Текст книги "Пионеры атомного века (Великие исследователи от Максвелла до Гейзенберга)"
Автор книги: Фридрих Гернек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)
Такая позиция большинства членов Парижской Академии принесла ей так же мало славы, как и за десять лет до этого, когда поначалу было отказано в избрании Пьеру Кюри, и как десять лет спустя, когда тридцать членов Академии в слепой ненависти к немцам заявили, что они покинут зал, если войдет Эйнштейн, который был приглашен принять участие в заседании Академии.
Парижская Академия, если обратиться к истории подобного рода учреждений, не одинока в принятии ошибочных решений. Прусская Академия наук некогда отказалась принять в свои ряды Фихте, а в 1938 году один из ее президентов публично заявил, что у Академии нет повода сожалеть о выходе Эйнштейна.
Известное удовлетворение получила Мария Кюри, когда в Варшаве была организована радиевая лаборатория. На ее открытие в 1913 году Кюри вновь, после долгих лет, приехала в свой родной город. В переполненном зале она впервые делала научный доклад на родном польском языке. Эта поездка вновь живо пробудила ее патриотические чувства.
"Эта бедная, угнетаемая варварским и бессмысленным режимом страна действительно многое делает для сохранения своих традиций и своего духа", писала она впоследствии. Через десять лет она заметила в автобиографии: "Незабываемым остается для меня величие духа моего народа, который в очень тяжелых политических условиях оказался способен на столь полезное дело".
Ее старания оборудовать радиевую лабораторию в Париже в конце концов увенчались успехом. Сорбонна и Пастеровский институт совместно построили Радиевый институт на улице, названной именем Пьера Кюри. Наряду с физическим отделением, которое служило дальнейшим исследованиям радиоактивных веществ и находилось под руководством Марии Кюри, имелась медико-биологическая лаборатория, предназначенная для выяснения биологического и терапевтического действия радиоактивных веществ.
Война, развязанная империалистами великих европейских держав – в первую очередь германским финансовым капиталом, – прервала исследовательскую работу в Радиевом институте. Все ученые должны были нести военную службу. Когда немецкие армии неудержимо устремились вперед и над Парижем нависла угроза вторжения, Мария Кюри лично перевезла находившийся у нее драгоценный грамм радия в Бордо, куда перенесло свое местопребывание французское правительство. Там он хранился в сейфе банка; он не должен был ни в коем случае попасть в руки врага. Сама она незамедлительно возвратилась в Париж. Позднее радий был использован для лечения раненых.
В эти годы Мария Кюри поставила весь свой большой талант организатора и всю энергию на службу французскому здравоохранению, которое было недостаточно подготовлено к войне. Под ее руководством было создано двести стационарных рентгеновских установок. Двадцать передвижных рентгеновских аппаратов она оборудовала сама и передала их армии для использования в прифронтовых госпиталях. Это большей частью были легковые или грузовые автомобили, предоставленные для этой цели богатыми людьми и крупными фирмами и переоборудованные по ее указаниям. Вместе с ними она выезжала в прифронтовые госпитали северного и восточного французских фронтов.
Так как шоферов не "хватало, она сама научилась водить автомобиль, а в случае необходимости становилась и автомехаником. Ее непритязательность была достойна удивления. "Вряд ли какая-нибудь другая женщина с именем причиняла бы так мало забот, – писала Ева Кюри. – Она забывает о завтраке и обеде, спит где придется – в комнатушке медицинской сестры или же, как это было в Гугштадтском госпитале, в палатке. Студентка, некогда мужественно переносившая холод в мансарде, легко превратилась в солдата мировой войны".
Социально-экономическую подоплеку империалистической войны, в которой были виновны и правящие классы Франции, Мария Кюри представляла себе в столь же малой степени, как и большинство ученых воюющих стран. Однако она не принадлежала к тем ученым, которые – по меткому выражению Эйнштейна – с началом войны повели себя так, как будто у них ампутировали головной мозг. Любой шовинизм был глубоко чужд Марии Кюри, она питала глубокое отвращение к братоубийственной войне.
Свой долг она видела в том, чтобы всеми силами помогать смягчению страданий, которые принесла ее французским соотечественникам война. "Я решила, – писала она в начале 1915 года своему коллеге физику Полю Ланжевену, – отдать все силы служению своей второй родине".
