Текст книги "Ведьма (Сборник)"

Автор книги: Фриц Ройтер Лейбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Правда, все они не так уж безнадежны. Есть, например, одна повестушка – мне кажется, ее написал Двойной Ник, – где использованы все обычные приемы и штампы развлекательной беллетристики… но бесстрастно, холодно, без души!

– Они совсем не такие… – прерывающимся голосом сказала няня Бишоп. – Они… я уверена… не может быть, чтобы не было ничего хорошего! Ржавчик сам мне говорил… они ведь не сочиняли ничего нового… пользовались лишь тем, что им казалось забавным в разговорах между собой…

– В этом-то и дело, – вздохнул Каллингхэм. – Они хотели поразить нас, запускали интеллектуальные фейерверки. Послушайте сами!

Он развернул одну из лежащих на столе лент.

– Премрачная пуповина духовного пепла над краем сердца горящих самцов ленивым черепом поет во мраке о воздухе, что стоит – здешнея, мраморнея, колоннея и коченея. Жаждни! Сожми! Сожги! Четверо у могильной плиты, взыскуя чистоты, можебнее, чем ты…

– Калли! – воскликнул Флэксмен громовым голосом. – Лицо издателя сияло от счастья. – Калли, это просто невероятно! – крикнул он, не отрывая глаз от экрана. – Сенсация на всю Солнечную систему! Космический бестселлер! Прочти-ка пару страниц…

Каллингхэм перегнулся через его плечо, вглядываясь в экран.

– Героиня повести родилась на Ганимеде. Она от рождения была лишена осязания, но стала акробаткой на астероидах. Затем действие переносится на другие планеты. Появляется знаменитый хирург… Но главное не в этом. Как все это замечательно подано, с каким чувством, как проникновенно! А послушайте название – «Почувствуйте мою боль»!

– Это Полпинты! – радостно воскликнула няня Бишоп. – Он мне рассказывал. Я нарочно положила ее в конец, потому что мне показалось, что она не такая умная, как остальные…

– Никудышный из вас издатель! – с ликованием заявил Флэксмен. – Калли, какого черта ты выключил телеэкран, нужно немедленно сообщить в Ясли!

Мгновение спустя на телеэкране появился Полпинты, окруженный двадцатью девятью остальными мудрецами.

– Поздравляю! – Флэксмен потряс над головой сложенными руками. – Как вам этого удалось достичь? Откройте секрет. Я спрашиваю потому, что… что и остальным будет невредно услышать…

– Я прилип к своему словописцу! – захлебываясь от восторга, крикнул Полпинты. – Я дал волю своему могучему интеллекту! Я закрутил Вселенную вихрем и выхватывал из него все, что приходило мне в голову! Я размотал космические нити и смотал их заново! Я поднялся на престол Господень, когда Бог кормил архангелов, и надел корону творца! Я…

Он вдруг замолчал.

– Нет, ничего этого не было, – задумчиво и тихо продолжил он. – То есть почти ничего. Ведь у меня накопилось столько новых впечатлений! Прогулки с Зейном, похищение… Нет, и это еще не все. Так вот, я открою вам величайшую тайну. Я вообще ничего не писал! Эту повесть… написала няня Бишоп!

– Полпинты! Какой же ты идиот! – ахнула няня.

35

– Да, ее написала ты, наша мамочка, – твердо заявил Полпинты. – Она возникла, когда я рассказывал тебе сюжет. Я все время думал о тебе, мне хотелось, чтобы тебе было интересно. И девушка в повести – тоже ты. А может быть, она – это я. Ведь это у меня нет осязания. Нет-нет… я что-то запутался…

– Полпинты, дружище, – хрипло сказал Флэксмен, тайком утирая слезы, – мы тут приготовили приз для победителя – серебряный словописец. Мне хотелось, чтобы вы были с нами и я мог вручить приз и пожать вашу… Как бы то ни было, очень жаль, что вас здесь нет. Очень жаль!

– Пустяки, мистер Флэксмен. Разве дело в наградах? У нас будет еще много случаев…

– Нет! – воскликнул Флэксмен громовым голосом. – Вы получите свой приз, и немедленно! Гаспар…

– Не посылайте Гаспара, – вмешалась мисс Розанчик. – Зейн уже помчался в Ясли за Полпинтой.

