Текст книги "Ведьма (Сборник)"

Автор книги: Фриц Ройтер Лейбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Он внезапно умолк, потому что Каллингхэм разразился истерическим хохотом.

– Вы смеетесь над величием духа?! – рявкнул Гаспар.

– Нет, – с трудом выговорил Каллингхэм, пытаясь овладеть собой. – Я просто захлебываюсь от восхищения при виде человека, узревшего Сумерки Богов в уничтожении нескольких гипертрофированных пишущих машинок!

8

– Давайте обратимся к фактам, Гаспар, – продолжал светловолосый хозяин «Рокет-Хауса», сумев наконец взять себя в руки. – Словомельницы – это даже не роботы. Они никогда не обладали хотя бы подобием жизни и души. А потому слово «убийство» по отношению к этим машинам – чистейшей воды лирика. Люди изобрели словомельницы, построили их и управляли ими. Именно люди, и я в их числе, как вам известно. Большинство простаков считают, что словомельницы были созданы потому, что человеческий мозг якобы уже был не в состоянии вместить весь тот огромный объем информации, без которого не обойтись при создании полноценного художественного произведения, ибо природа и человеческое общество будто бы слишком сложны для понимания отдельно взятого человека. Чепуха: словомельницы одержали верх лишь потому, что выпускали стандартную продукцию быстрее и дешевле. Уже в конце XX века основная часть художественной литературы создавалась несколькими ведущими редакторами – потому что именно редакторы предлагали темы, стиль, художественные приемы, а писатели всего лишь сводили все это воедино. Совершенно ясно, что машина была куда более выгодна, чем свора писателей, требующих высоких гонораров, меняющих издателей, капризничающих, организующих свои союзы и клубы, обзаводящихся любовницами, детьми, гоночными автомобилями и неврозами и даже пытающихся время от времени протащить какую-нибудь собственную дурацкую идейку в усовершенствованную редакторами книгу. Машины оказались настолько производительнее, что стало возможным сохранить при них писателей как безвредное украшение, рекламную приманку…

– Простите, что я перебью вас, – вмешался Флэксмен, – но мне хотелось бы наконец узнать подробности разгрома на Читательской улице. Что, например, произошло с нашим оборудованием?

Гаспар расправил плечи и гневно нахмурился:

– Все ваши словомельницы полностью уничтожены, и восстановить их не удастся. Вот и все.

– Ай-ай-ай! – воскликнул Флэксмен, покачивая головой.

– Это ужасно! – отозвался в тон ему Каллингхэм.

Гаспар посмотрел на Флэксмена и Каллингхэма с глубоким подозрением. Их тщетная попытка изобразить отчаяние только увеличивала сходство издателей с двумя жирными котами, которые, объевшись ворованной сметаны, прикидывают теперь, как пробраться в кладовку, где лежит мясо.

– Наверно, вы меня не поняли, – сказал он. – Тогда я повторю. Все ваши словомельницы уничтожены – одна взорвана бомбой, две другие сожжены… – Его глаза расширились от внутренней боли. – Это было настоящее избиение, мистер Флэксмен, зверское убийство! Помните машину, которую мы прозвали Рокки? Рокки-Фразописец? Я не пропускал ни одной книги, смолотой Рокки. И он сгорел у меня на глазах! До основания! А орудовал огнеметом новый друг моей бывшей подруги…

– Подумать только, новый друг его бывшей подруги! – сочувственно произнес Флэксмен и ухмыльнулся. Его хладнокровие, как и хладнокровие Каллингхэма, выходило за пределы всякого приличия.

– Между прочим, сжег его этот ваш великий Гомер Дос-Пассос, – попытался поддеть их Гаспар. – Но Зейн Горт здорово поджарил его заднюю часть.

Флэксмен грустно покачал головой.

– Какой гнусный мир! – тяжело вздохнул он. – Вот что, Гаспар! Вы – настоящий герой, и пока остальные писатели бастуют, вы будете получать пятнадцать процентов гарантированного минимума. Но мне не нравится, что один из наших писателей-роботов напал на человека. Эй, Зейн! Не забывай, что ты свободный робот и будешь сам компенсировать убытки, если кто-то вздумает вчинить тебе иск! Так записано в твоем контракте.

