Текст книги "Модельный дом"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Глава 5

К моменту возвращения в «Глорию», там уже собрался весь «цвет» агентства, и едва Ирина Генриховна переступила порог, как ей тут же было предложено кофе.

– Свежачок! – сам себя похвалил Макс. – Све-жесваренный. Лучше не бывает.

– Спасибо, Максик. Чувствую, ты один меня не забываешь.

Это была привычная игра, но уже по тому, КАК «его Иришка» бросила на кресло свою сумочку, можно было догадаться, что общение с коллегами Игоря Фокина не прошло для нее даром, о чем тут же спросил Турецкий.

– Неужели удалось наскрести что-то?

Ирина Генриховна невразумительно пожала плечами.

– Насчет «наскрести» пока не знаю, но относительно того, что дело это не простое и может вылиться кое для кого в публичный скандал, это я вам гарантирую.

– Я же говорил! Это удар профи, – заявил о себе Агеев, но его тут же перебил Голованов:

– Что, настолько все серьезно? – как директор агентства, он считал, что должен быть в курсе каждого расследования.

Отхлебнув глоток горячего кофе, Ирина Генриховна поставила чашечку на столик и снизу вверх покосилась на маячившего в дверном проеме Голованова.

– Серьезней не бывает.

– И выходит, что этот парень, я имею в виду Фокина…

– Да, сумел в своем расследовании копнуть нечто такое, что за ним началась настоящая охота.

– Но ведь статья-то еще не вышла! – возмутился Плетнев. – И почему бы не предположить, что все эти ночные страхи и разговоры про архиубийственный материал всего лишь умело разыгранный пиаровский ход, чтобы сделать Фокину действительно сногсшибательную рекламу? Ведь не такой же он дурак, чтобы самолично растрезвонить о готовящейся публикации, тем самым подставляя себя под удар.

– Нет, он не дурак, – согласилась с ним Ирина Генриховна. – Но ты забываешь о том, что все мы работаем в коллективе, то есть среди людей, где встречаются и рвачи, и провокаторы, а то и просто предатели. И то, что случилось с Фокиным…

– Что, подстава? – догадался молчавший до этого Турецкий.

– Хуже, Александр Борисович, хуже. Судя по всему, воровство и продажа материала заинтересованным людям.

– И этому есть подтверждение?

– Стопроцентного подтверждения пока нет, но это уже не первый случай в «Шоке». Кстати, этой же версии придерживается и руководство редакции.

– И в этом случае, – подал голос Макс, – факт нападения на Фокина приобретает вполне обозначенные контуры.

– Какие на хрен контуры! – возмутился Агеев. – Журналиста надо было убрать, или так предупредить, чтобы у парня все мозги отшибло.

Он замолчал, и в комнате зависла тишина, нарушаемая возмущенным сопением Агеева.

– В таком случае, необходимо было бы узнать, что это за материал такой, из-за чего парню решили снести голову, – резонно заметил Голованов. – Ира…

Ирина Генриховна вздохнула и развела руками, как бы говоря тем самым: Голованов как всегда прав, однако ничего конкретного я вам сказать не смогу.

– Что, пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что? – догадался Плетнев.

– Ну-у-у, я бы не стала утверждать столь категорично, однако в чем-то ты прав. Фокин работал над несколькими темами сразу, и на ближайший месяц им было заявлено в секретариат четыре статьи, по которым у него уже был собран весь фактический материал, и все четыре статьи…

– Настолько все серьезны и страшны, что из-за них можно даже человека заказать? – не удержался, чтобы не съязвить, Плетнев.

– В той или иной степени, – осадила его Ирина Генриховна.

– А можно ближе к теме? – попросил Турецкий, чувствуя, что этому препирательству не будет конца.

– Как прикажете, – развела руками Ирина Генриховна. – Ну а если серьезно, то работать придется сразу по нескольким направлениям. Следователь-взяточник, и он же сексуальный вымогатель. Далее криминальная проституция и элитные бордели на Москве-реке.

– Это что, те списанные баржи, которые пустили под рестораны и ночные клубы? – уточнил Агеев.