– Этот жестяной писака слишком много берет на себя… А впрочем, отлично! Полпинты, дорогой вы наш друг, скоро…

Но вдруг телеэкран погас.

Впрочем, это не охладило общего ликования.

– Все дело в сотрудничестве, в общении с редактором, – объяснял Каллингхэм, – в симбиозе, так сказать! Каждому из них необходимо общаться с чутким человеком, который мог бы выслушать его и, в свою очередь, рассказать… Важно, чтобы каждый нашел себе подходящего партнера… Вот какое дело мне по душе! Все равно что руководить брачной конторой.

– Калли, дорогой, как остроумно ты все объяснил, – сказала Элоиза, ласково поглаживая руку издателя.

– Не правда ли? – согласилась няня Бишоп, пожимая локоть Гаспара.

– Подумать только, какие богатейшие перспективы открываются перед нами! – мечтательно произнес Гаспар. – Трехстороннее сотрудничество: серебряные мудрецы, люди и словомельницы с их неисчерпаемой памятью! Каким плодотворным будет подобное соавторство!

– Вряд ли словомельницы воскреснут, – задумчиво произнес Каллингхэм. – Я посвятил всю жизнь их программированию, но, честно говоря, меня всегда мучила мысль, что это – бездушные машины, работающие только по заданной программе… Как знать, может быть, мы присутствовали при возрождении настоящей литературы?

– Калли, милый, когда ты успел столько выпить? – участливо спросила Элоиза.

– Прошу внимания! – воскликнул Флэксмен. – Как только Полпинты появится в дверях, сразу же окружим его дружеским вниманием, чтобы он не почувствовал себя одиноким на пиру жизни. Зейн вот-вот должен принести его.

– За минуту домчит, не сомневайтесь, мистер Флэксмен! – заметил Джо Вахтер, успевший пропустить пару стаканчиков, пока его брат рассматривал серебряный словописец. – Только что-то долго копается…

– Надеюсь, больше не будет похищений! – встревоженно воскликнула мисс Розанчик. – Если с Зейном что-нибудь случится, я этого не перенесу!

– Бывают разные похищения! – громко объявил Каллингхэм, высоко поднимая бокал. – Одни пугаются их. Другим же они распахивают дверь в новую, светлую жизнь…

– Ах, Калли, – трепетно произнесла Элоиза, как вдруг дверь распахнулась и в комнату медленно влетело большое серебряное яйцо. Оно парило в воздухе, в нескольких футах от пола. Его глаз, ухо и динамик были укреплены прямо на корпусе, а из-под маленькой серебряной платформы, на которой оно покоилось, свисали два гибких щупальца с небольшими коготками.

Флэксмен следил за полетом яйца словно завороженный. Потом глаза его закатились, и он начал медленно валиться на бок.

Яйцо быстро подлетело к нему, вцепилось коготками в лацканы его пиджака и тем смягчило падение.

– Не пугайтесь, мистер Флэксмен! – воскликнуло яйцо. – Это я, Полпинты, только переделанный. Это Зейн Горт. Теперь мы можем пожать друг другу руки. Не бойтесь, я не буду царапаться!

36

– Вы уже, наверно, догадались, – начал Зейн Горт, когда Флэксмена привели в чувство и порядок был восстановлен, – что проект «Эл» – это всего лишь «левитация». Передо мной стояла чисто инженерная задача, научным открытием здесь и не пахнет.

– Не слушайте его! – вмешался Полпинты. – Этот робот жестяной только наполовину, остальное – чистейшая гениальность!

