Текст книги "Призрак бродит по Техасу"
Автор книги: Фриц Ройтер Лейбер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Глава 13. ФОНТАН
"Когда Двадцатому Столетию исполнилось лишь десять дней, Техас взвившейся в небо черной струей возвестил о наступлении Нефтяного Века: эры стремительных автомобилей, огромных грузовиков, которые победят железные дороги, могучих танков и реактивной авиации, решающей силе в последующих войнах.
С ревом, оглушившим весь промышленный мир, с грохотом, равным взрыву Кракатау, но целенаправленным, под сонным городком Бомонтом, вблизи побережья, где за триста тридцать восемь лет до этого солдаты Де Coma видели сочащуюся из земли нефть, Скважина Открытия в Спиндлтопе взметнула ввысь черный фонтан. В следующие полгода цена земли в Бомонте возросла тысячекратно. Бочонок нефти стоил три цента, кружка воды – пять центов. Через шестьдесят лет один техасец из восьми так или иначе был занят в нефтяной промышленности, а из каждых семи баррелей мировой добычи нефти один поступал из Техаса.
«Техас вкратце и крупным планом», издательство «Хьюстон-Хаус», Чикаго (Техас).
Когда сумерки сгустились в ночной мрак, и мы взлетели, как я надеялся, для завершения последнего этапа моего земного хаджа, наша труппа уместилась, увы, в одном веенвепе. Мы с Гучу, а еще Карлос Мендоса, Эль Тасито, отец Франциск, Фаннинович и Рейчел с Розой. Остальные два веенвепа отправились на юг в Денвер. Наше турне рассыпалось.
Снег уже не валил. Одеялом полуметровой толщины он укрывал чахлые вечнозеленые леса под нами.
Ночь была очень ясная, но мерцающие звезды тонули в свете почти уже полной Луны, которая плыла над восточным горизонтом. На Терре я провел почти месяц. И с утомленным вожделением созерцал ее спутницу, светило моей Родины, центр обращения Мешка и Циркумлуны, космически такую близкую, а по-человечески такую далекую!
Но соперничала со звездами не только Луна. Впереди к зениту бежали прозрачные зеленые огни – северное сияние, еще одно замечательное стихийное явление, свойственное Терре.
Примерно через полчаса Роза обнаружила, что у звезд есть и третий соперник, багровое пятно над южным горизонтом, прямо позади нас. Это был не точечный источник света, а небольшая полусфера.
Она находилась словно бы возле Форт-Джонсона. Мы бесплодно гадали, что бы это могло быть такое. Пожар? Что-то, связанное с попыткой разыскать нас? Кто-то упомянул даже атомную бомбу, но свечение не изменялось, так что эта версия отпадала. К тому же нас не нагнала ни звуковая, ни взрывная волна.
Фаннинович слушал наши рассуждения с язвительным самодовольством.
– А может быть, – сказал я, – свечение это как-то связано с буровой вышкой в Форт-Джонсоне?
Усмешка немца перешла в злобную гримасу.
– Великий император всех механиков! – обратился я к нему.
– Вы нас просто презираете, или вам известен секрет больших вышек?
– Секрет! – повторил он, и его губы сложились еще более язвительно. – В этом обществе я вынужден держать в голове тысячи секретов по той лишь причине, что они касаются вещей, недоступных вашему пониманию. Ведь у интеллектуальных тевтонов направляющий гормон развивает не только более высокие тела, но и более высокие умственные способности. А презираю я вас не больше, чем лопочущих мартышек, даю вам слово.
Я махнул рукой на тупоголового немчуру. Но запомнил, что техасский гормон роста является направляющим, что бы этот научный жаргон ни обозначал. Я еще долго с полным равнодушием смотрел на багровое пятно, пока оно не скрылось за горизонтом.
Привычные симптомы гравитационной болезни сменились общей вялостью, которая никогда сама собой не переходила в сон из-за боли от ушибов, сыпи и варикозных вен.
Остальные пассажиры заснули. С помощью рома я тоже забылся
– и начался кошмар: огненные киборгизированные драконы гнали меня по раскаленным туннелям, где мой титановый экзоскелет мало-помалу плавился.
