Текст книги "Пионеры атомного века (Великие исследователи от Максвелла до Гейзенберга)"
Автор книги: Фридрих Гернек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)
Как это хорошо видно из биографических материалов, используемых Ф. Гернеком, влияние позитивизма среди естествоиспытателей-буржуа обусловлено не тем, что он якобы дает верную теорию познавательной деятельности, а тем, что он выражает и одновременно теоретически обосновывает социально-политические воззрения, установки и настроения этого слоя буржуазного общества, его претензию стать выше и вне борющихся противоположных социальных сил и их идеологий, его колебания, эклектизм, выдаваемый за эрудицию, нерешительность, снобизм, увлечение пустяками, нежелание открыто занимать определенную позицию. Ко всему позитивизму приложима та оценка, которую Ф. Энгельс в 1895 году дал "позитивной философии" О. Конта, назвав ее "узким филистерским мировоззрением" [17].
Одна из ведущих линий анализа материала из истории физики в книге Ф. Гернека – прослеживание на фактах того, как "физика рожала диалектический материализм" (Ленин). Вопреки усилиям позитивистов дискредитировать теоретическое естествознание, заменить научную картину мира особым "философским понятием мира" предсказанный Ф. Энгельсом еще в 70-х годах прошлого века процесс развития теоретического естествознания и его стихийного перехода на позиции диалектики как метода мышления, единственно соответствующего природе исследуемых естествознанием объектов, шел небывалыми темпами, будучи ускоряем катализирующей деятельностью естествоиспытателей-теоретиков, сознательно стоящих на позициях диалектико-материалистического мировоззрения и руководствующихся ленинской идеей союза между марксистами и естественно-историческими материалистами.
Усилиями крупнейших физиков истекшего столетия теоретическое, мыслящее исследование природы утверждено в своих правах настолько, что его могущество и превосходство над подслеповатым эмпиризмом теперь ясно даже женам физиков. Стоит вспомнить слова Эльзы Эйнштейн, которая, выслушав объяснения о попытках определить форму вселенной при помощи гигантского зеркального телескопа, заметила: "Мой муж обычно делает это на обороте старого конверта" [18].
В книге Ф. Гернека в деталях прослеживается движение физиков к диалектике, описываются трудности, сопровождавшие выработку диалектического понимания природы теоретическим естествознанием. Этот процесс раскрыт на документальном материале и показан в его преломлении через самосознание физиков. Как диалектика врывается в познавательную деятельность и как она осваивается рефлектирующим сознанием физиков, содействуя устранению косности мышления, видно из рассуждений М. Борна: "Физик стремится к тому, чтобы исследовать вещи в природе: эксперимент и теория служат ему только для достижения цели, и, сознавая бесконечную сложность происходящего, с которой он сталкивается в каждом эксперименте, он противится попыткам рассматривать ту или иную теорию как окончательную. Поэтому он ненавидит слово "аксиома", которому в обычном словоупотреблении придается значение окончательной истины, и делает это он со здоровым ощущением того, что догматизм является худшим врагом естествознания".
При чтении книги Ф. Гернека становится понятным, что серьезно относящееся к самому себе теоретическое естествознание невозможно без изощренной, диалектически вышколенной способности мышления. Поэтому, как показывает Ф. Гернек, перед физиками-теоретиками во весь рост стал вопрос об отношении к классическому философскому и натурфилософскому наследству, вопрос о том, что взять на вооружение из философии, выдававшей себя за некую всеобщую теорию бытия. Ведь уже к середине XIX века было ясно, что вместе с системой Гегеля рухнула последняя попытка рассматривать философию как науку наук, что новая эпоха в развитии науки изменила и содержание, и задачи философии.
Преодоление односторонне рассудочного, метафизического способа мышления, характерного для механистического естествознания и философии XVII...XVIII веков, было возможно только путем осознания того, что диалектическое мышление и есть "нормальный", соответствующий истине способ теоретического постижения действительности. Самой трудной для естественника в его приобщении к диалектике оказалась проблема противоречия. Исторический опыт становления теоретической физики, проанализированный Ф. Гернеком, показывает, что естествоиспытатели не могли просто взять И пустить в дело классическое диалектико-логическое решение этой проблемы, а шли к пониманию противоречивости природы через художественно-образную парадоксальность, через рассудочную антиномичность и дополнительность, через апелляцию к интуиции, способной якобы продуцировать и осваивать "сумасшедшие идеи". Для истории теоретического естествознания – и это хорошо показывает Ф. Гернек характерно, что естественники постигают диалектику мышления, так сказать, на ощупь, вслепую, набивая синяки и шишки.
