Текст книги "Модельный дом"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Ночь… Разве ж это ночь? – сгусарил Турецкий. – А насчет моей жены, так она не просто умная женщина, она очень умная женщина, к тому же психолог-криминалист.

– Даже так? – удивилась Марина. – А мне показалось, когда я ее увидела в вашем офисе…

– Что, слишком утонченная для подобной профессии? – ухмыльнулся Турецкий. – Возможно, вы и правы. Криминалист-психолог проснулся в ней совсем недавно, несколько лет назад, а вообще-то она у меня музыкант, преподает в Гнесинке.

Удивлению Марины, казалось, не будет конца, и это тоже было очень хорошо.

– Ну так что, рассказывайте, что у вас случилось? – покосившись на едва освещенный коридорчик, произнес Турецкий. – И если можно, с самого начала.

Все-таки она была прекрасной актрисой, невольно отметил Турецкий. Хотя, возможно, все ее чувства, даже помимо ее воли, отражались на ее лице. Просяще-испуганное выражение жизнью обиженного колобка и моментальный уход в себя.

– Я даже, право, не знаю, – приглушенным голосом произнесла Марина, – но… В общем, сначала какой-то непонятный страх от того, что что-то должно случиться со мной, и как бы предчувствие приближающейся опасности.

Она замолчала, и в ее глазах появилось почти детское выражение просьбы о пощаде.

– Возможно, конечно, это покажется вам дурью и страхом полусумасшедшей психопатки, но поверьте мне…

– Боже упаси! – остановил ее Турецкий. – Все это мне знакомо, и я не приехал бы к вам, если бы считал вас просто взбалмошной женщиной.

– Спасибо, – легким наклоном головы поблагодарила Марина.

– Спасибо скажете, когда мы распутаем весь этот узел, – остановил ее Турецкий. – А сейчас… Это чувство нарастающей опасности… оно усилилось или все-таки немного успокоилось, когда вы пришли домой?

– Я даже не знаю, но… но когда я заметила, что из холодильника пропала бутылка водки, я просто испугалась и тут же позвонила вам.

– А вы точно помните, что не доставали ее из холодильника?

– Господи, да что же я, дура что ли сумасшедшая?!

– Хорошо, хорошо, успокойтесь, – движением руки остановил ее Турецкий. – Но вы меня поймите правильно. Была водка – и нет. Даже если поверить в барабашку, и то концы с концами не сходятся, не мог же он всю бутылку выцедить?

На лице Марины отразилось нечто похожее на скорбную улыбку, и она отрицательно качнула головой:.

– Не мог. Тем более, что в ней грамм четыреста оставалось.

– А если вдруг хозяйка ваша? – высказал предположение Александр Борисович. – Она, случаем, не могла в ваше отсутствие зайти в квартиру?

И вновь Марина отрицательно качнула головой.

– Не могла. Она сейчас в Кисловодске, в санатории, и приедет дней через десять.

– А кроме нее, я имею в виду вашу хозяйку, есть еще у кого-нибудь ключи?

– Нет! Татьяна Ивановна женщина ответственная, и давать кому-то еще ключи от нашей квартиры… Нет, нет и нет! Исключено!

Вслушиваясь в убежденный голос Фокиной, Турецкий попытался проанализировать всю эту чертовщину, однако ничего толкового не получалось, и он негромко произнес:

– Что ж, хорошо, будем искать пропажу? Кстати, вы в комнату так и не заходили?

– Боже упаси! – взмахнула руками Марина. – Вы же сами сказали мне, чтобы из кухни ни шагу.

– И то правда, – улыбнулся Турецкий. – В таком случае, идите сейчас на кухню, а я, с вашего позволения, осмотрю квартиру.

– Может… может мне подстраховать вас? – без особого энтузиазма в голосе спросила Марина.

Турецкий только вздохнул обреченно. Женщина, даже если она умная и красивая, все равно остается женщиной.

– Простите, – поспешила признать свою глупость Марина. – Я же хотела как лучше.