– Считай, что угадал, но это всего лишь цветочки. Главное, как мне кажется, на чем надо бы заострить особое внимание, это элитные проститутки из модельных агентств, поставляемые олигархам и так называемой российской элите. Тема пока что закрытая для широкой общественности.

– И наш Фокин?..

– Да. Но повторяю, это еще не факт, что его заказали именно из-за этого материала. Те же бордели на Москве-реке приносят колоссальные барыши, и я не сомневаюсь, что их владельцы пойдут в своем сговоре на что угодно, лишь бы не светиться лишний раз на газетных полосах.

– «Шок» – это, считай, желтая пресса, – пробасил Плетнев. – А кто ее читает, эту самую прессу? Так что, думаю…

– А вот ведь позволь не согласиться с тобой, – вскинулась Ирина Генриховна. – Насколько мне известно, по нескольким материалам, что опубликованы в «Шоке», были сделаны депутатские запросы, не считая других мер, и результаты не заставили себя ждать.

– Хотелось бы верить, – усомнился Плетнев. – Даже в советское время…

– Ладно, все! Потрепались, и будя, – поставил точку Турецкий. – Попытка убийства Фокина налицо, и если мы не беремся за это дело, а мы, надеюсь, беремся, то дело остается за малым…

– Найти и обезвредить, – хмыкнул Макс.

– Правильно, – поддержал его Турецкий. – Но до этого надо бы еще распределить между собой те темы, по которым работал Фокин, и уже по ним двигаться в едином направлении. Если вы не против, то я бы взял на себя модельные агентства.

Он покосился на свою жену и тут же пожалел о сказанном.

– А вы бы, Александр Борисович, не пожелали сразу же взять на себя ночное кабаре, да еще парочку специализированных массажных салонов в придачу? – поинтересовалась Ирина Генриховна. – А то ведь с вашими способностями, да единственный дом моделей… Скромничаете, Александр Борисович, скромничаете.

– Ириша!.. – попытался воззвать к ее мудрости Турецкий, однако она уже не слушала его.

– Я уже думала над этим, и этот расклад представляется мне следующим образом. Антон Плетнев – бордели на Москве-реке. Было бы не плохо, если бы Сева, как самый представительный из нас взял на себя элитных проституток из дома моделей. А вот Александр Борисович – общее руководство и координацию расследования. Ну а что касается меня, то я думаю, еще разок поработать с журналистским контингентом «Шока», впечатление такое, что там еще много чего можно накопать.

– Расклад понятен, – отозвался Плетнев, – но ведь еще остается наш сексуальный вымогатель.

– Если ты имеешь в виду следователя, которого взяли на взятке, то здесь, думаю, нам упираться не стоит. Судя по всему, этот козел работал в одиночку, и его уже разрабатывает прокуратура, – сказала Ирина.

– В таком случае, гоп, – подытожил Плетнев, но его остановил Турецкий:

– В общем-то, все разумно, но лично меня беспокоит интерес, проявленный прокуратурой к этому делу. То они категорически все отрицают, а то вдруг…

– Считаешь, что уже и на них успели надавить? – перехватил его догадку Голованов. – Чтобы изначально обрубить все концы.

– По крайней мере, не исключаю подобного варианта. Ира, ты не поинтересовалась, случаем, тем следаком, который звонил в редакцию?

– Ну а как же, Александр Борисович! – язвительно отозвалась Ирина Генриховна. – Совершенно случайно удалось узнать даже его фамилию.

– И?

– Следователь Ткачев. Думаю, что он уже беседует с ответсеком или копается в компьютере Фокина.

– В таком случае, по коням, – скомандовал Турецкий. – И еще вот что. К завтрашнему дню прошу предоставить оперативные планы по реализации тем.

Турецкий активно входил в свою роль руководителя.

Засиживаться в «Глории» не было смысла, и Александр Борисович поехал домой, с указанием жены заехать на рынок, чтобы прикупить зелени, фруктов и мяса, и пока стоял в очередной пробке, коим, казалось, уже не было ни конца, ни края, думал о возросшем интересе межрайонной прокуратуры к делу Игоря Фокина. Он слишком долго проработал следователем по особо важным делам, чтобы не знать неписанных законов российской прокуратуры, и его не мог не точить червь сомнения.