Кроме организации радиологической службы и оборудования рентгеновских кабинетов, Марии Кюри принадлежала заслуга в подготовке персонала. Чтобы помочь ликвидировать нехватку в специально обученных медсестрах, она с дочерью Ирэн организовала в своей лаборатории краткосрочные курсы. При этом ей пригодились и ее большой педагогический опыт, и ее способность делать понятными трудные вопросы естествознания даже для неподготовленных людей.
Ее вклад в развитие медицинской рентгенологии получил признание. В 1922 году, первой из женщин, она была избрана членом Парижской Медицинской Академии.
Мария Кюри приветствовала "конец военной бури". Она была счастлива, что ее родина получила после Октябрьской революции право на национальное самоопределение и вновь обрела государственную самостоятельность.
Сразу же после перемирия Мария Кюри вернулась к своим исследованиям в Радиевом институте, несмотря на то, что ее здоровье очень ухудшилось. Ее книга "Радиология и война" стала обобщением ее опыта в применении и дальнейшем развитии рентгеновской техники и радиевого облучения во время войны.
Она писала: "Рентгеновские лучи использовались до войны в ограниченных размерах. Разразившаяся великая катастрофа заставила использовать до конца любые средства; чем более ужасающим становилось число жертв, тем горячее было желание спасать то, что можно спасти, чтобы сохранить и защитить человеческую жизнь".
Мария Кюри внимательно следила за развитием научных исследований в тех областях физики, в которых сама не работала. Она была в числе участников обсуждения, когда в 1922 году в Париже Эйнштейн читал доклады о теории относительности.
Эйнштейн привлек ее к участию в комиссии Лиги Наций по научному сотрудничеству. Мария Кюри как заместитель председателя этого объединения, к которому, кроме Эйнштейна, принадлежали физик Лоренц, философ Бергсон, математик Пенлеве и другие выдающиеся представители научного мира, занималась международным сотрудничеством в сфере библиографии и документации с целью облегчить ученым всех стран знакомство с литературой по их специальности. Она заботилась об упрощении научной терминологии и создании единого формата научных публикаций.
Эти начинания Марии Кюри явились продолжением задач, которые за десять лет до этого ставились Вильгельмом Оствальдом перед организацией "Мост". Ему удалось привлечь к своему предприятию таких значительных исследователей, как Пуанкаре, Аррениус, Беринг. Но разразившаяся вскоре мировая война и другие трудности помешали осуществлению их намерений.
Комиссии Лиги Наций, у которой были далеко идущие планы, суждена была подобная же участь. Ученые не продвинулись дальше ни к чему не обязывающих консультаций. Эйнштейн, который вскоре вышел из комиссии, говорил позднее, что она, "несмотря на свой знаменитый состав", была самым несостоятельным предприятием, в котором он когда-либо участвовал.
О высокой оценке Альбертом Эйнштейном личности и деятельности Марии Кюри свидетельствует его письмо, в котором он поздравил ее с 20-летним юбилеем открытия радия: "Радостно пожать руку честному человеку, который, собрав столь богатый урожай, может с гордостью оглянуться на проделанную работу. Добрая и упрямая одновременно – такой я люблю Вас, и я счастлив, что мне удалось в те спокойные дни, проведенные рядом с Вами, заглянуть в глубины Вашей души, где идет своя тайная жизнь".
Весной 1921 года Мария Кюри получила приглашение посетить Соединенные Штаты Америки. Там ей был передан для дальнейшей исследовательской работы один грамм радия, который стоил тогда сто тысяч долларов. Это был подарок американских женщин, собравших необходимую сумму путем пожертвований.
Соединенные Штаты, где незадолго до этого был восторженно встречен создатель теории относительности, приготовили триумфальный прием и первооткрывательнице радия. Она была буквально завалена почетными докторскими титулами и часто едва могла спастись от натиска любопытных.
В конце путешествия она носила правую руку в повязке, так как одна из ее фанатических поклонниц вывихнула ей кисть руки при слишком восторженном рукопожатии. Она стала "жертвой славы", как заметила по этому поводу Ева Кюри.
