Текст книги "Миф «Ледокола»: Накануне войны"
Автор книги: Габриэль Городецкий
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)
Германия и превентивная война
Рассматривая содержащиеся в книге «День-М» обвинения Суворова о том, что советская мобилизация спровоцировала немецкую мобилизацию и нападение на Россию весной 1941 года, не следует забывать, что вермахт планировал вторжение в Россию еще в начале лета 1940 года, что было откровенным актом агрессии66. Немецкие военные постоянно отрицали возможность контрнаступления русских. Генерал-майор Эрих Маркс, которому была поручена разработка первой версии плана, ворчал даже, что Красная Армия не в состоянии «проявить любезность и напасть» на немцев67. Легко понять, что аргументы Суворова основаны на апологетике Гитлера, а не на советских архивах, с которыми ему было бы полезно ознакомиться. Изображение войны в качестве превентивной меры было впервые сделано Гитлером в день начала наступления68.Он повторил эту мысль в октябре 1941 года, обратившись с призывом посылать зимнюю одежду солдатам на русский фронт, и разъяснил, что в мае «обстановка была столь угрожающей, что не было сомнений в стремлении России обрушиться на нас при первой же возможности»69. Этот аргумент, разумеется, произвел большое впечатление на его ближайшее окружение, не знакомое с военными планами. К примеру, Рудольф Гесс писал матери из плена осенью 1941 года: «Немногие избранные должны решать будущий ход событий на века вперед иногда с помощью единственного акта. Я имею в виду фюрера, решившего упредить нападение большевиков: настоящее значение этого решения будет признано лишь в более поздние века»70. Пытаясь скрыть трудности, возникшие в ходе осуществления «блицкрига» в России, Гитлер повторил в мае 1942 года, что «если бы он слушался плохо осведомленных генералов и ждал, а русские в соответствии с их планами украдкой напали бы на нас, мы вряд ли смогли остановить их танки на отличных автострадах Центральной Европы»71.
Представление о войне как о превентивной было, естественно, возрождено немецкими генералами на Нюрнбергском процессе и в их мемуарах начала 50-х годов. В благоприятной обстановке «холодной войны» они попытались оправдать энтузиазм, проявленный при подготовке плана «Барбаросса», утверждая, что поддержали решение Гитлера начать превентивную войну с целью сдерживания советской экспансии72. Однако архивные материалы свидетельствуют о том, что немецкая разведка таких сведений вообще не поставляла. Даже Паулюс, который был бы рад представить такие данные в Нюрнберге, неохотно признал, что «в наше поле зрения не попали какие-либо факты, свидетельствовавшие о подготовке Советского Союза к нападению». Такой же вывод сделан в мемуарах Гудериана. Фельдмаршал Манштейн отмечает, что расположение советских войск не говорило о намерении нанести удар73. Еще в сентябре 1940 года, когда разрабатывались планы нападения, генерал-лейтенант Кёстринг сообщил Гальдеру, что Красная Армия после чисток полностью разрушена, и ей понадобится не менее трех лет, чтобы достичь имевшего ранее уровня74. Изучая схемы развертывания советских войск, немцы не обманывались относительно мобилизации. Они исключили возможность превентивного удара, признавая явное намерение русских создать «пункты концентрации для обороны», откуда они в лучшем случае могли бы предпринять изолированное и ограниченное контрнаступление75. Эта оценка была преднамеренно искажена пропагандистской машиной вермахта, чтобы «создать впечатление, что… русские концентрируют силы и «готовы к атаке», а немецкое наступление – вынужденная в военном отношении мера»76.
Идея превентивной войны как важного элемента военной доктрины глубоко укоренилась не в советской, а в немецкой военной традиции. Фридрих Великий поднимал эту проблему в своем произведении «Антимакиавелли»77. Мольтке Старший разрабатывал идею превентивной войны в 1886 году, когда выступал за молниеносные действия, чтобы опередить русских в Польше. Граф Шлиффен фактически полагался на своих предшественников для узаконивания и оправдания превентивной войны, утверждая, что «мы находимся в таком же положении, как и Фридрих Великий перед Семилетней войной. Из всей Западной Европы выведены войска, Россия на годы утратила способность к действию. Мы могли бы сейчас рассчитаться с нашим злейшим и опаснейшим противником – с Францией, и мы имели бы на это полное право». Когда до германского генерального штаба дошло, что война на два фронта неизбежна, они признали, что лишь прибегая к таким действиям, могут быстро уничтожить одного из противников, устраняя тем самым угрозу одного из фронтов. Традиция сыграла важную роль при разработке операции «Барбаросса». С другой стороны, «превентивная война» – совершенно чуждая идея в советском военном арсенале. «Упреждающий удар» – совершенно иное понятие – был одной из форм маневра, присущей теории «глубокого боя» и полностью лишенной агрессивных намерений78.