Она скрылась за кухонной дверью, а Турецкий направился в комнату, где всего лишь несколько минут назад Марина рассказывала ему о своем муже. Точнее, о том журналисте Фокине, который умудрился столь сильно наступить кому-то на пятки, что теперь лежит в реанимационном отделении и врачи борются за его жизнь.

Потянул было за ручку двери, как вдруг почувствовал, что то ощущение нарастающей тревоги, которое не покидало Марину, передалось и ему, и он уже с предельной осторожностью открыл дверь. Как учили опытные опера, сделал контрольную выдержку, и только после этого вошел в комнату. Нащупал рукой выключатель…

Старый-престарый гардероб, его ровесник вместительный книжный шкаф, заставленный авторами, о которых нынешнее поколение молодых даже слыхом не слыхивало, столь же впечатляющий диван с деревянной полочкой, на которой когда-то выстраивались в ряд белые слоники, два потертых глубоких кресла, более современный журнальный столик, рабочий стол Игоря Фокина и…

Турецкий поначалу даже не понял, чего именно не хватает на этом столе, заваленном исписанными и чистыми листами бумаги. И только когда заставил себя сосредоточиться, понял – системного блока компьютера, который завершал рабочий дизайн письменного стола.

Это уже было нечто, и Турецкий, непроизвольно причмокнув губами, прошел на кухню, из которой доносился дурманящий запах свежемолотого кофе.

– Ну? – в глазах Марины читалось нетерпение.

– Да все вроде, – пожал плечами Турецкий, – только один вопрос. Вы что, решили не дразнить гусей и убрали системный блок с глаз долой?

Удивлению Марины, казалось, не было конца.

– Что… я… блок?

Начиная догадываться, что предчувствия Фокиной были не напрасными, Турецкий в то же время не стал гнать лошадей.

– По крайней мере, я его не увидел.

– Как так?

– Да очень просто. Он ведь днем стоял на столе?

– Ну!

– А теперь его там нет.

– Чертовщина какая-то! – забыв про свои страхи, взвилась Марина и первой вышла из кухни.

Почти бегом бросилась в комнату и непонимающе уставилась на стол.

– Я… я ничего не понимаю, – свистящим шепотом произнесла она, и в ее глазах вновь заплескалась тревога.

– Да, в общем-то, ничего сверхъестественного, – невесело отозвался Турецкий, мысленно ругая себя за то, что сразу же не заставил Макса поработать с фокинским компьютером. А теперь… Теперь, видимо, с ним работает кто-то другой, изымая из его памяти слишком опасную для кого-то информацию.

До Марины, кажется, стал доходить смысл происшедшего, и она почти на выдохе произнесла:

– Его что, украли?

– Судя по всему, да. Причем украли в то время, когда вы были в театре.

– Господи! – прошептала Марина. – Выходит, эти люди следили за мной, и когда я…

– Точно так, – подтвердил ее догадку Турецкий. – И теперь, думаю, ваш Игорь уже не представляет для них серьезной опасности.

На Фокину было больно смотреть. Казалось, еще секунда и она разрыдается.

– Но ведь это же подло! – произнесла Марина, собрав в кулак всю свою волю.

– Пожалуй, что так, – согласился с ней Александр Борисович. – Но это – жизнь, и принимать ее надо такой, какова она есть на самом деле.

Марина тупо уставилась на Турецкого.

– Но ведь я… я не смогу здесь спать одна. Я… я просто боюсь, и я…

– У вас есть подруги или близкие друзья, у которых вы могли бы перекантоваться несколько дней?

– Подруги? – отозвалась Ирина. – Да, конечно, есть. И друзья тоже. И если надо…

– Вот и прекрасно, – повеселел Александр Борисович, на секунду представив себе, как он вводит в свой дом «эту артисточку». – Звоните, и я отвезу вас куда прикажете.

У Марины дернулась верхняя губка.

– И что… это надолго?

– Не знаю. Но в целях вашей же безопасности я буду настаивать на этом.