Хотя Мария Кюри и ощущала тяжелый груз мировой известности, она охотно использовала тот огромный авторитет, который заслужила своими достижениями, чтобы ускорять развитие науки и способствовать взаимопониманию между народами. Шумные аплодисменты, которые дарили гениальной женщине-физику, ее не трогали.
"Она страдала из-за той роли, которую ей навязывали, – писала ее дочь Ева. – Она была настолько цельной натурой, что до конца оставалась неспособной усвоить манеру держаться, к которой легко располагает слава: непринужденность, механическую любезность, нарочитую простоту и показную скромность. Она не умела быть знаменитой".
Мария Кюри регулярно принимала участие в Сольвеевских конгрессах. На одном из таких заседаний она в середине 20-х годов познакомилась с А.Ф. Иоффе.
Иоффе сообщил об этой встрече в своей книге воспоминаний следующий эпизод: когда в своем многочасовом докладе на французском языке он споткнулся, потому что не мог найти нужного французского термина, она крикнула ему из зала: "Скажите по-русски, я переведу".
Во время пребывания Иоффе в Париже Мария Кюри познакомила советского ученого со своим институтом и обсудила с ним некоторые тогда еще недостаточно ясные вопросы молекулярной физики. Она показала ему приборы Пьера Кюри, которые любовно хранила и которыми все еще пользовалась, ценя их достоинства. "Все физики, вышедшие из института Марии Кюри, – писал Иоффе, отличались высоким экспериментальным искусством, строгостью выводов, тщательной проверкой каждого опыта".
По свидетельству Иоффе, Мария Кюри была активным членом Общества франко-советской дружбы и неизменным другом советской науки. Она сама предложила на средства, предоставленные в ее распоряжение Рокфеллеровским комитетом, принять в ее институт молодого советского физика, несмотря на то что число мест было ограничено. Она согласилась, чтобы в Париж приехал Д.М. Скобельцын, которого ей рекомендовал Иоффе, хотя и не знала его лично. Помехи, чинимые приему советского физика американскими кредиторами, она устранила, употребив свой авторитет.
В 20-е годы Мария Кюри была вынуждена перенести несколько операций глаз. Ей даже угрожала слепота. Тем не менее в 1929 году она во второй раз отправилась в Соединенные Штаты, где ей подарили еще один грамм радия, на этот раз для Радиевого института, созданного в Варшаве для дальнейшего развития кюритерапии. Прибыв на его торжественное открытие в мае 1932 года, великая дочь польского народа в последний раз посетила свое отечество и свой родной город.
Выступая годом позже – в 1933 году – на международной конференции в Мадриде, Мария Кюри сказала: "Я принадлежу к числу людей, которые думают, что наука – это великая красота. Ученый у себя в лаборатории не просто техник: это ребенок лицом к лицу с явлениями природы, действующими на него как волшебная сказка. Мы не должны допускать, чтобы люди думали, будто прогресс науки сводится к механизмам, машинам, передачам сил, хотя и в них есть своя красота... Не думаю я также, что дух омелой предприимчивости рискует исчезнуть из нашего мира, Если я вижу в окружающем меня нечто жизненное, то это как раз дух смелой предприимчивости, по-видимому неискоренимый и родственный любознательности".
За три года до этого Альберт Эйнштейн прославлял "святую любознательность" как первоисточник всех естественнонаучных и технических достижений, а несколько лет спустя в заголовке одной из книг назвал физику "приключением познания". Удивительное созвучие мыслей.
За 1919...1934 годы Институтом Кюри в Париже, этой блестящей школой радиоактивности, где сотрудничали физики многих стран, было опубликовано около 500 научных трудов. Больше 30 из них вышло из-под пера Марии Кюри; в остальных она принимала участие как консультант, вникая даже в стилистические детали. Ее вторая книга о радиоактивности, обширная работа, предназначенная для использования наряду с ее лекциями и являющаяся дополнением к ним, была издана в 1935 году как часть ее наследия.
Мария Кюри умерла 4 июля 1934 года в возрасте 67 лет в санатории во Французских Альпах от болезни, названной врачами злокачественной анемией, которая была следствием многолетнего воздействия радиоактивных веществ. Руки исследовательницы были обожжены радием и покрыты множеством рубцов. Опасные лучи затронули также костный мозг и вызвали изменения в крови. Мария Кюри стала жертвой химического элемента, который она открыла и который обессмертил ее имя.