Предотвращение наступления русских было лишь только предлогом, и он отошел на второй план в последние полгода, предшествовавшие войне. Вновь возобладала разработанная Гитлером программная теория «жизненного пространства на Востоке», которая полностью оправдывала войну с Россией. Лейтмотивом многих выступлений Гитлера с 1933 по 1939 гг. была необходимость оккупации Восточной Европы и европейской части России, которые явятся «тылом» Германии в длительной войне с Западом. Он взял на вооружение взгляды сэра Хэлфорда Мэкайндера, основателя геополитики, утверждавшего, что тот, кто владеет «тылом», владеет и миром. Однако сочетание расистских элементов с военными и геополитическими теориями делали эти экспансионистские устремления фатальными79. По мере приближения войны идейное кредо, как перчатка, прекрасно подошло стратегическим целям и постоянно было готово к применению. В марте 1941 года Мацуока узнал в Берлине, что всякое сотрудничество с Россией исключено, «поскольку идейные основы армии, да и всей страны, абсолютно несовместимы… Союз так же невозможен в данном случае, как между огнем и водой»80. В марте 1941 года Гитлер разъяснил, что войну не следует рассматривать чисто в военном аспекте, а что это – заключительный удар по «еврейскому большевизму»81. Обращаясь к Муссолини за день до вторжения, Гитлер с облегчением отметил:
«В заключение хочу сказать, дуче, еще одно. Мучительно приняв это решение, я вновь почувствовал себя духовно свободным. Партнерские отношения с Советским Союзом, несмотря на абсолютную искренность попыток полного замирения, часто были для меня весьма тягостными, поскольку, так или иначе, не соответствовали всему моему существу, моим взглядам, ранее взятым мною обязательствам. Теперь я счастлив, что эта душевная агония позади»82.
Глава 6. Красная Армия в состоянии боевой готовности
Падение Франции – шоковая терапия для Красной Армии
Эйфория и чувство облегчения, существовавшие некоторое время после подписания пакта Риббентропа-Молотова, быстро сменились тревогой из-за низких боевых качеств армии, проявившихся во время военных действий в Польше и Финляндии. Постепенно пришло понимание того, что выигранного времени может и не хватить для повышения обороноспособности. Неожиданно стало очевидным влияние чисток на боеготовность армии. Сталин вряд ли мог не замечать ослабление офицерского корпуса. За период с мая 1937 по сентябрь 1938 года жертвами чисток стали 36761 военнослужащих в армии и 3000 во флоте: 90 % начальников штабов округов и их заместителей, 80 % командиров корпусов и дивизий и 90 % штабных офицеров и начальников штабов. Значительно упал образовательный и интеллектуальный уровень пришедших им на смену. Ко времени нападения Германии на СССР 75 % офицеров и 70 % политработников находились на своих должностях менее года1. В обычных условиях, прежде чем возглавить дивизию, командиры бригад служили примерно десять лет, но сейчас под давлением обстоятельств их повышали в должности уже через 2–3 года. В этой зловещей ситуации перестройка армии должна была исключить авантюристические намерения, если таковые и замышлялись. Этими соображениями была продиктована быстрая реорганизация высшего командования. Присутствовавшие на пленуме ЦК ВКП(б) 28 марта 1940 года явились свидетелями сенсационного события, когда Ворошилов «так откровенно говорил о своих недостатках». Все начальники штабов, сидевшие в президиуме, попали под огонь критики за упущения в работе. Ссылки на суровые зимние условия не принимались. В ответ было сказано, что Россия – северная страна, и самые большие победы были одержаны зимой: «Александр Невский против шведов, Петр I – против шведов и Финляндии, Александр I – победа над Наполеоном… Очень много хороших традиций в старой армии, которые надо использовать». Ключ к возрождению – в компетентном военном руководстве, но, как было признано, дела здесь обстояли не совсем благополучно: «Командиры – 60 % хорошие, 40 % шляпы, бесхарактерные, трусы и т. д.»2.