– Прошу не перебивать! – сказал Зейн. – Я всего лишь воспользовался давно разработанной схемой использования антигравитации для поднятия небольших тяжестей. В платформу вделан генератор антигравитационного поля, которым управляет сам Полпинты. Как и щупальцами, заменяющими ему руки. Все это – если не считать антигравитацию – можно было осуществить еще во времена Цуккерторта. Но он стремился создать бестелесные существа, окруженные миром чистых идей. Именно поэтому он выбрал писателей и поэтов, то есть людей, далеких от техники, не способных воспринимать руку как систему шарниров, а ногу – как колесо. С этой же целью он создал и пресловутый свод правил. Им внушалось, что они беспомощные паралитики, и окружающие смотрели на них точно так же. Выход мне подсказали словописцы. Если мудрецы могут управлять словописцами, почему бы им с помощью голоса не приводить в действие платформу антигравитации или руки? Да что там, после некоторой практики они смогут управляться с любыми инструментами…

– Эй-эй, не сманивайте моих писателей! – воскликнул Флэксмен. – Им положено сидеть в Яслях и писать романы и повести, а не шляться по Солнечной системе…

– А похищение Полпинты? – возразил Зейн. – Новые впечатления – вот что им нужно! Иначе из яиц никогда не проклюнутся великие шедевры.

– Зейн прав! – подтвердил Полпинты. – Уж я-то это хорошо знаю!

Его поддержал многоголосый хор воплей, визга, свиста и мяуканья, донесшийся из Яслей.

– Ну хорошо, хорошо, – сдался Флэксмен, – но только по согласованию со мной! – и он снял трубку зазвонившего телефона.

– Теперь мы с ностальгией будем вспоминать то время, когда кругляши только пели и визжали! – сказала няня Бишоп. – У нас будут парты, столы для пинг-понга и рабочие инструменты…

– А мне придется налаживать двадцать девять антигравитационных платформ. У меня предчувствие, что Зейн снова отделается одним образцом.

– Это очень просто, Гаспар, – ободрил его робот. – И потом, яйцеголовы сами будут тебе помогать! Клянусь святым Карелом, как только я подумаю о перспективах, открывающихся перед нами, мне кажется, что я только что сошел со сборочного конвейера. Вся жизнь начинается заново!

– А ну-ка послушайте! – воскликнул вдруг Флэксмен, кладя трубку. – Пока вы тут восхищались друг другом и торжествовали, я занимался делом: собирал сведения о том, что планируют другие издатели и что они уже сделали! Так вот, новостей много, и «Рокет-Хаусу» придется сотворить чудо, если мы хотим остаться на плаву! У Харпера ученые переделывают аналоговые машины в словомельницы! Хотон-Миффлик устроил ту же штуку с шахматно-логистической машиной! Издательство «Даблдей» просеяло десять тысяч потенциальных бумагомарателей, и у них осталось на донышке семь многообещающих гениев! «Рэндом-Хаус» накинул сеть на все планеты и отыскал на одной из них трех одаренных роботов-сирот, которые провели всю жизнь среди людей и теперь не только думают и чувствуют, но и пишут, как люди! Дантон выпустил уже два романа – их написали сами издатели! А вот агенты «Оксфорд-Пресс» отыскали на Венере колонию интеллигентов, вот уже двести лет живущих в полной изоляции и незнакомых с нотодробильной музыкой, компьютерной живописью и словомольной литературой, и пятьдесят процентов колонистов – писатели! Если мы не засучим рукава и не примемся работать в шестьдесят писательских сил – каждое яйцо за двоих, – мы вылетим в трубу! Это всех вас касается. Зейн Горт, где продолжение «Доктора Вольфрама»? Да-да, я понимаю – похищения, спасения, изобретения… но где рукопись? Вы должны были сдать ее еще две недели тому назад!

– Одну минуту, – невозмутимо отозвался синевато-стальной робот и повернулся к своей розовой соплеменнице: – Мисс Розанчик, согласны ли вы вступить в вечное и нерушимое матримониальное замыкание со мной?

– О да! – ответила роботесса и со звоном упала ему на корпус. – Зейн, я твоя! Мои транзисторы, реле, контакты и розетки будут вечно принадлежать тебе и пламенным днем, и жаркой ночью!

Полпинты в восторге запорхал вокруг Флэксмена. На этот раз издатель даже бровью не повел.

– Просто невероятно, – с удивлением сказал он, – какое облегчение испытывает человек, когда его детские кошмары становятся явью!

Элоиза подняла бокал.

– Калли, милый! – сладко прошептала она. – Не пора ли и тебе сообщить о переменах, имеющих непосредственное отношение к издательству?

– Совершенно верно, дорогая! Друзья и соратники, одиннадцать часов тому назад мисс Ибсен и я сочетались законным браком. Отныне она владелица пятидесяти процентов моих акций и ста процентов моего сердца!