На чествовании ее памяти в Нью-Йорке Эйнштейн сказал: "Сила ее характера, чистота ее помыслов, требовательность к себе, объективность, неподкупность ее суждений – все эти качества редко совмещаются в одном человеке. Она в любой момент чувствовала, что служит обществу, и ее большая скромность не оставляла места для самолюбования. Ее постоянно угнетало чувство жестокости и несправедливости общества. Именно это придавало ей вид внешней строгости, так легко неправильно понимаемой теми, кто не был ей близок, – странной строгости, не смягченной каким-либо искусственным усилием".
Мария и Пьер Кюри теоретически объяснили и детально исследовали естественную радиоактивность, которую впервые заметил Анри Беккерель. Они открыли новые элементы – полоний и радий.
Ирэн Кюри и Фредерик Жолио, ученик Марии Кюри и с 1926 года ее зять, продолжили труд Марии и Пьера. В 1934 году они открыли искусственную радиоактивность при обстреле алюминия и бора альфа-частицами: научный подвиг, который уже через год нашел достойное признание в присуждении Нобелевской премии по химии. После того как Отто Ган открыл расщепление ядра, Жолио-Кюри доказал появление цепной реакции открытие, ставшее одной из важнейших предпосылок практического использования энергии атомного ядра.
Ирэн Жолио-Кюри унаследовала наряду с высокой умственной одаренностью силу характера и нравственные качества своих родителей. Она была непреклонна в своей любви к правде. Входя в правительство в период Народного фронта, она доказала, что готова сменить физическую лабораторию на политическую деятельность, если это принесет пользу общественному прогрессу.
Ирэн разделила судьбу своей матери. Она умерла в 1956 году, не дожив до шестидесяти лет, не столько в результате длительной работы с радиоактивными препаратами, сколько из-за обслуживания рентгеновских аппаратов во время первой и второй мировых войн.
Значение деятельности Фредерика Жолио-Кюри, который пережил спутницу своей жизни всего на два года, безусловно, выходит за пределы физики. Иоффе назвал его "продолжателем дела Коммуны". Как антифашист и член Французской коммунистической партии с 1942 года он участвовал в борьбе французских патриотов против гитлеровских оккупантов.
После войны Жолио-Кюри во главе всемирного движения за мир боролся за запрещение атомного оружия и взаимопонимание между народами. Из-за его политических взглядов он был отстранен в 1950 году от руководства государственным управлением атомной энергии и от управления ядерным реактором, создателем которого он был. В 1951 году ученый был удостоен Международной Ленинской премии мира.
Вальтер Фридрих так охарактеризовал значение деятельности многолетнего председателя Всемирного Совета Мира: "Фредерик Жолио-Кюри был одним из тех великих ученых, которые открыли перед человечеством дорогу в атомный век, и одновременно он принадлежал к тем людям, которые первыми поняли, что этот новый век настоятельно требует новых форм международной жизни и отношений между людьми. Как физик, он творчески использовал знания и опыт своих предшественников. Как президент Всемирного Совета Мира, он шел тем же путем, так же служа, хотя и в иной области, гуманистическим целям".
Столь же последовательный путь политического развития, как Фредерик Жолио-Кюри, прошел и его учитель Поль Ланжевен.
Будучи противником войны и реакции, этот известный физик, друг Эйнштейна, стал коммунистом, открытым сторонником марксистского мировоззрения. "Чем дальше я продвигаюсь в познании, тем больше становлюсь коммунистом", – говорил он. На одном из международных конгрессов, как свидетельствует Иоффе, он сделал заявление: "Нет другого пути понять ядерную физику, помимо диалектического материализма". Узнав о смерти Ланжевена, Эйнштейн писал: "Он был одним из самых дорогих для меня, истинно святых и к тому же высокоодаренных людей".
В начале столетия Мария Кюри резко ответила на вопрос назойливого журналиста, что в науке нужно интересоваться вещами, а не личностями. Это было, очевидно, правильно в данной связи, но в целом не соответствовало действительности. "Для достижения величайших научных успехов требуется не только редкой меры одаренность, – писал крупный физик-атомщик Джеймс Франк, – но также редкой меры сила характера, терпение, мужество, необычайное правдолюбие и способность распознавать действительно существенное и концентрировать на нем свое внимание".