Когда я проснулся, ничуть не освеженный, восток уже покраснел. Эль Тасито сменил Гучу в кресле пилота.
Земля внизу выглядела совсем ровной – редкие холмы все были низкими и пологими. И никаких следов человеческой деятельности. Прозрачность нашего веенвепа создавала ощущение, будто пустота плывет над ничем. Если бы не ноющие боли, я почуствовал бы себя бестелесным.
Когда мы позавтракали – довольно скудно, но каждый по своему вкусу, – Роза сказала:
– Дозволено ли будет обратиться к сеньору Ла Крусу? "А, так дошло до сеньора!" – подумал я и ответил:
– О, разумеется, сеньорита Моралес.
– Как вы намерены вознестись на небо, когда мы доберемся до Амарильо-Кучильо?
– Воспользовавшись тамошним космопортом, – сообщил я ей.
– Если не будет на месте циркумлунного корабля, мне придется подождать.
– Ах, космопорт, – произнесла она, с сомнением покачав головой. – Но где вы собираетесь ожидать в Амарильо-Кучильо? Ведь это всего лишь техасский рабочий поселок.
– В этом я рассчитывал на помощь Революции, – с тревогой ответил я. – Такое убеждение я вынес из наших бесед в Далласе.
– Да-да!– отозвалась Роза. – Но Даллас это Даллас, и что говорилось там, говорилось там. А Амарильо-Кучильо – совсем другое дело. Карлос, какие у вас в тех краях контакты?
– С индейцами кри, – ответил Мендоса. – Они ведут бродячую жизнь, хотя некоторые и обосновались в лагерях под городом. Ну и, естественно, с киборгизированными, но у этих нет ни положения, ни влияния. Есть ли симпатизирующие нам среди горожан, мне неизвестно. Может быть… – Он умолк, помотав головой.
Я догадался, что он хотел сказать. "Может быть, Эль Торо знал, но со мной он про это не говорил". Мне в голову пришла новая мысль.
– Есть еще Пропавший Уранинитовый Шурф Чокнутого Русского, – сказал я. – Конечно, некоторые из вас считают его мифом,
– добавил я, поглядев на Рейчел. – Тем не менее на Землю я прилетел с единственной целью отыскать его и предъявить на него права, если удастся. Чтобы добиться последнего, я надеялся заручиться посредничеством местных революционеров, занимающих достаточно важные посты. Но если таких нет, я все равно приложу максимум усилий. Может быть, для предъявления заявки я смогу воспользоваться моим техасским костюмом, который так хорошо маскировал меня на пласа де Торос в Канзас-Сити.
Тут меня перебила Рейчел.
– Но, сеньор Ла Крус, как вообще вы сможете предъявить заявку, если при вас нет даже карты? Нам ведь это хорошо известно!
А, так и она меня сеньорит!
– Карта у меня здесь! – сказал я ледяным тоном и прикоснулся ко лбу. – Эти сведения о Терре я досконально изучил еще в Мешке. Если шурф существует, я его найду.
– Да и, возможно, заявка тоже у вас в голове, и вы помните ее дословно, – подхватила Рейчел. – Но заявка в голове – не документ. На ней нет ни подписей, ни печатей.
– А заявка у меня вот здесь, – сказал я, прикладывая ладонь к сердцу. – Ну, а как я намерен заявку подать… Это мое дело, сеньорита Ламар!
Она чуть-чуть отодвинулась, приподняв плечо и делая вид, будто сокрушена. С каким наслаждением я дал бы ей пинка! Я перехватил злоехидную улыбочку Розы. Нашлось бы дело и для другой моей ноги!
Мендоса мягко возразил:
– Но если заявка действительно при вас, так зачем карта, зачем искать шурф? В заявке обязательно указывается точное местоположение.
– Но не в этой, – заверил я его. Затем, прежде чем кто-нибудь успел обвинить меня в помешательстве, я продолжал: – Однако исходный чокнутый русский, который продал заявку индейцу кри, который продал ее алеуту, который продал ее моему деду, – этот чокнутый русский, которого, между прочим, звали Николай Нимцович Низард, перед тем как исчезнуть, принес в тогдашнее йеллоунай-фское бюро в конверте со своей подписью образчики уникального сочетания уранинита, сиенита, ретинита и гранита. На основании этих образчиков его заявка получила предварительное утверждение. Если кто-то предъявит точно такие же образчики, плюс уточненные данные о местоположении шурфа и плюс предварительно утвержденную заявку, тогда она будет утверждена окончательно.
– Русский был чокнутым, как хитрый лис, – заметил Мендоса, многозначительно кивнув. – Он боялся, что Бюро, орудие капиталистического правительства, присвоит его открытие.
– Следовательно, – сказал я, – мне теперь требуется ваша помощь, чтобы отыскать шурф. Я знаю, у вас в вашей стандартной аппаратуре обеспечения безопасности есть детекторы радиоактивности, а веенвеп идеально приспособлен для поиска известных мне ориентиров: три выхода скальных пород, образующих вершины равностороннего треугольника со сторонами длиной в километр. Южный и северный выходы – бледный гранит. Западный – более темных оттенков, там-то и находятся залежи уранинита.
Мендоса огорченно мотнул головой.
– Боюсь, я не имею права использовать революционный летательный аппарат для такого индивидуалистического предприятия.
– Совершенно верно! – поддержала его Роза. – Революция превыше всего.
– По-моему, – заявила Рейчел, – не нужно укреплять сеньора Ла Круса в его иллюзорных надеждах на несуществующие залежи, – хотя бы из милосердия.
"Нет, – подумал я, – эти адские мерзавки заслуживают чего-то повесомее пинков!" Однако усталость и безвыходное отчаяние помешали мне искать утешения хотя бы в садистских фантазиях.
"Сам виноват! – билось у меня в голове. – Доверился шайке абсолютно бессовестных эгоистических предателей, из которых всегда состоят все революционные комитеты!"
Сардонический смешок Фанниновича явился последней каплей, и истончившийся мыльный пузырь моей гордости лопнул.
Однако язвительный смешок потонул в добродушном хохоте. Гучу, который, как мне казалось, крепко спал, вдруг открыл глаза и приподнялся на локте.
– Да ну вас! Рассчитаемся с этим юродивым по-юродски честно. Вначале я соглашался с вами всеми: мы использовали его сполна, и пришел момент избавиться от него вместе с профессором Фанни-новичем. Но я выслушал его историю, такую идиотскую, что во мне волей-неволей заговорило сочувствие! Чокнутый русский – индейцу кри, индеец кри – алеуту, алеут – его пришлепнутому бомбой дедушке… Это ж надо! – Вновь раздался его добродушный хохот. – Конечно, как сеньору Ла Крусу с небес мы ему ничего не должны. Первый принцип черного: ни одному беломазому он ничем обязан быть не может. Беломазые – вымирающая порода, и простая гуманность требует содействовать их вымиранию. Это относится и к вам, сеньорита Ламар. Но если смотреть на Ла Круса только как на актера – скверненького, но бойкого и очень старательного, так, по-моему, мы обязаны немножко поспособствовать ему в поисках его дурацкого шурфа.
Эль Тасито слегка отвернулся от рычагов управления и кивнул.
Мендоса посмотрел по сторонам, пожал плечами и тоже кивнул, хотя и неохотно.
Я уставился на Гучу и открыл рот, чтобы поблагодарить его, но вырвались у меня совсем другие слова:
– Нет уж, ты "спасибо" не дождешься, черный кровопийца, ошалевший от расовых предрассудков еще почище Фанниновича! Выходит, твоя так называемая Тихоокеанская Республика начала с того, что перерезала в Калифорнии всех белых горемык до последнего, а женщин и детей в первую очередь!
Смешок Гучу был таким же добродушным и веселым. Я ничуть не уязвил его, даже на световой год к нему не подобрался.
– Врешь, Черепуша, – заявил он. – Порядочное их число мы сделали почетными черными.
Не рискуя ответить ему и хотя бы посмотреть на девочек, я подполз к Эль Тасито и сказал угрюмо:
– Ты слышал? Так, пожалуйста, зайди на Амарильо-Кучильо в направлении юг-север на десять километров восточнее. То есть на шесть миль с небольшим.
Он снова кивнул.
Остальную часть этого долгого дня я провел на том же месте в горизонтальной позе, приподнявшись только, чтобы сменить батарейки в моем экзо, да иногда вглядываясь в северный горизонт. Голоден я не был, хотя и испытывал легкое желание перекусить. Четкое, но слабое.
После миниатюрной вечности в мое поле зрения с неохотой вползла плоская голубизна Большого Невольничьего озера. На западе я различал высокий лес, а на востоке простиралась тундра.
Затем на время суша исчезла со всех сторон. У меня возникло ощущение, что мы пересекаем один из невообразимых земных океанов. Когда вновь впереди возникла тундра, солнце висело уже совсем низко. В кресло пилота сел Гучу.
Мы летели над тундрой полчаса, и солнце уже заходило. Вдруг, взглянув чуть западнее, я обнаружил, что его горизонтальные ту-скложелтые лучи отбрасывают на восток три длинные тени от вершин равнобедренного треугольника со сторонами около километра в длину.
У меня даже зубы застучали, когда я указал Гучу на это чудо. Больше всего я искал подтверждения, что действительно вижу то, что вижу. Нельзя ведь с такой легкостью отыскать шурф. Что-нибудь тут да не то!
Но Гучу словно бы так не думал – во всяком случае, мне он ничего не сказал, а только одобрительно хмыкнул, повернул веенвеп чуть западнее и начал снижаться.
Тени двух восточных скальных пригорков достигли в длину около полукилометра. Но тень западного, того, возле которого находился шурф, словно бы уходила на востоке в бесконечность.
Я ухватил электронокль. Н-да, что не так, то не так! Тень эту отбрасывала одна из уже привычных огромных вышек!
Мои залежи нашли, техасцы их разрабатывают.
Но где логика? Колоссальные бурильные установки, разбросанные по всему Техасу по крайней мере до Далласа, не могут же предназначаться для разработки уранинита поверхностного залегания!
Я навел электронокль поточнее, добавил мощности. И разглядел огромную открытую дверь в восточной стене вышки. Перед ней копошились маленькие, смахивающие на муравьев фигурки. Я увидел тонкие красные иглы лазерных лучей. Революционное восстание? Мое сердце учащенно забилось.
Я направил электронокль к западу от вышки. Вновь однообразная тундра… Но вот в поле зрения появилась медно-золотая полоса реки, две темные полоски пересекающих ее мостов, а сразу за ними скопление невысоких строений с узкими проулками между ними. Амарильо-Кучильо!
Крыши некоторых зданий еще отражали солнечные лучи. Остальные тонули в сумраке.
На северо-востоке от крохотного городка я увидел аэродром с двумя техасскими грузовыми реактивниками и узкой стройной колонной, которая вполне могла быть "Циолковским" или "Годдардом", его однотипником.
Я опустил электронокль и дал глазам отдохнуть. Вокруг царила тьма: веенвеп опустился ниже последних отблесков солнца.
Внезапно Амарильо-Кучильо стал фокусом скрещения тонких, как нити, прямых, как стрелы, лучей. Некоторые (красные) поднимались вертикально, уносясь в бесконечность вселенной или шарили по тундре.
Другие (зеленые) возникали в небе или били откуда-то из глубин тундры, обрываясь вокруг городка раскаленными точками, из которых били вверх фонтаны искр.
Веенвеп качнуло, и слепяще зеленая вспышка пронизала толстый пластик в футе над моей головой.
Я уже не сомневался, что вольные стрелки нас все-таки наконец перехватили. Хотя зачем им понадобилось простреливать все небо и все окрестности, чтобы посадить один жалкий вертолетик с актерской труппой, я понять не мог. Возможно, обычная техасская экспансивность и только.
К тому времени, когда я вновь обрел способность видеть, Гучу уже сажал веенвеп позади одного из восточных выходов породы -
расположенного чуть южнее. Вблизи крутой каменный бугор выглядел достаточно внушительно – обтесанный ледниками конгломерат гранитных глыб десятиметровой высоты.
Я увидел бурую борозду, которую зеленый лазерный луч пропахал в пластике, хотя и не прожег его насквозь. Борозда не достигала в ширину и трех дециметров, что указывало на фантастическую "стяжку" фотонного оружия на расстоянии свыше десяти миль.
Легкий толчок, и мои запястья вдруг задергались. Я сообразил, что мы приземлились и что Мендоса старается забрать у меня электронокль.
Я увидел, как Рейчел легкомысленно соскочила из люка на снежный ковер внизу. Меня тоже охватило желание выяснить, что происходит. Вырвав электронокль у Мендосы и собрав все свои силы (хотя их оказалось меньше, чем потребовалось бы для дуэли), я последовал за ней.
Вне сцены Революционная бродячая труппа дисциплиной не блещет!
Снег не достигал до лодыжек. Ветер, поднятый моими движениями, точно оледенил мне лицо и руки, но я не задержался, чтобы надеть маску и перчатки – и даже нагревательные элементы включил, только когда скорчился рядом с Рейчел на неровном уступе и осторожно выглянул из-за верхней глыбы.
Вспышки красных лазерных лучиков у подножья вышки перед огромной дверью прекратились.
Изгиб земной поверхности скрывал от взгляда Амарильо-Кучильо, но красные и зеленые лазеры продолжали там свою битву. Раскаленных точек, знаменовавших попадание в цель, я теперь тоже не видел, хотя над краем горизонта вдруг вспыхивали и тут же гасли белые призрачные вспышки, или разгоралось темнооранжевое зарево – от пожаров, решил я. Кроме того, несколько раз взметывались ослепительные полотнища света, а затем доносился отдаленный грохот взрыва, но в целом битва велась настолько бесшумно, что создавалось впечатление, будто мы наблюдаем какое-то природное явление – северное сияние жуткой геометричности – а не бой.
Постепенно я пришел к выводу, что пляска лазерных лучей к нам отношения не имеет, что нас, меня и моих коллег-актеров, – по совместительству революционеров – задели совершенно случайно, и мы просто свидетели какого-то значительного конфликта. Тем не менее, когда зеленый луч скользнул в полукилометре над нами, я поежился.
Переключив нагревание на следующую ступень, я надел перчатки, маску и огляделся. Моим электроноклем завладела Рейчел. Мендоса нашел для себя другой и теперь прижимал его к глазам. Роза, отец Франциск и Фаннинович тоже вылезли из веенвепа. Как и Эль Тасито, который, вытащив пистолеты, невозмутимо следил за Фан-ниновичем и мной, а не за дальней битвой.
И тут я вспомнил, что битва-то не одна, что их две, и выхватил электронокль у Рейчел, буркнув только "дай-ка!" в ответ на ее возмущенное "прошу прощения?!".
Я тщательно настроил электронокль на западную вышку в километре от нас, довел резкость и увеличение до максимума и мало-помалу начал различать детали и постепенно осмысливать зрелище, которое, не сомневаюсь, будет вновь и вновь являться мне в кошмарах.
Массивная вышка угрюмо чернела на фоне гаснущего неба. Прямо напротив меня две двери – высотой в тридцать метров, а шириной в десять – были полностью раздвинуты.
Внутри вкднелось обширное помещение, центр которого за одним исключением был пуст. Справа и слева в лиловом свечении можно было различить части огромных высоких машин. Одна напомнила мне подъемник, которыми иногда оснащают ракеты на спутниках с заметной силой тяжести.
Сравнение это пришло мне в голову потому, что в центре помещения стояла сверкающая фиолетовая ракета заметно выше дверей. Мне почудилось, что ее освещают невидимые огни рампы. Казалось, она содрогается, нетерпеливо ожидая, чтобы купол раздвинулся и ей можно было бы взлететь.
"Диана меня побери! Техас готовится к новому завоеванию космоса! Необходимо предупредить Циркумлуну!" – мелькнуло у меня в голове.
– Готовьтесь убраться отсюда, детки, – раздался позади нас голос Гучу. – Гейгер фиксирует некоторую активность в направлении лиловой вышки. Ничего опасного. Пока.
Тут я сквозь ракету смутно различил еще машины и понял – сначала с облегчением, – что это всего лишь пучок фиолетовых лучей, бьющих, точно гигантский лазер, из отверстия в полу (или земле) и лиловым свечением отражающихся от потолка.
Это же лиловое свечение позволило различить лежащие на снегу тела – маленькие тела мексов. Их было много и возле некоторых по снегу вроде расплывались темные пятна. Но в любом случае они все были неподвижны.
Однако вокруг мельтешило множество черных силуэтов живых мексов. Одни собирались в группы, другие двигались поодиночке. Не берусь утверждать, что они вызывали ассоциации с ордами разнузданных солдат, или со стаями хищников, или еще с чем-то таким. Знаю только, что это напряженное судорожное рысканье мне не понравилось.
Сбоку от двери виднелся штабель бревен.
Будь с нами Эль Торо, он, наверное, повел бы нас к вышке. Однако Карлос Мендоса этого не сделал, и у меня не было ни малейшего желания идти туда, да и отец Франциск, как я заметил, дважды тайком перекрестился.
Мой бинокль, будто завороженный, опять и опять фокусировался на столпе фиолетового света. Мне казалось, что столп пульсирует и вибрирует, словно какое-то живое существо. Я содрогался, глядя, с какой беззаботностью мексы движутся в его сиянии, – полукружия их словно вырезанных из черной бумаги голов были обведены полоской туманного свечения, какое возникает у анодированного алюминия и у ртутных паров, бомбардируемых электронами.
Но источник этих фиолетовых лучей? Огромный чан расплавленного металла чуть ниже пола? Ведь от них исходит и жар, о чем свидетельствует все увеличивающийся перевернутый конус черной земли в тающем снегу перед дверью.
Или гигантские раскаленные нити под поверхностью?
Впрочем, я не сомневался, что источник лежит много глубже. Мне чудилась бесконечная скважина, уходящая вертикально вниз, вниз, вниз… пока у меня не закружилась голова. Шахта Федерико, из которой убрали все лифты и пересадочные площадки, так что она превратилась в ничем не перегороженную сорокакилометровую яму.
Я опустил бинокль, замигал от рези в глазах, помотал головой, чтобы она перестала кружиться, и посмотрел в сторону Амарильо-Кучильо. Лазеры все еще пронзали там воздух, но зеленых лучей вроде бы стало больше,чем красных.
Я протянул было электронокль Рейчел, и тут Мендоса, все еще глядевший на лиловую вышку, внезапно с шипением выдохнул воздух.
Не обращая внимания на сердитые протесты Рейчел, я опять выхватил у нее бинокль и прижал его к глазам.
Порой я сожалею, что сделал это, но все-таки лучше, что смотрел в него я, а не она.
От фиолетового столпа возвращались восемь мексов. Еще восемь все с тем же неприятным судорожным напряжением кинулись к штабелю, который словно успел чуть уменьшиться, ухватили бревно, потащили его к центру и бросили в фиолетовый столп, где оно на мгновение ярко осветилось, прежде чем ухнуть в дыру, из которой бил свет.
И в этот киномиг я увидел, что туда падает не бревно, а высокий человек со спеленутыми ногами, с руками, притянутыми к бокам, массивный человек, казавшийся еще массивнее из-за веревок, опутавших его от шеи до щиколоток. Я смотрел, как эта операция повторилась шесть раз, пока от штабеля не осталось ничего. Смотрел, хотя у меня старались вырвать бинокль, чуть меня не опрокидывая. Но я вцепился в него изо всех сил рук и экзоскелета. Вцепился и держал наведенным на основание фиолетового столпа.
По-моему, мне вовсе не хотелось наблюдать происходящее. По-моему, я испытывал омерзение. Я знаю, что от этого зрелища у меня внутри все разрывалось. Я ощущал себя то рыкающим зверем, то сострадательным человеком, то безумцем, то вмороженной в лед кинокамерой.
Но я должен был смотреть, должен был наблюдать. И каждый раз старался – безуспешно, но упорно – разглядеть выражение на лице связанного техасца, падающего в слепящую дыру.
Одновременно я слышал дальние пронзительные стенания, которые то повышались, то понижались, без всякой системы. Я твердил себе, что это поднимается ветер. Я твердил себе, что это воют волки. Я твердил себе, что это вовсе не сливающиеся воедино вопли людей, объятых либо предельным ужасом, либо кровожадной яростью.
Бинокль выскользнул из моих пальцев. Не знаю в чьи. Я долго стоял, опустив голову. Или мне просто показалось, что долго.
Потом среди многих не воспринятых мною слов я вдруг расслышал, как кто-то, не помню кто, сказал:
– Да, все киборги ушли. Последние что-то бросили в дыру. Да, какой-то предмет, не человека.
Я поглядел вверх. Небо было темным. В направлении Амарильо-Кучильо в него еще вонзалось несколько лазеров, все зеленые.
Я услышал, как кто-то… Опять не помню кто – может быть, в странном своем состоянии я слышал не голоса, а лишь смысл говорившегося? В любом случае, я услышал, как кто-то сказал деловито:
– Ну, на этот раз русские побили техасцев, тут сомнений нет.
До этой секунды, если не считать краткого срока, когда мне представилось, что вольные стрелки нас обнаружили, я даже не задумался, кто, собственно, сражается с кем в битве под Амарильо-Кучильо.
И тут я расслышал… нет, не стенания, слава Марсу! – хотя вначале эти звуки были даже еще более слабыми. Но в них чувствовались напевность, ритмичность, звонкость и – волей-неволей приходилось признать – музыкальность. Они возникали из темноты, разносились над снежной пустыней со стороны Амарильо-Кучильо и постепенно нарастали.
Долгое время я пытался убедить себя, что это иллюзия, порождение глубин моего сознания, тщетно стремящегося изгладить из памяти недавние ужасные вопли, однако затем я обнаружил, что все вокруг меня тоже застыли без движения и слушают. Тут из мрака возникла первая белая фигура, точно привидение, – сначала маленькая, но непрерывно становящаяся все выше.
Я услышал, как позади к нам подошел Гучу и сердито зашептал:
– Давайте-ка…
По-моему, он намеревался сказать "…побыстрее в веенвеп!", но, увидев как обстоит дело, сразу передумал. Во всяком случае, он докончил:
– …замрите! Тасито, прижми пистолет к брюху профессора.
К этому времени из морозной мглы возник уже весь марширующий маленький отряд. В нем не набралось бы и двадцати человек. Все были в белых маскировочных комбинезонах, а лазеры держали наперевес, или закинутыми на плечо дулом вниз, или небрежно зажимали их под мышкой. Все они были рослыми, и теперь я ясно разбирал слова марша, который они негромко пели на мучительно знакомый мотив:
От вулканов Гватемалы
До торосов Арктики
За Техас и за свободу
Бьются вольные стрелки.
У китайцев и у русских
От пинков черны зады.
Кулаки, нутро и кольты
Мы Единственной Звезды.
Я было подумал, что они направляются к вышке, чтобы выследить восставших киборгов; потом с конвульсивным ужасом решил, что они ищут нас.
Однако выяснилось, что они просто движутся на юг между нами и вышкой, хотя и много ближе к нам, чем к ней. И внезапно остановились шагах в ста от нас. Тут уж мы действительно замерли. Ветер замел нас снегом, довольно удачно замаскировав. Во всяком случае, так мне хотелось верить.
Между двумя порывами ветра я разобрал, как грубый голос протянул:
– Что же, Кастера прикончили. Кто-то еще откликнулся:
– А Линдона так за морем, Господи его благослови.
– Угу! Человеку, который человек, с таинственным Востоком лучше не связываться, – заметил третий.
Я не слышал, чтобы с северо-запада за ними кто-то следовал, но, видимо, слух у стрелков был тоньше: они рассыпались по дуге и, опустившись на одно колено, навели лазеры туда, откуда пришли.