8 мая Ворошилов предложил Тимошенко создать новый Комитет обороны, что диктовалось всем ходом событий. Продолжающееся вмешательство Англии в Скандинавии и захват Гитлером Дании породили неуверенность и смятение. Генштаб осуществлял планы демобилизации и устранял недостатки, вскрытые во время зимней войны. Новые оперативные планы не обсуждались3. Демобилизационный план Ворошилова от 9 мая имеет огромное историческое значение. Он был представлен Сталину за день до нападения Германии на Францию и свидетельствует о том, что Красная Армия готовила широкую демобилизацию, которая была прервана военными действиями в Польше и Финляндии. После окончания 4 апреля войны с Финляндией была возобновлена работа по снижению численности войск Кавказского, Одесского и Киевского округов до прежнего уровня. В результате мобилизации, проведенной во время польской и финской кампаний, численность армии увеличилась до 1 736 164 солдат. Однако вместо того, чтобы продолжать раздувать армейские ряды (как это утверждает Суворов, демонстрируя постоянно возрастающие графики в книге «День-М»), были приняты меры по снижению численности армии путем демобилизации, предполагая на первом этапе уволить лишних людей, призванных из запаса. Что касается артиллерии, то были даны конкретные рекомендации «все корпусные части перевести на штаты мирного времени» за исключением четырех корпусов, направленных на Кавказ. Всего в мирное время оставались на действительной службе 153 000 артиллеристов. Соответствующие меры были приняты и в кавалерии. Так же обстояли дела и в отношении военно-воздушных сил и танковых дивизий, что явствовало из следующей рекомендации: «Предлагается танковые бригады, существующие по штатам военного времени, перевести на организацию мирного времени». Единственным исключением было создание трех танковых бригад, базировавшихся в странах Прибалтики, и двух – в кавказском регионе. В общем из 3 200 000 солдат 686 329 подлежали немедленной демобилизации4.
Война во Франции неожиданно изменила ситуацию, вызвав резкий поворот в политике. Это подтверждает, что грандиозного плана, о котором идет речь в книге «Деньги, в природе не существовало, а меры, принятые Сталиным, были продиктованы растущей с мая угрозой со стороны Германии. Настойчивые усилия, предпринятые в военной сфере в течение второй половины мая, были подстегнуты впечатляющей победой вермахта, что практически означало крушение западного фронта. Проходившая в то время реорганизация Красной Армии была вызвана этими же событиями. Полный успех немцев во Франции, а тем более падение Парижа, активизировал деятельность. В своих мемуарах Хрущев описывает панику, охватившую Сталина, когда новость о падении Парижа достигла Кремля; Сталин, вспоминает он, «сыпал отборной русской бранью, утверждая, что Гитлер теперь, наверняка, проломит нам череп»5.
Часто остается незамеченным постоянное ухудшение советско-германских отношений после заключенного в Компьенском лесу мира. Весьма спорны суждения о том, что кажущееся приятие Сталиным немецких успехов свидетельствовало о его «ослеплении идеологическими догмами» и неспособности разобраться, какая опасность является главной6. Сомнительно также суждение о том, что он рассматривал аннексию балтийских государств в качестве «платы за верность Гитлеру»7. Наиболее правдоподобное объяснение, прозорливо данное американским поверенным в делах в Москве, заключается в том, что советская политика была «в целом оборонительной, основанной на страхе перед возможной агрессией со стороны союзных или ассоциируемых с ними держав… и, возможно, на опасениях по поводу перспективы победоносного шествия Германии»8. Захват прибалтийских государств стер грань между действием и реакцией на действие.