Именно Мария и Пьер Кюри, Ирэн и Фредерик Жолио-Кюри и Поль Ланжевен являются блестящим подтверждением того, сколь многое и в науке зависит от личностей: от силы характера, от сознания ответственности перед обществом и политической позиции людей, совершающих открытия. "Если бы европейские интеллигенты обладали даже небольшой частью силы характера м-м Кюри и ее преданности делу, Европу ждало бы более блестящее будущее", – сказал в 1934 году Эйнштейн в речи, посвященной ее памяти.
То, что спустя десять лет большая часть Европы превратилась в дымящиеся развалины и стала кладбищем для многих миллионов людей, произошло не по вине ученых. Но сегодня, когда ведение войны более, чем когда бы то ни было, опирается на достижения физики, общим для всех гуманистически настроенных ученых должно быть стремление содействовать всеми силами окончательному изгнанию войны из сферы человеческих отношений.
Ученые "не хотят быть сообщниками тех, кому несовершенное социальное устройство общества дает возможность использовать результаты их работ в эгоистических и злонамеренных целях, – заявил Фредерик Жолио-Кюри в своей речи на первом Всемирном конгрессе сторонников мира в 1949 году в Париже. Будучи членами великой семьи трудящихся, они должны быть озабочены тем, как используются их открытия".
В приветственном послании, которое семь лет спустя, в июле 1956 года, Фредерик Жолио-Кюри направил XIV съезду Французской коммунистической партии, говорится: "Проблемы войны и мира перестали находиться в зависимости только от власти меньшинств, которым удавалось до сих пор под ложными предлогами вовлекать народы в бойни, несмотря на ужас, который все народы испытывают перед войной. Благодаря развернувшейся во всем мире борьбе за мир ныне в мире существует широкое общественное мнение, которое нельзя больше так легко обмануть. Оно стало уже большой силой, с которой нужно считаться при решении международных проблем".
Ученый закончил призывом к сторонникам мира во всех странах неуклонно продолжать борьбу за предотвращение новой мировой войны, всеми силами способствовать укреплению роли общественного мнения в вопросах мира и войны. Этот призыв великого физика и страстного противника атомной войны и сегодня так же жгуч и современен.
Макс Планк
Рождение представления о квантах
Началом атомного века можно считать лето 1945 года, когда было произведено первое техническое испытание атомного оружия в североамериканской пустыне и совершилось его преступное применение против крупных японских городов. Однако основы его были заложены за 45 лет до этого – 14 декабря 1900 года – в Германии, в Берлинском университете, где Макс Планк в аудитории Физического института сообщил членам Немецкого физического общества теоретическое обоснование своей формулы излучения.
Планк открыл элементарный квант действия, новую естественную константу, значение которой для физической картины мира можно сравнить только со значением константы скорости света. В исследовании атома постоянная Планка играет основополагающую роль. Ее открытие – эпохальное научное деяние, революция, величие которой нисколько не умаляется тем, что Планк стал революционером против собственной воли. Ошеломленный неожиданными с точки зрения классической физики последствиями своего открытия, он долгое время сопротивлялся признанию вытекающих из него следствий. Другие исследователи, менее, чем он, приверженные традиции, вскоре значительно обогнали его: это были прежде всего Альберт Эйнштейн и Нильс Бор.
Открытие элементарного кванта действия положило начало новой эпохе в физической науке. Оно показало, что тезис о бесконечной непрерывности всех природных процессов был заблуждением. Выяснилось, что в природе бывают изменения, которые происходят не плавно, а скачками, "взрывообразно", как сказал Планк. Представление о равномерном обмене энергией не могло больше считаться верным.
Следовало отказаться от принципа, который владел умами старых натурфилософов и со времен Лейбница и Ньютона был обязателен для всеобщей картины природы: "Natura non facit saltus" – "Природа не делает скачков". Созданное Лейбницем и Ньютоном исчисление бесконечно малых величин соответствовало этой физике континуума. В дифференциальных уравнениях Максвелла оно одержало еще одну большую победу. За семь лет до открытия Планка Генрих Герц в своей "Механике" подчеркнул значение этого принципа как обязательной основы любого исследования природы. Теперь же представление о непрерывности было разрушено.
