Текст книги "Пермская обитель"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Глава 26
ИЮЛЬ 1999-го

Кизилов считал, и подчеркивал это при всяком удобном случае, что Наташа Козельская создана природой для оперной сцены. Помимо прекрасного голоса у нее были хорошие задатки драматической актрисы и очень выигрышная внешность – высокий рост и статная фигура.

Сама Наташа по молодости лет еще не могла определить, к чему больше тянется. Иногда ей позарез хотелось стать попсовой артисткой. Но не только ради быстрой известности. Она искренне не понимала, почему в слово «попса» вкладывается снисходительнопрезрительное отношение. Ведь популярная музыка нравится большому количеству людей, она на слуху, ее охотно напевают. Популярные произведения есть и в классике, и в роке, и в эстраде. Наташа с удовольствием исполняла в концертах неаполитанскую песню «О соле мио». Что это – классика или попса?

Однако иной раз Наташа видела себя в мечтах трогательной Снегурочкой – полуребенком-полудевушкой. Вот она обижается на Леля, который не ценит ее привязанности. Вот спасается от преследования Мизгиря. А вот под действием первых лучей солнца познает силу любви…

А еще есть Марфа, Татьяна, Иоланта.

Пока же она считала, что работает на стыке оперы и эстрады.

Андрей же представлял себя только оперным певцом, а Наташу видел в мечтах своей постоянной партнершей. Будучи у Кизилова «первачом», он поругивал ее за стремление к эстраде, считал это проявлением дурного вкуса, и между ними происходили пикировки. Потеряв голос, Андрей стал терпимее относиться к вкусам Наташи, возможно, слепо поддерживая все начинания девушки. Он решил, что если сам не может быть полноценным партнером, то нужно просто помочь приобрести известность Наташе. И Андрей стал ее бесплатным пиарщиком, рассказывал про талантливую певицу каждому встречному-поперечному, рекомендовал ее для участия во всевозможных концертах. К нему по старой памяти многие обращались за советом.

Восторженная оценка Шифманом песен, исполненных Наташей, донельзя обрадовала Андрея. Он понимал, что рано или поздно той придется вырваться за пределы Перми на более заметную аудиторию. Многие талантливые пермяки при удобном случае перебирались в Питер, те, кому везло больше, оказывались в Москве. Чтобы вырваться из Перми, как считали многие, нужно использовать любой шанс, всякое знакомство. Никогда ведь заранее не знаешь, что принесет пользу. А под лежачий камень вода не течет.

Наташа была польщена славословиями Шифмана не столько как профессионального продюсера, сколько близкого соратника своего кумира, – человека, который каждодневно общается с ним накоротке. Это казалось ей самым завидным в работе Шифмана.

Когда она сидела на первом концерте Прыжкова, то еще сильнее позавидовала его продюсеру, регулярно сталкивающемуся со столь незаурядной личностью.

Зал Дворца спорта был переполнен. В течение двух часов на сцене непрерывно что-то загоралось, надувалось, колыхалось, разноцветно мелькало и забрасывалось лепестками роз. Фанаты повторяли за солистом тексты песен. Наталья млела: вот ей бы оказаться рядом с Игорем, помогать известному певцу. Уж она бы постаралась, с ней бы Прыжков забот не знал. Певица смогла бы подсказать ему, как исполнять тот или иной пассаж. Конечно, это дело не продюсера, а режиссера. Интересно, есть ли у Игоря режиссер? Если нет, совсем хорошо. Она предложит через Шифмана свои услуги, совершенно бесплатно, просто для того, чтобы иметь хоть малое отношение к замечательному артисту. Тем более что тот нуждается в профессиональном консультанте по вокалу. Наташа же заметила, как из-за излишней торопливости выдыхания у Прыжкова проскальзывает сдавленный звук. Порой на сцене Игорь делает резкие движения, что вредит голосу. При пении положение шеи и плеч должно быть естественным, это – азы мастерства. Он же временами держится слишком напряженно. Набычится, согнув шею, и выдает какую-нибудь фиоритуру. Разумеется, отчасти это делается специально, чтобы подчеркнуть драматизм или комизм содержания, чаще грешит этим ближе к финалу песни. Но спокойное положение тела, возможно, произвело бы больший эффект.