Ткачев… Следователь Ткачев. Интересно, с чьей подачи этот самый следователь Ткачев решил «пощупать» редакцию «Шока», если еще вчера его начальство даже слушать не хотело о том, что нападение на журналиста Фокина не имеет ничего общего с ограблением, и все это попахивает криминальным заказом?

Итак, Ткачев.

Еще со времени работы в Генеральной прокуратуре у Турецкого остались кое-какие завязки на уровне межрайонных прокуратур, и он, порывшись в записной книжке, нашел телефон бывшего следователя прокуратуры, который должен был знать Ткачева. По крайней мере, он мог бы дать по Ткачеву обобщающую характеристику: кто таков, его положение в прокуратуре, но самое главное, – склонен ли к тому, чтобы под нажимом повести следствие в заданном направлении.

У очередного светофора, перед которым ждали стартового рыка не менее полусотни иномарок и отечественных «Жигулей», Турецкий набрал по мобильнику нужный номер, и когда наконец-то прорезался приглушенный голос бывшего работника прокуратуры Цветкова, Александр Борисович напомнил ему о себе.

– Господи, Турецкий! – воскликнул Цветков. – Какими судьбами? Я ведь даже мечтать не мог, чтобы ты вспомнил обо мне.

– Прости, Степан, – покаянно вздохнул Турецкий. – Честно говоря, не до звонков было. Меня ведь тоже подчистую списали. Старые раны, новые власти и прочее. Так что, сам понимаешь, пока оклемался да в норму вошел…

– Наслышан, можешь не каяться, – успокоил его Цветков. – Лучше скажи: сейчас-то как?

– Живу, работаю.

– Где и кем? Надеюсь, следственную работу не бросил?

– Да как тебе сказать?.. В общем, может, слышал про агентство «Глория»? Так вот, в нем и нахожу отдушину.

– А как насчет материального подспорья?

– Ну, не могу похвастаться крутизной, однако к пенсии прибавка вполне приличная.

– Так ты-то того… про старые кадры не забывай. Сам ведь знаешь, квалификация выше нормы.

– Ты имеешь в виду постоянную работу или разовые задания?

– На что угодно согласен, лишь бы платили более-менее нормально да не видеть эти рожи в моем супермаркете, где приходится дежурить по двенадцать часов в сутки.

– ЧОП? – поинтересовался Турецкий.

– Нет, служба собственной безопасности, но хрен редьки не слаще.

– Хорошо, принимаю к сведению, но и ты мне помоги кое-чем.

– Излагай. И без того догадался, что не просто так звонишь.

– Вот за что я тебя люблю, Степан, так это за прямоту и конкретику, а теперь слушай сюда. Ты, надеюсь, со своей конторой связь поддерживаешь?

– Естественно.

– В таком случае, не можешь не знать Ткачева, и я бы хотел…

– Это что, этого раздолбона? – перебил Турецкого Цветков.

– Ну-у, вроде того. А почему, собственно, раздолбона?

– А кто же он еще? – удивился Цветков. – Раздолбон он и в Африке раздолбон. Хоть ты его в прокуратуру возьми работать, хоть на табачную фабрику самокрутки крутить.

– А ежели более конкретно?

– Алкаш беспросветный! – выдал «объективку» Степан Цветков. – Я, конечно, тоже не могу похвастаться трезвым образом жизни. Но мы-то с тобой знаем, когда пить, когда спать, а когда работать. А этот придурок…

– И что?

– Да много чего разного. Поначалу, конечно, когда в конторе узнали про его слабость, старались хоть как-то помочь, я сам закрывал его пьяным в кабинете, позволяя проспаться, чтоб начальство не видело. Ну а когда он уже вконец опускаться начал и как-то запил на три дня, потеряв при этом удостоверение, короче, все это выползло наружу, терпение иссякло, и этому придурку дали под зад.

– И где он сейчас?