– Но ведь Гомер заслужил такую взбучку! – запротестовал Гаспар. – Этот садист направил свой огнемет на мисс Розанчик!

Каллингхэм недоуменно обернулся.

– Розовая роботесса, которую они с Зейном притащили сюда, – пояснил Флэксмен. – Только что назначенный к нам редактор-инспектор. – Он покачал головой и ухмыльнулся. – Ну и ситуация! У нас есть редактор, но нет ни единой рукописи, по которой мог бы прогуляться ее синий карандашик. Ничего не скажешь, ирония судьбы. Я думал, Калли, что тебе уже приходилось иметь дело с мисс Розанчик.

Тут с носилок донесся нежный голосок, произносящий властно, но будто во сне:

– …предупредить о недопустимости «наготы»… фраза с «прогуляться» вызывает сомнение… заменить «иметь» на «вступить в брак»… Ах, где я? Что со мной происходит?

Мисс Розанчик сидела на носилках, подняв к небу свои изящные клешни. Зейн Горт, опустившись на колени, нежно протирал замшевой салфеткой ее опаленный бок – отвратительная копоть уже почти сошла с розового алюминия. Увидев, что роботесса проснулась, он бережно поддержал ее за плечо, а салфетку сунул в какую-то нишу у себя на груди и щелкнул заслонкой.

– Успокойтесь, – сказал он. – Все будет хорошо. Вы среди друзей.

– Неужели? Могу ли я вам поверить? – она отодвинулась от Зейна, торопливо ощупала себя и захлопнула несколько крышечек на корпусе. – Как вы смели обнажить мои розетки на глазах у людей, пока я была без сознания!

– Это был единственный выход, – заверил ее робот. – Вам была необходима электропомощь и другие процедуры. А теперь отдохните немного.

– Другие процедуры? – взвизгнула мисс Розанчик. – На виду у всех!

– Поверьте, мисс Розанчик, – вмешался Флэксмен, – мы все – джентльмены и смотрели в сторону. Хотя, признаюсь, вы – очаровательная роботесса, и если бы у книг Зейна Горта были обложки, я пригласил бы вас позировать для одной из них.

– С обнаженными розетками и отодвинутыми заслонками, разумеется? – уничтожающе произнесла мисс Розанчик.

9

– Итак, Зейн Горт, – добродушно произнес Флэксмен, – по словам Гаспара, во время бойни словомельниц вы вели себя как герой.

Атмосфера в кабинете заметно разрядилась с того момента, как мисс Розанчик удалилась в дамский туалет, чтобы привести себя в порядок. Выходя, она не преминула отпустить шпильку по поводу скаредности издателей, жалеющих денег на специальную туалетную комнату для роботесс.

На лице Флэксмена появилась грустная мина.

– Наверно, тебе было нелегко смотреть, как линчуют твоих собратьев? – сочувственно спросил он.

– Откровенно говоря, мистер Флэксмен, – спокойно ответил робот, – мне никогда не нравились мыслящие машины, обладающие только мозгом и неспособные передвигаться. Они лишены сознания, и творчество их слепо – они способны только нанизывать символы, словно бусы, и прясть слова, будто шерсть. Они чудовищны, и это внушает мне страх. Вы назвали их моими собратьями, но для меня они не роботы.

– Странно, ведь ты тоже создаешь книги, как и словомельницы.

– Ничего странного, мистер Флэксмен. Я действительно создаю книги, создаю их сам, как писатели-люди в давние времена – до начала эпохи редакторов, о которой говорил мистер Каллингхэм. Я сам себя программирую, и, поскольку пишу истории о роботах для роботов, мне никогда не приходилось подчиняться редакторам-людям, хотя при определенных обстоятельствах я был бы только рад выслушать их советы. – Тут он вежливо кивнул в сторону мистера Каллингхэма и задумчиво посмотрел вокруг своим единственным черным глазом. – Я имею в виду, господа, обстоятельства, возникшие теперь, когда словомельницы уничтожены, а творческие способности ваших писателей вызывают очень серьезные сомнения. А так как кроме нас, писателей-роботов, больше никто не умеет создавать художественные произведения…

– Ах да, ведь словомельницы-то уничтожены! – воскликнул Флэксмен, весело подмигнув Каллингхэму и довольно потирая руки.