Андрей исподволь наблюдал за реакцией сидевшей рядом с ним Наташи. Вот девушка подалась вперед, словно готовившаяся взлететь птица, и не спускала с певца восторженных глаз. Мысленно она находилась сейчас на сцене, рядом с ним, подпевала, в некоторых местах солировала в их незримом дуэте, ведя Прыж-кова за собой, что делало исполнение более эффектным. Андрей же слышал это далеко не совершенное пение таковым, каким оно было на самом деле: старательным, но с большим налетом самодеятельности. Он-то понимал, что пение должно совершаться с такой же легкостью, как разговорная речь. Прыжков же для увеличения силы голоса делал слишком глубокий вдох, набирал в легкие много воздуха, и это шло во вред звучанию. Особенно портило впечатление его злоупотребление высокими нотами. Так что на месте Наташи можно было бы и не слушать его с таким вниманием. Образец был явно не лучшим.

Такова была суровая оценка профессионального вокалиста. Зал же в подобные тонкости не вдавался. Публика искренне восторгалась тем, что знаменитый певец исполнял злободневные произведения, в которых высмеивались новоявленные демократы – хапуги, приватизировавшие самые крупные предприятия страны. Набив себе потуже карманы, они открыли счета в швейцарских банках, накупили особняков в Испании и, обладая двойным гражданством, плевать хотели на то, что львиная доля россиян еле-еле сводит концы с концами.

В первом отделении Прыжков исполнял песни из нового альбома, во втором пел все свои давно известные шлягеры. Зал, наизусть знающий все эти «преданья старины глубокой», ликовал. Своим темпераментом Прыжков так завел публику, что, казалось, Пермь была на грани повторения революции 1905 года. Прикажи он им, зрители тотчас бросятся на баррикады, захватят почту и телеграф, а всех толстосумов с радостным гиканьем упрячут за решетку.

После концерта Андрей пытался сформулировать свои претензии к выступлению певца, однако Наташа пропустила его слова мимо ушей. Перед ее глазами по-прежнему стояло мужественное, напряженное от праведного гнева лицо, а в ушах не переставая звучал голос с хрипотцой. Такое же заманчивое видение возникло перед ней на следующее утро, когда она принялась гладить в кухне выстиранное накануне белье. Это монотонное занятие было прервано телефонном звонком.

– Наташенька, доброе утро! – послышался жизнерадостный голос прыжковского продюсера. – Надеюсь, я вас не разбудил.

– Что вы, Валерий Яковлевич! Я «жаворонок», давно уже на ногах.

– Звоню вам как искушенному пермскому зрителю. Интересно узнать ваши впечатления от вчерашнего сценографически-концептуального шоу.

Наташа долго и пространно выражала свои восторги, чем явно польстила собеседнику:

– У Игоря, видимо, есть кое-какие мелкие недостатки, не без этого. Но все они искупаются одним достоинством – он никогда не поет «под фанеру». Поэтому на каждом концерте одна и то же песня звучит по-разному. На этом и выезжаем. Вчера было одно исполнение, сегодня будет другое. Как искушенного вокалиста, – он уже забыл, что перед этим назвал ее типичным, то есть рядовым зрителем, – хочу пригласить вас на сегодняшний концерт, чтобы вы сравнили и убедились в правоте моих слов. Хотите, дам вам пропуск в зал, а хотите – послушаете за кулисами. Выбирайте.

Конечно же Наташа попросилась за кулисы. Возможно, тогда ей удастся пообщаться с самим Прыжковым. Если удастся, выскажет свои замечания, что должно пойти ему только на пользу.

Вечно улыбающийся Шифман встретил ее у служебного входа и провел в недра Дворца спорта. Они долго петляли извилистыми коридорами, переходили с этажа на этаж. По пути продюсер сетовал на то, что администрация Дворца не позволила натянуть у зрителей над головой стрелы и шары из целлофана.