На материалах биографий М. Планка, А. Эйнштейна и других физиков видно, что преодолеваемый ими метафизический способ коренится не только в логике рассудка, но постоянно воспроизводится как в социальном окружении, так и в самой науке. Метафизика, согласно классическим ее определениям, есть наука о законченных вещах, а не о процессах и движениях. Исследование мира в этом его аспекте имеет основательные резоны и коренится в определенной форме человеческой практики.
Тесно связанное с технологией общественного производства естествознание в своем стремлении разложить природу на отдельные части и различные процессы отразило тенденцию производства к дроблению на все более и более узкие отрасли, к распадению труда на простые, элементарные операции, делающие возможным применение машин. Именно в этих условиях могли появиться, как говорил К.А. Тимирязев, полчища "истов" и "логов", которые растащили единый объект естествознания – природу – по многочисленным научным кабинетам, где она подверглась безжалостной вивисекции. Совершенно естественно, что на такой практической и эмпирической почве развивалось мышление, для которого были характерны застывшие формы и пренебрежение к теоретизированию.
Начало того периода в истории физики, который у Ф. Гернека открывается деятельностью Д.К. Максвелла, Г. Гельмгольца, Г. Герца и В.К. Рентгена, характеризуется господством механистического подхода к явлениям природы. С точки зрения овладения диалектикой физика середины XIX века отстоит от уровня теоретического мышления, достигнутого физиками к середине XX века, дальше, чем атомистика Демокрита и Эпикура от натурфилософии Аристотеля.
Опираясь на те же факты из истории новой физики, что и Ф. Гернек, астроном-теоретик А. Эддингтон в 1928 году отмечал: "В настоящее время мы представляем себе идеальное научное объяснение совершенно иначе, чем в прошлом столетии. Физики второй половины XIX века считали понятной только такую вещь, для которой можно было построить модель, то есть известную конструкцию из рычагов, колес, винтов и других механических приспособлений. По их мнению, природа, строя вселенную, не имела в своем распоряжении других средств, кроме тех, которые известны современному инженеру; так что объяснить данное явление – значит вскрыть лежащий в его основе механизм. Человек, который объяснил бы тяготение действием механизма из зубчатых колес, был бы героем того времени" [19]. Теоретическое мышление, например 20-х годов нашего века, далеко ушло от этого механицизма. В противоположность внутреннему единству механического истолкования мира физика этого времени являла собой картину анархического столкновения различных интерпретаций квантовой механики. В эти годы М. Борн, П. Дирак и Э. Шрёдингер могли позволить себе искать разгадку совершенно "мистической" с точки зрения метафизики формулы:
qp – pq = h/2пi,
в которой qp ведет себя столь странно, что не хочет быть равным pq. Диалектика навязывала себя физикам-теоретикам то в форме ни с чем не сообразного неравенства qp и pq, где величины q и p суть координаты и моменты, то в виде неустранимой связи дискретности (h) и непрерывности.
Переход к диалектическим формам мышления и составляет одно из последствий той кризисной ситуации, в которой теоретическая физика оказалась на рубеже двух веков. Ф. Гернек много внимания уделяет этому вопросу, специально выясняя роль Э. Маха в преодолении физикой метафизической ограниченности классической механики и связанных с нею натурфилософских построений. Анализируя отношения между Э. Махом и А. Эйнштейном, споры между Э. Махом и М. Планком, принципиальные столкновения между точкой зрения Л. Больцмана и идеями, которые отстаивали В. Оствальд и Э. Мах, Ф. Гернек, опираясь на глубокое знание исторических фактов, обосновывает мысль о необходимости дифференцированного подхода к оценке того влияния, которое оказал Э. Мах на А. Эйнштейна и других основателей современной физики. Ф. Гернек настаивает на том, что надо отличать Э. Маха – физика-теоретика от Э. Маха – философа-идеалиста.