Свое открытие, последствия и значение которого во всем объеме выявились лишь позднее, Планк сделал, когда ему было более 40 лет. По сравнению с другими знаменитыми первооткрывателями он заявил о себе относительно поздно. Ньютон, Майер, Гельмгольц, Максвелл, Эйнштейн, Бор, Гейзенберг, Паули совершили свои эпохальные открытия в среднем между 25 и 30 годами жизни. Вильгельм Оствальд объявлял своего рода закономерностью то, что великие открытия совершаются молодыми исследователями. Однако это верно лишь относительно.
Возможность глубокого проникновения в природные явления зависит от стечения субъективных и объективных обстоятельств. Момент совершения естественнонаучного открытия существенно определяется общим развитием науки и социальных отношений. Для проявления даже богатейшей одаренности необходимы определенные объективные предпосылки. Слова Нернста, говорившего о создателе квантового учения, что он был человеком, которому в 40 лет пришла первая самостоятельная мысль, отражали лишь часть истины. Идея квантования лучистой энергии не могла быть выдвинута раньше конца столетия, когда физическая наука достигла определенного уровня своего развития.
Макс Планк к тому времени уже два десятилетия успешно вел исследования и преподавал. Он не сделал крупных открытий, но был автором ряда серьезных и интересных работ. В некоторых областях, прежде всего в теории теплоты, его заслуги были довольно значительны. Все его научное развитие до 1900 года предстает как своего рода всесторонняя и серьезная подготовка к открытию, которое ему удалось впоследствии совершить за несколько недель и которое сделало бессмертным его имя.
Сам Планк считал свои заслуги весьма скромными. В ответ на речи, произнесенные на торжественном заседании Немецкого физического общества в апреле 1918 года по случаю его 60-летия, он сказал: "Представьте себе горняка, который с напряжением всех своих сил ведет разведку благородной руды и которому однажды попадается жила самородного золота, причем при ближайшем исследовании она оказывается бесконечно богаче, чем можно было предполагать заранее. Если бы он сам не натолкнулся на этот клад, то, безусловно, вскоре посчастливилось бы его товарищу". Далее Планк назвал целый ряд физиков, прежде всего Альберта Эйнштейна, Нильса Бора и Арнольда Зоммерфельда, благодаря работам которых кванты действия обрели свое значение.
Но если в разработке квантовой теории принимали участие многие исследователи, то ее происхождение связано только с именем Макса Планка.
Макс Планк родился 23 апреля 1858 года в Киле. В этом же году в Гейдельберге Роберт Бунзен и Густав Кирхгоф начали разрабатывать метод спектрального анализа, имевший громадное значение для дальнейшего развития физики и всего естествознания. Без этой подготовительной работы атомная теория, основывающаяся на знаменитом открытии Планка, была бы невозможна.
Как и Генрих Герц, родившийся годом раньше, Планк был сыном юриста. Его отец, профессор права, преподавал в университете Киля. Мать была родом из Грейфсвальда. Дед и прадед были знаменитыми теологами Гёттингенского университета; их предки – священниками, учителями и городскими писцами в Швабии.
Планк покинул родной город в девятилетнем возрасте, когда его отец был приглашен в Мюнхенский университет. Но он всегда считал Киль своей истинной родиной и признавал себя северогерманцем.
В" Мюнхене прошла счастливая юность Планка. В школе для него не существовало трудностей. Он, как и Герц, был первым учеником, высокоодаренным, трудолюбивым, обладавшим чрезвычайно развитым чувством долга. Его склонность к математике обнаружилась довольно рано, так же как и природные музыкальные способности. Любовь к музыке была так сильна, что он колебался между нею и естествознанием, когда после окончания школы перед ним встал вопрос о выборе профессии. Однако победу одержала в конце концов физика. Но и в первые годы после переезда в Берлин он не сразу расстался с мыслью сменить профессию и стать пианистом.