Но из северо-западной мглы появились не русские преследователи, а большая длинная белая машина, которая бесшумно скользила по снегу, извиваясь как змея.
Она остановилась перед стрелками, и раздалась хриплая команда:
– Прыгайте на борт, ребята! Шевелите задницами!
Они подчинились, хотя и не с той быстротой, на какой настаивал голос. И огромная машина заскользила на юг.
Мне почудилось, что до меня, замирая, донеслось: За Техас и за свободу Бьются вольные стрелки.
Возможно, мне следовало бы улыбнуться презрительно или хотя бы сардонически, но ничего подобного. Что-то во мне, о чем я даже не подозревал, было расстрогано почти до слез.
Мы уже пошли к веенвепу, когда послышался рев. Сначала он доносился сквозь каменную толщу у нас под ногами, заставляя ее вибрировать и содрогаться. Мы зашатались, с трудом удерживаясь на ногах.
Затем рев стал оглушительным, лиловая вышка задрожала. Фиолетовый столп стал гораздо ярче, пробил крышу и устремился к зениту с каким-то ликующим торжеством. Затем в нем появилась ярко-багряная расплавленная масса. Затем разлетелись стены, и за несколько секунд на месте вышки поднялся конус багровой вязкой лавы, с каждым мгновением становясь выше и шире.
Рев замер, хотя земля у нас под ногами продолжала вибрировать. Гучу завопил:
– В веенвеп! Гейгер совсем взбесился.
Фаннинович отделился от нас и вперевалку побежал вверх на каменный бугор. Эль Тасито прицелился, но я ударил его по руке с пистолетом, пробормотал "Un momento, рог favor!"
[30]
[Закрыть] и кинулся за немцем. Рейчел и Роза последовали за мной.
Фаннинович взобрался на верхнюю гранитную глыбу. Его заливал багряный свет, но мы трое предпочли укрыться в тени бугра.
Грозя кулаком багряной пирамиде и нам, немец вопил во всю силу легких:
– Да, грязные русские выиграли одну битву! Но теперь они проиграют две битвы, десять битв, сто! Гитлер, когда его загнали в угол, создал "фау-один" и "фау-два"! И вот теперь техасцы, единственные наследники богатырского германского духа, обрели средство поставить на место завистливый мир! Столкнувшись с дефицитом радиоактивных материалов, они благодаря своему провидению, дерзанию и передовой технике сумели добраться до карманов радиоактивной магмы под земной корой! По всей своей великой стране, повсюду, где имеются требуемые геологические условия, они с восхитительным соблюдением секретности пробурили суперскважины! Пропавший Уранинитовый Шурф Чокнутого Русского послужит вехой на пути к новому Спиндлтопу! Всюду начинают бить судьбоносные фонтаны – как вчера вечером в Форт-Джексоне, хотя вы, безмозглые тупицы, не сумели разгадать смысл зарева над ним! Фонтаны магмы сделают Техас всемогущим. – Он обернулся к конусу лавы, поднял кулак повыше и рявкнул: – Зиг хайль! – и снова: – Зиг хайль!!
Возможно, и это должно было меня расстрогать.
Но нет! Я подумал только, что все немцы маньяки и что техасцы с их манией величия, того и гляди, закатят бедной старушке Терре, и так изъязвленной атомными шрамами, новую лошадиную дозу смертоносной радиации.
Занятый этими мыслями, я ухватил Фанниновича за лодыжку и дернул. Он кубарем покатился вниз. Мы с Рейчел поймали его за плечи и поволокли к веенвепу. Он было попробовал упираться, но сзади Роза дала ему хорошего пинка.
Когда мы взобрались в веенвеп, Гучу взвыл:
– Идиоты беломазые! Везет вам как утопленникам, раз я вас дождался. Теперь держитесь!
Веенвеп взял курс прямо на восток, идя почти у самой земли, чтобы использовать бугор как экран. Мы пролетели на восток много километров, а потом по широкой дуге повернули на северо-запад в поисках шатров индейцев кри.