Соглашаясь с Ф. Гернеком в необходимости такого различия, ибо оно снимает недооценку того вклада, который Э. Мах внес в разработку теоретической физики и в критику догматизма классической механики, в то же время необходимо отметить, что Ф. Гернек несколько смягчил изображение той ситуации в истории науки, которая была в свое время названа А. Пуанкаре "кризисом физики", и приглушил остроту идейных разногласий, возникших между основной массой ученых и проповедниками "физического идеализма".
Вопрос о роли Э. Маха в переходе естествознания на позиции диалектического мышления есть лишь часть более общей проблемы о роли и значении философии И. Канта, об историческом смысле модного среди буржуазной интеллигенции лозунга "назад к Канту". В теоретическом плане этот вопрос был рассмотрен Ф. Энгельсом, который пришел к выводу, что "учиться диалектике у Канта было бы без нужды утомительной и неблагодарной работой" [20]. История идеологической классовой борьбы конца XIX века и истекших семи десятилетий XX века показывает, что реставрация философии И. Канта есть в научном отношении попятное движение, а в идеологическом отношении всегда связано с попытками буржуазных идеологов найти средство "размягчения" диалектического и исторического материализма.
Как свидетельствует биографический материал, приводимый Ф. Гернеком, большинство немецких физиков в студенческие годы изучали философию в том виде, как ее преподносили преподаватели, бывшие по преимуществу позитивистами и неокантианцами. Г. Герц сдавал экзамен профессору Целлеру и был самого высокого мнения о методологической стороне "Механики" Э. Маха. На всю жизнь у него сохранилась склонность к априоризму И. Канта. Мария Кюри в молодости увлекалась позитивизмом О. Конта и Г. Спенсера. М. Планк в 80-х годах был "решительным сторонником философии Э. Маха". А. Эйнштейн во времена "Академии Олимпии" изучал сочинения последователей Канта: Пирсона, Маха, Авенариуса, Пуанкаре, хотя в зрелые годы "не выносил Канта" и склонялся к пантеизму Спинозы. М. фон Лауэ экзаменовался по философии у Ф. Паульсена, самостоятельно изучил сочинения И. Канта и в течение всей жизни считал его систему вершиной философского мышления человечества. О. Ган слушал лекции по философии у неокантианцев Когена и Наторпа, основателей и руководителей марбургской школы. Не один только Г. Герц был напуган "профессорским воем против "метафизики" материализма" (Ленин). Признавался же М. Планк, имея в виду времена засилья позитивизма и энергетизма: "Тогда нельзя было восстать против авторитета таких людей, как Вильгельм Оствальд, Георг Гельм, Эрнст Мах" [21].
Ф. Гернек, приводя немало интересных фактов из истории борьбы В. Оствальда и Э. Маха против атомизма и связанного с ним материализма, все же не полностью раскрывает драматизм столкновения двух точек зрения. В. Оствальд видел задачу энергетизма и критики атомизма в "разрушении научного материализма". По поводу одной из речей В. Оствальда, опубликованной под таким заголовком, Р. Милликен верно заметил, что энергетизм В. Оствальда был реакцией на успехи кинетической теории и что "предводимое таким бараном все стадо овец начало обратно прыгать через забор..." [22]. Насколько остро были в это время поставлены методологические и гносеологические вопросы, какие крайние выводы делались из того, что классическая физика не справилась с объяснением явлений радиоактивности, свидетельствуют программные философские заявления А. Пуанкаре. На вопрос "Открывает ли нам Наука истинную природу вещей?" А. Пуанкаре отвечал, что "не только Наука не может открыть нам природу вещей, ничто не в силах открыть нам ее" [23].
Факты, приводимые в книге Ф. Гернека, свидетельствуют о том, что широкое внедрение позитивизма и неокантианства в философскую подготовку будущих исследователей стало одной из причин методологической безоружности их перед "революционером радием". Агностицизм А. Пуанкаре, релятивизм Э. Маха были не средством против разразившегося "кризиса физики", а симптомами начавшейся болезни. Философские идеи В. Оствальда, А. Пуанкаре, Э. Маха и других неокантианцев не приближали физиков к диалектическому пониманию природы и человеческого мышления, а заставляли идти к нему окольными путями, иногда даже через возврат к натурфилософии Платона.