– Господи, за что мне все это?

Александр Борисович пожал плечами. Мол, судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Однако, надо было хоть чем-то успокоить Марину, и он вынужден был предложить:

– Впрочем, есть еще один вариант. Я направляю к вам надежного человека, который до тех пор, пока все не устаканится, будет провожать вас до театра и, естественно, встречать…

– И… и столь же естественно ночевать у меня? – с неприкрытой язвинкой в голосе продолжила Марина.

– Ну-у, не совсем, конечно, так, как вы говорите, – уклонился от прямого ответа Турецкий, – но в общих чертах…

Она смотрела на Турецкого, в ее глазах вдруг заблестели смешинки.

– А этим надежным человеком могли бы быть лично вы?

Вот так вот – ни больше ни меньше. Видимо, не зря приревновала его к этой артисточке «всевидящая Иришка».

– Я не могу, – скорчив кислую мину, пробурчал Александр Борисович. – Во-первых, я не очень-то надежный человек, я имею в виду организацию охраны, а во-вторых…

– Жена? – иезуитски усмехнувшись, подсказала Марина.

– Да, жена, – признался он. – У нас и без того натянутые отношения.

– Жаль, – улыбнулась Марина. – А то бы мог получиться неплохой тандем.

Когда Турецкий наконец-то приехал домой, стрелки часов показывали четыре утра, и он, разувшись в прихожей и осторожно ступая, чтобы только не разбудить Ирину, прошел на кухню.

– Чего крадешься? Не сплю ведь.

– А я спать хочу, у меня курс, – отозвался Александр Борисович как ребенок в детском саду.

Он прошел в спальню, присел на кровать.

– Почему не звонил?

– Думал, спишь, не хотел будить.

– Будить не хотел… совсем уж как старая бабка, пробурчала Ирина Генриховна. – А что у меня черт знает какие мысли в голове топчутся, ты не подумал?

– Иришка… – взмолился Александр Борисович, – честное слово не хотел тебя будить.

– Ладно, рассказывай, что там у нашей красавицы случилось?

Вкратце рассказав об исчезновении процессора, в котором, судя по всему, была записана вся информация, которой владел Игорь Фокин, и о той опасности, которая могла бы угрожать жене Фокина, если заказчик похищенного не найдет в блоке памяти того, чего он так боится, Александр Борисович обреченно вздохнул и уже как бы от себя лично добавил:

– Вот так вот, Иришка. А ты говоришь, секса-порнуха.

– Ну насчет твоей сексы-порнухи я оставлю мое личное мнение, и ты меня лучше не береди, а вот насчет всего остального… Что, настолько все серьезно?

– Хотелось бы думать обратное, да не получается.

– Помощь моя нужна?

– Пожалуй. Пока Фокин не пришел в сознание и пока врач не позволит с ним побеседовать, кому-то из нас придется взять на себя фокинскую редакцию.

– Думаешь, я?

– А ты что, можешь предложить другой вариант?

Ирина Генриховна потянулась к мужу.

– Хитер ты, Шурка, ох, хитер…

Глава 4

Не понаслышке зная, что уважающие себя журналисты раньше десяти в редакции не появляются, Ирина Генриховна позволила себе расслабиться, отправив мужа в «Глорию», и уже после того, как насладилась чашечкой кофе, позвонила в секретариат «Шока». Трубку сняла какая-то дамочка, которую Ирина Генриховна сразу же окрестила «редакционной девицей», и довольно прокуренным, еще заспанным голосом сообщила, что она на проводе и, мол, вся внимание. Тон, которым все это было сообщено, не предвещал особого гостеприимства, однако это менее всего волновало Ирину Генриховну, и она, представившись психологом – криминалистом, попросила соединить ее с ответственным секретарем или главным редактором.

Довольно продолжительное молчание «редакционной девицы» и, наконец, прокурено-настороженное:

– По какому вопросу будете говорить?