Решение посвятить себя изучению физической науки Планк принял самостоятельно, вопреки попыткам преподавателя физики Мюнхенского университета отговорить 17-летнего юношу от вступления на академическое поприще. В публичной лекции, прочитанной в 1924 году в Мюнхене, Планк вспоминал: "Когда я начинал изучение физики и мой почтенный учитель Филипп фон Жолли рассказывал мне об условиях и перспективах моей учебы, он изобразил мне физику как высокоразвитую, едва ли не полностью исчерпанную науку, которая теперь, после того как ее увенчало открытие принципа сохранения энергии, близка, по-видимому, к тому, чтобы принять окончательную стабильную форму. Вероятно, в том или ином углу есть еще пылинка или пузырек, которые можно исследовать и классифицировать, но система как целое построена довольно прочно, и теоретическая физика заметно приближается к той степени законченности, какой, например, обладает геометрия уже в течение столетий".
Высказанный Жолли взгляд был выражением распространенного заблуждения. Он происходил из механистического представления о природе, господствовавшего в умах физиков того времени. Механика была, безусловно, высокоразвитой, зрелой наукой. Лишь немногие подозревали тогда – в 1875 году, – что другие области учения о природе, такие, например, как электродинамика, не могли разрабатываться дальше средствами, бывшими в ходу у механики. В те годы было еще очень далеко до взглядов на строение атома, которые стали привычными с конца 90-х годов после открытий Рентгена, Ленарда, Резерфорда и других и которые отбросили многие "бесспорные" положения физики.
Шесть семестров Макс Планк добросовестно занимался изучением математики и физики в Мюнхенском университете. Он ставил также эксперименты, единственные в своей жизни. Наряду с этим Планк усиленно занимался музыкой был хормейстером в академическом певческом обществе, руководил оркестром и по праздникам играл в университетской церкви на органе. Среди великих музыкантов он особенно ценил Шуберта, Шумана и Брамса.
Как и Герц, год спустя Планк отправился для завершения образования в столицу империи: к Гельмгольцу и Кирхгофу, которые в конце 70-х годов вместе с Клаузиусом и Больцманом составили, как он позднее писал, плеяду германских физиков-теоретиков.
Лекции знаменитых исследователей не принесли ему, однако, "заметной пользы" судя по его воспоминаниям о них в "Научной автобиографии": "Гельмгольц, очевидно, никогда как следует не готовился к лекциям, говорил все время запинаясь, причем необходимые данные извлекал из небольшой записной книжки, к тому же постоянно ошибался у доски, а нас не покидало такое чувство, как будто ему самому эта лекция по меньшей мере так же надоела, как и нам. Вследствие этого число слушателей мало-помалу уменьшалось, в конце концов остались только три человека... В противоположность этому Кирхгоф читал тщательно отработанный курс лекций, в котором была взвешена и стояла на своем месте каждая фраза. Ни словом меньше, ни словом больше. Но в целом это действовало как нечто заученное наизусть, сухое и однообразное. Мы восхищались самим лектором, а не тем, о чем он говорил".
В отличие от Герца Планк в Берлине не работал в физической лаборатории. Он ограничился тем, что подробно записывал лекции, которые слушал у Гельмгольца, Кирхгофа и математика Вейерштрасса, и тщательно прорабатывал их дома. Об этом свидетельствуют сохранившиеся конспекты лекций.
Начинающий физик-теоретик в 70-е годы был еще в значительной мере предоставлен самому себе. Основы он должен был выучить по книгам. Наибольшую пользу наряду с трудами Гельмгольца и Кирхгофа принесли Планку работы по термодинамике Клаузиуса, пионера в области теории теплоты. Сочинения этого крупного исследователя привлекали Планка также ясностью и убедительностью изложения.
В Берлине Планк провел только два семестра. Летом 1878 года он возвратился в Мюнхен. В том же году он сдал государственный экзамен на право преподавания математики и физики в высшей школе, хотя " не имел намерения заниматься деятельностью подобного рода. В возрасте 21 года он стал доктором философии, представив к защите диссертацию "О втором законе механической теории теплоты".
Позднее Планк вспоминал о своем докторском экзамене со смешанным чувством. Он, собственно, выдержал экзамен с высшей оценкой ("summa cum laude"), но один из экзаменаторов, Адольф фон Байер, последователь Либиха, отнесся к нему крайне пренебрежительно, дав понять, что считает теоретическую физику совершенно пустой наукой.