– Они мне говорят: «А ежели кто окурком ткнет, и это все заполыхает?!» Как будто здесь нет пожарных!

В беспорядочно уставленном звукоаппаратурой холле Валерий Яковлевич гостеприимным жестом приоткрыл дверь, и Наташа вошла в хорошо освещенную комнату, где за туалетным столиком перед зеркалом сидел Игорь Прыжков. Он уже был облачен в сценический костюм: черные брюки, сапоги и красную косоворотку с золотым шитьем. Сейчас он тщательно расчесывал волосы, иногда закрепляя прическу лаком. Заметив Наташу, певец улыбнулся и как-то по-свойски подмигнул, отчего вся робость девушки, которую она испытывала до этого, мигом улетучилась. Ей стало легко, будто очутилась в обществе старых знакомых.

– Где же ваша легендарная гитара? – спросил Прыжков.

– Разве нужно было ее принести?

– Само собой. Тогда бы мы спели дуэтом. А так мне опять придется отдуваться весь вечер одному.

Наташа пошутила в ответ:

– В нашем музыкальном училище есть потрясающий хор. Завтра я могу привести всех ребят. Тогда вам совсем петь не придется.

Шифман и Прыжков засмеялись, после чего певец отправился на сцену, предварительно взяв с Наташи слово, что она досидит до конца концерта.

Об этом ее можно было и не просить. Наташе было интересно послушать Прыжкова из-за кулис, понаблюдать за ним, когда после очередной песни тот энергично выбегал за кулисы и, нетерпеливо хватая протягиваемые ему ассистенткой полотенца, промокал лицо, шею, руки, оттопырив рубашку, вытирал живот.

Время от времени рядом с ней появлялся Шифман со своей неизменной улыбочкой и справлялся, не устала ли она слушать стоя. Можно же присесть. «Ни капельки не устала, Валерий Яковлевич. Мне так интересно». В антракте он пригласил Наташу в комнату, которую по диагонали пересекал длинный узкий стол.

На нем среди бутербродов и конфет кокетливо топорщились бутылки шампанского. Вокруг него топтались пьющие и жующие музыканты, они наперебой принялись ухаживать за Наташей. Охлажденное вино по такой жаре пришлось весьма кстати. Прыжков к столу не вышел – отдыхал в своей гримерке. Это никого не удивило – антракты проходили по раз и навсегда заведенному ритуалу.

После концерта музыканты быстро упаковали свои инструменты, переоделись, после чего продолжили фуршет. Вскоре появился и усталый Прыжков. Он был в светлом костюме и полосатой рубашке.

– Шампанское кто покупал? – спросил он, наливая себе фужер.

– Я. Кто же еще? – чуть обиженно ответил Шифман.

– Лучше бы купил водки.

– Водка ждет в гостинице.

– Тогда какого дьявола мы толчемся здесь! Поехали.

Все возбужденно начали собираться. Прыжков подошел к Наташе и, глядя на нее немигающим взором своих нестерпимо синих глаз, медленно сказал:

– Вы, очевидно, не поедете с нами.

– Да, уже поздно, – смутилась она.

– Пожалуй. Не то придется проносить вас в футляре контрабаса, – улыбнулся он. – Во избежание слухов и сплетен. Но мне, Наташа, очень хотелось бы послушать ваши песни. Что вы делаете завтра днем?

– Занимаюсь всякими мелкими делами.

– Как вы смотрите на то, чтобы нам встретиться?

Она согласно кивнула:

– Где?

– Думаю, проще всего в гостинице. Я остановился в «Алмазе Урала». Днем там мало народу, и пение никому не помешает. Только вы уж гитару принесите.

Глава 27
ПАСПОРТНЫЙ КОНТРОЛЬ

После убийства Репиной прошла неделя, можно было подвести предварительные итоги.

