Текст книги "Опасное семейство"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Да ну? – удивился Грязнов. – А зачем он ему был нужен?.. Ну, ладно, сейчас. – И сказал в трубку: – Договорились, но сделай это, пожалуйста, аккуратно, чтоб старик потом не пострадал. Есть у тебя такое помещение, чтоб он их увидел, а они его нет?

– Придумаем что-нибудь.

3

Вечером члены группы собрались в номере Турецкого, чтобы подбить итоги первого дня работы. Их оказалось, на удивление, не так уж и мало.

Во-первых, обозначились подозреваемые в исполнении убийств, трое из которых, не исключено, находятся в настоящее время в бегах.

Во-вторых, появились веские основания для соединения расследования трех эпизодов убийств в одном производстве.

В-третьих, Закутский без труда опознал в охранниках Старостенко и Лютикове тех патрульных милиционеров, которые примчались во двор бывшего обкомовского дома якобы по его вызову.

С этим опознанием, кстати, произошла своя история, хотя и достаточно короткая.

Как договорились с Грязновым, Владилен Старков нашел-таки на удивление простой способ. Он приказал в одном из кабинетов, отгороженном от соседнего стеклянной перегородкой, эту самую перегородку затянуть на высоту человеческого роста противо-солнечной пленкой. Ее в отделе было достаточно, и пленкой этой пользовались обычно летом, когда солнце палило нещадно и в кабинетах было невозможно работать, несмотря ни на какие вентиляторы и сквозняки. Теперь в одном кабинете половина стены блестела, как зеркало, а из второго можно было спокойно наблюдать за происходящим у соседей. После этого полковник приказал своим сотрудникам надеть похожую униформу, также имевшуюся в отделе, а затем по трое – один охранник, привезенный из следственного изолятора, и двое сотрудников угрозыска – рассаживались вдоль стены. Пригласили и двоих понятых – женщин, проходивших по улице. Тем все это было в диковинку, и они робко молчали.

Павел Иванович, едва только подошел к перегородке, сразу указал пальцем на блондина, сидящего справа.

Потом эти вышли из кабинета, а их место заняла следующая тройка. Но в ней Закутский никого не узнал. А вот в третьей тройке он обнаружил второго «сотрудника» патрульно-постовой службы.

– Оба, голубчики, – удовлетворенно сказал он. – А остальных я не знаю. Значит, они уже арестованы? И им предъявлено обвинение?

– Сейчас мы с вами и с понятыми подпишем протоколы опознания данных лиц, затем с благодарностью отпустим женщин, которые оказали нам помощь, а потом я вам, Павел Иванович, объясню, что к чему.

Когда процедура составления протоколов была завершена и посторонние покинули помещение, Старков продолжил:

– Они пока взяты под стражу, Павел Иванович, но обвинение им еще не предъявлено. А ваше участие поможет нам в дальнейшем вести с ними куда более жесткую работу, чем они сами сейчас, вероятно, предполагают. А вам, как человеку лично мне давно и хорошо знакомому, я могу добавить, но пусть это пока остается между нами, да?

– Разумеется, Владилен Егорович, уж на меня-то вы всегда можете рассчитывать!

– Этим двоим, опознанным сейчас вами, как, впрочем, и третьему тоже, может быть предъявлено в конечном счете обвинение в убийствах акционеров химкомбината.

– Вон даже как! – Закутский явно не ожидал такого поворота. – Быстро вы, однако!

– Да это не совсем мы, к сожалению. Москвичи приехали, опытная бригада, которой все наши иерархи, как говорится, до одного места.

– А вот в наше время… – словно воспрянул старик, но Старков вежливо остановил бывшего секретаря крайкома.

– В то время, Павел Иванович, и проблем таких не было – кому владеть комбинатом! Ведь так?

– Ах, да что теперь говорить? Воду в ступе толочь… Отвратительно это все, Владилен Егорович. Я и телевизор не могу смотреть без сердечной боли…

Вот так, фактически каких-то двадцати минут хватило на всю операцию, ну, плюс переодевания и доставка задержанных из следственного изолятора.