Дело в том, что в методологическом отношении кантовская теория познания не поднялась выше уровня метафизического и механистического естествознания XVIII века. Антиисторизм, понимание познания как асоциального явления специфическая форма кантовской антидиалектичности. Процесс познания был понят им как индивидуальный акт, в котором изолированный субъект противопоставлен объектам природы. Перед индивидом непонятный мир, а в его голове неизвестно откуда свалившийся мыслительный аппарат. Индивид оторван от общества, познание – от природы. На этой основе родилась кантовская идея о неуловимой "вещи в себе".
Присущий Канту "страх перед объектом", в котором его упрекал Гегель, оказался вещью очень упорной и проявлялся в самых различных формах в истории физики. Кантианская точка зрения на взаимоотношение субъекта и объекта, созданная Кантом версия активности сознания, есть не что иное, как идеализация практики эмпиризма с его созерцательным отношением к объекту и произволом в сотворении схем классификаций.
Длительная приверженность методу пассивного наблюдения породила у естествоиспытателей представление, будто это и есть наилучший путь познания природы. Возникла легенда о гносеологическом рае, где все познается в созерцании. С точки зрения тех, кто уверовал в эту доктрину, всякое изменение объекта с помощью орудий в процессе труда или, что то же самое, применение приборов в ходе эксперимента равнозначно грехопадению познания. Еще Ж.Ж. Руссо вздыхал: "Все хорошо, выходя из рук Творца вещей, все вырождается в руках человека" [24]. Открывает или преграждает себе человек путь к познанию, создавая орудия, приборы, экспериментальную технику? – так поставили вопрос сторонники приборного агностицизма. Последователи Канта отвечают: "Преграждает". Необходимо было накопить значительный опыт исследования микромира, чтобы теоретическая физика вместе с А. Эддингтоном заявила: "Пока электрон не вступает во взаимодействие с остальными частями вселенной, мы о нем ничего не знаем" [25].
Конечно, можно лишь присоединиться к Ф. Гернеку, когда он объясняет невнимание физиков конца XIX века к тому, что было накоплено предшествовавшей, в особенности гегелевской философией в познании человеческого мышления, тем, что именно гегелевская философия была олицетворением той ее формы, в борьбе с которой и возникло современное теоретическое естествознание. Эта философия исходила из того предрассудка, что обычное научное познание природы способно будто бы давать лишь знание на уровне "внешней шелухи", что истину способна добывать только натурфилософия, долженствующая быть неустранимой составной частью всякой философии.
Такое понимание функций и структуры философии, ее отношения к другим отраслям познания уже в начале XIX века не соответствовало действительному положению дел в науке и было попыткой возродить философию в ее роли онтологии после сокрушительного удара, который ей был нанесен материалистами XVIII века. Развитие естествознания, превращение его из эмпирической науки в теоретическую сделало ненужной всякую натурфилософию и онтологию. "Натурфилософы, – писал Ф. Энгельс, – находятся в таком же отношении к сознательно-диалектическому естествознанию, в каком утописты находятся к современному коммунизму" [26].
Вместе с тем, сколь ни обосновано было игнорирование философии Гегеля теоретиками-естествоиспытателями XIX и начала XX века, они значительно облегчили бы себе дело диалектического осмысления открытий этого времени, если бы внимательно отнеслись к логике Гегеля и тому рациональному, что содержалось в его философии природы. Если бы физики конца XIX века обратили внимание на историю науки и философии, то для них не прозвучала бы откровением маховская критика понятий и основных законов классической механики.
