш первый секс, куда уж тут до «мелочей» вроде контрацепции.
Подводя невеселый итог: вопросов имелась чертова прорва, но ответов на них не было. Единственное, что я знала наверняка, так это то, что нужно сообщить новость маме. Я должна пойти на этот шаг, иначе в одиночку попросту не вытяну ребенка. Ну, а дальше… поживем – увидим.
Да. Иного выхода я не вижу. Вернее, он меня не устраивает.
Сказано – сделано. Прихватив в магазине мамино любимое печенье и сладкий пирог, я добрела до ближайшей остановки и села на нужный автобус. Сегодняшнее утро началось с очередного приступа токсикоза, но что еще хуже – самочувствие было неважным. Собственно, потому-то я и решила не рисковать и не села за руль.
Знакомый с малолетства подъезд встретил слабой вонью нечистот. Бездомные кошки и бомж нашли здесь пристанище, защищавшее от холодных ветров – в той небольшой нише, в которой летом жильцы оставляли свои велосипеды, – ну, а заодно, по-видимому, решили обустроить клозет. Не отходя кассы.
Поднимаясь по бетонным ступеням, я невольно пропустила одну и вспомнила, как маленькой девочкой делала это намеренно. Мама добродушно ворчала, приговаривая, что вот как споткнусь, сломаю себе нос – и ни один принц потом не захочет сделать своей принцессой страшненькую оторву. А я хихикала и бежала дальше…
Эх, мама. Интересно, а она помнит наш ритуал? Каждый раз, возвращаясь из деревни и вновь оказываясь в родном подъезде, я, точно окрыленная, взлетала на нужный этаж – и трижды звонила в дверь. Сначала шли два коротких прерывающихся звонка, следом – один протяжный. Подряд. И мама сразу, даже не глядя в глазок, знала, кто пришел.
Сработает ли сейчас?
Я затаила дыхание. Чтобы не рассмеяться даже прикусила язык. Встала на цыпочки, хотя прекрасно доставала до кнопки звонка, и зажала ту, как того требовал наш с мамой ритуал.
Ничего.
Я повторила, чуть помедлив. Улыбка уже не распирала. Я просто ждала, когда мне откроют. И наконец свершилось. Костеря «малолетних хулиганов», охая и ахая, мама дошаркала до двери. Секундная заминка – ей ведь надо посмотреть в глазок – и…
– Ты чего это, – удивилась она, напоровшись взглядом на меня.
Я улыбнулась.
– Привет, мам.
Обняв мать и пройдя в квартиру, сняла пальто, разулась и нашла на обувной полке тапочки для гостей. Помыла руки в ванной. За всеми моими действиями мама наблюдала молча, хоть и с явным интересом.
– Как папа? – поинтересовалась я. – Хочу его проведать
– Идет на поправку, – поспешила заверить мама, впрочем, такая реакция никак не могла предполагать собой утаивание неприглядной правды. Скорее, мать занимал мой внезапный визит, вот и старалась поскорее перейти к насущному. Нетерпеливая. В этом была она вся.
Папа действительно был хорош. Довольно неплохо себя чувствовал, на аппетит не жаловался; поведал, что лечащий врач разрешил постепенно увеличивать физическую активность. Да и в целом пребывал в благостном расположении духа: много шутил и улыбался. Кроме того, мне нравился живой блеск в глазах отца – он говорил намного лучше всяких слов.
Время шло, и как я ни старалась оттянуть «час Икс», – но он настал. Оставив отца в родительской спальне, наедине с подносом и громко бубнящим телевизором, мы с мамой устроились в кухне. Бабушка решила наведаться к соседке этажом выше, так что нашей идиллии никто не мог помешать.
Идиллия. Задумавшись, я поймала себя на мысли, что давно мы с мамой так не сидели. Как-то постоянно выходило, что мы с ней не могли провести и получаса вместе, притом не поссорившись.
– Я в деревню ездила, – поведала я, лишь бы как-то начать. Пусть даже с абсолютно отвлеченной темы. Мне нужно было уловить ее настрой, и уже исходя из этого решать: сообщать новость сейчас или отложить ненадолго. Скажем, до родов.
– Ммм, – несколько оживилась мама. Отломила вилкой кусочек пирога и, прожевав, спросила: – Как там дед с бабкой?
Человек так устроен, что ко всему адаптируется довольно быстро. И тем не менее, многим из нас до сих пор трудно принять некоторые вещи как данность. Для меня такой «вещью» было обращение матери к собственным родителям, не иначе как «бабка» и «дед». До сих пор слух резало.
– Живут и здравствуют, – задумчиво улыбнулась я. – Привет передавали, звали вас в деревню, как только папа поправится.
– Деревню, – хмыкнула мама, покачав головой. – И что же там? Никогда не понимала городской планктон, рвущийся на дачные грядки. Ой, ладно. Расскажи лучше, что там слышно, в деревне-то. Иначе я с этой рутиной да четырьмя стенами скоро говорить разучусь.