Охранники, конечно, догадались, зачем их привозили сюда, но на их вопросы никто не отвечал – пусть еще помучаются. Дойдет и до них очередь.

Об этом Грязнову рассказал Старков, ну а уж Вячеслав Иванович поведал собравшимся сыщикам все подробности прошедшего дня, избавив заодно и Галю от рассказа о ее беготне. И в этой связи предложил сделать следующий шаг, но только завтра с утра.

Ввиду того что сотрудники отдела вневедомственной охраны ведут себя слишком самостоятельно и вовсе не отягощены служебными обязанностями, самое время взять за жабры их организацию, более похожую на организованную преступную группировку. И в первую очередь – начальника отдела полковника Медведева. Как еще днем заметил Влад Старков, у Андрея Константиновича прямо-таки приятельские отношения с Юрием Петровичем Киреевым. Возможно, по этой причине его сотрудники чувствуют полную безнаказанность и ничем не отличаются от обыкновенных бандитов. Оружие, «мигалки» на автомобилях – самостоятельные ребятки…

– Да, кстати, – напомнил Грязнов, – надо бы еще раз, и теперь уже максимально тщательно, обыскать «девятку», стоявшую в киреевском гараже. Не исключено, что именно ею пользовались и Игнат Русиев, и задержанные охранники.

– Сделаем, не ночью же ехать? – возразил Рюрик.

– Будем надеяться, что за ночь возможные улики из машины не исчезнут, – пожал плечами Грязнов, но настаивать не стал. Было действительно поздно, а люди за день устали.

– А что, есть какие-то особые улики? – Настырным все-таки был этот Елагин.

– Да вот Галя нашла магазин, где Трегубова покупала продукты. Там ее легко опознали – было поздно, народу немного, да и знали ее там. Слушай, Галина, а что я за тебя говорю? Ты бегала, ты и рассказывай!

Присутствующие засмеялись, а Галя даже немножко обиделась.

– Да вы сами же мне слова не даете!

Но Грязнов, увидев на лицах улыбки, лишь махнул рукой и разрешил:

– Валяй, пока тут только свои…

И Галя рассказала, как обежала всю округу с фотографией Трегубовой. И в одном небольшом магазинчике, скорее павильончике, женщину узнали. И не только узнали, оказывается, девушки-продавщицы уже слышали страшную историю, как их знакомую покупательницу не то зарезали, не то задушили грабители. Так же дружно девушки стали вспоминать, за чем приходила женщина. Она взяла килограмм апельсинов, пачку краснодарского зеленого чая и банку кофе. Про последнее долго спорили, сошлись на кофе «Гранд», который часто рекламирует по телевизору несравненный Ивар Калнынын. А еще она купила полкило конфет «Мишка косолапый», которые редко привозят из Москвы, и они были только у них. А уходя – она очень торопилась и была взволнована, это все заметили, – женщина небрежно кинула черный кошелек сверху, в синий целлофановый пакет.

Девушки еще подумали, что зря она так, ведь это подарок любому воришке… А вон как оно все, оказывается, обернулось…

По свидетельству Закутского, рядом с убитой валялись несколько апельсинов и обрезок трубы. Никакого пакета не было. Вот почему, к слову, и кошелька при ней не оказалось – значит, он был в пакете, который подхватил и увез с собой убийца. Ну а уж раскатившиеся апельсины он собирать не стал, побоялся, что его увидят. Это за него сделали охранники, которые были, видимо, где-то рядом. Если не в той же машине.

Собственно, картина убийства Трегубовой теперь прояснялась.