Гаспар повернулся к няне Бишоп:

– У меня нет акций, и я не жестяной гений, – произнес он, – а для левитации я тяжеловат. Но мне кажется, что подобной тебе нет ни среди девушек, ни среди роботесс!

– А я вот уверена, что закалкой с тобой не сравнится никто, – прошептала она, падая в его объятия. – Даже Зейн Горт!

ВЛАСТЬ КУКОЛ

перевод В. Макина

– Вот, взгляни сам на этого уродца. – Голос Делии взвился к потолку. – Это что, по-твоему, – обыкновенная кукла?

Она выхватила из сумочки нечто похожее на тряпку и швырнула мне на стол. Я приступил к осмотру. Голубовато-холодное лицо куклы оскалилось на меня желтозубой ухмылкой. Черный паричок из конского волоса ниспадал до самых глазниц, зияющих над впалыми щеками. От этой отвратительной, но искусной работы мастера изрядно попахивало средневековьем. Человек, создавший ее, не иначе изучал готических горгулий и дьявольские письмена на витражах.

К пустой головке, сделанной из папье-маше, крепилась черная мантия, которая и драпировала всю фигурку подобно монашеской рясе с миниатюрным клобуком, который сейчас был откинут за спину.

Разумеется, кое-что о куклах мне известно, хотя род моей деятельности весьма далек от кукловодства – я частный сыщик. Но мне сразу стало ясно, что это не марионетка – той управляют с помощью ниток, – а обычная ручная кукла. Сделана она была так, чтобы кукольник, просунув руку сквозь мантию и вставив пальцы в головку и ручки, мог выполнять ими различные движения. Во время представления артист скрыт за ширмой и огни рампы освещают лишь куклу над его головой.

Я натянул на руку кукольный балахончик, вставил указательный палец в головку, средний – в правый рукав, большой – в левый. Вот, как говорится, и вся хитрость. Теперь кукла уже не казалась мне такой обмякшей: рука и запястье сделали свое дело.

Я пошевелил большим и средним пальцами – маленький уродец отчаянно замахал ручонками, хоть и не совсем уверенно – не так уж часто мне случалось прежде иметь дело с куклами. Потом я согнул указательный, и головка куклы со всего размаха кивнула мне в ответ.

– Доброе утро, Джек Кетч, – сказал я, заставив человечка поклониться как бы в ответ на мое приветствие.

– Не надо! – закричала Делия и отвернулась.

Ее поведение показалось мне странным. Я всегда считал Делию в высшей степени спокойной, уравновешенной женщиной. Я знал ее достаточно долго, пока нить нашего знакомства не оборвалась три года назад. Тогда она вышла замуж за известного артиста-кукольника Джока Лэтропа, с которым я был также знаком. Затем дорожки наши разошлись. И все это время я не имел ни малейшего представления о том, что с ней и как. Но вот сегодня утром она внезапно появилась на пороге моей нью-йоркской конторы и с ходу окатила меня массой самых невероятных подозрений и смутных намеков, да таких диких – не уверен, что стенам моего кабинета и моим ушам частного детектива приходилось раньше слышать что-либо подобное. Хотя за этот год тут было рассказано немало историй в жанре фантастики и приключений.

Я внимательно посмотрел на Делию: ну, разве что стала еще прекрасней, если только такое возможно, – более экзотична, что ли. Да это и понятно – как-никак вращается в артистических кругах. Ее густые золотистые волосы до самых плеч были слегка подвиты на концах. Серый костюм от хорошего портного, элегантные серые замшевые туфельки. На груди, у самой шеи, золотая брошь нарочито грубоватой работы. Золотая булавка каким-то хитрым образом держала вуаль на шляпке, а шляпку на голове.

Однако это была все та же Делия, тот же «викинг в юбочке», как мы ее любили называть. Правда, какая-то тревога, какая-то печаль опустилась на губы слабым подобием улыбки, и тень страха поселилась в ее больших серых глазах.

– Так что же все-таки произошло, Делия? – Я сел с нею рядом. – Или Джок совсем от рук отбился?