– …я был бы счастлив выслушать разъяснения мистера Каллингхэма относительно человеческих эмоций, – торопливо продолжал робот, – и согласен, чтобы его фамилия печаталась рядом с моей, шрифтом того же размера. Зейн Горт и Г. К. Каллингхэм – звучит неплохо! А на последней странице обложки наши фотографии рядом. Несомненно, читатели-люди полюбят книги писателей-роботов, если их соавторами будут выдающиеся представители человеческого рода – по крайней мере вначале. К тому же мы, роботы, гораздо ближе к людям, чем эти ужасные словомельницы.

– А ну-ка, замолчите, вы все! – голос Гаспара прозвучал настолько неожиданно, что Флэксмен поморщился, а по лицу Каллингхэма скользнула тень. Писатель озирался вокруг, словно худой, взлохмаченный медведь.

– Заткнись, Зейн, – прорычал он. – Слушайте-ка, мистер Ф. и мистер К.! Всякий раз, когда заходит речь об уничтожении словомельниц, вы ухмыляетесь, как два кота при виде сметаны! Честное слово, если бы я не знал, что уничтожены и ваши словомельницы, я был бы готов поклясться, что это вы, два мошенника…

– Какие слова, Гаспар!

– Меня не проведешь! О, я знаю – да здравствует «Рокет-Хаус», мы все – герои, а вы – пара святых. Но это дела не меняет. Готов поклясться, что этот разгром подстроили вы сами. Несмотря на ущерб, понесенный вашим издательством. А теперь сознайтесь, это ваша работа?

Флэксмен откинулся на спинку кресла. Его лицо расплылось в широкой улыбке.

– Мы сочувствовали, Гаспар. Вот именно – мы сочувствовали вам, писателям, страданиям ваших оскорбленных душ, вашему настойчивому стремлению выразить себя… Никакой активной помощи, разумеется, но… мы сочувствовали.

– Сочувствовали этой длинноволосой банде? Ха! Нет, тут пахнет чем-то другим. Вы надеялись на какую-то выгоду. Дайте-ка мне подумать. – Гаспар вытащил из кармана пеньковую трубку, начал было набивать ее из шитого кисета и вдруг со злостью швырнул их на пол. – К черту атмосферу! – рявкнул он и протянул руку. – Дайте-ка сигарету!

Флэксмен растерялся, однако Каллингхэм наклонился через стол и любезно выполнил просьбу Гаспара.

– Может быть, – произнес тот, глубоко затягиваясь, – вас действительно соблазнила эта дурацкая идея – извини, Зейн! – что роботы будут писать книги… Нет, не пройдет! У каждого издательства есть свои робописатели, и все они ищут новые рынки сбыта.

– Не все роботы-писатели одинаковы, Гаспар, – обиженно проворчал Зейн Горт. – Далеко не все обладают такой гибкостью и находчивостью, такой глубиной проникновения в психику немеханических существ, как…

– Заткнись, тебе говорят! Нет, тут что-то другое… Что-то, чем располагаете только вы и чего нет у других издательств. Подпольные словомельницы? Вряд ли, об этом я давно бы догадался. Писатели, способные творить на уровне словомельниц? Нет, в это я поверю, когда Дос-Пассос выучит азбуку… Что еще? Инопланетяне? Телепаты? Атомные автоматы, настроенные на вечность? Глубокие невропаты, обработанные соответствующим образом?

Флэксмен наклонился к уху партнера.

– Сказать ему, Калли?

Каллингхэм заговорил, будто рассуждая вслух.

– Конечно, Гаспар считает нас мошенниками, но в общем-то он предан «Рокет-Хаусу». – Гаспар хмуро кивнул. – Что касается Зейна Горта, то именно мы опубликовали все его произведения – начиная от эпического романа «Обнаженная сталь» до повести «Монстр из черного циклотрона». Он дважды начинал переговоры с другими издателями (Зейн Горт смущенно потупился), но всякий раз получал решительный отказ. К тому же нам понадобится помощь при подготовке рукописей. Итак, я согласен. Давай, Флэкси.

Его партнер снова откинулся на спинку стула и шумно вздохнул. Затем он поднял трубку телефона.