Подслушивающее устройство, найденное в сумочке секретарши губернатора, положил туда Игнат Русиев, больше некому. Он же, вероятно, и прослушивал все разговоры Турецкого с Лидой в дальнейшем. И вот тут у Александра Борисовича возникла идея узнать у вдовы, что ей известно о гибели мужа. Видимо, вдова что-то знала, иначе бы ее не стали так торопливо убивать. Вдова сказала, что выйдет в магазин, потому что в доме шаром покати. И этот вариант бандитов вполне устроил. Но перехватить женщину они смогли только на обратном пути, надо ж было еще доехать до нее. Игнат окликнул Лилию Петровну, и она его, естественно, узнала. Как узнал его перед смертью и Анатолий Яковлевич. Ну а дальше дело техники. Сделав свое черное дело, Игнат заторопился. И, вероятно, поэтому охранники Старос-тенко с Лютиковым решили его подстраховать. Но они появились у трупа, когда там уже находился За-кутский. Да и еще какие-то люди выходили из подъезда. Словом, собиралась толпа, которую и обнаружили на подходе к дому Турецкий с Лидой. И охранники, слыша сирену приближающейся милиции, немедленно смылись. Унося, надо полагать, с собой рассыпанные апельсины и орудие убийства.

Версия была бы абсолютно гладкой и безупречной, если бы нашлись вещественные подтверждения. А они могут находиться только в машине.

– Может быть, все-таки стоит съездить? – задумчиво спросил Рюрик.

– Погоди, – перебил его Поремский, уже доложивший о своих «подвигах» и выслушавший отчет Елагина, – ты же говорил, что вы осмотрели все машины, так?

– Ну.

– Значит, хозяева уверены, что обыск произведен, протокол составлен и к этому вопросу никто больше возвращаться не станет, верно?

– Предположим.

– А раз это так, значит, они не будут предпринимать никаких действий и с машинами. Ни бардачки очищать, ни пепельницы. А завтра с утра вы обнаружите в пепельнице обертку от того же «Мишки косолапого», и пусть они потом рассказывают, как она там оказалась. Покажут, где купили, когда и так далее. К примеру, могут оказаться и другие вещдоки, на которые вы, не имея точной информации, просто не обратили пристального внимания. Вплоть до апельсиновой корки, той же пачки зеленого чая или банки кофе из магазина с отпечатками пальцев. Так бывает. Я помню, у меня случалось, что повторный обыск, когда ты уже твердо знаешь, что искать, приносил куда больший результат. Ты по этому поводу особенно не переживай.

– Володя прав, – подтвердил Турецкий. – Оставим до утра. А теперь и я вам кое-что расскажу…

Александр Борисович встречался с бывшим директором химического комбината. Савельев не хотел идти на комбинат, хотя там все еще имелось множество дел, которые ему следовало бы, по правде говоря, передать новому руководителю. Но так как официально таковой еще отсутствовал, а директорские функции временно исполнял человек, к которому у Савельева никогда не лежала душа – его бывший заместитель по сбыту, сыгравший, кстати, весьма некрасивую роль в его отстранении от должности, – о деталях Филипп Алексеевич рассказывать не хотел – короче, формальной причины появляться в дирекции у него не было. Однако поговорить с Турецким он согласился, но предложил сделать это в скверике напротив центральной проходной, возле также бывшей теперь Почетной доски работников комбината. Там стояли скамеечки и никогда не бывало много народа.

По-своему логично, подумал Турецкий и принял предложение. Во всяком случае, «хвосту», если ему таковой приделали, спрятаться было бы негде – сквер просматривался насквозь.

А еще Александр Борисович убедился лишний раз, что неожиданное смещение с должности может резко изменить характер человека. Не так давно Савельев был крупным руководителем, от которого напрямую зависела жизнь миллионного города, причем не только величина его бюджета, но и совершенно конкретные судьбы людей. А сегодня, лишившись в одночасье своего поста, он превратился в обыкновенного, никому не нужного обывателя, о «звездных часах» которого никто не вспоминает. Конечно, оскорбительно. Поэтому, наверное, Савельев и не хочет смотреть в глаза бывшим товарищам, проголосовавшим на собрании против него. Или, что вернее, послушно выполнивших волю нового хозяина.