«По личному!», хотела было заявить Ирина Генриховна, однако, вовремя сообразив, что ей, видимо, не один день придется общаться с этой девицей, пояснила:

– Я занимаюсь расследованием нападения на Игоря Фокина и поэтому мне необходимо переговорить с вашим руководством.

– Господи, так бы и сказали сразу! – засуетилась на другом конце провода «редакционная девица», и даже голос ее прокуренный стал более музыкальным. – Нам, кстати, уже звонили насчет Игоря из прокуратуры и тоже обещались быть.

– Кто звонил, следователь?

– Да. Обещался быть сразу же после обеда.

– Ну а если я подъеду прямо сейчас?

– Да ради бога! Ответсек сейчас как раз у себя, а лучше его никто об Игорьке не расскажет.

«Редакционной девицей» оказалась вполне симпатичная дама с чувственными, как у Софии Лорен, губами, которая тут же провела Ирину Генриховну в кабинет ответственного секретаря и даже спросила, не желает ли «госпожа Турецкая» чашечку кофе.

– Буду весьма благодарна, – кивнула Ирина Генриховна. – И если можно, то покрепче.

– Крепче не бывает, – заверила редакционная львица, окинув гостью оценивающим взглядом. «Буду весьма благодарна» услышишь далеко не от каждого, а тут вдруг… Красивая эффектная женщина, криминалист-психолог, так вдобавок ко всему врожденная интеллигентность, которую не так уж часто встретишь в редакционных коридорах.

Когда Щеглова, именно так она представилась гостье, скрылась за дверью, ответсек поднялся из-за своего стола, на котором, кроме горы бумаг, умещались еще компьютер, огромная и теперь кажущаяся допотопной пишущая машинка и такой же черный допотопный телефонный аппарат, перетянутый изоляционной лентой. Ему было лет сорок пять, но из-за лысины в полголовы и огромного живота, нависающего над ремнем, ему можно было дать и все пятьдесят. Звали ответственного секретаря Прохор Петрович Новиков.

– Значит, уже и до вас дошло? – не то спросил, не то уточнил для самого себя ответсек. И тут же огласил свое личное резюме: – Это хорошо, очень даже хорошо. Уже давно пора за этих тварей по-настоящему браться.

Под словом «твари» он, видимо, подразумевал тех, кто напал на сотрудника его редакции, и, похоже, нисколько не сомневался в том, что явление криминалиста-психолога детективного агентства «Глория» связано с четкой работой следователя прокуратуры, возбудившего уголовное дело по факту нападения на журналиста Фокина с причинением тяжкого вреда его здоровью.

Ирина Генриховна не стала разочаровывать ответсека и давать ему лишний повод думать о прокуратуре и родной милиции еще хуже, чем оно есть на самом деле. Блажен, кто верует… Только спросила, выслушав гневную тираду журналиста:

– Надеюсь, вы не верите, что это было просто ограбление?

И по тому, как ответсек вздохнул и надолго присосался к своей пижонской черной трубке, отчего по кабинету распространился запах крепкого, видимо, настоящего кубинского табака, Ирина Генриховна смогла предположить, что этот пузатый важный гусь о чем-то догадывается, возможно, даже кого-то подозревает, но он сейчас напуган как заяц-беляк, на след которого вышла голодная лисица, и будет все свое держать при себе. Возможно даже, что нападение на Фокина он расценивает как предупреждение ему самому любимому. И если это действительно так…

М-да, трудно найти черную кошку в черной комнате, если, к тому же, ее никто не желает искать.

Случись подобное в иной ситуации, можно бы и рукой махнуть на расследование, однако нападению подвергся Игорь Фокин, журналист, задумавший написать серию очерков об агентстве «Глория», и разобраться во всем этом стало делом чести сотрудников «Глории».

– Скажите, а Фокину кто-нибудь угрожал? Возможно, его отслеживали?

– Угрожал, говорите?..

Ответсек краешком глаза покосился на гостью, повел было своими пухлыми плечами, что могло означать маловразумительное «не знаю», как вдруг его словно прорвало.