Перед лицом практически не понесшего потерь в боях вермахта русские умиротворяли немцев, избегая какой-либо провокации9. Направленное Молотовым Шуленбургу поздравление по поводу «блестящего успеха германского вермахта», чему Черчилль уделяет так много места в своей книге по истории войны, было отчаянной попыткой задобрить немцев и предотвратить их движение на восток. Но эти слова Молотова явились вступлением к неубедительному объяснению аннексии государств Прибалтики и «крайне настоятельному» требованию разрешить бессарабский вопрос10. Во всяком случае, вслед за дипломатическим одобрением последовало спешное усиление советской обороны11. Совершенно очевидно, что установление 15 и 16 июня контроля над балтийскими государствами было связано с событиями во Франции. Антигерманская направленность переброски войск на западный фронт, внезапное преобразование общественных учреждений в военные ведомства и перевод командования Балтийского флота на морские базы передового базирования в Таллине невозможно было скрыть, и немцы поняли, что за этим скрывается.
Оккупация балтийских государств удлинила общую границу с Германией и теоретически усложнила ее защиту. Однако эта акция покончила с проблемами, проистекавшими из исчезновения буферной зоны, которая ранее отвечала потребностям обороны Советского Союза. Стратегическое положение России явно улучшилось за счет того, что не был создан «балтийский плацдарм», который мог бы служить базой для нападения на Ленинград или Минск, как это имело место во время гражданской войны. Кроме того, несмотря на утверждения Суворова, Сталин принимал решительные меры по строительству фортификационных укреплений вдоль новых и старых границ Советского Союза12.
Ясно, что оккупация государств Прибалтики поднимает серьезные проблемы морального плана. Не пакт Риббентропа-Молотова «открыл ворота советизации»13, а советизация была лживо и цинично навязана этим странам как лучший способ установления контроля над оккупированными территориями. Столь откровенное использование Сталиным властных методов еще более ухудшило положение и отрицательно повлияло на долгосрочные отношения Москвы с этими странами. Разумеется, оккупация Прибалтики может и должна быть осуждена по моральным соображениям, но она была вызвана угрозой, нависшей над Советским Союзом. Как справедливо отметил Волкогонов, захватывая прибалтийские государства, Сталин концентрировал все свои усилия на укреплении военно-стратегического положения СССР и был не разборчив в отношении использовавшихся при этом методов14.
В связи с неизбежностью войны особую тревогу вызывал ее начальный этап. Блестящее осуществление немцами «блицкрига» на Западе, а позднее на Балканах, создавало угрозу внезапного нападения, что затрудняло Советскому Союзу перехват инициативы. Уже не казалось таким невероятным предположение, что немцы могут завершить развертывание войск, прежде чем советская сторона примет соответствующие меры. Жуков и другие подтверждают, что после падения Франции Генеральный штаб провел бессонные ночи, подготовляя оперативные планы, которые сочетали бы «глубокие операции» с оборонительными целями. Новыми мобилизационными планами занялись по-настоящему только 22 мая, когда немцы казались непобедимыми, и поэтому маловероятно, чтобы эти планы отражали агрессивные у стремления. Они предусматривали пересмотр существовавшей до того времени тенденции увольнять в запас значительную часть армии. В тот же день был в спешном порядке принят план ускорения выпуска Т-34 для замены большого парка устаревших танков, поскольку теперь полностью оценили значение немецких бронетанковых частей в успешном осуществлении «блицкрига». Этот план, будучи явно чрезвычайным, был обновлен в начале июля15.
Ни одна из реформ не предусматривала возврата к революционной риторике и практике. Ворошилова, доказавшего свою некомпетентность в руководстве крупными формированиями, сменил во второй неделе мая на посту комиссара обороны Тимошенко, который стал маршалом Советского Союза. Вслед за этим в армии были восстановлены дореволюционные офицерские звания и освобождены из тюрем около 4000 арестованных во время чисток военнослужащих, которые заняли теперь командные посты. Среди освобожденных был полковник, а позднее генерал К.К.Рокоссовский, которому поручили командовать только что сформированным механизированным корпусом. Среди 1000 офицеров, получивших в июне повышение, были К.А.Мерецков и Г.К.Жуков, ставшие генералами, а затем последовательно сменившие друг друга на посту начальника Генштаба. Звание генерал-лейтенанта получили отличившиеся позднее во время войны Конев, Ватутин, Еременко, Соколовский, Чуйков, Голиков. Точно так же было восстановлено пострадавшее во время чисток высшее командование военно-морского флота – Н.Г.Кузнецов был назначен главнокомандующим ВМФ, звания адмирала были присвоены Л.М.Галлеру и И.С.Исакову. Ко времени начала войны ни у кого из них не было достаточно опыта для успешного выполнения поставленных перед ними задач.