О том, как его снимали, Филипп Алексеевич рассказывать не пожелал, объяснив свой отказ невозможностью говорить объективно. Но, видимо, просто само воспоминание об этом было для него болезненным, и демонстрировать свои чувства постороннему он не хотел. А вот о причинах, приведших к конфликту на комбинате, готов был поведать.

Турецкий, еще в Москве познакомившийся с версией, которую в Костином кабинете изложил прокурор Южного Федерального округа Щукин, а затем выслушавший варианты той же версии «в исполнении» губернатора Шестерева, искренне удивился. Даже обидно стало от того, что его такие взрослые дяди держат за мальчика.

Да, основой конфликта, который привел к кровавым последствиям и заставил взбунтоваться целый город, послужило противостояние на химическом комбинате. Это слишком лакомый пирог, на часть которого мог претендовать фактически каждый из городских и краевых руководителей, не говоря о членах их семейств. Но ведь ни государственный служащий, ни тем более выборное парламентское лицо не должны заниматься частной коммерческой или финансовой деятельностью. К примеру, Государственная дума приняла такое решение в отношении депутатов, но ведь по жизни-то все как раз происходит наоборот. А что делается в регионах, тем более ни для кого не секрет. Депутатские мандаты покупаются, и что бы ни говорили, а население будет голосовать именно за тех кандидатов, на которых ему укажут «богатые дяденьки», либо бандиты, либо государственные чиновники. И ни о каком там свободном волеизъявлении никто не вспоминает. А такие депутаты нужны финансовым группам, олигархам, да тем же преступным группировкам для того, чтобы те «курировали» важнейшие отрасли экономики и, если угодно, местной политики.

При чем здесь химкомбинат? Савельев его назвал той капелькой воды, в которой, образно говоря, отражается океан. Малая модель, где в «подковерной», а то и в открытой битве схватились, можно сказать, взаимоисключающие интересы финансовых группировок, осуществляющих строительство капитализма «на просторах Родины чудесной», как пели еще, кажется, совсем недавно…

Поначалу противостояние было, по словам бывшего директора, более-менее цивилизованным. Одни скупали акции, другие их продавали, создавались «пакеты влияния», но все эти акции не оказывали явного давления на экономику предприятия. Это было понятно и естественно – собственник хочет большей отдачи от своей собственности. И собрание акционеров, среди которых были как работники комбината, так и люди, не имеющие к нему прямого отношения, проводило правильную, в общем, политику – нужную обществу и полезную государству.

Но с какого-то момента начался процесс передела собственности. Непонятные люди – вероятно, подставные лица с явными уголовными замашками – стали в буквальном смысле осаждать акционеров, предлагая – опять же, пока «предлагая»! – продать им свои акции. С согласными никаких проблем не возникало, а с теми, кто отказывался, поступали довольно круто – еще не убивали, нет, но жизнь делали, мягко выражаясь, невыносимой. Угрожали семьям, поджигали дачи, устраивали автомобильные аварии, портили машины. Жаловаться и искать правду люди боялись. Видя такую ситуацию, некоторые поставщики сырья для химкомбината, прежде верные и честные компаньоны, начали срывать поставки, находить тысячи причин для неисполнения утвержденных ранее договоров. В общем, атмосфера и вокруг комбината, и на нем самом, в трудовом коллективе – а это тысячи людей! – сложилась крайне тягостная и взрывоопасная.

И тут обнаружилась одна деталь, которая неожиданно словно высветила возможные причины ухудшения обстановки на производстве и общей атмосферы в городе.

Дело в том, что сорок восемь процентов акций предприятия принадлежали дочери покойного ныне директора комбината, предшественника Савельева – Сергея Николаевича Камшалова. Точнее, после его смерти от рака эти акции по наследству перешли к его дочери Насте.

– Рассказывать о ней я не буду, Александр Борисович, – заметил Савельев, – но если хотите узнать как можно больше об этой истории, советую пообщаться с ней. Возможно, она с вами будет откровенной.