– Соедините меня с Яслями. – Он с улыбкой посмотрел на Гаспара и внезапно рявкнул в трубку: – Говорит Флэксмен. Няня Бишоп? Дайте мне… Это не Бишоп? Так найдите ее! Кстати, Гаспар, – добавил он, – вы забыли еще одну возможность – помолотый заранее запас книг.

Гаспар отрицательно покачал головой.

– Я заметил бы, что словомельницы работают сверх нормы.

Флэксмен вдруг оживился.

– Няня Бишоп? Говорит Флэксмен. Принесите мне мозг.

Прижимая к уху телефонную трубку, он насмешливо улыбнулся Гаспару.

– Нет-нет, любой мозг, – небрежно сказал он и собрался было положить трубку, но тут же снова поднес ее к уху. – Ну, что еще? Опасность? Да нет, никакой опасности! На улицах ни души. Ну тогда пошлите Зангвелла. Хорошо-хорошо, нести будете вы, а Зангвелл будет вас охранять… Ну, если уж он действительно так напился… – Флэксмен перевел взгляд с Гаспара на Зейна Горта и сказал с присущей ему решительностью: – Тогда вот что. Я посылаю вам двух ребят – из плоти и из металла, они будут вас сопровождать… Да, они абсолютно надежны, но ничего им не объясняйте. Ну что вы! Они бесстрашны, как львы, они чуть было не поплатились жизнью, защищая наши словомельницы, – у нас тут весь пол залит их кровью и смазочным маслом… Нет, не настолько – скорее наоборот, снова рвутся в бой. И еще вот что, няня Бишоп, когда они придут за вами, будьте наготове – никаких сборов в последнюю минуту, ясно? Мне этот мозг нужен немедленно.

Он положил трубку.

– Она боится, что на них нападут, – объяснил он. – Считает, что по Читательской улице все еще рыщут писатели. – Он посмотрел на Гаспара. – Вы знаете, где находится «Мудрость Веков»?

– Разумеется. Я каждый день прохожу мимо. Заброшенное место. Двери всегда закрыты.

– По-вашему, что это такое?

– Понятия не имею. Наверно, издательство оккультной литературы. Впрочем, я никогда не встречал их публикаций. Постойте-ка! Ну да, бронзовый герб у нас в вестибюле! Там надпись «Рокет-Хаус», а ниже готическими буквами с завитушками – «На паях с “Мудростью Веков”». Раньше мне и в голову не приходило, что тут есть какая-то связь.

– Я потрясен! – воскликнул Флэксмен. – Писатель – и такой наблюдательный! Вот уж не думал, что мне придется увидеть такое чудо! Так вот, вы с Зейном немедленно мчитесь в эту самую «Мудрость Веков» и ведете сюда няню Бишоп.

– По телефону вы сказали: «Ясли», – напомнил Гаспар.

– Конечно! Это одно и то же. Итак, вперед!

– А может, и правда, что писатели еще бродят вокруг? – замялся Гаспар.

– Таким героям это нипочем! Марш, говорю!

Когда Гаспар мчался вниз по неподвижному эскалатору, вместе с Зейном за ним несся последний предостерегающий вопль Флэксмена:

– Имейте в виду, няня Бишоп будет нервничать! Она понесет мозг!

10

В комнате не было окон, и лишь несколько телевизионных экранов, расположенных на первый взгляд где попало, светились в темноте. Изображения, сменявшие друг друга – звезды и космические корабли, простейшие организмы и люди, а то и просто книжные страницы, – обладали удивительной четкостью. Середину комнаты и один из ее углов занимали столы, заставленные экранами, какими-то приборами и аппаратами, от которых тянулись длинные провода. Вдоль трех остальных стен располагались небольшие подставки различной высоты, и на каждой из них, охваченное плотным черным воротником, покоилось огромное, больше человеческой головы, яйцо из дымчатого серебра.

Это было необычное серебро, оно наводило на мысль о тумане и лунном свете, о белоснежной седине, озаренной мерцающим пламенем свечей, о венецианских бокалах, о маске Пьеро, о доспехах принца-поэта. И одновременно казалось, что серебряные овоиды – это головы каких-то металлических существ, склонившихся друг к другу в безмолвном разговоре.