Не менее примечательным событием стало принятие нового Дисциплинарного Устава. Коммунистическая сознательность с предполагаемым равенством и мотивацией, основанной на идеологических принципах, уступила место строго традиционным требованиям дисциплины. Так, выступая с заключительным словом на военной конференции в декабре 1940 года, Тимошенко сделал акцент на укреплении дисциплины и поднятии морального духа вооруженных сил в качестве необходимого условия успеха – как стали теперь говорить – в «современной войне», что не имело ничего общего с революционным жаргоном, на который указывает Суворов16. К тому же были восстановлены все «буржуазные» ритуалы и формы приветствия, и прежде всего отдача чести. Все изменения были отражены в Дисциплинарном Уставе, принятом в августе 1940 года. Вслед за этим последовала отмена двоевластия, лишившая политкомиссаров контроля над командирами17. Время для таких необычных перемен было выбрано не самое лучшее, если, как утверждает Суворов, армия поднимала знамя революционного марша.
Вместо того, чтобы укреплять главный западный театр военных действий, который являлся плацдармом, если русские намеревались нанести упреждающий удар, были созданы четыре новые группы войск, а западная группа поделена на пять театров военных действий, соответствовавших Ленинградскому, Прибалтийскому, Западному особому, Киевскому особому и Одесскому военным округам. Каждый из них должен был стать центром организации обороны данного района.
Оперативные планы
Последний важный оперативный план был подготовлен накануне второй мировой войны начальником Генштаба маршалом Б.М.Шапошниковым в 1938 году и основывался на возможной агрессии с двух сторон: Германии, Италии, Финляндии, стран Прибалтики с запада и Японии – с востока. Два варианта плана для западного фронта предполагали нанесение немцами главного удара к северу от припятских болот по направлению Минск-Смоленск и далее на Москву, а также на юг, если это будет продиктовано экономическими соображениями18. Страна постепенно сползала к войне, но разрабатывались откровенно оборонительные планы. Созданный в июле Главный военный совет наконец привел планы 1938 года в соответствие с изменившейся после падения Франции обстановкой19. Новый план был составлен генералом А.М.Василевским под руководством Шапошникова и основным противником рассматривал Германию. План предусматривал активное противодействие главному удару противника, который ожидался в центральном секторе в направлении Вильно – Минск и Брест – Барановичи. Наступление немцев в направлении Люблин-Киев считалось маловероятным20. Оборонительный характер плана полностью подтверждался созданием трех фронтов, которые должны были противостоять надвигавшейся опасности. Военный совет Прибалтийского военного округа получил подробные инструкции относительно формирования и организации обороны региона21.
План был слегка изменен в августе только что назначенным на пост начальника Генштаба К.А.Мерецковым и в начале октября представлен на рассмотрение Сталину и Политбюро. Одновременно с ним был подготовлен еще один документ «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил на Западе и Востоке на 1940–1941 гг.», в котором рассматривалась непосредственная угроза России с востока и запада. Совместное нападение Германии и ее союзников, Италии, Венгрии, Румынии и Финляндии, считалось наиболее вероятным. Этот примечательный документ так представлял грозящую опасность и план обороны:
«Германия вероятнее всего развернет свои главные силы к северу от устья р. Сан, с тем, чтобы из Восточной Пруссии через Литву нанести и развить главный удар в направлениях на Ригу, на Ковно и далее на Двинск, Полоцк или на Ковно, Вильно и далее на Минск.
Одновременно необходимо ожидать ударов на фронт Белосток, Брест, с развитием их в направлении Барановичи, Минск.
Развитие операций на Ригу будет сочетаемо: 1) с высадкой десантов на побережье Балтийского моря в районе Либавы с целью действий во фланг и тыл нашим армиям, оперирующим на Нижнем Немане и 2) с захватом Моозундского архипелага и высадкой на территории Эстонской ССР с целью наступления на Ленинград.
Вполне вероятен также, одновременно с главным ударом немцев из Восточной Пруссии, их удар с фронта Холм, Грубешов, Томашев, Ярослав на Дубно, Броды, с целью выхода в тыл нашей Львовской группировки и овладения Западной Украиной.