– А что она собой представляет? Как с ней беседовать?

– Дама тридцати лет от роду, была недолго замужем. Но характером обладает отцовским – решительная, отчасти упрямая, своевольная. Ну и… симпатичная. Многие искали к ней подход, но повезло какому-то москвичу, по слухам, сбежавшему через год. Поинтересуйтесь, она может рассказать немало любопытного.

– Ну, например?

– Скажем, о том, как на ее акциях схлестнулись интересы дяди и племянника Киреевых и что из этого потом вышло. Но я, Александр Борисович, сплетен и слухов не люблю, стараюсь ими никогда не пользоваться, а вот Настя наверняка догадывается, из-за чего и когда разгорелась война, которая сегодня достигла своего пика.

Савельев помолчал, словно обдумывая сказанное, и закончил на том, что идти на комбинат им совсем не обязательно. Уже прощаясь, Филипп Алексеевич с нотками извинения в голосе сказал, что сам факт его снятия на собрании акционеров выглядел настолько оскорбительным, что у него пропала всякая охота встречаться с теми людьми. Хотя он может честно признаться, что гибель – ну, пусть пока исчезновение – семерых людей, близких ему в прошлом по духу, по сути предавших его, не вызывает у него глубокой печали или чрезмерного сочувствия. Нет, все в пределах, так сказать, гражданской нормы. Семьи, конечно, не виноваты, их жаль. И, разумеется, он не сторонник столь радикальных «наказаний», но если уж говорить откровенно, то в этом акте просматривается какое-то проявление вселенской справедливости. Зло-то в конечном счете должно быть наказано или нет?

Бывший директор, конечно, высказал странное признание, но оно не заставило Турецкого заподозрить в чем-то Савельева. Его можно было понять. Если еще, естественно, и принять во внимание его своеобразную трактовку применения «гражданской нормы».

Вот ведь так и случается в иной ситуации. Кто-то обижает тебя, откровенно портит жизнь, гадит по-черному, причем не по делу, а просто по каким-то своим, неизвестным тебе причинам. Зло в твоей душе копится, разгорается и наконец достигает такого градуса, что ты, и это самое страшное, однажды как бы срываешься с резьбы и искренне желаешь обидчику смерти. Ну то, что это не по-божески, как говорится, и ежу понятно. Оно даже, по большому счету, и не по-человечески. Но – бывает такое, ничего не поделаешь. И вот проходит какое-то время, и с обидчиком твоим случается беда. И неважно, поскользнулся ли он и разбился до смерти, либо машина его сбила, молния по башке ударила, он простудился под дождем, покашлял и помер. Нет его больше на белом свете. А ты успокоился? Враг получил заслуженное, по твоему убеждению, наказание. Задумайся в этот момент – действительно «черный» у тебя глаз или ты в приступе самомнения сам так решил? Опасная игра с судьбой – брать на себя такую роль. Или не очень? Нет уж, пусть каждый решает сам за себя…

Они расстались, возможно, несколько более суховато, чем было необходимо – справедливости ради. Но Турецкий понял, что надо обязательно найти эту загадочную акционершу, возможно, она и в самом деле знает какой-то секрет, который поможет вскрыть пружины преступлений.

И еще запомнился намек на драчку, разгоревшуюся между дядей и племянником. Это странно, так как Александр Борисович только что своими глазами рассматривал фотографию, на которой именно оба Киреевых вместе с губернатором с одинаковой показной печалью провожают в последний путь того, кого сами же, надо понимать, и отправили к праотцам. Ну что за город?! Что за люди?!

Как там у Булгакова? Люди как люди, только их испортил квартирный вопрос. Кажется, так. Тогда был квартирный вопрос, а сейчас что? Ну да, конечно, с квартирами они уже решили…

Неожиданный философский настрой Александра Борисовича был понятен окружающим. Но реально на завтра уже обозначались конкретные направления дальнейшего расследования. Это радовало. Однако возникли и почти непреодолимые трудности.