– Не говори чепухи, Джордж! – притупила она мое остроумие. – Дело совершенно в другом. А в этом отношении я за Джока спокойна, и мне не нужен детектив, чтобы собирать на него досье. Я пришла к тебе, потому что… боюсь за него. Это все из-за этих ужасных кукол. Они пытаются… ну как мне тебе объяснить! Все шло хорошо, пока он не согласился принять ангажемент в Лондоне – ты, наверное, помнишь – и не стал лазать по своему генеалогическому древу, перебирая семейные корни. Теперь у него появилось что-то, о чем он мне никогда не говорит, чего не хочет мне показать. Избегает меня. И, Джордж, я уверена, что он сам в душе чего-то боится. Ужасно боится.

– Послушай, Делия, – улыбнулся я, – не знаю, какое отношение к нашему разговору имеют куклы, зато я знаю другое. Ты вышла замуж за гения. А с ними, гениями, порой бывает очень трудно ужиться. Всем известно, какими невнимательными, что ли, по отношению к другим они могут быть, в душе сами того не желая. Да ты их биографии почитай! Большую часть времени они бродят туда-сюда, полностью абстрагируясь от окружающего, по уши погруженные в рождение своих идей. И не дай Бог, вы неосторожным словом коснетесь этих ушей – они как с цепи срываются, эти гении. Джок фанатично прикован к своим куклам, душою прирос – а как же иначе! Все критики, которые в этом хоть чуть смыслят, говорят, что он лучший в мире – лучше самого Франетти. А от его нового спектакля все просто с ума посходили – «планка его карьеры никогда еще не поднималась так высоко!».

Делия ударила себя замшевым кулачком по коленке.

– Знаю, Джордж. Я это сама все знаю! Но это не имеет никакого отношения к тому, что я пытаюсь тебе втолковать. Надеюсь, ты не считаешь меня дамочкой, что готова всякому плакаться в жилетку: ах, какой у меня муж – за работой совсем жены не замечает! Да я целый год ассистировала ему, шила куклам костюмы и даже работала некоторые второстепенные персонажи. А теперь он меня ни в мастерскую не пускает, ни за кулисы. Все делает сам. Я бы не возражала, если бы не этот страх. Все дело в самих куклах, Джордж! Они… они хотят навредить ему. И мне – тоже.

Я не знал, что ответить, и в своем кабинете чувствовал себя как в гостях. Не очень-то приятно, беседуя со старым приятелем, обнаружить в его словах признаки параноидальной шизофрении. Еще раз я окинул хмурым взглядом злобное личико Джека Кетча. Оно было синим, как у утопленника. Джек Кетч – это палач из традиционной кукольной пьесы «Панч и Джуди». Его прототипом был королевский палач, живший в семнадцатом веке; он пытал людей каленым железом и казнил их на виселице в лондонском Тайберне.

– Однако, Делия, – осторожно заметил я, – мне не совсем понятно, куда ты клонишь. Как может обыкновенная кукла…

– В том-то и дело, что необыкновенная! – резко перебила она. – Я затем и пришла сюда, чтобы ты сам посмотрел на нее. Ты поближе, поближе взгляни. На каждую деталь. Что – скажешь, обыкновенная?

И тогда я понял, что она имела в виду.

– Да, немного отличается от обычной, – допустил я.

– Немного – это как? – настаивала она.

– Ну, у этой куклы нет рук. Обычно руки делают из папье-маше или шьют из дешевой материи и набивают чем-нибудь изнутри. Потом они крепятся к рукавам.

– Верно. Что еще?

– Еще голова, – неохотно продолжал я. – На ней нет глаз – вместо них дырочки. Да и сама голова много тоньше тех, что мне случалось видеть. Скорее похожа на… маску какую-то.

Делия схватила меня за руку и крепко стиснула ее.

– Вот именно, Джордж! – воскликнула она. – Именно на маску! Теперь ты понимаешь? Джок больше сам не водит своих кукол. За него это делают какие-то ужасные маленькие твари, похожие на крыс. Они надевают кукольные костюмы и просовывают свои морды в головы кукол. Вот почему во время спектакля он никого не пускает за ширму – ни меня и никого другого. И они пытаются ему навредить, хотят убить его! Я знаю. Я слышала, как они угрожали ему.