Если Финляндия выступит на стороне Германии, то не исключена поддержка ее армии германскими дивизиями для атаки Ленинграда с северо-запада.
На юге возможно ожидать одновременно с германской армией перехода в наступление из районов северной Румынии в общем направлении на Жмеринку Румынской Армии, поддержанной германскими дивизиями.
При изложенном предположительном варианте действий Германии можно ожидать следующих развертываний и группировки ее сил:
– к северу от устья р. Сан немцы могут иметь на фронте Мемель-Седлец до 123 пехотных и до 10 танковых дивизий и большую часть своих самолетов;
– к югу от устья р. Сан – до 50 пехотных и 5 танковых дивизий, с основной группировкой их в районе Холм, Томашев, Люблин.
Не исключена возможность, что немцы с целью захвата Украины, а в дальнейшем и Кавказа, сосредоточат свои главные силы к югу от устья р. Сан в районе Седлец, Люблин с направлением главного удара на Киев.
Этот удар, по-видимому, будет сопровождаться вспомогательным ударом на севере из Восточной Пруссии, как указывалось выше.
При этом варианте действий Германии надо ожидать, что немцы выделят для действий на юге 110–120 пехотных дивизий, основную массу своих танков и самолетов, оставив для действий на севере 50–60 пехотных дивизий, часть танков и самолетов.
Основным, наиболее политически выгодным для Германии, а, следовательно, и наиболее вероятным, является 1-й вариант ее действий, т. е. с развертыванием главных сил немецкой армии к северу от устья р. Сан»22.
Реорганизация Красной Армии и разработка планов проходили под угрозой немецкого нападения. Сталин, несомненно, получал сведения о развертывании немецких войск и их намерениях. Поток разведданных увеличивался прямо пропорционально немецким приготовлениям. Еще в июле 1940 года, до того как немцы занялись детальным планированием операции против России, НКВД получил информацию о строительстве немецких укреплений в пограничных с СССР регионах, а также о расширении старых и строительстве новых военных аэродромов23. Самые надежные и важные данные, поступившие сразу же после принятия Гитлером в конце месяца решения напасть на Россию, свидетельствовали о том, что вскоре после завершения кампании против Франции немцы стали перебрасывать свои войска на восток. К августу стало известно, что количество немецких дивизий на востоке увеличилось с 28 до 70.
Согласно информации, полученной НКВД из различных приграничных округов, высокопоставленные немецкие офицеры инспектировали в летние месяцы приграничные с Советским Союзом районы. За этим последовало строительство новых и расширение старых аэродромов, а также ремонт переброшенных с западного фронта самолетов. Наконец, по разведданным «за последнее время отмечается прибытие в пограничную полосу Германии и появление на границе с СССР немецких военных летчиков»24.
Это встревожило военную разведку, так как полученная информация «подтверждает имеющиеся у нас данные, а в некоторых случаях почти дублирует их»25. К концу августа стало известно, что немцы замышляют переброску на восток 120 дивизий26. Сопоставление различных донесений, полученных 25 августа, заставило ГРУ сделать вывод, что наращивание немцами вооруженных сил представляет реальную угрозу России. Правда Германия объясняла концентрацию войск стремлением укрепить восточную границу с Советским Союзом, ослабленную во время кампании против Франции. Однако характер наращивания вооруженных сил заставлял с тревогой признать, что Гитлер намерен подорвать позиции России на Балканах. Это, видимо, послужило толчком к тому, что Советский Союз предпринял осенью 1940 года усилия по укреплению своих границ27. Дополнительные данные, подтверждающие эту оценку, были лучше всего обобщены советским военным атташе в Белграде, сообщившим в начале 1941 года, что «Балканы становятся решающим центром политических действий, тем более, что с этого начинается непосредственное столкновение интересов Германии и СССР»28.