Гегель вслед за Толандом, Лейбницем, Декартом, Спинозой задолго до Э. Маха и А. Эйнштейна подверг критике ньютоновское представление об абсолютном пространстве и времени. По поводу этой проблемы и уровня ее решения в тогдашнем естествознании Гегель ядовито замечал: "Это старый вопрос, с которым физики еще и теперь не могут справиться. Они справились бы с этим вопросом, если бы они изучили Аристотеля, но они рассуждают так, как будто на свете никогда и не существовали мысль вообще и Аристотель в частности" [27]. Уже Гегель понимал, что абстракция абсолютного пространства не есть истина пространства вообще: "Относительное пространство есть нечто гораздо высшее, ибо оно есть определенное пространство какого-то материального тела... Мы не можем обнаружить никакого пространства, которое было бы самостоятельным пространством; оно всегда есть наполненное пространство, и нигде оно не отлично от своего наполнения" [28]. Он отвергал взгляд на пространство как на скучную и однообразную протяженность и определил основное противоречие пространства – противоречие между дискретностью и непрерывностью.
Гегель критиковал ньютоновское представление о времени как о чистой длительности, которая течет сама по себе независимо от движения реальных вещей. "Время не есть как бы ящик, в котором все помещено, как в потоке, увлекающем с собою в своем течении и поглощающем все попадающее в него. Время есть лишь абстракция поглощения. Так как вещи конечны, то они находятся во времени, но вещи исчезают не потому, что они находятся во времени, а сами вещи представляют собою временное, их объективным определением является то, что они таковы. Процесс самих действительных вещей составляет, следовательно, время" [29].
Не было тайной для Гегеля и единство пространства и времени, единство "здесь" и "теперь", составляющее суть современных представлений о едином четырехмерном пространственно-временном континууме, имеющем столь фундаментальное значение в специальной теории относительности.
Но Гегель сделал и еще один очень важный шаг – он нащупал связь между пространством – временем, с одной стороны, и материей – движением – с другой. В "Философии природы" он определил материю как единство пространства и времени. Материя, согласно Гегелю, есть истина пространства и времени. "Точно так же как нет движения без материи, так не существует материи без движения... Материя представляет собою первую реальность" [30]. Вряд ли найдется современный мыслящий теоретик-естественник, который не поставил бы своей подписи под этими словами. А. Эйнштейн писал совершенно в том же духе: "С гносеологической точки зрения гораздо более оправданна мысль, что механические свойства пространства полностью определяются материей" [31]. К сожалению, Ф. Гернек в своей книге обошел молчанием вопрос о теоретических достижениях немецкой натурфилософии начала XIX века.
Тем представителям естественных наук, которые отворачиваются от гегелевской диалектики по причине идеалистичности его философии, следовало бы обратить внимание на то, что освобождение от липких пут идеализма задача не из легких, поскольку идеалистическое истолкование мира может облачаться в самые замысловатые одежды. Ведь история даже новейшей науки очень поучительна в этом отношении.
Когда М. Планк, А. Эйнштейн и другие крупнейшие физики-теоретики, как свидетельствует Ф. Гернек, говорят о своей "религиозности" и, присоединяясь к Спинозе, объявляют мировой порядок следствием наличия в мире разума, то они в этом случае очень близки к взглядам Аристотеля и Гегеля, поставивших проблему единства мышления и бытия и решивших ее идеалистически.
Одной из самых трудных теоретико-познавательных проблем, над которыми, как показывает Ф. Гернек, бьются физики-теоретики, пытающиеся ухватить диалектику объекта исследования, является проблема категорий. Остатки метафизических представлений особенно упорно удерживаются именно в этой области. Особенно трудно усваивается тот вывод диалектико-материалистической теории познания, что категории – это основные формы всякого, в том числе и научного, человеческого мышления, что они имеют земное, исторически обусловленное происхождение, ибо люди, производя условия своей жизнедеятельности, производят также и условия и формы своей мыслительной деятельности, что в подвижных и гибких категориях научное мышление ухватывает противоречивость и текучесть бытия. Все это относится в первую очередь к таким категориям, как тождество и различие, анализ и синтез, часть и целое, дискретное и непрерывное, причина и действие, случайность и необходимость.
Современное теоретическое естествознание вплотную подошло к пониманию того, что полярность, антиномичность, дополнительность этих категорий снимается в их единстве.
Немало впечатляющих страниц в книге Ф. Гернека посвящено изображению споров А. Эйнштейна с представителями копенгагенской школы по проблеме детерминизма, связанной с категориями причины и действия, возможности и действительности, необходимости и случайности. Ф. Гернек убедительно показывает, что за возмущением А. Эйнштейна по поводу того, что вероятностно-статистическая интерпретация закономерностей микромира заставляет самого бога (необходимость) играть в кости, стоит определенная, исторически изживающая себя форма детерминизма, вынужденная уступить место диалектическому пониманию причины и следствия как моментов всемирного взаимодействия.
Причины и следствия полярно противоположны друг другу только на стадии механического рассмотрения природы, при котором причина и следствие распределены между двумя телами. Но уже в реальной физической механике невозможно оперировать этими категориями: они охватываются понятием "взаимодействие" в такой степени, что задача движения трех тел оказывается разрешимой только приближенно. "Взаимодействие, – писал Ф. Энгельс, исключает всякое абсолютно первичное и абсолютно вторичное; но вместе с тем оно есть такой двусторонний процесс, который по своей природе может рассматриваться с двух различных точек зрения; чтобы его понять как целое, его даже необходимо исследовать в отдельности сперва с одной, затем с другой точки зрения, прежде чем можно будет подытожить совокупный результат" [32].
В практике научного познания для того, чтобы описать отдельные явления, их вырывают из всеобщей связи природы, рассматривают изолированно друг от друга. В таком случае процесс изменения объекта разлагается на причину и действие, на необходимое и случайное, возможное и действительное. Но природе в ее целостности присуще универсальное взаимодействие, и наука, используя гибкость категорий, их переход Друг в друга, познаёт это взаимодействие во всём богатстве его форм. "Мы не можем пойти дальше познания этого взаимодействия именно потому, что позади его нечего больше познавать" [33].
Хотя книга Ф. Гернека посвящена по преимуществу истории физики в Германии, ему в значительной степени удалось преодолеть точку зрения "германоцентризма" в описании становления теории относительности. Ф. Гернек избежал ошибки многих историков: науки, изображавших А. Эйнштейна единственным создателем этой теории, но все же ему не удалось этого сделать, в вопросе об истории выведения формулы E = mc2. При всех громадных заслугах А. Эйнштейна перед наукой не следует забывать, что он постоянно опирался на достижения предшественников, что во многом он шел рядом со своими современниками, независимо от него трудившимися над теми же проблемами.
А. Эйнштейн был признанным лидером физиков-теоретиков, но необходимо избегать всего, что способствует возникновению внутринаучных "культов личности". Поэтому следовало бы указать, что формула E = mc2 за 15 лет до А. Эйнштейна была выведена английским ученым О. Хевисайдом.
Обильный исторический материал, представленный в книге Ф. Гернека, разрушает наивное просветительское представление о том, что естественные науки лишь пассивно отражают явления и законы природы, что в своем содержании они определены одной только внешней природой. Так понимает естествознание простоватый, созерцательный материализм. Естествознание, как оно изображено в книге Ф. Гернека, – это форма деятельности, включающая в себя и практическое, и эмпирическое, и теоретическое отношение к объекту, и подчинено оно не только всеобщим условиям человеческого производства, но также и конкретным условиям той общественно-экономической формации, в которой оно функционирует.
Всякий внимательный читатель найдет в книге Ф. Гернека большой и интересный материал для самостоятельных размышлений и выводов. Он с пониманием отнесется к тревожным заявлениям представителей прогрессивной научной общественности западных стран, предупреждающих о том, что современная монополистическая буржуазия и ее государства все шире используют великую силу знания во вред настоящему и будущему человечества. Одно из таких предупреждений мы находим в статье научного обозревателя бельгийского журнала "Пуркуа па?" Бернара Лефевра. Имея в виду ученых, состоящих на службе у монополистического капитала, он пишет: "...армия исследователей только тем и занята, что кроит и перекраивает материю... Наш век дал миру столько ученых, сколько не было никогда... Увы, никто и не задумывается, сколько из них занято разработкой дефолиантов, военных газов или просто-напросто таблеток, облегчающих пищеварение. Как и в разбазаривании природных богатств, наш век проявил безумное расточительство в отношении умственных ресурсов человечества. Ученые используются для решения абсурдных, а порой и преступных задач, знание пытаются превратить в орудие социального и политического господства, научные исследования подчиняют экономике, открытия – прибыльности" [34].