– Что мы имеем в сухом осадке? – спросил Турецкий и сам же ответил: – Основной подозреваемый Андрей Всеволодович Серебров. Где он сейчас находится – неизвестно. В феврале девяносто девятого у него пропал паспорт. При каких обстоятельствах, в милиции не помнят или не знают. Через три месяца он получил другой. Теперь нужно проследить судьбу старого, не воспользовался ли им кто-нибудь. Все паспорта старого образца были действительны до конца две тысячи третьего года. Такой без особых проблем удалось бы обменять где-нибудь в глуши на новый. Найдя место обмена, легко обнаружить грабителей.

Оперативная проверка показала, что взамен старого паспорта Андрею Всеволодовичу Сереброву Прищуринским ОВД Хабаровского края был выдан новый. В настоящее время его обладатель находился в СИЗО дальневосточного города Находка. Яковлев подробно объяснил начальнику СИЗО, что нужно узнать у арестованного.

– Сделаем, – бодро пообещал тот. – Правда, я сейчас должен ехать во Владивосток, срочно вызвали. Этим займется мой заместитель, капитан Хайрюзов, он через часок-другой вам позвонит.

После указаний из Москвы конвойный зашел в маленькую камеру находкинского СИЗО, где в классической позе лодыря, держа руки на затылке и закинув ногу на ногу, лежал худощавый скуластый парень с рыжей бородкой.

Вострецов был безутешен, его лицо выражало страдание. Он давно поджидал свою жар-птицу, терпеливо, словно притаившийся в засаде охотник, готов был схватить ее за хвост, и вдруг все полетело в тартарары.

Дмитрий Вострецов называл себя «шатуном». Так однажды походя прозвала его деревенская знакомая, а ему это слово понравилось. Действительно, как его еще называть, если он всю жизнь шатается.

«Шатуном» он стал после короткой морской карьеры: закончил училище, устроился «под флаг», вскоре подрался в гамбургском баре, из-за чего пару месяцев просидел в тамошней тюрьме. После отсидки был депортирован с запретом на въезд в страны Евросоюза. Перспектива устраиваться на полный рабочий день долларов за триста Дмитрия совсем не привлекала. Вернувшись домой, в Петербург, он предпочел нестабильный, но многообещающий способ заработка – начал искать клады. Купил по дешевке армейский металлоискатель, покопался в архивах и принялся за дело. Чтобы не делить находки, работал один.

Два века Петербург был столицей процветающей империи. Там жили богатейшие люди, имущество которых после революции подверглось экспроприации. Многие в спешке прятали свои ценности на чердаках – в подвалах опасно из-за наводнений. Но с годами здесь хорошо прошлись ремонтники. Старателям вроде Вострецова оставались мелочи: монеты, фляжки, ложки. Вдобавок однажды на чердаке Дмитрий нарвался на компанию агрессивных бомжей, еле ноги унес. Пора было переходить на область.

Не жалея времени и сил, он старался обнаружить заброшенные деревни. Сразу после революции многие деревенские жители, которых сочли кулаками и приговорили к ссылке в места не столь отдаленные, успевали закопать кубышку. Если там потом не пахали, можно было рассчитывать на успех. Разумеется, что-нибудь путное найдешь редко, обычно попадались подковы, топоры, гильзы, вилки. Но наступил все-таки его звездный час – попалась Дмитрию банка с золотыми рублями.

Не совсем безоблачным оказалось его счастье, поскольку свое сокровище Вострецов обнаружил на археологическом объекте. Раскопки велись на территории бывшего монастыря. Согласно Гражданскому кодексу, Дмитрий должен был поделиться кладом с собственником земли, то бишь государством. Не захотел он этого делать, предпочел пуститься в бега, и долго петлял новоиспеченный мародер, прежде чем избавился от погони. А удалялся он из Кингисеппского района Ленинградской области в восточном направлении. По пути, в городе Пермь, ему по дешевке предложили настоящий паспорт на имя Андрея Всеволодовича Сереброва.