– А кому из нашего брата, который пишет на криминальные темы, не угрожают? Само собой, что подобные звонки не обошли и Фокина, я с самого начала предупреждал его об этом.

По лицу ответсека расползлись багровые пятна, что тоже говорило о многом.

– С начала чего? – уточнила Ирина Генриховна, стараясь вывести ответсека на темы, которые в последнее время мог разрабатывать Игорь Фокин.

Маловразумительно хмыкнув и кивнув, что означало «не дурак, понимаю, о чем спросить желаете», ответсек положил уже раскуренную трубку на краешек огромной, из чехословацкого стекла, пепельницы, достал из стола еще одну.

Ирина Генриховна ждала ответа, а он молчал, набивая табаком резную трубку, в верхнем ящике его стола дожидались своего часа еще несколько трубок, и каждую из них он раскуривал при определенном состоянии души. В данный момент ему было не по себе, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять очевидное: мужику страшно, причем страшно за себя любимого, он волнуется и, естественно, подыскивает наиболее правильные слова, чтобы не наговорить лишнего. И это тоже было информацией для размышления.

Ирина Генриховна не торопила с ответом, однако вынуждена была напомнить о себе, когда ответсек наконец-то набил свою трубку.

– И все-таки?..

Уже раскуривая трубку, ответсек посчитал нужным ответить на «детский», по его мнению, вопрос:

– Естественно, с чего. С того самого, когда Игорь заявил о себе как о серьезном журналисте, который тускнеет на мелкотемье.

– То есть, он желал серьезных расследований, и вы предупредили о тех возможных неприятностях, которые поджидают его на этой стезе?

– Да, пожалуй, что так, – скривился в вымученной ухмылке ответсек. – Если все это, конечно, можно назвать «неприятностью».

Догадываясь, что это, в общем-то, нейтральное слово заденет самолюбие толстого пижона с трубкой в руке, Ирина Генриховна уже не сомневалась в том, что «накаты» шли не только на Фокина, но и на главную редакцию еженедельника. Видать, действительно Фокин зацепил нечто такое, что… За этим «что» стояло несколько вопросительных знаков, однако ясно было одно. Люди, угодившие под прицельную планку Фокина, представляют собой довольно серьезных противников, которые не остановятся ни перед чем, чтобы наработанный Фокиным материал не увидел свет.

Все это было более чем серьезно, а ответсек продолжал пыхтеть своей трубкой, вяло поддерживая похожий на изжеванную резину разговор. И перевести его в другую тональность не представлялось возможным.

– Скажите, – сделала последнюю попытку Ирина Генриховна, – а Игорь, или, возможно, редакция обращались в милицию или в прокуратуру относительно тех угроз, которыми засыпали редакцию?

– Ну, положим, не так уж и засыпали, – пожал плечами ответсек, – а что касается отдельных случаев, то их просто никто не принимал во внимание.

– То есть, и милиция, и прокуратура как бы умыли руки?

Пыхтение трубкой, и наконец:

– Что ж, можно сказать и так.

Ничего иного Ирина Генриховна не ожидала.

– В таком случае, я хотела бы осмотреть рабочий стол Фокина и, если можно, конечно, порыться в его бумагах.

Судя по тому, что в персональном компьютере Фокина не оказалось ничего сверх ординарного, за что можно было бы зацепиться в расследовании. Игорь не очень-то доверял своим коллегам по перу, видимо, имел все основания подозревать, что в редакции окопалась парочка-другая продажных сотрудников, которые могли покопаться в чужом материале и уже за определенную мзду перепродать собранный тем же Фокиным материал заинтересованному лицу. И единственное, что оставалось Ирине Генриховне, так это тяжело вздохнуть, посетовав на патологическую подозрительность Фокина, и вновь постучать в дверь уже знакомого кабинета.

На этот раз Новиков был более разговорчив, по крайней мере, он уже не вел себя, как загнанный в угол павлин, для пущей важности распушивший хвост, и как только Ирина Генриховна заявила, что ничего «интересного» ей найти не удалось, он в очередной раз пыхнул трубкой и согласно, будто даже надеяться не мог на нечто иное, пробормотал:

– Я так и думал.