Социализм, организуя рациональное использование достижений научного познания в целях всестороннего развития человека, в интересах прогрессивного развития всех сторон общественной жизни, снимает с ученых также бремя угрызений совести за употребление могущественной силы знания во вред человеческому роду. Опыт организации и развития науки в условиях строительства социализма в СССР и других странах мировой социалистической системы, преимущества, достигнутые социализмом в экономическом и научно-техническом соревновании с капитализмом, полностью подтверждают предвидение В.И. Ленина: "...Только социализм освободит науку от ее буржуазных пут, от ее порабощения капиталу, от ее рабства перед интересами грязного капиталистического корыстолюбия" [35].
Ю. Жданов, М. Карпов, А. Потемкин
Ко второму изданию
Приношу благодарность за критические замечания таким читателям этой книги, как Отто Ган, Густав Герц, Вильгельм Вестфаль. Многие их предложения учтены при просмотре текста, который в целом оставлен без изменений.
Берлин, апрель 1966 г.
Ф.Г.
К пятому изданию
Перед новым изданием текст книги приведен в соответствие с новейшими фактами, местами исправлен и дополнен; обновлен и расширен список литературы.
Берлин, май 1970 г.
Ф.Г.
Предисловие
Эта книга написана на основе лекций, которые я читал перед слушателями всех факультетов Университета им. Гумбольдта. По желанию издательства она адресована широкому кругу читателей. Однако мы надеемся, что она заинтересует также специалистов, ибо здесь впервые приводятся некоторые факты и документы.
Приношу благодарность архивам Немецкой Академии наук и Университета им. Гумбольдта в Берлине, архиву Немецкой Академии естествоиспытателей "Леопольдина" в Галле и фоно-архиву Берлинского радио.
Особенно сердечно я благодарю ученых, которые своими письменными и устными указаниями способствовали моим многолетним исследованиям истории науки и предоставили в мое распоряжение необходимые материалы. В их числе я с уважением называю также недавно скончавшихся Макса фон Лауэ и Джеймса Франка.
Читателей книги прошу с пониманием отнестись к тому, что пришлось отказаться от примечаний и ссылок на более чем три тысячи источников.
Берлин, февраль 1965 г.
Д-р философии Фридрих Гернек
Институт истории медицины и естествознания при Университете им. Гумбольдта.
Майнауское заявление лауреатов нобелевской премии
Содержание науки можно постигать и анализировать, не вдаваясь в рассмотрение индивидуального развития ее создателей. Но при таком односторонне-объективном изложении отдельные шаги иногда могут казаться случайными удачами. Понимание того, как стали возможными и даже необходимыми эти шаги, достигается лишь в том случае, если проследить за умственным развитием отдельных людей, содействовавших выявлению направления этих шагов.
А. Эйнштейн
Мы, нижеподписавшиеся, являемся естествоиспытателями разных стран, различных рас, вероисповеданий, различных политических убеждений. Нас связывает только Нобелевская премия, получить которую нам выпала честь.
С радостью отдали мы нашу жизнь служению науке. Мы верим, что она путь к счастливой жизни людей. Но мы с ужасом видим, что эта же наука дает в руки человечеству средства для самоуничтожения.
Военное использование ныне существующего оружия может привести к такому распространению радиоактивных веществ, которое станет причиной гибели целых народов. Эта смерть грозит нейтральным народам так же, как и воюющим.
Если между великими державами вспыхнет война, то кто может гарантировать, что она не превратится в смертельную схватку. Нация, которая осмелится развязать тотальную войну, приблизит свою собственную гибель и создаст угрозу всему миру.
Мы не скрываем, что сегодня сохранению мира способствует, очевидно, именно страх перед этим смертоносным оружием. Однако мы считаем самообманом веру правительств в то, что страх перед оружием поможет им длительное время избегать войны; слишком часто страх и напряженность порождали войну. Нам кажется самообманом также вера в то, что малые конфликты и в дальнейшем будут разрешаться при помощи традиционного оружия. При чрезвычайной опасности никакая нация не откажется от применения любого оружия, порожденного наукой и техникой.