В принципе, Дмитрий купил его впрок. Ему уже почти ничего не угрожало, и он не мог бы толком объяснить, зачем тот ему понадобился. Просто чувствовал – может пригодиться. Мало ли как жизнь повернется, пусть лежит. В Пермь он заехал потому, что у него кончались наличные деньги, нужно было продать золотой рубль. А в Перми, ему сказали, есть сильные нумизматы. Выйдя на такого, он представился Андреем Всеволодовичем. Зачем попусту трепать свое имя!

Когда происходил обмен паспортов, Дмитрию удалось в Хабаровском крае поменять серебровский на новый. Легально он все равно жил под своей фамилией, а Серебров – это запасной вариант на всякий непредвиденный случай. Подвернется выгодное дело – козырнет им, пожертвует. Пока же пусть лежит до поры до времени.

И вот час пробил. Произошло это в городе Находка, где решил осесть Вострецов. Его привлекло такое символическое совпадение – занимался находками, а тут и город с таким названием, очень приятно. Копать в тех краях было нечего, нашел непыльную работенку в порту и жил себе припеваючи до тех пор, пока его приятельница Настя, работавшая на таможне, не сказала, что из Японии прибыл контейнер в адрес местного детского дома. Это – гуманитарная помощь, контейнер под завязку набит бытовой техникой: компьютерами, масляными обогревателями, еще кой-какой электрической мелочью. Краем уха Настя слышала, что в этом детском доме имеется хор, который летом гастролировал в Японии. Он до того понравился японцам, что те решили всячески помогать детям. И вот сделали подарок. Получить контейнер по доверенности – пара пустяков. Но для спокойствия нужно сделать так, чтобы в детском доме не узнали о посылке. Тут требуется всего лишь перехватить бумажку – почтовое извещение.

Среди полукриминальной шпаны, вертевшейся вокруг Вострецова, найти желающих провернуть такую операцию было проще простого. На это дело подрядились два молодых паренька, Вадик и Кеша.

Участок, обслуживаемый почтальоншей, представлял собой две параллельные улицы. Вадик и Кеша выяснили траекторию ее маршрута. Почтальонша проходила одну улицу до конца, поворачивала направо и шла по второй в обратную сторону, по направлению к почте. Детский дом находится на второй, улице Невельского, примерно посередине. Маршрут не ахти какой оживленный, разноска, к счастью, сейчас производится раз в день – по утрам. Так что почтальоншу можно без проблем поприжать где-нибудь по пути. Но, конечно, лучше сделать это как можно раньше. Если она несет пачку писем и извещений, попробуй установи, что послужило причиной ограбления. Может, кому-то понадобилось перехватить компрометирующее письмо, может, кто-то намерен получить чужой денежный перевод или помешать сделать это адресату. Пока нерасторопная милиция станет проверять, какую корреспонденцию несла почтальонша, время уйдет. Вострецовская бригада получит контейнер и увезет его содержимое за тридевять земель.

Расчет по-своему был верен – милиция нерасторопна хотя бы потому, что у нее сотни других, более опасных дел, которыми нужно заниматься. Не успевают милиционеры, и осуждать их за это нельзя, а Вострецов – так тот им просто благодарен за то, что до многого у стражей порядка руки не доходят. Жить легче. Но, как это случается, в дело вмешались непредвиденные обстоятельства.

Когда оглушенная ударом кулака почтальонша пришла в себя, окружившие ее прохожие вызвали «скорую помощь». Нужно сказать, Вадик и Кеша напали на нее в малолюдном месте. Неподалеку от почты был дом-башня, который все обходили и объезжали с одной стороны, а почтальонша, сокращая дорогу, прошла с другой. Типичные задворки – летом там никогда не подметают, зимой не убирают снег. Но ведь у нас – известное дело – стоит чему-нибудь произойти в самом безлюдном месте, как вокруг мигом вырастает толпа зевак. Это противоречащее всем законам логики явление наблюдалось и в тот раз. В принципе, большой беды здесь нет. Но, как назло, среди встревоженной публики очутились два настырных семиклассника. Тогда были школьные каникулы, казалось бы, спи себе в свое удовольствие сколько душе угодно. Так нет же, угораздило их подняться в такую рань. Мальчики смекнули, что дело нечисто. Они попросили почтальоншу вспомнить, какие извещения и письма грабители вырвали у нее из рук. Среди прочего почтальонша припомнила пропавшее извещение в детский дом. Его директор со дня на день ожидала прибытия контейнера с компьютерами и обогревателями. Японцы не то звонили, не то прислали ей телеграмму о том, что выслали подарки. Она сразу помчалась в терминал и написала заявление. Когда Вострецов явился туда с серебровским паспортом и доверенностью на его имя, Дмитрия уже ждали с распростертыми объятиями…