Впоследствии стратегические планы подверглись лишь незначительным изменениям в феврале 1941 года по результатам военных игр и послужили основой мобилизационного плана – 4129. По-прежнему считая западный театр военных действий главным, Сталин отдал приказ о развертывании войск на юго-западе. Вопреки утверждению Суворова, это не было запланированной попыткой оккупировать румынские нефтепроводы30 Скорее это было концентрацией войск на том направлении, откуда ожидали главного удара, предполагая, что целью немцев будет захват нефтяных районов и быстрое продвижение на Украину и Баку31. Происходившее с осени 1940 по весну 1941 гг. наращивание войск, занимавших оборону на южном фланге, было вполне логичным. Гитлер лишь 17 марта 1941 года отказался от мысли взять в двойные клещи Украину и решил нанести сильный концентрированный удар по центру. К тому времени началась крупная переброска сил, предназначенных для операций на южном фланге32.
Незавершенность переговоров Молотова в Берлине постепенно усиливала чувство неуверенности. Отнюдь не проявляя никаких признаков самоуспокоения, Сталин был озабочен нависшей над страной угрозой. Утром 5 декабря новый посол в Берлине Деканозов, который до своего назначения на эту должность был высокопоставленным работником НКВД, разбирал, как обычно, пришедшую на его имя почту. Неожиданно ему попалось анонимное письмо, содержавшее важную информацию о намерении Гитлера напасть на Советский Союз весной 1941 года. Военный атташе генерал Тупиков подтвердил, что детали передвижения, реорганизации и наращивания войск соответствуют данным, ранее полученным посольством. Письмо и его оценка были направлены лично Сталину33 Эти сведения подтверждались выступлением Гитлера перед высшими военными руководителями на закрытом совещании 18 декабря, о котором Сталину было известно. Выступление Гитлера изобиловало антисоветскими измышлениями, а войну на востоке он назвал целью, к которой стремится Третий рейх34.
Однако самое драматичное донесение было получено Сталиным по линии разведки в разгар совещания высшего командного состава, созванного для обсуждения серьезных недостатков, вскрытых специальной комиссией Центрального Комитета. Всего через одиннадцать дней после принятия директивы 21 по операции «Барбаросса» генерал Тупиков предупредил Москву о ее существовании:
«Начальнику Разведуправления Генштаба
Красной Армии
Берлин 29 декабря 1940 года
(фамилия вычеркнута – авт.)… сообщил, что (фамилия вычеркнута– авт.)… от высокоинформированных военных кругов узнал о том, что Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР. Война будет объявлена в марте 1941 года.
Дано задание о проверке и уточнении этих сведений».
Тупиков подтвердил достоверность своей информации, которая «основана не на слухах, а на специальном приказе Гитлера, который является сугубо секретным и о котором известно очень немногим лицам». По мнению осведомителей, поездка Молотова в Берлин напоминала визит полковника Бека, польского министра иностранных дел, который был вызван в Берлин на переговоры с Гитлером, после того как планы оккупации Польши вступили в свою завершающую фазу35.
Материалы совещания командного состава, которое провел Сталин в ответ на угрозу Германии и ее поползновения на Балканах, уже давно являются достоянием гласности, но их очень редко изучают. Они затрагивают все аспекты реорганизации вооруженных сил: программу подготовки личного состава, «оперативное искусство», состояние бронетанковых и механизированных частей, военно-воздушных сил и т. п. Совещание было созвано с целью подготовиться к отражению немецкого нападения. Разносторонняя критика, оказавшаяся пророческой, прозвучала по поводу неспособности вооруженных сил извлечь уроки из итогов немецкой кампании во Франции. С нашей точки зрения, необходимо подчеркнуть, что на совещании был сделан очень сильный акцент на обороне. Об упреждающем ударе, который, естественно, потребовал бы совершенно иного рода подготовки и маневров, вообще не упоминалось36.
Ключ к разгадке якобы «таинственного» развертывания вооруженных сил, о котором пишет Суворов, лежит в оборонных планах и двух военных играх, проведенных в январе 1941 года. Наиболее примечательной была вторая игра, данные о которой стали известны недавно. В этой игре, о которой подробнее будет сказано ниже, Жуков играл за войска «синих», контратакующих с юго-западного фронта. Этого сценария больше всего боялся Сталин. В конечном счете наращивание и развертывание войск было проведено на основе планов и игр. Если внимательно изучать три оперативных приказа от 22–23 июня 1941 года, то становится ясно, что они списаны прямо с документов военных игр. Анфилов, например, считает, что когда Павлову пришлось отражать удар немцев, он вынул материалы военных игр 1941 года и, готовясь к отпору, пытался в них разобраться.