– Делия, – я накрыл ладонью ее дрожащую руку, – ты сама не знаешь, что говоришь. Ты перенервничала, слишком возбуждена сейчас. Твой муж просто-напросто изобрел новый тип марионеток – и ничего удивительного. Все его секреты именно этим и объясняются – работой над новыми куклами.

Она отпрянула от меня.

– Джордж, ну пойми же ты наконец! Знаю, мои слова могут показаться тебе бредом, но я не сумасшедшая. Однажды ночью, когда Джок думал, что я уже заснула, я слышала, как они угрожающе пищали на него. Голоса у них тоненькие, сиплые, как свисток локомотива. «Отпусти нас, отпусти – или мы убьем тебя!» – кричали они. Я просто оцепенела от страха. Они такие маленькие – везде пролезут.

– Ты их видела? – быстро спросил я.

– Нет, но я знаю: они существуют. Прошлой ночью одна из этих тварей пыталась выцарапать мне глаза. Смотри!

Она откинула с виска тяжелую прядь волос, и в ту же секунду я почувствовал, как холодными иглами на мою спину опустилась сосновая ветка страха. Всего лишь в дюйме от глаза на нежной коже Делии багровели пять крохотных царапин – будто какой-то злобный гном провел рукой по ее виску. На мгновение перед моим взором предстало маленькое крысоподобное существо с поднятой вверх когтистой лапкой.

Затем видение исчезло, и мне подумалось, что даже для гротеска подобное существо было бы нелепым. Но, как ни странно, теперь у меня не получалось списать рассказ Делии на больное воображение. Я тоже почувствовал страх. Страх за Делию: против нее замышлялось что-то недоброе, кто-то хотел ее напугать, ввести в заблуждение. Сыграть на ее суеверном страхе. И я спросил осторожно:

– Ты хочешь, чтобы я зашел к Джоку?

Будто груз свалился с ее плеч – она облегченно вздохнула.

– Я все ждала, когда ты это скажешь.

На табличке значилось:

«КУКЛЫ ЛЭТРОПА – 2-й этаж»

За спиной примостилась 42-я улица и что-то бормотала мне своим шамкающим ртом в оба уха. Войдя внутрь, я увидел деревянную лестницу со старыми латунными перилами, лениво отливавшими желтизной. Она уходила вверх, в царство тьмы и относительной тишины.

– Делия, подожди минутку, – сказал я. – Не могла бы ты ответить мне на пару вопросов? Мне хотелось бы все окончательно для себя прояснить, прежде чем я увижусь с Джоком.

Она остановилась и согласно кивнула. Но не успел я снова открыть рот, как со второго этажа до нас донеслись какие-то странные звуки. Наверху кто-то топал, разражаясь проклятьями на непонятном языке, крушил ногами бедную лестницу, спускался на несколько ступенек вниз и вновь карабкался наверх – еще фейерверк проклятий – и снова грохот каблуков. Похоже, гнев невидимого «громовержца» был в самом разгаре.

Внезапно шум прекратился.

Моему воображению сразу представился некто «на миг поправший гнев свой в чуть шипящей пене».

Так же внезапно шум возобновился: топ-топ-топ – это, сотрясая лестницу, «громовержец» покидал «олимп» второго этажа. Делия успела прижаться к перилам, прежде чем на нее обрушился здоровенный толстяк с пылающим из-под седых бровей взором, рот его кривили недовысказанные проклятья и хула. На нем топорщился дорогой костюм в клетку, под которым разбухала шелковая сорочка с расстегнутой верхней пуговицей. «Громовержец» завис над нашими головами и драматически воздел руку в сторону Делии. Другая его рука сминала покорную фетровую шляпу.

– Мадам, это вы и есть жена этого сумасшедший, не так ли?! – обвиняюще прогрохотал он.

– Я жена Джока Лэтропа, если это то, что вы имеете в виду, мистер Франетти, – невозмутимо ответила Делия. – А в чем дело?

И тогда я узнал Луиджи Франетти. Газетчики величали его нередко старейшиной кукольников. Я вспомнил, что несколько лет назад Джок учился в его мастерской.