– Признаться, не знаю, правда, как-то слышал, будто в каком-то ЧОПе службу несет.

– Что, больше не пьет?

– На хлеб мажет, – хмыкнул Цветков. – Трое суток пьет, а четвертые, во время дежурства, отсыпается.

Это уже была информация для размышления. Оказывается, бывший следователь Ткачев не только пил, похмелялся и отсыпался на работе, но у него еще находилось время для того, чтобы подъехать в редакцию «Шока».

Правда, неизвестно было, каким удостоверением он прикрывался во время знакомства с тем же ответсеком или главным редактором «Шока».

Турецкий посмотрел на часы. Шестнадцать сорок пять. А господин Ткачев должен был нарисоваться в редакции в пятнадцать ноль-ноль. И если он еще там…

Наскоро поблагодарив Цветкова и пообещав тому перезвонить вечером, чтобы уже более-менее конкретно поговорить о работе, Александр Борисович туг же набрал телефон жены.

– Иришка! Все объяснения на потом, а сейчас срочно позвони в «Шок», и если Ткачев все еще у них, заставь ответсека, или кого бы там ни было, задержать его в редакции хотя бы на полчаса. И тут же звони мне.

– Что?.. Что-нибудь?..

– Повторяю, все объяснения потом. Звони!

Мобильник ожил гораздо быстрее, чем он ожидал. И это не предвещало ничего хорошего.

– Ну?

– Слушай, Саша, твой Ткачев уехал сразу же, как только узнал, что Фокиным заинтересовалась наша «Глория».

– И?...

– Я разговаривала с Щегловой, и, как мне показалось, в редакции страшно раздосадованы тем, что поддались на мои чары и допустили меня к компьютеру Фокина.

– Насколько я понимаю, в первую очередь этим был недоволен сам Ткачев?

– Да. Щеглова говорит, что он чуть ли не кричал на нее, обвиняя в преступной халатности.

– И все? Больше ни в чем не обвинял?

– Не знаю.

– А насчет тебя и «Глории» этот самый Ткачев ничего не расспрашивал?

– Вроде бы нет, – отозвалась Ирина Генриховна. – По крайней мере, мне об этом ничего не говорили… Слушай, Саша, не темни. Настолько все, серьезно? И этот самый Ткачев…

– Дома расскажу. Все! Приезжай скорее.

– Как только освобожусь. А ты насчет рынка не забудь.

– Уже еду.

Тронувшись с места, Турецкий набрал по мобильнику еще один номер телефона, который он загодя внес в память. Жена Игоря Фокина отозвалась сразу же, словно ждала этого звонка.

– Марина? Турецкий беспокоит. Всего лишь на два слова. Вам, случаем, не звонил некто Ткачев. Я имею в виду следователя прокуратуры.

– Ткачев? – удивилась Марина. – Прокуратуры? Да нет, оттуда вообще никто не звонил. А что, он должен мне звонить?

– Да вроде бы как, – замялся Турецкий. – Но может и не позвонить. Однако просьба к вам будет такая. Как только он позвонит, и, возможно, потребует встречи, тут же перезвоните мне. И вот еще что. Боже упаси без моего ведома встречаться с тем же Ткачевым.

Какое-то время жена Фокина молчала, видимо, переваривая предупреждение Турецкого, наконец произнесла негромко:

– Думаете, могут надавить на меня, чтобы я не разжигала страсти?

– Возможно, что и так, – вынужден был соврать Турецкий. – Но как бы там ни было, ни-ко-му, ни-че-го без моего разрешения. Звоните мне в любое время дня и ночи.

Боялся ли он за ее безопасность? Скорее всего, нет. Жена Игоря Фокина даже при ее активности не представляла для «героев» журналиста Фокина никакой опасности. Хотя, впрочем, они могли решиться и на крайние меры, что тоже не исключалось. Гораздо большую опасность для них представляло засветившееся агентство «Глория» и конкретно Ирина Турецкая, успевшая до «следователя Ткачева» покопаться в редакционных материалах Фокина.