– Почему? – удивилась Ирина Генриховна.

– Видите ли… – замялся ответсек. Чувствовалось, что он уже пожалел о сказанном и, видимо, не в его интересах было продолжать им же обозначенную тему. – В общем, это чисто редакционное белье, причем, как сами догадываетесь, не очень-то чистое, и я не хотел бы ворошить старое, тем более, что это никакого отношения не имеет к Фокину.

– Как говорится, дела давно минувших дней? – стрельнув по ответсеку насмешливым взглядом, хмыкнула Ирина Генриховна.

– Вот именно, давно минувших дней, – без особого энтузиазма в голосе пробурчал Новиков, сосредоточившись на своей трубке. И вдруг словно спохватился: – Кстати, это ничего, что я при вас курю? А то ведь многие дамы…

– Ну, я, к счастью, к таковым не отношусь, хотя, признаться, не очень-то перевариваю трубку, и поэтому в качестве компенсации…

Заметив настороженный взгляд ответсека, она замолчала, подыскивая наиболее правильные слова, и также негромко произнесла:

– Прохор Петрович, дорогой! Поймите меня правильно. Я ведь к вам приехала не из-за того, что мне делать больше нечего. Уверяю вас, дел, как говорит моя дочь, выше крыши. Но в больнице лежит ваш Игорь Фокин. Ваш сотрудник, – она сделала ударение на слове «ваш», – который, как мне кажется, далеко вам не безразличен. Нападение на Фокина явно спланированное, и еще неизвестно, чем именно для него закончится этот удар по голове. А мы с вами опять начинаем в прятки играть. Компенсация… Дела давно минувших дней…

Новиков молчал, угрюмо попыхивая трубкой, и этому молчанию, казалось, не будет конца. Наконец, поднял на гостью глаза и, пробормотав: «М-да, пожалуй, в чем-то вы и правы», – сморщился, словно от зубной боли.

– В общем, история эта, действительно, давно минувших дней, но она была, и с этим невозможно не считаться.

– Кто-то выкрал уже собранный материал и перепродал его конкурентам?

– Если бы это, – буркнул Новиков, и на его лице отразилось нечто, напоминающее улыбку скорбящей Мадонны. – Один наш сотрудник чуть ли не полгода собирал материал по педофилам, среди которых были довольно высокопоставленные чины, и этот материал уже готовился к печати, как вдруг гром среди ясного неба. На нас с обыском накатывает налоговая полиция, причем по всем правилам, не к ночи помянутых, девяностых годов – маски-шоу и прочее. И, естественно, ничего компрометирующего у нас не находят, но зато изымают все материалы по педофилии, словно именно за этим они и пришли. Мы, само собой, в крик, а нас мордами в пол. Лежать, мол, и не трепыхаться, если вам еще дороги ваши мозги и ребра.

– Это что, в прямом смысле – лежать и не трепыхаться?

– И в прямом, и в переносном, – не очень-то весело уточнил Новиков. – А чуток погодя нашему главному позвонили, как бы это точнее сказать, вышестоящие товарищи и строго-настрого предупредили, что если мы не хотим кормить собой вшей в тюремном бараке…

Ответсек замолчал, но и без этого было ясно, что за слова были впрыснуты в уши главного редактора издания.

Весь наработанный материал изымается и, чтобы ничего подобного не повторилось, господам журналистам необходимо завести собственные талмуды, в которых должны быть вписаны фамилии, имена и клички российской «элиты», которым, словно небожителям, дозволено все. Все! Причем, фамилии эти должны быть вписаны красными буквами, дабы не забывались даже в тяжелом похмелье.

Далее можно было не продолжать.

– А если это была просто утечка материала? – предположила Ирина Генриховна. – Случайная или, скажем, тот же корреспондент проболтался где-нибудь по пьяни, что готовится убийственный материал.

Новиков отрицательно качнул головой.

– Исключено!

– Но почему такая уверенность?

– Да очень просто, – устало произнес Новиков. – Тем автором так и не разорвавшейся бомбы был я. И уж можете поверить мне на слово, я слишком хорошо знаю специфику моей работы, и поэтому готовилось все в строжайшей секретности.

Ирина Генриховна остановилась взглядом на лице сидевшего перед ней ответсека. М-да, пожалуй именно он, как никто лучше, мог знать о специфике журналиста, пишущего не просто на криминальные темы, а криминальные темы, дурно попахивающие, но в которых зачастую мелькают фамилии публичных людей.

– То есть, вы хотите сказать, что кто-то из ваших коллег, знавших о готовящейся публикации, сыграл на опережение, продав редакционную тайну, и тем самым поимел с этого неплохой навар?

Новиков только улыбнулся на это. Мол, простите, госпожа Турецкая, но ничего не поделаешь. Среди нашего брата-журналиста тоже немало подонков и оборотней.

– Но я надеюсь…

Новиков отрицательно качнул головой.

– Нет и нет. Тот, кто решился на это, дождался весьма удобного момента, когда материал уже пошел в набор, о нем знала едва ли не вся редакция и как итог…

– Короче говоря, можно было подозревать любого и каждого?

– Совершенно верно. И проводить служебное расследование в подобном режиме… В общем, прокрутили мы с шефом создавшуюся ситуацию и решили как бы замять это дело, но с тех пор…

– Все свое сотрудники носят с собой.

– Не совсем так, – пожал плечами Новиков. – Но те, кто работает над серьезными темами, особенно, если это касается нашей политической элиты, свои тетрадки не оставляют раскрытыми.

В его словах звучала неприкрытая горечь, однако он все еще пытался шутить.

– А что Фокин? – стараясь быть предельно осторожной, чтобы только не вспугнуть разоткровенничавшегося ответсека, спросила Ирина Генриховна. – Он что, тоже работал над чем-то таким, что заставляло его не очень-то распространяться о своих планах?

Судя по всему, ответсек давно ждал этого вопроса, и все-таки не удержался, скользнул настороженно-вопросительным взглядом по лицу Турецкой, словно еще раз пытался доказать самому себе, что пора бы и раскрыться перед следствием.

– Да как вам сказать? – негромко произнес он, поглаживая пожелтевшими пальцами погасшую трубку. – Я бы не стал утверждать, что темы, которые были заявлены Игорем на ближайший месяц, слишком уж сногсшибательны или новы. Нет. Обо всем этом уже писали, и не раз. Но все дело в том, что он действительно становился асом криминального расследования, он уже почти не разменивался на обобщающие статьи, в которых просто поднималась та или иная тема, но не было конкретики, и поэтому любая его публикация несла для кого-то кучу неприятностей, если не сказать большего.

– То есть, в публикациях Фокина обозначались конкретные действующие лица.

– Да! Пожалуй, точнее не скажешь.

– И те материалы, которые были заявлены Фокиным… – Ирина Генриховна откинулась на спинку кресла, и на ее лице обозначились жесткие складки. – Прохор Петрович, мне надо знать, над чем работал Фокин, и если мы найдем общий язык…

Казалось, непробиваемый поначалу ответсек только хмыкнул на это и молча встал из-за стола. Прошел к огромному сейфу, в котором, видимо, хранились особо значимые для редакции материалы, и, скрипнув ключом в замочной скважине, достал с верхней полки скромную тоненькую папочку, завязанную «бантиком» серенькими тесемочками. Столь же аккуратно закрыл сейф и уже с папочкой в руках прошел к столу.

– Ну, насчет «общего языка», это уж, положим, откровенный торг, каковой вам совершенно не к лицу, а вот насчет всего остального… В общем, записывайте.

М-да, не таким уж простым оказался ответственный секретарь «Шока», каким показался вначале. Впрочем, ничего удивительного, к этому обязывала его должность.