– Это вы меня спрашиваете, что произошло? – прогрохотал итальянец. – Вы меня спрашиваете, мадам Лэтроп? Каково! – Шляпа скорчилась в его руке. – Очень хорошо – извольте! Ваш муж не просто сумасшедший. Он еще и неблагодарник! Я его сюда приезжай, чтобы поздравить его с последняя удача, принимать его в объятья. В концов конце он – мой ученик. Он от меня всему учись. Какова же его благодарность? Какова – я вас спрашиваю?! Он не позволял мне прикасаться к нему! Даже руки не подавал! Не пустил к себе в мастерскую! Меня! Франетти, который научай его всему!

Тут он «попрал свой гнев в шипящей пене», как это и рисовалось в моем воображении минутой раньше. Но пену разогнал опять девятый вал.

– Он умалишенный, говорю я вам! – Палец Франетти затрясся над головой Делии. – Вчера вечером я присутствовал – хотя он мне не объявлял и не приглашал – на его кукольный спектакль. Его куклы делают то, что невозможно творить – невозможно без черная магия. Я – Луиджи Франетти, и я знаю, что говорю! Как бы то ни было, я думай, что, может быть, он – сегодня мне все объяснять. Так нет же – он меня выставляй за дверь! У него дурной глаз и пальцы дьявола, говорю я вам. На Сицилия с ним не стали бы церемониться. На Сицилия его бы просто пристрелили. Каково! Глаза бы мои его больше не смотрели! Пропустите меня!

Он догрохотал остаток лестницы, и Делия снова прижалась к перилам. Ей даже пришлось повернуть голову набок. В дверях Франетти оглянулся для прощального выстрела.

– И еще, мадам Лэтроп, – возопил он, – зачем кукольнику нужны крысишки?!

Он выбежал вон, и в подъезде повисла его последняя реплика: «Каково?!»

От смеха я сложился пополам и смеялся, пока не увидел лицо Делии. Тут только до меня дошло, что все инсинуации Франетти, какими бы смехотворными они ни были, похоже, совпадали с ее собственными подозрениями.

– Нельзя же всерьез принимать то, что тут наговорил Франетти, – успокаивающе заметил я. – Он злится на Джока, что тот-де не снял перед ним шляпу и не высыпал из нее, словно горох, все свои новые технические придумки и открытия.

Делия молчала. Рассеянно теребя зажатый в зубах носовой платок, она смотрела на дверь, поглотившую итальянца. Глядя на нее, я мог представить, какой страх испытывает она – будто маленький уродец, усевшись на подушке, снова пытается выцарапать ей глаза.

– Ты что, расстроилась из-за реплики, которую Франетти отпустил в финале? – с принужденной легкостью спросил я. – А Джок случайно не держит белых крысок просто для удовольствия?

– Не знаю, – рассеянно промолвила Делия. – Я же сказала тебе, он меня не пускает в свою рабочую комнату. – Она повернулась ко мне: – Ты говорил, что хочешь меня еще о чем-то спросить?

Я кивнул. По дороге сюда я прокручивал в голове одну малоприятную гипотезу. А что, если Джок разлюбил Делию и теперь хочет от нее избавиться? Тогда ее бредовые подозрения всецело лежат на его совести. Ему ничего не стоило сыграть с нею какую-нибудь злую шутку.

– Ты сказала, перемены в поведении Джока появились во время вашего пребывания в Лондоне, – начал я. – Расскажи-ка мне поподробнее.

– Его всегда интересовали старинные книги и генеалогия, но, знаешь, не в такой же степени, – после некоторого раздумья отвечала Делия. – Всему виною был случай. Несчастный случай. Это было очень серьезно. Его руки… Ему на руки упала оконная рама и размозжила все пальцы. А какой же кукольник без рук? Джоку пришлось на три недели воздержаться от выступлений. И чтобы хоть как-то провести время, он стал посещать Британский музей и его библиотеку, так как безделье просто выводит его из равновесия. Когда же мы вернулись сюда, он по-прежнему продолжал какие-то свои исследования и долгое время не выступал.

А потом, когда Джок был уже готов возобновить спектакли, он заявил мне, что решил работать с куклами один. Я возразила ему: мол, одному вести спектакль невозможно, что он сможет работать лишь двумя куклами, не больше. Тогда он мне говорит, что в дальнейшем собирается ставить пьесы типа «Панч и Джуди», где над ширмой одновременно появляются не больше двух персонажей.