После подробной информации Володи Яковлева Турецкий с Грязновым пришли к ожидаемому, впрочем, выводу, что фактически все, за малым исключением, местные правоохранители и силовики начинают им ставить палки в колеса. А они рассчитывали хотя бы на нейтралитет с их стороны – так, во всяком случае, полагал и Щукин. Но они ошиблись. А значит, и на батальон солдат для прочесывания местности в поисках спрятанных людей или, скорее, трупов рассчитывать пока нельзя. А своими усилиями с такой задачей справиться нереально. Остаются исполнители. Вот на них и надо сосредоточить все внимание в первую очередь.

Грязнов сообщил, что уже созвонился с Питером, подробно переговорил с нынешним начальником ГУВД Виктором Гоголевым и проинструктировал его относительно Игната Русиева. Виктор, в свою очередь, попросил узнать из прошлых уголовных дел Игната все, без исключения, его связи по стране – с кем сидел, когда, сколько и так далее. Словом, без этой оперативной информации не обойтись. Но при этом Гоголев обещал своим друзьям – впрочем, тоже не в первый и далеко не в последний раз – приложить максимум усилий. Звучало, может, и с долей иронии, но они слишком хорошо знали Виктора Петровича, чтобы не сомневаться ни на йоту в его уверениях.

Хорошо, что с этим вопросом они разобрались. Но вот где искать остальных преступников?

Ни Турецкий, ни Грязнов ни слова не сказали о необходимости расследования именно их группой убийства Трегубовой, это теперь как бы подразумевалось само собой? Значит, и дело, которое возбуждено районной прокуратурой, надо было забирать в свое производство. Все же понимали, что убийства мужа и жены тесно связаны между собой. И Лилия Петровна определенно знала, за что убили ее супруга. Доказательство тому сегодня обнаружено в секретном сейфе Анатолия Юрьевича. Это были акции химического комбината. Получается так, что он тоже имел непосредственное отношение к переделу собственности. Правда, это обстоятельство еще не указывало на нечистоплотность помыслов Трегубова, да и хотелось ему искренне верить. Грязнов отлично помнил его по прошлым временам как честного и ответственного человека. Турецкий, также общавшийся с Тре-губовым, когда он приезжал в этот город для расследования одного важного дела, но знавший о начальнике ГУВД больше по словам Славки, верил другу. Нет, им не хотелось разочаровываться в человеке, которого уважали. А факты? Их еще надо доказывать…

Вот так, наметив себе первоочередные планы на следующий день, группа сыщиков получила разрешение своего начальства расходиться по домам. Галя с Яковлевым отправились на Портовую, где их ожидал домашний уют и скромный ужин, а Елагин с Поремским – в свою гостиницу, на окраину города. Правда, уже на выходе, Поремский мельком заметил, что должен позвонить по одному номеру, и на вопросительный взгляд Рюрика небрежно отмахнулся – мол, так, мелочи жизни.

– Ты, – добавил он, – поезжай, а я подгребу чуть позже. Ужинай без меня.

– Ах, – с сарказмом отметил Елагин, – ты полагаешь, что тебя там еще и накормят? По-моему, это пахнет превышением полномочий, статья двести восемьдесят шестая УК – до трех лет, старик!

– При чем здесь это?! – деланно возмутился Владимир.

– Да нет, – засмеялся Рюрик, – просто ты сейчас, как тот солдатик: «Дамочка, не дадите кружечку воды испить, а то так жрать хочется, что переночевать негде». Смотри не перенапрягись! Не надорвись, друг! Как я понял, шеф именно на тебя хочет «повесить» ту акционершу.

– Почему это ты так решил? – с подозрением спросил Владимир.

– А кто у нас главный ходок? Не самому же шефу браться, извини, за столь низменное дело – охмурять местных миллионерш! Для этого у него имеются уже проверенные кадры.

– Иди, иди! – самоуверенно и без всякого смущения бросил ему в ответ Поремский. – Тоже мне советчик!..