Это впечатление усиливалось благодаря тому, что на каждом яйце, вблизи верхушки, у заостренного конца, виднелось три темных пятна – два вверху и одно пониже, – отдаленно напоминавшие глаза и рот, над которыми нависал огромный гладкий лоб. Однако вблизи становилось ясно, что это всего лишь три штепсельные розетки. В некоторые из них были вставлены вилки проводов, что вели к приборам, причем правая верхняя розетка всегда подключалась только к портативному телевизору, верхняя левая – к микрофону, а розетка-рот неизменно была подсоединена к небольшому динамику-громкоговорителю.

Из этого правила было только одно исключение: иногда розетка-рот одного яйца была подсоединена прямо к розетке-уху другого. И всегда в подобных случаях можно было обнаружить дополнительное соединение: ухо «рта» – ко рту «уха».

На краешке одного из столов примостилась женщина в белом халате. Она сидела, опустив голову, и как будто дремала. В темноте комнаты трудно было определить ее возраст, тем более что нижнюю половину ее лица скрывала марлевая повязка. Одной рукой она прижимала к бедру лоток, ремень которого был переброшен через плечо. На лотке стояло примерно два десятка стеклянных чаш, наполненных какой-то душистой прозрачной жидкостью. В жидкость были погружены толстые металлические диски с винтовой нарезкой по краям. Они были того же диаметра, что и макушки серебряных яиц.

На столе рядом с женщиной стоял микрофон. От него тянулся провод, включенный в слуховую розетку серебряного яйца, уступавшего по размерам всем остальным. В розетку-рот этого яйца был включен динамик.

Они разговаривали: яйцо – монотонным механическим голосом, женщина – устало, убаюкивающе, почти так же монотонно.

Женщина: Спи, детка, спи…

Яйцо: Не могу спать. Не спал уже сто лет.

Женщина: Тогда отключи сознание…

Яйцо: Не могу отключить сознание.

Женщина: Сможешь, если захочешь, детка.

Яйцо: Я попробую, если ты меня перевернешь.

Женщина: Я перевернула тебя только вчера.

Яйцо: Переверни снова. У меня рак.

Женщина: У тебя не может быть рака, детка.

Яйцо: Нет, может. Я очень умный. Включи мой глаз и поверни меня так, чтобы я мог смотреть на тебя.

Женщина: Ты только что смотрел. Слишком часто неинтересно, детка. Хочешь посмотреть картинки или почитать?

Яйцо: Не хочу.

Женщина: Хочешь поговорить с кем-нибудь? Хочешь поговорить с номером четыре?

Яйцо: Номер четыре глуп как пробка.

Женщина: Тогда с номером восемь?

Яйцо: Нет. Протелепатируй мне что-нибудь.

Женщина: Но ведь телепатии не существует, детка.

Яйцо: Нет, существует. Вот попробуй. Сделай усилие.

Женщина: Телепатии нет, иначе вы, кругляшки, давно бы ее открыли.

Яйцо: Мы все законсервированы, положены в морозильник, а ты живешь в большом теплом мире. Ну, попробуй еще раз.

Женщина: У меня нет времени, детка. Я должна накормить вас, а меня вызвал шеф. Хочешь со мной, Полпинты?

Яйцо: Нет. Скучно. Не хочу.

Женщина: Пойдем, Полпинты. Ты с ним поговоришь.

Яйцо: Когда? Сейчас?

Женщина: Почти. Через полчаса.

Яйцо: Полчаса – это полгода. Не хочу.

Женщина: Ну, не упрямься, Полпинты. Сделай мамочке одолжение. Шефу требуется мозг.

Яйцо: Тогда возьми Ржавчика. Он свихнулся. Будет весело!

Женщина: Свихнулся?

Яйцо: Как и я.

Женщина покачала головой и встала.

– Послушай, Полпинты, – сказала она, – ты не хочешь ни спать, ни отключать сознание, ни разговаривать, ни ехать со мной. Хочешь посмотреть, как я буду кормить остальных?

– Ну ладно. Только вставь провод от глаза мне в ухо, так интереснее.

– Не говори глупостей, детка.

Она подключила телевизор к верхней розетке маленького яйца и выдернула провод, ведущий к динамику. Потом, придерживая лоток, подошла к соседнему яйцу и коснулась его поверхности кончиками пальцев, проверяя на ощупь температуру металла и частоту биений крохотного атомного насоса, расположенного внутри яйца. Затем вставила большой и указательный пальцы в углубления на макушке овоида, привычным движением вывернула диск, положила его в свободную чашу на лотке, из другой взяла свежий, влажный диск, точным движением вставила его в гнездо и завернула. После этого она перешла к следующему яйцу.

Она как раз успела завинтить последний диск, когда дверной звонок нежно пропел: «Соль-соль-до!»

Хотя женщина успела закончить все, что намечала, все-таки у нее вырвалось:

– Черт бы вас всех побрал!

11

«Девушки – это великая область искусства, но их изучение отнимает у человека массу времени и сил» – гласил афоризм из записных книжек Гаспара де ла Нюи, которых он никогда не вел. Девушка, впустившая его в вестибюль «Мудрости Веков», была настолько же юной, насколько древними были толстые тома в кожаных переплетах, заполнявшие полки вдоль стен зала. Гаспар, тяжело дыша, с восторгом уставился на прелестное видение – в меру короткая юбка, тонкие чулки, свитер, туго облегающий миниатюрную фигурку, крутые завитки каштановых волос над розовыми ушками.

Заметив, что осмотр грозит затянуться, видение неприязненно заметило:

– Да-да, все на месте, но я это давно знаю, потому нечего таращиться – переходите к делу.

«Надеюсь, робот нам не помешает?» – хотел было спросить Гаспар, но вовремя удержался и только сказал:

– Мы попали в писательскую засаду, и нам пришлось сделать крюк, пробежать пять кварталов и семь уровней, чтобы отделаться от этих маньяков. Боюсь, писатели пронюхали, что «Рокет-Хаус» что-то замышляет.

– А здесь что вам нужно? – спросила девушка, разглядывая синяки на лице Гаспара. – Это не станция «Скорой помощи». И не заправочная станция тоже, – добавила она, посмотрев на Зейна Горта, который в этот момент со скрипом повернулся к книжным полкам.

– Довольно пикироваться, малышка, – ответил Гаспар, самолюбие которого и так уж пострадало. – Мы опаздываем. Где этот карликовый компьютер?

Гаспар почти всю дорогу повторял эту фразу. Когда Флэксмен впервые упомянул о «мозге», богатая фантазия Гаспара нарисовала огромный, мерно пульсирующий шар со злобными глазами-блюдцами, светящимися в темноте, который покоился на крохотном скрюченном тельце, а то и на кожистом мешке с извивающимися щупальцами, – короче говоря, нечто вроде чудовищ с Марса (хотя он прекрасно знал, что у настоящих марсиан головной мозг находится в грудном сегменте жукообразного тела, покрытого черной хитиновой броней). Затем Гаспару представился розовый мозг, который не то плескался в сосуде с прозрачной питательной жидкостью, не то плавал в нем, шевеля тонкими щупальцами (по-видимому, образ мозга со щупальцами прочно врезался в человеческое воображение, как кульминация идеи о гигантских злобных мыслящих пауках). Но по дороге в Ясли Гаспар пришел к выводу, что все эти видения в равной степени нелепы и под словом «мозг» Флэксмен, очевидно, подразумевал какую-то особую электронно-вычислительную машину или запоминающее устройство, только миниатюрное, поскольку его можно было «принести». Ведь действительно, на заре возникновения компьютеров их нередко называли «электронным мозгом».

Более полувека ученые объявляли это название «дешевой погоней за сенсацией», но после того как появились роботы, обладающие индивидуальным сознанием, оно было принято и специалистами. Зейн Горт, к примеру, обладал электронным мозгом, подобно многим другим роботам, включая немало блистательных роботов-ученых, которые были весьма высокого мнения об электронных умственных способностях.

Спросив о карликовом компьютере, Гаспар надеялся получить подтверждение своей догадки.

Однако девушка недоуменно подняла брови и только сказала:

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Да нет же, – упрямо настаивал Гаспар. – Карликовый компьютер – в просторечии мозг. Давайте его сюда.

Пристально взглянув на Гаспара, девушка объявила:

– У нас нет никаких компьютеров.

– Ну, так машину, которую называют мозгом.

– У нас нет никаких машин.

– Ну ладно, ладно! Пусть это будет просто мозг.

Гаспар произнес это таким тоном, словно речь шла о фунте ветчины, и лицо девушки превратилось в каменную маску.

– Чей мозг? – спросила она ледяным голосом.

– Мозг Флэксмена, то есть я хочу сказать, мозг, нужный Флэксмену – и Каллингхэму тоже. Вам это должно быть известно.

Пропустив мимо ушей последнюю фразу, девушка спросила:

– Им обоим нужен один и тот же мозг?

– Ну конечно! Давайте его сюда!

Льдинки в голосе девушки стали острыми как бритва.

– Значит, мозг на двоих? Нарезать или куском? На белом хлебе или ржаном?

– Милочка, у меня нет времени выслушивать ваши тошнотворые шуточки! – заявил Гаспар. – Позовите няню Бишоп. Она в курсе дела.

Глаза девушки сузились, их синева стала от этого еще глубже.

– Ах, няню Бишоп, – сердито протянула она.

– Вот именно, – отозвался Гаспар, и тут его осенила внезапная догадка: – Вы с ней не в ладах, крошка?

– Откуда вы знаете?

– Интуиция. Хотя тут достаточно элементарной логики: кислая старая дева не может питать к вам симпатий. Настоящая ведьма, правда?

Девушка выпрямилась:

– О, это еще далеко не все, приятель! – воскликнула она. – Подождите здесь, я сейчас ее отыщу. И сама уложу мозг в ее сумку.

– Клянусь святым Норбертом, это настоящий клад! – воскликнул Зейн Горт, который, едва девушка скрылась за дверью, кинулся к книжным полкам. – Смотри! – воскликнул он, проводя металлическим пальцем по черным корешкам. – Полное собрание сочинений Даниэля Цуккерторта!

– Это имя мне незнакомо, – бодро заявил Гаспар. – Или это был робот?

– Твое невежество меня удивляет, старая ты кость, – отозвался Зейн. – Судя по регистру патентов, Даниэль Цуккерторт был одним из величайших специалистов древности в области роботехники, микромеханики, каталитической химии и микрохирургии. И тем не менее его имя почти никому не известно – даже роботам. Ведь недаром у нас нет святого Даниэля. Он словно стал жертвой заговора молчания. К сожалению, я никак не могу выбрать время, чтобы заняться этим вопросом.

– А почему здесь оказались вдруг труды Цуккерторта? – недоуменно спросил Гаспар. – Разве он интересовался оккультными науками?

– Круг интересов Даниэля Цуккерторта был невероятно широк! – торжественно провозгласил робот.

– Послушай, старый болт, – сказал Гаспар, погруженный в свои мысли. – Как, по-твоему, Флэксмен рассчитывает, что этот мозг станет писать для него книги? Или что-то еще будет способствовать их появлению? Судя по здешней обстановке, я не удивлюсь, если речь пойдет о черной магии или спиритических сеансах. Скажем, вступить в контакт с душами давно умерших авторов через посредство медиума…

Робот щелкнул локтевым суставом, что было равносильно пожатию плечами.

– Как однажды выразился величайший из ваших сыщиков (кстати, поразительно похожий на робота!), строить теории, не располагая фактами, – значит впадать в непоправимую ошибку.

– Величайший из наших сыщиков? – наморщив лоб, переспросил Гаспар.

– Да Шерлок Холмс! – нетерпеливо сказал Зейн.

– В первый раз слышу! Он кто – полицейский, частный сыщик или профессор криминологии? Или это он сменил Гувера на посту директора ФБР?

12

– Гаспар, – сурово произнес робот, – я могу простить тебе, что ты незнаком с трудами Цуккерторта, но Шерлок Холмс – это величайший сыщик всей детективной литературы дословомольной эпохи!

– Тогда понятно! – с облегчением воскликнул Гаспар. – Не выношу дословомольных книг! У меня от них в голове все кругом идет! – Его лицо вытянулось. – Знаешь, Зейн, просто не представляю себе, что я буду делать теперь в свободное время: без словомольного романа мне не заснуть! Кроме этих книг, меня ничто не берет! Я многие годы прочитывал всю словомольную продукцию.

– Тогда начни читать старые…

– Не поможет, Зейн! И потом, ты же знаешь, словомольная книга, если ее не поместить в герметичную оболочку, через месяц начинает чернеть и рассыпаться…

– В таком случае тебе, пожалуй, придется расширить свой кругозор, – сказал робот, с трудом отрываясь от толстого тома, который он перелистывал. – Он у тебя и правда узковат. Например, мы с тобой друзья, но готов побиться об заклад, ты не читал ни одной моей книги, даже из цикла о докторе Вольфраме!

– Но, Зейн, я не мог! – начал оправдываться Гаспар. – Ведь их издают только на катушках, рассчитанных на читающее устройство в корпусе роботов. Их даже на обычном магнитофоне нельзя проиграть.

– В издательстве есть печатные копии, которые выдаются всем желающим, – холодно сообщил робот. – Разумеется, тебе придется овладеть роборечью, но, по мнению некоторых, эти усилия окупятся…

– Э… – выдавил Гаспар, не зная, как уйти от неприятной темы. – Куда запропастилась эта старая карга? Пожалуй, надо позвонить Флэксмену.

Он кивнул на телефон около книжных полок.

– Тебя никогда не удивляло, Гаспар, что книги для роботов пишут живые существа вроде меня, а книги для людей сочиняют машины? – сказал Зейн, словно не услышав слова своего друга. – Историк, пожалуй, усмотрел бы здесь разницу между юной и вырождающейся расами. Для беспристрастного наблюдателя, такого, как я, совершенно ясно, что в вашем стремлении к словопомолу есть что-то патологическое. Стоит вам раскрыть свежесмолотую книгу, и вы тут же впадаете в транс, как от большой дозы наркотика. Тебе не приходила в голову мысль, почему роботы не способны воспринимать эту словесную кашу?

– Может быть, она для них слишком тонка! Да и для тебя тоже! – вспылил Гаспар, оскорбленный таким пренебрежением к его любимому чтиву. – И вообще, отстань от меня! Ешь и ешь меня поедом, сил нет!

– Побереги свои артерии, старая мышца! – миролюбиво сказал Зейн. – И при чем тут «есть поедом»? Каннибализм – это, пожалуй, единственная гадость, в которой две наши расы не могут обвинить друг друга.

И он снова уткнулся в книгу.

Звякнул телефон. Гаспар машинально снял трубку, хотел было положить ее обратно и наконец поднес к уху.

– Говорит Флэксмен! – рявкнула трубка. – Где, наконец, мой мозг? И что стряслось с двумя идиотами, которых я вам послал?

Пока Гаспар лихорадочно искал достойный ответ, в трубке внезапно раздалась жуткая какофония звуков, воплей и грохота. Затем наступила тишина, и в трубке раздался энергичный женский голос, произнесший с типичной интонацией секретарши:

– «Рокет-Хаус» слушает. У телефона мисс Джиллиген, секретарь мистера Флэксмена. Кто говорит?

Но Гаспар сразу узнал этот голос – голос Элоизы Ибсен.

– Седьмой взвод мстителей за словомельницы, – торопливо импровизировал Гаспар, маскируя свой голос хриплым и зловещим шепотом. – Немедленно забаррикадируйте двери! Несколько минут тому назад в вашем районе была замечена известная нигилистка Элоиза Ибсен с группой вооруженных писателей. Высылаем на помощь летучий отряд мстителей, который покончит с ними.

– Отменить высылку отряда, – тотчас ответил энергичный голос. – Писательница Ибсен арестована и передана в руки правительства… Да ведь это ты, Гаспар! О нигилизме я говорила только с тобой!

От хохота Гаспара кровь должна была застыть в жилах.

– Гаспар де ла Нюи убит! Смерть всем писателям! – и повесил трубку.

– Зейн, – окликнул он робота, все еще погруженного в книгу. – Нужно сейчас же возвращаться в «Рокет-Хаус». Элоиза…

В это мгновение в вестибюль осторожно вошла девушка, держа в каждой руке по большому пакету.

– Хватит болтать! – скомандовала она. – Помогите мне…

– Сейчас не до этого! – отрезал Гаспар. – Зейн, да будешь ты слушать или…

– Замолчите! – крикнула девушка. – Если я уроню их по вашей вине, я вам глотки перережу – ржавой пилой!