Тревожно взвизгнула несмазанная щеколда металлической двери. Появившийся на пороге камеры конвойный, с полным безразличием глядя на Вострецова, кивнул ему:

– На выход.

Дмитрия привели к заместителю начальника СИЗО капитану Хайрюзову, находившемуся в скверном настроении. Наверное, не выспался, а может, плохо себя чувствует. В любом случае разговаривать с таким начальником нужно было осторожно. Мало ли что он способен учудить под горячую руку. Сейчас Вострецову не стоило обострять отношения. Он надеется на минимальный срок, ведь ограбления не произошло, была лишь попытка. Будет он паинькой, может, к нему помягче отнесутся, до Настьки докапываться не станут. Монеты-то у нее дома, не дай бог дело дойдет до обыска.

– Что там произошло у вас с паспортом? – спросил капитан.

– Что вы имеете в виду?

– Вы сами прекрасно знаете, что я имею в виду. Откуда появился паспорт на имя Сереброва?

– Давно это было, – элегически вздохнул Вострецов и замолк.

– Я не спрашиваю когда. – Капитан начинал раздражаться. – Я хочу знать, откуда он у вас.

– Получил, когда менял.

– Ну, не за красивые же глаза получили. Значит,< старый сдали. А тот откуда? Купили, украли, нашли?

– Нашел, – воспользовался подсказкой арестованный.

– Очень хорошо. – Хайрюзов встал из-за стола, походил по кабинету. – Слушайте, Вострецов, вы способны взбесить даже человека с такими стальными нервами, как у меня. Нашли паспорт, который по всем статьям вам подходит не меньше, чем настоящему владельцу. Совпадает примерно возраст, внешность похожа, не нужно даже фотографию переклеивать. Или все-таки переклеили?

– Нет.

– Ну вот. А похожи. Только не удивляйтесь, где я видел ваш старый паспорт, – по факсу прислали. Давайте не будем валять дурака. Насчет «нашел» можете рассказать сказку кому-нибудь другому. Украли?

– Нет.

– Молодец. Украсть его могли, убив человека. Хорошо, что не взваливаете эту обузу на свою шею. Поэтому говорите начистоту, где купили, и делу конец.

– Так ведь, можно сказать, у случайного человека. Как его описать?

– Господи! Что же вы из меня жилы тянете! Все-то вам подсказывать нужно, каждое слово. Сначала скажите, где купили. В каком городе, в каком месте, при каких обстоятельствах.

– В Перми это было. Возле оптового рынка есть бильярдная. Там и купил. У паренька, его Серым звали, наверное, Сергей он на самом деле. Судя по всему, тамошний завсегдатай.

– А с какой сырости вам вдруг паспорт понадобился?

– Да он сам предложил. Валяется у меня, говорит, бесприютный паспорт. Уж больно хозяин на тебя смахивает. Купи, говорит, недорого отдам. Ну я и подумал: запас карман не трет. Вдруг пригодится. Но, клянусь вам здоровьем родителей, за все шесть лет я им ни разу не пользовался. Только сейчас вот бес попутал.

Узнав все, что требовалось, капитан смягчился, повеселел. Просьбу московского следователя выполнил. Отправляя арестованного в камеру, пошутил:

– Вот видите, Вострецов, к чему приводит игра на бильярде.