Текст книги "Опасное семейство"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Глава шестая
ПО СЛЕДАМ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ

1

Дотошный Рюрик Елагин, изучая уголовное прошлое Игната Русиева, отыскал-таки одну зацепку. В девяносто втором году он был осужден по делу о вооруженном ограблении обменного пункта валюты. Его напарник оказался проезжим из Питера. Не собираясь задерживаться в городе, он по собственной беспечности даже маску для безопасности, как Игнат, на себя не натянул. Вот его-то и запомнил раненный Игнатом охранник. Этого питерского. Семыкина взяли уже в поезде, на подъезде к Сухуми. Ловко тогда у ментов получилось. Ну а тот, недолго думая и не собираясь брать на себя чужую кровь, сдал Игната.

Оба налетчика отсидели свои сроки и вышли на волю. А теперь, вероятно, когда у Русиева возникла необходимость где-то отлежаться, не исключено, что таким дном для него стало жилье его бывшего питерского подельника, которого Игнат мог считать в определенном смысле своим должником.

Фамилия Семыкина оказалась известной в питерском угро. Виктор Петрович Гоголев без особого труда вспомнил этого вора-рецидивиста, домушника, которого неоднократно отправлял за решетку, работая еще в Ленинградском уголовном розыске.

А вооруженный надет на валютный обменник, кстати, этот Семыкин оправдывал на суде смехотворным заявлением – собственной глупостью – вор не должен «менять масть» – и отсутствием карманных денег. Пока ехал на юг, в пух и прах проигрался в карты, спустил хитрому «катранщику», ловкому поездному шулеру, все свои «отпускные» – вот и пришлось как-то выворачиваться. Да и на Игната он тогда вышел случайно – разговорились на базаре, где Семыкин, ввиду острой денежной нужды, продемонстрировал ловкость рук, а Игнат его «углядел».

В общем, сложилась как бы целая цепь случайностей, которые в итоге оказались звеньями единой преступной закономерности.

Получив все необходимые данные на скрывающегося уголовника, Виктор Петрович позвонил Грязнову и сообщил, что, если этот Русиев действительно в Санкт-Петербурге, его задержание – дело техники. А он, как было им уже сказано, отвечал за свои слова. Вячеслав Иванович заверил, что очень надеется на оперативные и агентурные кадры славного города на Неве, тем не менее изъявил желание взять бандита, ставшего уже матерым убийцей, лично. Гоголев посмеялся, посчитав слова Вячеслава очередной дружеской шуткой, но Грязнов настаивал.

– Ты пойми, Витя, для этого мужика, наверняка почувствовавшего свою значительность и неуязвимость, мгновенный арест может оказаться сокрушающим ударом. Кое-кого перед жестким допросом, бывает, надо выдержать, помурыжить в камере, заставить разувериться в себе. А вот такого, как Игнат, я думаю, надо брать грубо и безжалостно, именно как рецидивиста-убийцу, и немедленно начинать его колоть, пока он не успеет опомниться. У нас набралось на него столько фактов, что ему уже не отвертеться.

– Ладно, считай, уговорил, я дам тебе знать, как пойдут дела. Но только и ты вылетай сразу, мы долго ждать не сможем.

На том и закончили. После этого разговора Виктор Петрович достал свою старую записную книжку, хранившуюся в сейфе, и стал ее тщательно перелистывать.

Работая в уголовном розыске, даже будучи потом его начальником, большинство этих номеров он помнил практически наизусть. Но теперь, когда он командует Главным управлением внутренних дел города, такая надобность отпала.

А разыскивал он телефонный номер и адрес известного в прошлом тамбовского авторитета Ефима Харитоновича Зырянского, который давно отошел от дел, дожив, правда, не без труда, до восьмидесятилетнего возраста. Покушались на него не раз, и его машины взрывали, когда в середине девяностых годов в городе развернулась в буквальном смысле война тамбовских, казанских и прочих преступных группировок, связанная с дележом бывшего государственного имущества. Но старику поразительно везло. Теперь, по слухам, старый «законник» Зыря жил в уединении где-то в районе Зеленогорска.

Номер телефона, разумеется, нашелся, и был он, возможно, одним из последних, поскольку остальные оказались перечеркнутыми.

Гоголев набрал номер. Долгие гудки тянулись, намекая на неудачу. И Виктор Петрович хотел уже положить трубку и перезвонить в уголовный розыск, чтобы справиться о Зыре, когда трубку таки подняли.

– Вам кого? – спросил хриплый старческий голос с очень характерным акцентом.

Зырянского одни считали евреем, другие – почему-то греком, третьи – чистокровным поляком, а четвертые имели в виду и первое, и второе, и третье: мол, мама была красавицей польской еврейкой, а отец – коммерсантом из греков, либо наоборот. Впрочем, это неважно.

– Простите, уж не самого ли Ефима Харитоновича я слышу? – с изысканным почтением обратился Гоголев.

– Он самый, а вы, позвольте узнать, кто будете?

– Наверное, уже забыли, Ефим Харитонович. Челом бьет Виктор Петрович Гоголев.

– Господи, да разве такие знакомства забываются? Вы еще спрашиваете, да?

«Нет, он определенно больше еврей, чем грек», – усмехнулся Гоголев.

– Если бы вы не были против, я бы, пожалуй, решился испросить у вас одного совета – Он не заметил, что невольно и сам заговорил, подражая манере старика.

– Я скажу вам на это так, Виктор Петрович: я всегда был уверен, что смогу искупить там, наверху, некоторые свои вины хотя бы отчасти. Ой, о чем мы с вами беседуем! И еще по этому проклятому телефону? Вам действительно это очень надо?

– До разрезу! – сострил Гоголев.

– Тогда садитесь в вашу машину и приезжайте сюда. Я буду совершенно один, потому что всех, кто в доме, немедленно отошлю подальше, найду им важное дело. А вы не стесняйтесь. Если имеете этот мой телефон, значит, вам известен и адрес.

– Он, я вижу, не изменился? Зеленогорск?

– Да, Кирочная, семнадцать. И на когда вы рассчитываете?

– А прямо сейчас, если вам удобно, как?

– Таки мне удобно, я жду…

Дом был из хорошего, рельефного кирпича. Территорию с привычным теперь европейским газоном, с фонариками и цветочными вазонами вдоль плиточных тропинок окружала чугунная кованая ограда – как на богатом кладбище. Калитка была приоткрыта, словно приглашала зайти.

Чтобы не привлекать ненужного внимания, Гоголев приехал в гражданской одежде и на обычной «Ладе» десятой модели.

На дверной звонок старик сам открыл дверь, прищурившись, снизу вверх осмотрел посетителя и только тогда, многозначительно покачав головой, протянул сухую руку, обтянутую белесой кожей с крупными рыжими пигментными пятнами. Гоголев, улыбаясь, пожал совершенно, казалось, безжизненную ладонь.

Зыря стал заметно меньше ростом, время согнуло его, обнаружив на спине сутулость, напоминающую горб, но старик никогда не был горбатым, он был долгие годы стройным и весьма представительным мужчиной. Но – годы, ничего не скажешь, сделали свое дело.

Они прошли в холл нижнего этажа, уселись в кресла напротив широкого окна, затянутого снаружи изящной кованой решеткой. Заметив взгляд Гоголева, Зырянский усмехнулся:

– Вам это кажется странным, да? А мне – нет, я как-то привык, напоминание о беспечной юности. Ну, я весь внимание, вы же не мою болтовню приехали слушать? А жаль, я мог бы рассказать вам, Виктор Петрович, немало поучительного. Ну-ну, вы начинайте. А то, может быть, выпить хотите?

– Не откажусь, но исключительно, чтобы сделать вам приятное, только потом.

– Не надо комплиментов, это действительно так. Так что же взволновало наш славный Питер? Я помню времена, когда ко мне даже из Москвы приезжали за советами, да, вы что, не верите?

– Не только верю, но скажу такое, что вы сами удивитесь. Мои друзья, которых вы тоже знаете, Вячеслав Иванович Грязнов, Александр Борисович Турецкий…

– Ну что вы, я прекрасно помню этого молодого человека! И даже имел с ним однажды доверительную беседу. И он не подвел, как обещал, так и сделал, это очень ценное качество в наше время. Так и что же?

– То, о чем я вам расскажу, больше их просьба. Идет следствие по делу о ряде дерзких убийств. Не здесь и не в Москве, а на юге, на Кубани. Они сейчас оба там. А мне позвонили с просьбой помочь им отыскать очень опасного, серийного, как мы называем, убийцу по кличке Сибиряк, который, по их предположениям, залег у нас, в Питере, на дно. Ниточкой к нему может послужить один из его прошлых подельников, некто Федот Семыкин, погоняло Шустрый. Последняя отсидка – с девяносто второго, когда он с Сибиряком взял «валютник», то есть на свою голову вздумал сменить масть домушника на грабителя. Вышел в девяносто девятом и больше не попадался, хотя из виду мы его не теряли. А относительно недавно, с полгода назад, он исчез, будто растворился в пространстве. Но вот теперь следы Сибиряка выводят на Шустрого.

– И вы хотите, Виктор Петрович, чтобы я посмотрел своими старческими глазами на этих шустрых, да?

– Мы очень рассчитываем на вашу помощь и ваши старые связи, Ефим Харитонович. Хотя бы узнать, где Шустрый и не случилось ли чего с ним? Остальное – это уже наши, как говорится, заботы.

– Ну, что я могу сказать? Таки придется тряхнуть стариной. Я вас понял. Исключительно из доброго отношения, к вам, Виктор Петрович, я постараюсь-таки напрячь свои старые мозги и кое-кого вспомнить. Но не сейчас, не сразу, а позже, когда вы уедете. А теперь давайте пойдемте, и я угощу вас собственной смородиновой настойкой. А что еще остается очень пожилому еврею, да?..

И смородиновая настойка оказалась вполне достойным восхищения продуктом, и слово старика – твердым.

Зырянский перезвонил на мобильник Гоголева, номер которого тот оставил ему, на следующее утро. Не было произнесено ни одного лишнего слова, только деловая информация:

– Днепропетровская улица, одиннадцать, квартира сорок четыре. И другой, более реальный шанс – станция Предпортовая, садовый кооператив «Вымпел», участок сто сорок два, рядом Литовский канал, вы меня правильно слышали?

– Записал.

– Всего хорошего. – И телефон отключился.

Не прошло и часа, как по указанным адресам выехали оперативные сотрудники, имея на руках фотографии Федота Семыкина, взятые из архива уголовного розыска и увеличенные до размеров 9x12, а также фото Игната Русиева, присланное Грязновым вместе с материалами уголовного дела на обоих.

А вечером того же дня Виктор Петрович получил сообщение, что в доме на Днепропетровской улице Семыкин был опознан жильцами по фотографии, но соседи не видели его в течение фактически всего лета, полагая, что он находится на своем дачном участке, местонахождение которого никто не знал. Сыщики, соблюдая все предосторожности, вскрыли довольно-таки хитрый замок квартиры и убедились, что в ней действительно никого не было довольно долгое время. Об этом свидетельствовал плотный слой пыли, покрывавший все предметы в квартире и мебель, а также затхлый дух давно не проветриваемого помещения.

Сотрудникам уголовного розыска, отправившимся на садовые участки, расположенные по правой стороне трассы в аэропорт Пулково, повезло больше. В сторожке садоводческого товарищества «Вымпел», в котором обосновались труженики морского порта, а домушник Семыкин оказался неизвестно каким образом, дежурные охранники без труда узнали по фотографии одного из владельцев участков. Сказали, что видели его относительно недавно, даже разговаривали, и он сказал, что на короткое время собирается отъехать в Москву по делам, а на даче у него до его возвращения поживет родственник. Разговор состоялся дня два назад. А неразговорчивого рослого парня с бритой головой он представил сторожам, чтобы у тех не было вопросов к чужаку. Но с момента отъезда никто из охранников, да и соседей тоже, этого родственника не видел. И свет в доме по вечерам не горел. Может, и жил, а может, и он уехал куда-нибудь – никого это дело не касалось и не волновало. Посмотрев на фотографию Русиева, охранники неуверенно сказали:

– Да, это, похоже, он.

Оперативники никаких действий в данной ситуации производить не стали, так как не имели конкретных указаний начальства. Но наблюдение за дачным строением на участке № 142 установили.

Куда и зачем уехал Семыкин, Виктор Петрович, естественно, не знал, даже и предполагать не мог, но явно не в свою квартиру, иначе сыщики обнаружили бы там хоть какие-то следы пребывания.

А может, пришла мысль, этот Шустрый отправился искать для бывшего своего подельника другое, более безопасное пристанище? Но тогда он должен либо снова в ближайшее время появиться на даче, либо хотя бы позвонить, чтобы Игнат выехал тайно по новому адресу. В любом случае наблюдение снимать нельзя. А вот спровоцировать Русиева показать нос из своей норы – это можно.

И Гоголев принял решение. Он позвонил Грязнову и сообщил, что Игнат найден. Идет оперативная проверка, после чего можно будет предпринимать решительные действия. Тем самым он как бы приглашал приятеля прибыть в Петербург, но как бы по его собственному почину, а не за счет питерской милиции – на всем приходится экономить, даже на проявлении дружеских чувств.

Вячеслав заявил, что вылетает немедленно и чтобы без него никакой операции не начинали. Он говорил уверенно, словно забыл, как в одночасье иной раз рушится самая твердая уверенность. Но не он был тому виной…

2

Инициатива наказуема – эту непреложную истину просто не может не знать всякий нормальный человек в нашем обществе. Но есть два фактора, которые подвергают сомнению это положение. Первый – непроходимая тупость самого человека, и второй – повышенное самомнение, которое не позволяет ему трезво оценивать собственные дела и возможности.

Вероятно, Игнат Русиев, почувствовавший уже определенный вкус своеобразной личной власти в губернаторском окружении и поощряемый к тому же своими прямыми и непосредственными работодателями, забыл, кем является на самом деле. А прежняя природная смекалка уступила место уверенности в том, что уж с ним-то ничего случ'иться не может. И это его сгубило.

Устроившись «под крылышком» у Шустрого, чему тот вовсе не обрадовался – это было заметно Игнату, он, недолго думая, поспешил сообщить своему хозяину, что у него все в порядке и он ожидает дальнейших указаний. Ничего худшего на свою голову придумать было нельзя. Но Русиев не анализировал своих по-, ступков, он действовал как заведенная машина. Сказано было сообщить, он и сообщил.

И не мог он, конечно, знать того, что думал о нем хозяин, умевший угадать и его, и свою собственную перспективу, которая, кстати, довольно четко рисовалась теперь в действиях сыщиков, в буквальном смысле обложивших его, словно волка. Несмотря на все заверения Игната о том, что все им было проделано чисто, Юрий Петрович не мог не видеть, как бездарно тот наследил, и понимал, что его собственная судьба напрямую зависит от того, будет схвачен Игнат или нет. Сможет он дать показания или же заткнется навсегда, прежде чем появится у него такая возможность.

Но Игнат не догадывался, что менты уже вышли на его след и свободная шконка в камере на десяток уголовников в ближайшем будущем едва ли не единственный для него спасительный шанс. Потому что все остальные варианты фактически не оставляли ему вообще никакой надежды.

А вот Киреев, так и не вспомнивший, когда он давал команду Игнату сообщить о месте своего нахождения, обрадовался неожиданному известию. И он сделал то, к чему старался не прибегать лично, прежде действуя исключительно через посредников. Но теперь нельзя было терять времени, решение требовалось принимать мгновенно, как и убирать с дороги опасные проблемы. Киреев позвонил Глухому и назначил этому «законнику» стрелку. По телефону такие вопросы не решаются.

И еще он достал из ящика туалетного стола Юлии пачку фотографий, среди которых были и отдельные и групповые снимки. На одном из них его жена была запечатлена вместе со своим «бодигардом», мать его…

Киреев ножницами аккуратно вырезал из фотографии одного Игната, а остатки машинально скомкал и швырнул в корзинку для мусора.

Глеб Карякин, которого свои звали Глухим, и он не обижалс'я, хотя слух имел отменный, предложил для встречи маленький ресторанчик в порту, который «крышевали» его братки. Юрий Петрович не стал разыгрывать из себя важную персону и приехал один, без охраны, на своем джипе. Возможность наткнуться здесь на кого-то из следственной группы была практически нулевой.

Киреев загнал машину во двор, куда показали ему двое «быков», охранявших своего бригадира. Через служебный вход он прошел в отдельный кабинет, где уже сидел невысокий, тщедушный мужичок, стриженный ежиком, со впалыми, туберкулезными щеками, обтянутыми серой кожей.

– Садись, – сказал тот, не вставая и не протягивая руки. – Ешь, пей чего хочешь. Ну что, совсем затрахала тебя ментовка?

– С чего ты взял? – пытаясь сохранять спокойствие, равнодушно пожал плечами Киреев.

– Да беспокойный больно. Сам полез, доверие к своим потерял? Ну, да ладно, это я так, для затравки, чтоб базар скорей пошел. Чего надо-то?

«А он прав, – подумал Киреев, – нечего тянуть…»

И, ничего не стесняясь и называя вещи своими именами, понимая, что никаких магнитофонов эти уголовники не придумали, а если и установили где-нибудь, то на свою же голову, рассказал, какая у него нужда. Надо быстро и тихо убрать Сибиряка. Есть его адрес в дачном поселке под Питером, где он сейчас один. Дорога в оба конца и срочная работа оплачивается по закону: половина – сразу, хоть сейчас, а расчет после того, как будут представлены доказательства. И тоже без базара.

– А чего это ты с ним так грубо? – язвительно сощурился Глухой.

– Не хочу этот вопрос обсуждать. Ты берешься, Глеб, или нет?

– Да вот не по закону получается. Это мы выносим свои приговоры. Что братва скажет потом?

– Братве хватит и твоих собственных объяснений. А я могу сказать тебе только одно: Игнат очень грязно выполнил свою работу. Причем дважды наследил и вывел на свой след ментовку. Выход сейчас один – запечатать ему рот. Пятьдесят кусков даю, поскольку он – не авторитет, а обычная пехота.

– Боишься, если ему вилы покажут, станет дятлом? – усмехнулся Глухой.

– Почти уверен. Совсем гнилой стал.

– Ну, твой суд – тебе и масть держать. Маляву давай. И хрусты.

– Когда твои отправятся? Лучше самолетом, – посоветовал Киреев, доставая из кармана три пачки долларов. – Можешь не считать, тут ровно двадцать пять.

– Заранее приготовил? – Глухой ощерился белыми вставными зубами. – А если б я борзанул?

– Среди «законников» вроде тебя дураков нет, – возразил Киреев. На бумажной салфетке он написал адрес дачного поселка «Вымпел» и номер дома, в котором спрятался Игнат Русиев, его верный слуга, исполнявший любые желания своего хозяина. До поры, до времени. – Да я бы, может, и не стал торопиться, если бы он сам меня за галстук не взял, – добавил он, отдавая записку. – Другого выхода не вижу.

– Крепко ты своих, однако..: А отправятся, когда я скажу. Ну, налей и себе – на дорожку.

– Не могу, за рулем, а ментам сейчас только повод дай, совсем скурвились…

Глеб Карякин после ухода Киреева еще долго сидел в кабинете, попивая горячий чаек с молоком и раздумывая над предложением Киреева. Ничего необычного или опасного в нем не было. Но возникло неожиданно другое, более удобное да и простое, как ему показалось, решение проблемы. Зачем гонять братанов через полстраны, заставлять их работать в незнакомой для них обстановке, когда можно позвонить в тот же Питер и передать «заказ» кому-нибудь из местных авторитетов? Важно только договориться. Разве там своих достойных бойцов нет? И они там – у себя дома. А кого мочить, им без разницы, да и двадцати кусков им выше крыши. А доказательства – не самое главное, найдут у него в карманах что-нибудь. Опять же и экономия…

И он, порывшись в своей богатой памяти, нашел-таки человека, которому мог со спокойной душой передать «заказ». Ну а уж созвониться с корешем и договориться о том, что двадцать кусков уже сегодня будут положены на его счет в банке, проблемы не составило. Они продиктовали друг другу все, что им было нужно. Глухой пообещал также, чтоб верняк получился и не вышло ошибки, немедленно передать по факсу фото того «заказанного» блатаря – не в пустыне живем, пользуемся достижениями двадцать первого столетия! Но тут собеседник Глухого словно насторожился. По телефонной паузе почуял это Карякин. Потом тот сказал, что ему нужно подумать, и наконец пообещал дать окончательный ответ ровно через час.

Сергею Конюшову, с немудреной кличкой Конь, с которым договаривался о «мочилове» Глухой, действительно было о чем задуматься. Не сам вопрос, – как ловчее выполнить «заказ», озаботил его, а странное совпадение. Не далее как вчера, в середине дня, ему позвонил сам Зыря, легендарный питерский «законник», которому в обед, что называется, сто лет стукнет. Но его интерес касался только Шустрого, которого хорошо знал Конь, поскольку по своей работе он изредка пересекался с этим домушником. Зырю интересовали адреса, по которым можно было найти Шустрого. Конь знал и квартиру, и дачу его, где, бывало, даже отсиживался накоротке, избегая излишнего шума и милицейского шмона. Признавая высокий авторитет Зыри, Конь не задумываясь подсказал ветерану воровского труда, где может быть сейчас Шустрый.

И вот теперь новый звонок, и другой «законник», но гораздо моложе, уже с Кубани, просит его убрать затаившегося на даче у Шустрого какого-то Сибиряка. И двадцать штук предлагает, когда там, может, красная цена – всего две штуки. Странно и подозрительно. Но ведь и старика тревожить со своими сомнениями тоже негоже. Может, и Шустрый здесь вовсе ни при чем, не о нем же речь. Ведь не называл его клички Глухой.

Словом, подумав и так и этак, Конь наконец отмахнулся от своих доводов и стал звонить Глухому, чтобы теперь продиктовать ему номер факса, на который можно сбросить фотографию. А сам тем временем подумывал, кому из своих братанов поручить это тонкое и деликатное дело. С Шустрым из-за какого-то там Сибиряка ему «бодаться» совсем не светило, как не желал он и себя выставлять в некрасивом виде перед стариком Зырей. А работа есть работа. На то имеются и свои «игровые», то есть исполнители.