О возможном развитии событий даже думать не хотелось. Но если человек, заказавший Игоря Фокина, довольно публичного журналиста, что не могло остаться незамеченным, решился на столь рискованный шаг, то что говорить о сотруднице какой-то там «Глории», осмелившейся сунуть свой нос туда, куда посторонним вход запрещен, и все это вместе взятое не могло не тревожить Турецкого.

Уже поздним вечером, обсудив с женой «воскрешение» следователя межрайонной прокуратуры Ткачева и переговорив по телефону с Головановым, Александр Борисович позвонил Цветкову.

– Извини, Степан, за поздний звонок, но раньше никак не мог.

– Да брось ты извиняться, – хмыкнул Цветков. – Тем более, что я страшно рад твоему звонку. Колись, что случилось. Насколько я тебя знаю, абы просто так по ночам звонить не будешь.

– Ну-у, это, конечно, ты перегнул малость, – вроде бы как «обиделся» Турецкий. – Но ежели по существу… Короче, ты что-то говорил о дополнительном заработке и работе в агентстве.

– Ну!

– Так вот. Есть одно пикантное дельце, провернуть которое мог бы только ты. Естественно, оплачиваемое.

– Ну-у, для тебя, предположим, я и бесплатно все сделаю, – пробурчал явно задетый за живое Цветков. – Но если раскошелится твоя контора…

– Она самая, – успокоил его Турецкий. – А дальше уж по обстоятельствам.

– И что за дело? – перешел на деловой тон бывший следователь прокуратуры.

– Ткачев!

– Я так и думал.

– Почему?

– Да, видать, опять засветился где-то, но уже по-крупному. Угадал?

– Считай, что угадал. И сейчас мне нужен его словесный портрет.

– Что, настолько все серьезно?

– Серьезней не бывает.

– В таком случае, записывай…

Расписав на листе бумаги более чем подробный портрет Михаила Ткачева, тридцати семи лет от роду, разведенного, и поблагодарив Цветкова, Турецкий не мог не спросить:

– Слушай, Степан, а ты мог ради общего дела вступить с ним в контакт?

Бывший следователь только вздохнул на это.

– Мочь, конечно, можно все, но…

– Что, слишком сложные взаимоотношения? – догадался Александр Борисович.

– Сложные, это слишком мягко сказано, – пробурчал Цветков. – Этот алкаш меня несколько раз подставил по-крупному, и я этого гада…

– Ясно, – подытожил Турецкий. – Но в таком случае, от тебя потребуется дополнительная информация о нем.

– Что? Явки, дурные наклонности и прочее?

– Ну ты, прямо, как в воду смотришь, – подыграл ему Турецкий. – Но вдобавок ко всему прочему, домашний адрес, телефон и неплохо бы место работы.

– Годится, – согласился Цветков. – Но как скоро. – Еще вчера…

Глава 6

Разбудил Турецкого телефонный звонок, громкий и настойчивый, как весенний комар в лесу. Покосился на спящую жену, перевел взгляд на настенные часы, висевшие напротив широченной кровати.

Четверть восьмого. Оно бы самое время поспать еще минут пяток, однако на тумбочке в прихожей продолжал надрываться телефон, и Турецкому ничего не оставалось, как спустить ноги с кровати и взять трубку.

– Слушаю.

Хотел было добавить еще что-нибудь, нечто едкое, однако с него слетел весь сон, как только он услышал голос Марины Фокиной.

– Александр Борисович!.. – чувствовалось, что она едва сдерживает слезы. – Мне только что звонили…

– Кто? Кто звонил?

– Из больницы… В которой Игорь…

– И что? Говорите же!

Короткий всхлип, и словно выстрел, ударивший по ушам:

– Умер! Сказали, будто Игорь умер.

– Когда умер? О чем вы говорите! Его ведь уже из реанимации в общую палату перевели.

– Сегодня ночью… Под утро. Остановилось сердце.

Турецкий верил и не верил услышанному.

– Кто звонил? – осевшим голосом спросил он.

– Женщина какая-то. Наверное, врач, – видимо уже не в силах сдерживать слезы, она всхлипнула и, стараясь подавить рвущийся из горла крик, прошептала в трубку: – А я… Я не знаю, что делать. Я… Я ничего не могу понять. Ведь он же… Игорь…

– Ждите моего звонка и пока что оставайтесь дома.

Положив трубку на рычажки, он негромко выругался и тут же обернулся на дверной скрип. – На порожке стояла Ирина. В ночной рубашке, заспанная.

– Случилось что?

– Да.

– Так не тяни же!

– Только что звонили Фокиной… из больницы. Игорь умер.

– Как умер? – возмутилась Ирина Генриховна. – Этого… этого не может быть.

Турецкий полоснул по жене осатаневшим взглядом.

– Значит, может.

– Но ведь он же…

– Ира!

– Да ты на часы посмотри! – в свою очередь возмутилась Ирина Генриховна. – Там еще спят все, в больнице этой.

– Выходит, что не все спят.

– А если это просто психологический этюд, рассчитанный на измотанные нервы Фокиной? – предположила Ирина Генриховна. – Мол, если ты, голуба, не заставишь своего благоверного заткнуться…

Покосившись на жену, Турецкий зашелестел страницами телефонной книги, снял трубку.

Дождавшись не очень-то приветливого голоса дежурной медсестры, негромко, но довольно вразумительно произнес:

– Следователь Турецкий. Генеральная прокуратура. Меня интересует состояние поступившего к вам журналиста Фокина.

Словосочетание «следователь Генеральной прокуратуры» действовало безотказно, и он тяжело вздохнул, опуская на рычажки телефонную трубку.

– Умер.

– И… и что теперь?

– Ты – в «Глорию», а я – в больницу.

Дежурную медсестру звали Фаиной, и Турецкий еще раз усомнился в правоте утверждения великого Дарвина, будто люди произошли от обезьяны. Нет, нет! Часть из них несомненно произошла от коров, мирно пасущихся на зеленом лужке и лениво пережевывающих травяную отрыжку. Необыкновенно толстая в свои двадцать пять лет, с неопрятными лоснящимися волосами, Фаина была похожа на растекающуюся по стеклу огромную водянистую амебу, которой, казалось, даже лишнее движение сделать невмоготу, да и говорила она, вернее, отвечала на вопросы точно так же, как передвигалась по больничному коридору, – не поспешая.

Поняв после часового общения в комнате старшей медсестры, что вряд ли добьется от этой «ошибки Дарвина» большего, Александр Борисович решил для верности задать ей те же вопросы, без ответа на которые он не мог покинуть эти стены.

– Итак, давайте еще раз…

Чтобы Фаина не замолчала окончательно, Турецкий пытался оставаться максимально любезным и доброжелательным.

– Вспомните, пожалуйста, как можно точнее, время, когда здесь появился следователь.

– Я ведь говорила уже, – с тоскливым равнодушием протянула медсестра. – После обеда вскоре. У больных даже миски собрать не успели.

– Значит, после двух?

– Зачем же, двух? У нас больных в час дня кормят.

– Значит, вскоре после часа?

– Ну! Я же так и говорю. Больного перевели к нам до обеда, сразу же после обхода, а этот следователь был после.

Несмотря на все свое раздражение, Турецкий не смог сдержать усмешку. Похоже, у Фаины вся жизнь делилась на «до обеда» и «после обеда».

Впрочем, невольно подумал он, не одна она такая. В той же прокуратуре есть похлеще экземпляры.

– Хорошо, – подытожил он, – теперь попробуем двинуться дальше. Он сразу прошел в палату, где лежал Фокин?

– Нет, не сразу. Сначала подошел ко мне, спросил, в какой палате этот мужчина лежит. Ну, я посмотрела в журнале, и он потребовал, чтобы я…

– Стоп, стоп! Этот мужчина, про которого спросил следователь, – это, насколько я понимаю, Фокин?

– Ну! – кивком подтвердила Фаина, посмотрев на Турецкого с некоторым удивлением: из прокуратуры, а такой бестолковый.

– Хорошо. Вот теперь продолжайте. Что было потом?

– Я и говорю: сказал, чтобы я отвела его в палату и показала ему этого мужчину.

– Фокина? – уточнил Турецкий.

– Ну же! – с легким раздражением подтвердила медсестра.

– И вы его отвели, так?

– Конечно, отвела.

– А он хоть представился вам? Я имею в виду посетителя.

– Еще бы! Он даже удостоверение показал – красное такое. Я, говорит, следователь.

– Значит, он представился вам, и вы его провели в палату, куда поместили Фокина. Так?

Плавным кивком головы Фаина подтвердила, что Турецкий совершенно прав. Однако, видимо, посчитав, что этого недостаточно, пояснила:

– К нам следователи и милиционеры часто приходят. Потому как отделение наше – не в пример другим. Кого машина сшибла, кого в драке покалечили.

Турецкий кивнул утвердительно – дескать, принял к сведению столь важную информацию и туг же задал новый вопрос:

– А больной этот, Фокин, он, случаем, не спал, когда следователь зашел в палату?

– Не-е, не спал. Может, правда, дремал малость. Слабенький еще был.

– И о чем же они говорили?

И вновь Фаина посмотрела на Турецкого как на тяжело больного. Взгляд ее на этот раз был столь выразителен, что Александр Борисович даже постыдился самого себя. Действительно, набирают в органы каких-то дебилов недоразвитых. Да разве имеет она право слушать секретные разговоры следователя с человеком, который пострадал от рук бандитов! Ее дело – уход за больными с черепно-мозговыми травмами, да полный порядок в отделении.

– Хорошо, хорошо, – остановил ее Турецкий движением руки. – А вы могли бы рассказать, как он выглядел, этот следователь?

Он сделал ударение на слове «как».

– Как… – шевельнула толстыми губами Фаина и надолго замолчала, видимо, заставляя мозги ворочаться.

Турецкий терпеливо ждал.

Наконец, она собралась с мыслями и подняла свои бесцветные глаза «человека из органов».

– Мужчина. Такой… из себя, конечно, не очень видный, но все-таки интересный.

– Старый, молодой?

Фаина невразумительно шевельнула располневшими плечами.

– Да кто ж его знает? Впрочем, не молодой уже. Лет сорок, пожалуй, а может, и поменьше.

– Очень хорошо! – подбодрил медсестру Турецкий. – Высокий, маленький?

– Высокий, – твердым голосом произнесла Фаина, но, конечно, поменьше вас будет.

– Блондин, чернявый?

Фаина вновь надолго замолчала, однако по натужному выражению ее лица было видно, насколько добросовестно она насилует свою несчастную память.

– Пожалуй, как вы будет, – после долгого размышления выдавила она. – Только волосы подлиннее ваших будут, и такие, знаете, залысины. Большие такие, хоть и молодой еще.

«И на этом спасибо», – мысленно поблагодарил ее Турецкий, представляя себе сорокалетнего мужчину, чуть пониже его ростом, темноволосого, с большими залысинами, придающими ему, видимо, вполне солидный, респектабельный вид.

Бывший следователь межрайонной прокуратуры Михаил Ткачев? Ничего похожего. А вот человек, навестивший редакцию, в которой работал Фокин?..

Судя по всему, он. Однако, все это еще требовало проверки.

– А лицо у него какое, не припомните? Я имею в виду, широкое, может быть, тонкое или скуластое? Или, может, у него усы или там родинка заметная?

На этот раз медсестра, почти не задумываясь, отрицательно мотнула головой.

– Нет, усов не было. А лицо… лицо крупное такое и нос картошкой.

Чувствуя, что ничего более про внешность «следователя» выжать не получится, Турецкий кивком поблагодарил Фаину и задал последний вопрос:

– В палате, где лежал Фокин, есть еще больные?

– Конечно. Трое как лежали, так и лежат.

– Проводите меня к ним.

В больничной палате, где на месте Фокина уже лежал новый пациент с перебинтованной головой, Александр Борисович пробыл недолго. Из троих больных, двое из которых все еще находились в тяжелом состоянии, только один смог рассказать, как «к парню, которого только что перевели из реанимации», пришел «следак», уселся на стул возле самого изголовья и стал о чем-то расспрашивать.