Это было три месяца назад. С того дня он стал меня избегать. Джордж… – Ее голос дрогнул. – Я чуть с ума не сошла. У меня появились самые дикие подозрения. Дошла до того, что решила… решила, что в том несчастном случае Джок лишился обеих рук и не хочет мне об этом говорить.

– Ты что, – воскликнул я, – хочешь сказать, тебе самой об этом ничего не известно?!

– Теперь ты видишь, до чего он со мною скрытен? – Усталая улыбка тронула ее губы, и мне стало по-настоящему жаль бедную женщину. – Мне ничего не известно, – повторила Делия. – Правда, как-то странно звучит? Но и про руки – насчет них я тоже до конца не уверена. К нему же близко нельзя подойти, пока не стемнеет, он и перчаток с рук не снимает.

– Но спектакль…

– В том-то все и дело. Этот вопрос я сама себе задаю, когда сижу в зале и гляжу на его кукол. Кто ими управляет? Что у них внутри?

И тогда я решил сделать все возможное, чтобы помочь Делии избавиться от страха, терзавшего ее сердце.

– Ты не сумасшедшая, – констатировал я. – Это Джок умом тронулся!

Она несколько раз провела рукою по лбу, как будто он у нее зачесался.

– Нет, – возразила она. – Это все куклы. Все, как я и говорила тебе.

Когда мы поднимались по лестнице, я заметил, что Делии ужасно хочется, чтобы мое интервью с Джоком началось как можно скорее. Нервы Делии так разболтались, что каждая секунда промедления нарушала ее душевное состояние. Но, видно, Судьбе не угодно было ускорить наш подъем.

На этот раз препятствием послужило появление стройного мужчины в синем костюме-двойке. Впрочем, он пытался незамеченным проскользнуть мимо нас в лестничном полумраке. Однако Делия узнала его.

– А, Дик, привет! – сказала она. – Старых друзей не узнаешь?

Из темноты проступили тонкие, правильные черты лица в обрамлении не слишком густых бесцветных волос.

– Дик, позволь представить тебе Джорджа Клейтона, – продолжала Делия. – Джордж, это – Дик Уилкинсон. Дик ведет страховые дела моего мужа.

– Здравствуйте, – произнес Уилкинсон с таким напряжением, будто его рот был заклеен пластырем и он забыл его по рассеянности снять. Чувствовалось, что ему не терпится поскорее уйти.

– Зачем ты понадобился Джоку? – поинтересовалась Делия, и смущение Уилкинсона стало еще более заметным. Он кашлянул, затем, видимо, пришел к какому-то внезапному решению.

– Последнее время Джок стал несколько импульсивен, не правда ли? – обратился он к Делии.

Та медленно кивнула.

– Я так и думал, – сказал Уилкинсон. – По правде сказать, сам не знаю, зачем он меня звал. Думал, может, это как-то связано с травмой его рук. Два года назад он получил страховой полис на пять тысяч долларов, но, похоже, совсем забыл о своей страховке. Впрочем, не знаю точно, зачем именно я ему понадобился. Битых полчаса я прождал его в коридоре, став невольным свидетелем душеизлияний мистера Франетти. Возможно, из-за этого Джок и расстроился. Во всяком случае, минут через пять после того как Франетти удалился, весь кипя от злости, Джок высунулся из двери мастерской и заявил мне, что передумал, – что именно, он не сказал, – и… велел мне уйти.

– Извини, Дик, – промолвила Делия, – это было крайне грубо с его стороны. – Тут ее голос зазвучал быстрым, нетерпеливым легато: – А дверь в мастерскую он оставил открытой?

Уилкинсон наморщил лоб.

– Да, кажется… вроде бы не закрыл. По крайней мере мне так показалось. Однако, Делия…

Но Делия уже неслась вверх по лестнице. Я быстро попрощался с обескураженным страховым агентом и последовал за ней.

Поднявшись на второй этаж, я вошел в небольшой коридорчик. Через открытую дверь был виден плотный ряд кресел кукольного театра. Тем временем Делия исчезла за другой дверью в конце коридора. Я пошел следом. Но не успел переступить порог, как услышал ее крик: