Текст книги "Ведьма (Сборник)"

Автор книги: Фриц Ройтер Лейбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

Гаспар обиделся.

– Если вы считаете этот план таким уж хорошим, – заявил он, – почему вы не сказали об этом Ржавчику? Вас-то он наверняка послушается!

Девушка снизошла еще до одного насмешливого взгляда.

– Ну и ну! Не только великий писатель, но и гениальный психолог! Значит, я должна перейти на их сторону, когда Ржавчик и так один против всех? Нет уж, увольте.

– Нам следует все это обсудить подробнее, – предложил Гаспар. – Может быть, поужинаем вместе? Ведь вам разрешается отлучаться из Яслей?

– Хорошо, – согласилась няня Бишоп. – Конечно, если дело ограничится только ужином и разговором.

– Чем же еще? – недоуменно пожал плечами Гаспар, мысленно поздравляя себя с первым успехом.

В этот момент серебряное яйцо перебило Флэксмена, который с чувством распространялся о долге его содержимого перед человечеством.

– Погодите, погодите, погодите, дайте мне сказать!

Флэксмен покорно умолк.

– И пожалуйста, дайте мне договорить до конца, – донесся из динамика металлический голос. – Я долго и терпеливо слушал вас, однако пришло время сказать правду. Мы существуем в совершенно разных мирах. В рассказе великого русского писателя некий человек на пари согласился прожить пять лет в одиночном заключении. В течение первых трех лет он без конца требовал все новых и новых книг, на четвертый год он читал только Евангелие, а потом перестал читать совсем. Мы находимся в таком же положении, как и он, только тысячекратно усиленном. И мы страдаем от одиночества, и вспоминаем время от времени – причем без малейшей признательности – того, кто соблазнил нас этой судьбой, а заодно и мир, который отрекся от нас и продолжает идти своим извилистым трудным путем, пока мы пребываем в вечной ночи.

Вот почему я снова отвечаю вам «нет». Выключите меня, няня Бишоп, и отнесите обратно.

18

Жизнь имеет обыкновение усыплять нашу бдительность, чтобы внезапно разинуть на нас тигриную пасть или раздавить как мух. Приемная «Мудрости Веков» казалась самым тихим и спокойным местом в мире, местом, где время остановилось, однако, когда Гаспар зашел туда вечером за няней Бишоп, из внутренней двери внезапно появился всклокоченный старик, который взмахнул длинным посохом из черного дерева с двумя поразительно реалистичными змеями на нем и изрек:

– Изыди, мерзкий репортер! Осирисом, Сетом и Ра заклинаю тебя! Изыди, кому говорят!

Старец был точной копией Джо Вахтера, вплоть до седых волос на мочках ушей. Однако он не горбился, обладал длиннейшей белоснежной бородой и так широко раскрывал глаза, что были видны налитые кровью белки.

При каждом его вопле по воздуху прокатывались смрадные миазмы застарелого перегара.

Гаспар, пораженный сходством таинственного старца с Джо Вахтером, собрался было дернуть его за бороду, чтобы проверить, не накладная ли она, и, опасливо косясь на посох, уже протянул было руку, как вдруг из-за спины старца показалась няня Бишоп.

– Назад, Зангвелл, – поспешно скомандовала она, морща нос. – Мистер Ню-Ню совсем не репортер, папаша, теперь вся газетная работа выполняется роботами. Их-то вы и должны остерегаться. Осторожнее! Не сломайте свой кадуцей. Сами же говорили, что это музейная редкость. И не нажимайте так на нектар. Сколько раз я отгоняла от вас розовых слонов и не пускала в Ясли розовых фараонов. Пошли, мистер Ню-Ню! На сегодня я уже вот так сыта «Мудростью Веков» – ее рука коснулась нежного подбородка.

– По-моему, Зангвеллу ни разу не приходилось выгонять репортеров, – сказала няня Бишоп, когда они вышли на улицу. – Он просто вспоминает, как этим занимался его прадед. Джо Вахтер? Так ведь он и Зангвелл – близнецы. Семья Зангвеллов служит у Флэксмена из поколения в поколение. А вы разве не знали этого?

– Я не знал даже фамилии Джо Вахтера, – ответил Гаспар. – И вообще не понимаю, как кому-то удавалось удержаться на работе из поколения в поколение. Это при массовой-то безработице!

Кругом стоял непроглядный мрак, ярко светились лишь окна немногих зданий, имевших, подобно «Мудрости Веков», автономное электропитание. Быть может, власти считали, что публика скорее забудет о разрушении словомельниц, если Читательская улица будет погружена в темноту и вопрос об ответственности за содеянное решится сам собой.

– Как вы думаете, – спросил Гаспар, – мудрецы действительно откажутся от предложения Флэксмена?

– Они всегда начинают с того, что говорят «нет», – сухо ответила девушка. – Затем они начинают спорить между собой, обсуждать и… Но ведь я уже сказала, что по горло сыта «Мудростью Веков», мистер Нюи.

– Зовите меня просто Гаспар, – предложил писатель. – Кстати, как вас зовут?

Девушка не удостоила его ответом, и он продолжал со вздохом:

– Ну что ж, буду звать вас няней или попросту нянюшкой.

Вдали показался автокэб с красными и синими ходовыми огнями и желтым фонарем на крыше, похожий на огромного тропического жука. Гаспар свистнул, и такси свернуло к тротуару. Верхняя часть корпуса откинулась, они сели в машину, и кузов захлопнулся. Гаспар назвал адрес ресторана, и автокэб покатил вперед, ведомый магнитной полосой, скрытой под асфальтом.

– Разве мы едем не в «Слово»? – спросила девушка. – Я думала, что все писатели ужинают в «Слове».

Гаспар кивнул.

– Но меня считают снобом, и лучше пока держаться от них подальше. А вы знаете, – продолжал он после короткого молчания, – между моей и вашей специальностями – большое сходство. Я ухаживаю, то есть ухаживал, за колоссом, создававшим такую гладкую и завораживающую прозу, какой не в состоянии создать ни один человек. И все-таки я обходился с моей словомельницей как с самой обычной машиной, точно с этим автокэбом, например. Вы ухаживаете за тридцатью консервированными гениями и обходитесь с ними как с малышами. У нас очень много общего, нянюшка!

– Не подлизывайтесь! – оборвала его девушка. – Я что-то не слышала, что писатели и механики – это одно и то же.

– Нет, конечно, – признался Гаспар. – Но я-то был больше механиком, чем писателем. Я восторгался словомельницами. Я любил эти машины и зачитывался продукцией, которую они вырабатывали!

– Боюсь, я не разделяю ваших восторгов, – заметила девушка, – я не читаю словопомола. Я читаю только старинные книги, которые рекомендуют мне мои подопечные.

– И вам это удается?! – ахнул Гаспар.

– Более или менее. Должна же я хоть на десять световых лет приблизиться к этим головастикам.

– Да, но какое удовольствие вы получаете от этого?

– Что такое удовольствие? – Девушка вдруг топнула ногой: – Как медленно ползет этот кэб!

– Он ведь работает от аккумулятора, – напомнил ей Гаспар. – Видите впереди огни? Через квартал мы снова включимся в электросеть. Жаль, что нельзя использовать в такси принцип антигравитации, – тогда мы могли бы лететь в любом направлении.

– А почему нельзя? – спросила девушка так, словно именно Гаспар был виноват в этом.

– Все дело в размерах, – пояснил он. – Зейн Горт на днях растолковал мне, в чем загвоздка. Радиус действия антигравитационных полей очень невелик. Они способны поднимать чемоданы, но не автокэбы. Вот если бы мы были размером с мышей или хотя бы с кошек…

– Перевозка кошек на такси меня не трогает. Разве Зейн Горт инженер?

– Нет. Но романы, которые он пишет для роботов, напичканы техникой. У него, как и у большинства новейших роботов, масса увлечений, которые становятся практически второй профессией. Информационные катушки Зейна крутятся сутки напролет.

– Вам, кажется, нравятся роботы?

– А вам нет? – резко спросил Гаспар.

Девушка пожала плечами.

– Они не хуже и не лучше большинства людей. А вот вы, Гаспар, похожи на робота! Такой же холодный и рациональный.

– Но ведь роботы совсем не такие! Посмотрите на Зейна…

Автокэб остановился у ярко освещенного подъезда. Из двери появилось щупальце, весело извивающееся, будто змея, которую обучили танцевать «шимми». Оно откинуло дверцу и легонько хлопнуло Гаспара по плечу. На его конце возникла пара пухленьких губок, которые вдруг раскрылись, как розовый бутон, и любезно пролепетали:

– Разрешите пригласить вашу даму и вас в межпланетный ресторан Энгстранда «Космическая кухня».

19

Ресторан Энгстранда был совсем не таким пустым и холодным, как космическое пространство, и в его меню не значились блюда из экзотических ящериц. И все-таки еда была весьма своеобразной. Однако напитки оказались достаточно традиционными, и вскоре няня Бишоп уже рассказывала о том, что еще совсем маленькой она заинтересовалась серебряными мудрецами. Ее тетя работала няней в «Мудрости Веков» и однажды взяла ее с собой. В свою очередь, Гаспар рассказал о том, что еще мальчиком хотел стать писателем, потому что был увлечен словопомолом, тогда как большинство его коллег попадали в писатели, проработав несколько лет на телевидении, в стерео, манекенщиками или агентами по рекламе. Он принялся объяснять утонченность словопомола, особенно произведенного на некоторых словомельницах, и, увлекшись, повысил голос, чем воспользовался худой старик за соседним столиком, лицо которого постоянно дергалось.

– Вы совершенно правы, молодой человек! – крикнул старик. – Важна словомельница, а не писатель. Я не пропускаю ни одной книги, смолотой на первом агрегате издательства Скрибнера, чье бы имя ни стояло на обложке. Эта машина придает своей продукции особую сочность. Иногда приходится потрудиться, чтобы найти книгу с маркой АС-1, но усилия стоят того. Только после чтения книг с маркой АС-1 у меня в голове возникает такой восхитительный и полный вакуум, ощущение теплого непроницаемого безмыслия.

– Я не уверена в этом, милый, – вмешалась пышная дама, сидевшая рядом со стариком. – Мне всегда казалось, что в книгах Элоизы Ибсен есть свой вкус, независимо от того, на какой словомельнице они смолоты.

– Ерунда! – насмешливо воскликнул старик. – Все ее эрототомики смалываются по одной и той же программе, однако в каждом из них заметно влияние данной словомельницы, и, стоит ли на обложке имя Ибсен или любого другого писателя, вкус книг не меняется ни на йоту. Писатели! – Лицо старика потемнело, и морщины стали более резкими. – После того, что они натворили сегодня утром, их всех следует расстрелять! Вы слышали, что эти подонки сделали с АС-1? Азотная кислота! Да им самим следовало бы вставить в рот воронки и вылить…

Гаспар, пережевывая дрожжевой бифштекс, улыбнулся в ответ, виновато пожал плечами и показал вилкой на свои раздутые щеки.

– Кстати, Гаспар, как вы попали в писательский союз? – громко спросила няня Бишоп. – С помощью Элоизы Ибсен?

Старик бросил на Гаспара свирепый взгляд и отвернулся.

В автокэбе Гаспар обиженно молчал и заговорил только, когда такси остановилось у дома няни Бишоп.

– Я стал писателем по протекции своего дяди, специалиста-волнопроводчика, – объяснил он и принялся опускать монеты в счетчик автокэба.

– Я так и думала, – сказала няня Бишоп, когда последняя монета провалилась в счетчик и дверца поднялась. – Спасибо за приятный ужин. Не могу сказать того же о разговоре, но по крайней мере вы старались.

Она вышла из автокэба, обернулась у двери, пока ее осматривал электронный сторож, и крикнула:

– Не вешайте носа, Гаспар! Какая женщина сравнится по тонкости со словопомолом?

Вопрос повис в воздухе, подобно миниатюрной рекламной надписи. Он расстроил Гаспара главным образом потому, что он так и не успел купить книгу на ночь, а теперь у него не было ни сил, ни времени искать открытый киоск.

Автокэб прошептал:

– Куда поедем, мистер, или вы выходите?

Может, пойти домой пешком? Это недалеко, всего десять кварталов. Ночная прогулка благотворно действует на нервы. Впрочем, он так и не спал после ночной смены… Гаспара охватило чувство невыносимого одиночества.

– Куда поедем, мистер, или вы выходите?

Может, позвонить Зейну Горту? Гаспар вынул из кармана связное устройство и произнес номер Зейна. По крайней мере из постели его не поднимешь!

Из устройства донесся голос, похожий на медовый голосок мисс Розанчик:

– Это записанное на пленку сообщение. Зейн Горт сожалеет, что не может поговорить с вами. Сейчас он выступает в ночном робоклубе с докладом на тему «Антигравитация в литературе и действительности». Он освободится через два часа. Это записанное на пленку сооб…

– КУДА ЕДЕМ, МИСТЕР, ИЛИ ВЫ ВЫХОДИТЕ?

Гаспар пулей выскочил из автокэба за мгновение до того, как крышка опустилась и снова включился счетчик.

20

Огромный зал «Слова» был переполнен. Между столиками проворно сновали роботы-официанты и литературные подмастерья, которые по традиции обслуживали только писателей высшей квалификации. Это создавало особый эффект – толпы Шекспиров, Вольтеров, Вергилиев и Цицеронов прислуживали модным ничтожествам, не умевшим даже писать.

Сегодня писателей было не так уж много – большинство все еще продолжали бесплодные попытки обрести творческое вдохновение. Зато других клиентов было столько, что роботы-официанты носились на бешеной скорости. В этот вечер поужинать явились не только завсегдатаи «Слова», приходящие взглянуть на развратных писателей в их естественной среде, но и любители сенсаций, стремящиеся взглянуть на маньяков, учинивших такой погром на Читательской улице. А в самом центре зала, за лучшими столиками, группами и поодиночке сидели посетители, которых сюда привела явно не погоня за острыми ощущениями, а какие-то скрытые, может быть, даже зловещие, цели.

За центральным зеленым столиком восседали Элоиза Ибсен и Гомер Дос-Пассос, которых обслуживала юная писательница в костюме французской субретки.

– Детка, тебе еще не надоело здесь? – ныл атлет-писатель, и блики света скользили по его бритому затылку, склонявшемуся все ниже и ниже. – Я хочу спать!

– Нет, Гомер, – безжалостно отвечала Элоиза, – здесь мы находимся в самом центре паутины, и я хочу нащупать все нити. Пока это мне еще не удалось. – Она обвела пронзительным взглядом соседние столики. – А ты должен быть на виду у своих читателей, иначе твой волевой оскал совсем выйдет из моды.

Гомер оскорбленно посмотрел на нее и подозвал официантку.

– А ну-ка, крошка, – прогремел он мужественным басом, – принеси мне бокал двойного стерилизованного молока 150 градусов по Фаренгейту! Э, да я, кажется, где-то видел тебя!

– Да, мсье Дос-Пассос, – ответила девочка (ей вряд ли было больше шестнадцати), кокетливо хихикнув. – Я вместе с Тулузой де Рембо стою на обложке «Секретов французской кухни», – и она удалилась, пикантно виляя еще неразвитыми бедрами.

– Я сегодня в мистическом настрое, – сказал Гомер, мечтательно глядя на удаляющийся соблазн. – Ощущаю свое родство со всеми вокруг. Вот сидят люди. О чем они думают? Или роботы? Скажем, бывает им больно, как нам? Вон на того робота только что опрокинули чашку кипящего кофе – почувствовал ли он боль? Я слышал, что они и любят вроде нас, только при помощи электричества. А боль? Было ли больно той розовой роботессе, которую я облил из огнемета? Такие мысли заставляют тебя серьезнее смотреть на жизнь.

Элоиза захохотала.

– Да уж, приятные воспоминания о знакомстве с тобой она вряд ли сохранила! Иначе что заставило ее поливать тебя пеной из огнетушителя?

– Нечего издеваться, детка! – оскорбленно заметил Гомер. – Погиб мой лучший костюм, всегда приносивший мне удачу.

– Ты был просто уморителен – точь-в-точь порция взбитых сливок!

– Да и ты была хороша – пряталась от струи то за меня, то за своих подручных. Между прочим, детка, я что-то не понимаю. Ведь мы пошли в «Рокет-Хаус» потому, что ты сказала, что они тайком прибегли к помощи писателей-скэбов. Но именно об этом ты и говорить с ними не стала. Сначала все выпытывала какой-то секрет, а потом начала расспрашивать о мстителях. Что это такое?

– Ах, да замолчи ты! Просто жалкий врунишка Гаспар пытался направить меня по ложному следу. Мне самой нужно еще разобраться, где тут правда, а где ложь.

– Детка, я хочу знать все. Раз уж мне не дают спать, я буду в мистическом настрое, буду размышлять о смысле жизни и искать ответы на все вопросы.

– Ну ладно, – наконец сдалась Элоиза и заговорила резким шепотом, который становился все громче и громче: – Флэксмен и Каллингхэм ведут какую-то игру. Они подослали к нам своего стукача – Гаспара. Вдобавок они связаны с роботами-писателями, а также с властями – недаром у них все время толкутся Зейн Горт и мисс Розанчик. Когда мы накрыли их, они чуть было не раскололись. Флэксмен – точно кролик, пойманный с краденой капустой. Он рисовал на бумаге яйца и подписывал под ними фамилии – явно писательские, только незнакомые мне. Все это неспроста, поверь мне…

– Яйца? – переспросил Гомер. – Ты хочешь сказать – кружочки?

– Нет, именно яйца! – отрезала Элоиза отрывистым шепотом. – Каллингхэм, напротив, держался слишком уж спокойно, когда я принялась за него.

– Когда ты потрепала его по щекам? – ревниво перебил ее Гомер. – Я сразу почувствовал, что ты была с ним что-то уж очень нежна.

– А хотя бы и так? Он хладнокровен и умен, а не глуп, как Гаспар, и не мистический дурак вроде тебя. Бьюсь об заклад, что я вырву у него тайну «Рокет-Хауса», если мы его похитим!

– Детка, уж не думаешь ли ты, что я буду похищать для тебя новых любовников…

– Заткнись! – Элоиза увлеклась и не замечала, что разговоры за соседними столиками давно смолкли. – Я говорю о деле. Пойми же, Гомер, в «Рокет-Хаусе» нечисто, а похитить одного из издателей – пара пустяков!

21

«В “Рокет-Хаусе” нечисто, а похитить одного из издателей – пара пустяков!»

Тонкий слух тех, кто сидел поближе, и микрофоны направленного действия у тех, кто сидел далеко, отчетливо уловили эту фразу Элоизы, тогда как прежде до них доносились только отрывочные слова.

Клиенты, пришедшие в «Слово» в надежде получить ценную информацию, сразу поняли, что напали на след.

Приводные ремни бесчисленных тайных механизмов пришли в движение. Шестеренки и колеса начали вращаться, фигурально говоря, со скрипом и скрежетом.

Главными действующими лицами драмы были типичные представители той части человечества, смысл жизни которых, даже в космический век, ограничивался одними только деньгами.

Уинстон П. Мерс, крупная шишка в Федеральном бюро юстиции, мысленно послал себе следующий меморандум: «В “Рокет-Хаусе” много мусора. Яичная скорлупа? Кроличий пух? Капустные кочерыжки? Связаться с мисс Розанчик». Фантастические аспекты «Дела о слово мельницах» Мерса не трогали. Он служил обществу, в котором почти каждый поступок индивидуума можно было рассматривать как преступление, а любое преступление, совершенное деловым концерном или трестом, можно было легализовать десятком способов. Даже бессмысленное на первый взгляд разрушение словомельниц казалось нормальным в обществе, привыкшем поддерживать свою экономику с помощью периодического уничтожения избытка товаров. Толстенький и краснощекий Мерс продолжал пить кофе, по-прежнему скрываясь под маской добряка Хогена, владельца калифорнийских заводов по переработке планктона и водорослей. Казалось, ничто не тревожило его.

Гил Харт, ветеран промышленного шпионажа, мысленно поздравил себя – теперь он сообщит владельцам «Протон-Пресс», что они имели основания подозревать своих конкурентов в том, что те были нечисты на руку. Удовлетворенная улыбка тронула его щеки, покрытые вечерней синевой. Хм-м, похищение… А почему бы ему самому не вмешаться в это дело? А вдруг он проникнет в тайну «Рокет-Хауса»? Похищение конкурентов давно было обычным делом в государстве, которое уже двести лет подавало пример того, как нужно залезать в чужие карманы и устранять нежелательных свидетелей.

Филиппо Феникья, межпланетный гангстер по кличке Гаррота, улыбнулся и закрыл глаза – единственное, что оживляло его вытянутое бледное лицо. Он был постоянным гостем «Слова», приходя сюда, чтобы взглянуть на смешных писателишек, и вот сейчас у него мелькнула забавная мысль: может, и здесь удастся провернуть выгодное дельце или – как он сам смотрел на это – выполнить свой профессиональный долг. Гаррота отличался безмятежным спокойствием, основанным на твердой уверенности, что человеком движет страх, и он надеялся, играя на этом чувстве, безбедно существовать в мире, знавшем времена Милона и Клодия, Цезаря Борджиа и Аль Капоне. Он вспомнил, что писательница упомянула в начале разговора яйца, и навел справки в банке памяти синдиката.

Клэнси Гольдфарб, грабящий книжные склады уже в течение многих лет настолько профессионально, что занимал почетное четвертое место в списке поставщиков книг, подумал: в «Рокет-Хаусе» нечисто, потому что там успели намолоть крупный запас книг в обход квоты. Затянувшись тонкой, длиной в фут венерианской чирутой, Клэнси начал обдумывать план очередного ограбления века.

Каин Бринкс был робописателем, автором остросюжетных романов для роботов. Его мадам Иридий была главной соперницей доктора Вольфрама, героя произведений Зейна Горта. Последний шедевр Бринкса – «Мадам Иридий и Кислотная Бестия» – стал более популярным, чем очередной опус Зейна Горта «Доктор Вольфрам бросает вызов». Услышав шепот Элоизы, Каин Бринкс едва не уронил поднос с марсианским мартини. Чтобы проникнуть в «Слово», не выдав себя, Бринкс перекрасился в официанта, так что его корпус пошел крохотными оспинками, но хитрость, казавшаяся несколько минут назад бесполезной, вроде начинала приносить плоды. Он моментально понял, что нечисто в «Рокет-Хаусе» – Зейн Горт решил пробиться в короли человеческой литературы. И Бринке тут же принялся думать, как опередить конкурента.

Между тем в «Слово» вступила необычная процессия, которая, извиваясь между столиками, приближалась к центру зала. Она состояла из шести стройных, надменного вида молодых людей, которые вели под руку шесть тощих, не менее надменного вида пожилых дам. Замыкал странное шествие инкрустированный драгоценными камнями робот, который катил небольшую тележку. У молодых людей были нарочито длинные прически, черные свитеры и темные тренировочные брюки в обтяжку. Они походили на цирковых артистов, затянутых в черные трико. Тощие пожилые дамы красовались в вечерних облегающих платьях из золотой или серебряной парчи. Всеми цветами радуги сверкали на них бриллиантовые ожерелья, браслеты, броши и диадемы.

– Ты только взгляни, детка, на парад богатых стерв и смазливых жиголо! – одной фразой охарактеризовал картину Гомер Дос-Пассос.

Процессия остановилась прямо у их столика. Предводительница, от бриллиантов которой слепило глаза, оглядела зал и надменно заявила:

– Нам нужен председатель союза писателей!

Элоиза, никогда не терявшая присутствия духа, вскочила на ноги:

– Я ответственный член правления!

Дама смерила ее взглядом.

– Пожалуй, сойдет, – сказала она и дважды хлопнула в ладоши. – Паркинс!

Инкрустированный драгоценными камнями робот подкатил свою тележку к столику. На ней было аккуратно сложено двадцать стопок тоненьких книжек – в твердых, превосходно тонированных переплетах зернистой фактуры, отливающей алмазным блеском. Высота каждой стопки равнялась четырем футам, и на этом пьедестале покоилось нечто неправильной формы, драпированное белым шелком.

– Мы – Пишущая Братия! – провозгласила дама властным и пронзительным тоном, подобно императрице, обращающейся к простолюдинам, и посмотрела на Элоизу. – Больше столетия мы сохраняли в нашем избранном кругу традиции истинно художественного творчества в надежде, что когда-нибудь чудовищные машины, поработившие дух нации, будут уничтожены и литературные традиции вернутся к их единственным и верным друзьям – самоотверженным любителям чтения. На протяжении многих лет мы жестоко поносили ваш союз за то, что он способствовал мерзкому замыслу превратить металлических монстров в наших духовных наставников. И теперь мы хотим выразить вам свою признательность за мужество, с которым вы уничтожили словомельницы, тиранившие человечество. Посему я вручаю вам знак нашего уважения. Паркинс!

Сверкающий робот, зримо воплотивший в себе несметные богатства своей хозяйки, сдернул шелковое покрывало, открыв взглядам присутствующих зеркально отполированную золотую статуэтку обнаженного юноши, вонзающего обоюдоострый меч в основание поверженной словомельницы.

– Узрите! – возопила дама. – Это – творение Георгия Снеллигрю, задуманное, отлитое и отполированное в течение одного дня! Основанием для него служит полное собрание литературной продукции Пишущей Братии за последнее столетие. Эти миниатюрные светильники мысли, скрытые в пастельных обложках, покрытых алмазной пылью, хранили пламя литературы в мрачную эпоху машин, отныне и навсегда канувшую в Лету. Вы видите перед собой тысячу семьсот томов наших бессмертных стихотворений!

Как будто специально выбрав этот момент, Сюзетта, виляя бедрами, внесла в зал хрустальный бокал с белой жидкостью, над которым на два фута вздымался язык синего пламени, и поставила его перед Гомером. Затем она на мгновение накрыла бокал серебряным подносом. Пламя тотчас погасло, и вокруг распространилось отвратительное зловоние жженого казеина.

Бойкие бедра Сюзетты вычертили последнюю завитушку, и она громко объявила:

– Пожалуйста, мсье! Ваше огненное молоко самой высокой температуры!

22

Флэксмен и Каллингхэм сидели рядом в своем наспех прибранном кабинете.

Джо Вахтера, подметавшего всю ночь без передышки, отправили спать. Теперь он храпел на раскладушке в мужском туалете, сунув под подушку свой скунсовый пистолет. Там же покоился брикет «Антивонина», предусмотрительно доставленный Зейном Гортом. Зейну и Гаспару, прибывшим на дежурство с восходом солнца, было приказано уложить Джо, а потом проверить противовзломные устройства складов, где хранились бесценные теперь запасы свежесмолотых книг.

Партнеры были одни. Наступил тот блаженный час делового дня, когда неприятности еще не начались.

Однако Флэксмен тут же его испортил.

– Калли, – уныло протянул он, – я знаю, что нам удастся уломать эти серебряные яйца с мозгами, но при мысли об этой затее у меня по коже бегают мурашки!

– Расскажи мне, почему, Флэкси, – вкрадчиво произнес Каллингхэм. – Кажется, я начинаю догадываться.

– Дело в том, что мой дражайший родитель воспитал во мне просто комплекс по отношению к этим яйцевидным мудрецам. Настоящую фобию, да-да, Калли! До сих пор я сам не представлял, как я их боюсь! Видишь ли, Калли, папочка рассматривал опеку над яйцеглавами как священный долг, возложенный на весь род Флэксменов. Мы были в его глазах кем-то вроде наследственных яйцехранителей. Наподобие древних английских родов. Скажем, где-то в глубоком подвале старинного замка спрятана древняя корона первых английских королей, которую охраняет чудовищная жаба. Или не корона, а бессмертный дядюшка, сошедший с ума во времена крестовых походов. Каждое полнолуние он покрывается чешуей и требует крови невинной девушки. Или какая-то помесь короля и дядюшки. В самом глубоком подвале обитает законный английский король, заточенный туда во время крестовых походов, но только он превратился в отвратительную жабу и, когда ему взбредет в голову, требует бочку крови девственниц. Но, как бы то ни было, члены этого рода поклялись охранять и оберегать это сокровище, или монстра, на веки вечные, и когда старшему сыну исполняется тринадцать лет, отец посвящает его в ужасную тайну и обучает куче ритуальных вопросов и ответов вроде: «Что кричит в ночи?» – «То, что Мы храним!» – «Что Мы должны дать Ему?» – «То, что Он пожелает!» – «Чего же Он желает?» – «Крови!» – и так далее. Калли, ты меня понимаешь?

– Вроде понимаю, – осторожно пробормотал тот.

– Короче говоря, мой дражайший родитель относился к своему долгу опекать яйцеголовы именно так. Уже с трех лет я чувствовал, что над нашей семьей нависло какое-то проклятье. Отец не мог даже видеть куриные яйца, не говоря уже о том, чтобы есть их. Серебряные ложки и другие изделия из серебра были изъяты из нашего обихода. Однажды в ресторане робот подал отцу вареное яйцо в серебряной подставочке, так его чуть удар не хватил. А эти таинственные телефонные разговоры с какими-то Яслями! И, что еще хуже, он был крайне нетерпелив. Какие там тринадцать! – мне еще и девяти лет не было, когда он потащил меня в Ясли и познакомил там со всей компанией. Сначала я подумал, что серебряные яйца – это какие-то мыслящие роботы, но когда отец рассказал мне, что там, внутри, самый настоящий живой человеческий мозг, меня стошнило. Я почувствовал себя так плохо, что едва не умер на месте. Отец был человеком старой закалки и заставил меня пройти все до конца. Одна яйцеголова сказала мне: «Мальчик, ты поразительно похож на моего маленького племянника, который умер сто лет назад, когда ему было восемьдесят восемь». А другая засмеялась загробным голосом: «Хе! – хе! – хе!» – и прошипела: «А хочешь сюда, ко мне, сынок?» Поверь, после этого мне снилось каждую ночь, будто я лежу в постели и тут вдруг дверь неслышно открывается, в комнату влетает серебряное яйцо, а глаза у него – как раскаленные уголья…

И тут дверь кабинета начала медленно открываться.

Флэксмен скорчился в своем кресле, закрыл глаза, и его стала бить легкая, но вполне ощутимая дрожь.

На пороге стоял робот, весь усеянный мельчайшими оспинками.

– Кто ты, любезный? – невозмутимо спросил Каллингхэм.

– Электрик, сэр, – чуть замешкавшись, ответил робот, поднося правую клешню к своему коричневому квадратному черепу.

Флэксмен открыл глаза.

– Раз так, сейчас же исправь электрозамок в этой двери! – рявкнул он, приходя в себя.

– Будет исполнено, сэр! – ответил робот, еще раз лихо козырнув. – Как только закончу с эскалатором, сэр, – и он скрылся за поспешно захлопнутой дверью.

– Очень странно! – промолвил Каллингхэм. – Если бы не гнусные оспинки, я принял бы этого робота за Каина Бринкса, автора цикла «Мадам Иридий». Он конкурент нашего Зейна Горта, а раньше служил рассыльным в байке. По-видимому, эта модель встречается чаще, чем я ожидал. Ну, за дело. Итак, Флэкси, ты утверждаешь, что не переносишь яйцеголовы, а ведь вчера ты здесь весьма браво держался при Ржавчике.

– Это верно, – уныло протянул Флэксмен, – но если бы ты знал, чего мне это стоило! Ведь я надеялся, что все будет очень просто: «К следующему четвергу нам требуется тридцать захватывающих, остросюжетных, гипнотично-приключенченских романов!» – «Будет сделано, мистер Флэксмен!» А если нам придется вести с ними переговоры, уламывать их, просить…

И дверь снова медленно приоткрылась.

На этот раз Флэксмен сдержался и не полез под стол, хотя было видно, что он очень испуган.

Коренастый мужчина с синеватыми щеками, в комбинезоне защитного цвета посмотрел на издателей и произнес:

– Компания электроосвещения и электроснабжения. Произвожу профилактический ремонт. У вас сломан электрозамок. Устраним.