– И что? Он долго разговаривал с больным? – уточнил Турецкий.

Свидетель отрицательно мотнул головой.

– Нет. Минут десять, не больше.

Подумал немного и добавил:

– Да оно и понятно. Парень этот, которого из реанимации к нам перевели, слабоват еще был, и ему, сами понимаете, все эти ваши вопросы…

Александр Борисович понимал. Как понимал, впрочем, и то, что «следаку», которого он уже мысленно окрестил Чистильщиком, ни к чему было задерживаться в этой палате. В любой момент здесь мог появиться настоящий следователь. Впрочем, у этого гада, прикрывающегося чужим удостоверением, скорее всего, существовала «домашняя заготовка» и на этот случай.

Больной развел руками.

– Оно, конечно, хотя и любопытно было, так ведь подслушивать не станешь, верно? К тому же они тихо разговаривали. Тот парень вообще едва губами шевелил, а следователь… если я что-то и услышал, так это самое начало разговора. Следователь как раз спросил, может ли парень говорить. Тот ответил: «Да». Ну он и спросил его, помнит ли он, что с ним произошло, как все случилось, и того человека, который его ударил. Ну, самые обычные вопросы.

– И что?

– Парень этот сказал, что вроде бы помнит и даже готов дать показания. Тогда этот следователь придвинулся к нему совсем вплотную и начал что-то записывать в блокнот. А вот, про что он спрашивал и чего этот парень говорил, слышно уже не было.

– И вы говорите, что следователь пробыл здесь минут с десять, так?

– Может, даже меньше. Видать, торопился очень…

Перед тем, как покинуть больницу, Турецкий зашел в кабинет заведующего отделением, для которого, судя по его состоянию, смерть журналиста также явилась довольно неприятной неожиданностью.

– Не пойму, ничего не пойму, – развел он руками. – Я же его самолично вчера смотрел. Да и все показания… И вдруг острая сердечная недостаточность и почти мгновенная смерть. Ни-че-го не могу понять.

– А если вдруг ему кто-то помог?

– Господи, да о чем вы! – казалось, возмущению врача не было предела.

– И все-таки? – настаивал Турецкий.

– Вы что же, хотите обвинить нас во врачебной ошибке? – взвился хозяин кабинета.

– Боже упаси! – прижав руки к сердцу, произнес Александр Борисович. – Даже в мыслях ничего подобного не было.

– А что, в таком случае?

До врача, кажется, стал доходить смысл версии, выдвинутой Турецким.

– Ну-у, не знаю. Право, не знаю, – пожал он плечами. – Предполагать, конечно, можно всякое, но… Ведь то, о чем вы говорите, убийство.

– Убийство, – согласился с ним Турецкий. – Причем спланированное, хорошо продуманное убийство. Каковое, правда, еще требуется доказать.

И вновь растерянное «не знаю, право, не знаю».

Турецкий молчал, молчал и хозяин кабинета, размышляя, видимо, о том, что слаще: хрен или редька: недогляд медперсонала за тяжелым больным, которого перевели из реанимации в его отделение, или все-таки упущение врача и дежурной медсестры, которые могли допустить подобный промах с посетителем?

Также молча прошел к окну, какое-то время стоял, повернувшись к Турецкому спиной, наконец произнес, словно жирную точку поставил:

– Чего гадать? Вскрытие покажет.

– И когда результат?

– Не знаю. Биохимия – это сложно и долго.

Рисунок, который Ирина Генриховна привезла из редакции «Шока», оказался самым настоящим портретом, сработанным редакционным художником. Составленный на основании слов ответственного секретаря и еще нескольких сотрудников редакции, которые видели «следователя Ткачева», он, судя по всему, передавал не только чисто схематическое сходство с оригиналом, но, казалось, даже его характер, жесткий и бескомпромиссный, но более всего в этом портрете Турецкого поразили глаза. Глаза убийцы. Спокойные и очень холодные.

Это был портрет человека, посетившего в больнице Игоря Фокина.