Текст книги "Модельный дом"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Девочка ты моя дорогая, по фотографии не всегда можно опознать человека, а вот по его особым приметам, – шрамам, татуировкам, родинкам и прочему…

Глава 14

С фотографией в руке и описанием особых примет на отдельном листочке, Плетнев всматривался в заострившиеся, а то и просто раздутые до полной неузнаваемости лица москвичей и «гостей» столицы, нашедших свою смерть в темных закоулках Москвы, и невольно вспоминал последние данные статистики, которые вычитал в газете.

Москва вышла на пятое место в мире по количеству убийств и особо тяжких преступлений, обогнав некогда лидирующий Нью-Йорк и прочие криминальные столицы. Теперь впереди нее был только Кейптаун и столицы каких-то африканских государств, где жизнь человека, судя по всему, вообще не стоила ни цента. Впрочем, в Москве человеческая жизнь также стоила копейки.

На десять тысяч москвичей десять убийств! Подобным не могла похвастаться ни одна европейская столица, где эта цифра была в пять раз меньше.

Плетнев сделал «зачистку» морга, в котором дожидались своего часа невостребованные трупы, которых из года в год, изо дня в день становилось все больше и больше, и это тоже превращалось в очередную головную боль российской столицы.

Видимо, почувствовав, что мужика начинает «зашкаливать», и все трупаки уже кажутся ему на одно лицо, к Плетневу подошел дежурный патологоанатом и, кивнув на нескончаемый ряд еще не обойденных трупов, предложил свои услуги:

– Может, помочь чем? Чувствую, ты здесь и до вечера не управишься.

– Только спасибо скажу.

– Ну, относительно «спасибо» это, конечно, хорошо, но его в стакан не нальешь.

– Господи, да о чем речь? Вместе и разопьем.

«Трупный доктор» критически покосился на массивную фигуру Плетнева и столь же критически заметил:

– Но здесь, пожалуй, одним бутыльцом не обойтись. Да ежели еще под закусь…

– Говорю же тебе, впрягайся! Наскребу и на литруху.

– Так бы и говорил сразу, – повеселел «трупный доктор». – Давай показывай свою фотку.

Повертев в руках художественно выполненную фотографию семнадцатилетней девчонки, на которой она смотрелась как «Мисс года», он оценивающе прицокнул языком и отрицательно качнул головой:

– Что-то не припомню такую, хотя девчонка-то запоминающаяся, красивая.

И тут же спросил, почесав в затылке:

– Может, какие приметы есть? С лицом ведь, сам понимаешь, всякое-разное может случиться.

– Шрам на животе от аппендицита и шрам от сведенной родинки на правом плече устроит?

– Вполне.

«Трупный доктор» направился было в свою каморку за журналом «поступлений» как вдруг остановился, словно вспомнил что-то, и, повернувшись к Плетневу, хрипловато произнес:

– Слушай, а эта твоя красавица, она не утопленница, случаем?

– Н-не знаю. Хотя, впрочем, все может быть. А что?

– Да тут, понимаешь ли, девчонку одну в Борисовских прудах выловили, как раз мое дежурство было, так вот у ней вроде бы как и операционный шрам от аппендицита, и на плече какой-то шрамчик. Я еще внимание обратил на это, когда полосовал ее. Идеальная фигурка – и эти две метки на теле.

– Показывай!

– Да вот она, рядышком тут лежит. Ее ведь всего лишь неделю, как привезли. Оттого и запомнил хорошо.

Он открыл один из блоков, выкатил под свет лампы обнаженное, разбухшее от воды тело и, с надеждой покосившись на Плетнева, произнес:

– Она?

Всмотревшись в лицо, в котором трудно было узнать Стасю Кукушкину, Плетнев неопределенно пожал плечами:

– Похоже, что она.

На его лице дернулся какой-то нерв и он, невольно приглушив голос, спросил:

– Она что, действительно утопилась?

– Какое там! – хмыкнул «трупный доктор». – Убили девчонку. А перед этим, судя по следам на бедрах, на ногах и на груди, изнасиловали.

Заключение судебно-медицинской экспертизы, которую провели по личной просьбе Турецкого, подтвердило слова патологоанатома.

Опознанная своей подругой, Стаська была действительно изнасилована. Она была убита тем же самым профессиональным ударом в затылочную часть основания черепа, из-за которого в реанимационном отделении оказался и Игорь Фокин. И только после этого, уже мертвую, ее сбросили с грузом на ногах в Борисовские пруды.

Впрочем, иного «приговора» от экспертов Турецкий уже не ждал.

В этот же день, но уже ближе к вечеру, спецы из судебно-медицинской экспертизы подтвердили еще одну версию, на которой настаивал Александр Борисович.

Смерть Игоря Фокина наступила в результате действия фосфорродержащего препарата, следы которого были обнаружены в его крови.

Когда Турецкому зачитали по телефону заключение экспертизы, он только и спросил:

– Главврач и завотделением ознакомлены?

– Естественно!

– И?..

– Только и того, что развели руками. Мол, такого не может быть только потому, что не может быть такого.

«Мозговой штурм», в который зачастую превращались оперативные совещания в «Глории», на этот раз затягивался, и тому были объективные причины.

Обе экспертизы и вынесенные по ним заключения в корне меняли суть дела, и теперь эти два убийства ложились на плечи следственного отдела прокуратуры.

Казалось бы, что лучше – мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Тем более, что модельным агентством «Прима» и его хозяйкой давно заинтересовался Московский уголовный розыск, однако, в «Глории» прекрасно понимали, что они слишком глубоко копнули в своем расследовании, и теперь не только они охотились за убийцами восемнадцатилетней модели и журналиста Фокина, но охота шла и за ними. Уже не скажешь во всеуслышание, что, мол, все, господа заказчики, киллеры и мясники, «Глория» умывает руки, переходите на тот же МУР и его начальника генерала Яковлева, который питает к госпоже Глушко особый интерес. Люди Валентины Ивановны будут охотиться за ними до какой-то логической развязки, и эта охота на охотников несла определенную опасность для жизни оперативного состава «Глории», но в первую очередь – для Ирины Генриховны и Марины Фокиной, которая продолжала настаивать на расследовании. И уже исходя из этих вводных, надо было принимать какое-то решение.

Изложив свою позицию, но при этом стараясь не давить на собравшихся – были все, кроме Голованова, которому не следовало в эти дни светиться в «Глории», Александр Борисович покосился глазом на Ирину, перевел взгляд на Агеева.

– Что скажешь, Филипп?

Агеев пожал плечами.

– А чего тут говорить? Все ясно как божий день. Девчонка эта, Стася, видимо отказала тому козлу, который добивался ее любви, и у того окончательно сорвало башню. А когда изнасиловал ее, возможно, даже не без помощи своей охраны, испугался последующей развязки событий, – мы же не знаем, как все это было на самом деле, – ее просто убили, как говорится, от греха.

– Но ведь этот самый Серафим, или как там его, должен был понимать, что исчезновение девчонки тут же всплывет наружу.

Оппонирующий Агееву Макс замолчал и красноречиво развел руками. Мол, далее и без слов все понятно. Задержание по подозрению в убийстве, арест и тюрьма.

– Не скажи, – возразил ему Плетнев. – Этот козел, любивший пощипать молоденькую капустку, знал, что делает. Стаська – сирота, ни отца с матерью, ни родственников. Так что с этой стороны ее никто не хватится. Ее подруга, Аня Кладова, запугана и прекрасно осознает свое положение. Стоит ей только вякнуть что-нибудь относительно исчезновения подруги, как она тут же последует следом за ней. Надеюсь, с этим вы все согласны? Ну, а что касается «Примы» и госпожи Глушко… Думаю, она получила свои отступные и навеки забыла об этой неприятности.

– Вроде бы все логично, и все-таки я не согласен с Антоном.

– Почему?

– Жестокость, с которой была убита эта девочка.

– Здесь-то как раз все понятно, – Агеев шевельнул плечами. – Ты не забывай о том, что этот самый Серафим какая-то «очень важная шишка», по словам Кладовой. Возможно, даже какой-нибудь крупный чиновник, у которого, как ему кажется, есть все, кроме личного счастья. И такие люди, должен тебе Сказать, пойдут на все, на любое убийство, когда почувствуют нависшую над своим благополучием опасность.

– Ну-у, не знаю, не знаю.

– Зато я знаю, – без особого энтузиазма в голосе буркнул Агеев. – Кстати, отсюда же вытекает убийство журналиста и слежка за Мариной и Ириной Генриховной.

– Считаешь, что все настолько серьезно? – спросил Турецкий.

– Серьезней не бывает. Я слишком хорошо знаю этот тип людей и знаю, на что они способны, когда их благополучию угрожает опасность.

Помолчал, видимо, вспоминая что-то, он добавил с прежней угрюмостью в голосе:

– Представляешь, с таким трудом зафрахтовано место под солнцем, а тут вдруг все потерять одним махом, да вдобавок ко всему и тюрьма еще светит. Здесь не так запоешь.

– Ну это уж ты, положим…

– Какое на хрен, положим! – взвился спокойный обычно Агеев. – У нас два трупа! Причем Фокина добили, когда он был уже в больнице. Марину отслеживали в ее же дворе, а за Ириной по всему городу таскается хвост! И это тебе что – «положим»?!

Его, казалось, уже невозможно было остановить:

– И этот козел не успокоится, пока не будет знать, что он в полной безопасности!

– Чистильщик? – спросил Плетнев.

– Возможно.

– А он-то что из себя представляет? – подала голос Ирина Генриховна.

– Классического чистильщика, – уже более спокойно произнес Агеев. – Поначалу я думал, что это служба безопасности нашей пани Глушко, но сейчас могу сказать совершенно однозначно, что это человек Серафима.

– Почему такая уверенность?

– Да очень просто. Та тщательность, с которой он подчищает следы, свойственна только личной, причем очень преданной охране.

– И что же, на него работает целая команда?

– Не исключено. Как, впрочем, не исключаю и то, что это уже нанятые им люди.

– Так что же получается? – негромко произнесла Ирина Генриховна. – Главная опасность для них – это мы?

– Да! Точнее говоря, «Глория». Также не исключаю возможности, что Серафим боится того, что у Марины могли остаться наброски статьи относительно убийства несовершеннолетней модели и того, что скрывается за модельным агентством «Прима».

Мудрая, как все умные женщины, Ирина Генриховна не могла не обратить внимание на то, что Агеев несколько раз кряду назвал вдову Фокина Мариной, и не удержавшись, растянула в улыбке губы.

– Филя!.. Да ты ли это? Это когда же такое было, чтобы о нас, бедных и несчастных женщинах, слово страстное молвил?

– Да ну вас всех! – отмахнулся Агеев, почему-то покраснев при этом.

Турецкий недоуменно смотрел на Агеева. Однако вместо вопроса, который крутился на языке, произнес, словно точку поставил:

– На этом – все! Продолжаем работать по плану. Я сейчас в МУР, к Яковлеву. Надо будет скоординировать наши действия. Да, вот что еще, труп Фокина отдают родственникам. Через день-другой похороны. Надо будет задействовать видеосъемку.

– Чистильщик? – не вдаваясь в расспросы и подробности, уточнил Плетнев.

– Да. Или кто-нибудь из его команды.

– Да что ж он, дебил что ли полный, чтобы самому лезть на рожон? – усомнился Макс. – Насколько его здесь разрисовали, это довольно умный, но главное, осторожный убийца, который вряд ли вернется на место преступления.

– Однако, не скажи, – возразил ему Турецкий. – Он должен будет появиться на похоронах не для того, чтобы насладиться своей работой, а потому, что ему надо точно знать, свернули ли мы свою работу по Фокину или все-таки продолжаем толочь воду в ступе. И, уже исходя из этого, он будет решать, как ему поступать дальше.

– Так, может быть, прикинуться бедной овечкой?

Турецкий пожал плечами.

– Думать будем, думать.

Глава 15

На похороны Игоря Фокина съехалась едва ли не вся журналистская братия, и когда траурный кортеж въехал в ворота кладбища, муровский кинооператор в штатском только в затылке почесал. Можно было бы просто отснять на пленку весь похоронный процесс, вытащив на первый план столпившихся вокруг могилы людей, однако задача, поставленная генералом Яковлевым, усложняла задание.

Надо было так провести киносъемку, чтобы на пленке была не просто толпа друзей, коллег по работе и близких покойника, но каждое лицо в отдельности, причем даже тех московских зевак, которые являются фанатами подобных похорон, чтобы с гордостью похвастаться потом, что я, мол, тоже присутствовал. Притом надо было учитывать, что человек, ради которого была затеяна эта съемка, менее всего желал бы своей публичности и, тем более, мелькать на экране телевизора.

Отсняв момент въезда в ворота кладбища похоронной процессии и каждую машину в отдельности, Сизов, заблаговременно выбравший наиболее удобную для видеосъемки точку, переместился в соседний от свежевырытой могилы ряд и уже чисто профессионально заскользил взглядом по лицам мужчин, которые поодиночке, парами, а то и небольшими стайками сходились к могиле, заполняя собой довольно узкое пространство между могильными рядами.

Он был ориентирован на высокого, лет сорока, темноволосого мужчину с большими залысинами, однако не исключался и тот факт, что вместо него на кладбище приедет кто-нибудь еще, судя по всему, более молодой, и Сизов гадал, кто же из этой толпы был заинтересован в смерти журналиста Фокина. Не исключалось также и то, что приехавший на кладбище Чистильщик не рискнет показаться на людях, и проводив похоронный кортеж до ворот, вернется в свою берлогу. Для этой цели у ворот кладбища была оставлена группа захвата, но судя по тому, что спрятанная под ветровкой рация молчала, Чистильщик или вообще не рискнул приехать на кладбище, или же…

Вариантов было много, и по привычке вскинув камеру на плечо, Сизов прильнул глазом к окуляру, выбирая то общий план, то каждое лицо в отдельности.

Съемку закончил когда уже отзвучали все речи, когда в изголовье могилы была установлена огромная черно-белая фотография улыбающегося парня и у заваленного венками и цветами холмика осталась лишь молодая заплаканная женщина, поддерживаемая под руку широкоплечим сорокалетним мужиком, судя по всему ее близким родственником, да товарищи Фокина по редакции. Кто-то из женщин плакал, смахивая со щек слезы, а мужики допивали оставшуюся в бутылке водку…

На поминки, под которые был арендован небольшой ресторанчик, где еще совсем недавно любил выпить и закусить Игорь Фокин, Сизов не поехал. Сразу же после похорон его ждали с отснятым материалом на Петровке.

Приглашенная на Петровку медсестра отделения больницы, в которой Фокин нашел свою смерть, сидела в кресле рядом с Ириной Генриховной и крепко озадаченная людьми в штатском, которые, как она догадывалась, не очень-то любили шутить, всматривалась в экран телевизора, по которому «крутили кино», отснятое на похоронах того самого журналиста, которого угораздило помереть во время ее дежурства. Да и кто, собственно, мог знать, что тот следователь Ткачев – она на всю оставшуюся жизнь запомнила эту гнусную фамилию, окажется на самом-то деле вовсе не следователем прокуратуры, а наоборот, убийцей, которого ищет вся московская милиция. В общем, сплошные неприятности и никакой личной жизни. К тому же, неизвестно еще, чем закончится лично для нее смерть поступившего в их отделение больного.

На экране телевизора менялись какие-то люди, говорившие о том, каким прекрасным человеком и необыкновенно талантливым журналистом был Игорь Фокин, потом отзвучала траурная музыка, и было слышно, как о крышку гроба ударились первые комья земли. Кто-то из женщин громко зарыдал, видимо, жена журналиста, и прохиндей-оператор, вместо того, чтобы показать ее скорбь, заскользил объективом видеокамеры по лицам людей, сгрудившихся рядом с могилой, вокруг которой с лопатами в руках суетились могильщики. Прошелся один раз, второй, то и дело останавливаясь на каких-то лицах, и тут же перебрался на тех людей, что стояли чуть в сторонке, а то и вообще у других могил, наблюдая за похоронами.

Готовая выполнить любой приказ, любое указание, лишь бы потрафить хозяину этого кабинета, да не оказаться без работы на улице с волчьим билетом в кармане, Фаина всматривалась в экран телевизора, но того «следователя», который умудрился подпортить ей жизнь, все не было и не было, и она то и дело разводила своими пухлыми руками, как бы винясь перед собравшимися в этой комнате операми. А те внимательно наблюдали, что происходит и на экране телевизора, и за ее реакцией.

Сидевшую рядом с ней моложавую красивую женщину они как бы даже не замечали, и Фаина даже вздрогнула от неожиданности, когда та вдруг вскрикнула:

– Стоп! Кажется, он!

– Кто? – подался к ней стоявший позади нее Турецкий.

– Вроде бы как тот… мордатый, что тащится за мной.

Экран телевизора замер в стоп-кадре, и Ирина Генриховна попросила вернуться «чуток назад».

Посунувшись к телевизору вместе с креслом, она будто прилипла глазами к экрану, и, кажется, даже дышать перестала, всматриваясь в лица людей.

– Стоп!

Словно перепроверяя себя, она почти целую минуту всматривалась в широкоскулое лицо белобрысого парня, который отдельно от всех стоял в толпе зевак, и утвердительно кивнула.

– Он!

– Не ошибаетесь? – спросил хозяин кабинета.

– Исключено! Впрочем, если вы сомневаетесь во мне, можем пригласить Плетнева. Уж он-то чуть ли не вплотную видел эту морду и, думаю, запомнил ее.

Озабоченная и явно раздосадованная тем, что именно эта холеная женщина, а не она смогла потрафить муровским операм, Фаина повернулась лицом к хозяину кабинета и, чтобы только привлечь к себе внимание, произнесла:

– А я этого парня тоже видела.

– Где видела? – мгновенно отреагировал хозяин кабинета. – В больнице? Когда приезжал тот следователь?

– Зачем же в больнице? – качнула головой Фаина. – Здесь и видела, по телевизору. Когда он из своей машины вылезал.

Хозяин кабинета повернулся лицом к кинооператору.

– А ну-ка, прокрути назад.

Остановившись на кадре, с которого начинался нужный видеосюжет, Сизов нажал кнопку пульта. «Мерседесы», «БМВ», «опели», «нисаны» и «хонды», крутые иномарки и незамысловатые «Жигули». Паркуясь на площадке перед воротами кладбища, они выпускали из своих салонов друзей и коллег журналиста Игоря Фокина, приехавших проводить его в последний путь. Мужские и женские лица, как вдруг…

– Стоп! – это вновь скомандовала Ирина Генриховна, и тут же прозвучал радостный голос Фаины:

– Да вот же он!

На экране, развернувшись лицом к кинооператору, которого он, судя по всему, не заметил, застыл все тот же мордатый блондин с запоминающимися широченными скулами. Правда, на этот раз он был не в стареньком, незаметном «опеле», а на новенькой светлой «мазде» с тонированными стеклами. И на его широкоскулом лице, так же как и на лицах всех людей, приехавших в этот день на кладбище, читалась едва ли не мировая скорбь.

– Номер! – приказал хозяин кабинета.

Это также было предусмотрено Сизовым, и он вновь нажал кнопочку пульта.

Несколько промелькнувших кадров и наконец-то застывший кадр с номером «мазды» на переднем бампере.

Это была удача.

– Срочно же пробить, и всю информацию по ее владельцу ко мне на стол. Вам, дамы, огромное спасибо, а тебе, Сизов, отдельная благодарность.

В этот же день после вечерней оперативки Трутнев был вызван в кабинет начальника МУРа.

– Ну что, майор, хотел бы стать полковником? – показав Трутневу на стул подле стола, поинтересовался Яковлев.

Правильно оценив настрой генерала, Трутнев утвердительно кивнул.

– Само собой, товарищ генерал, но сначала неплохо бы и подполковником себя прочувствовать.

– Ишь ты, скром-ня-га, – Яковлев хмыкнул. – Впрочем, тебе видней, а посему и карты в руки.

– Что, начинаем работать по госпоже Глушкo, по ее модельному агентству? – догадался Трутнев.

– И да, и нет. Пока что надо будет вернуться к ее массажному салону и просеять всех ее постоянных клиентов.

Трутнев непонимающе смотрел на начальника МУРа. Зачем, мол, когда и без того «свежачка» по горло.

– Объясняю. По той информации, которой я владею, госпожа Глушко сразу же после открытия своего агентства набрала такие обороты, какие не приснятся ее конкурентам по бизнесу. И это наводит на определенные размышления. Надеюсь, ты понимаешь меня?

– Так точно.

– В таком случае, пройдись по клиентуре массажного салона нашей Валентины Ивановны и особое внимание при этом – к чиновникам крупного калибра и так называемым публичным политикам, то есть, также влиятельным людям, которым есть чего бояться, окажись они вдруг в щекотливо-пикантном положении.

– То есть, связь с несовершеннолетними проститутками или что-то вроде того?

– Догадливый майор, – усмехнулся Яковлев. – Значит, быть тебе и полковником, и подполковником, надеюсь, что и генералом.

Трутнев хотел было добавить, если он, конечно, не сломает себе шею на каком-нибудь из подобных чиновников или тех же политиков, у которых прямая связь с его родным министерством, однако решил за лучшее промолчать. Как любят говорить в МУРе, кто не рискует, тот не обедает с коньяком.

– Ну, а чтобы облегчить тебе задание, даю наводку. Особый упор в поиске делай на Серафимах и прочих любителях сладенького с подобными именами. Надеюсь, теперь все понятно?

– Так точно!

– Тогда все, свободен.