Текст книги "Искатель. 1969. Выпуск №4"

Автор книги: Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Соавторы: Евгений Войскунский,Леонид Словин,Исай Лукодьянов,Игорь Росоховатский,Борис Поляков,Ричард Росс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Игорь РОСОХОВАТСКИЙ
НАПИТОК ЖИЗНИ

Рисунки А. ГУСЕВА

Я не вор. Не ради богатства полез я в эти пещеры. Их обнаружили досточтимые господа, приезжие ученые, и наняли меня и еще двоих в помощники. Но помощником я буду завтра, если доживу до восхода. А сегодня я сам по себе. Пусть досточтимые простят меня – я не возьму лишнего и ничего здесь не нарушу. Не нанесу ущерба ни им, ни их делу. Упаси аллах!

Если легенда подтвердится и это действительно вход в гробницу царя царей Айрамеша, то в ней должны храниться большие богатства. Я возьму себе меньше малого. Ровно столько, чтобы можно было повезти моих ребятишек в город и показать их лекарю. И еще немного, чтобы хватило на обильную еду после лечения. А если что-нибудь останется, я отдам мулле – да простит аллах мои прегрешения!

Сырые каменистые стены давят на меня со всех сторон, тьма тихонько шелестит, шуршит. Она замыслила против меня недоброе, дала приют враждебным духам, и они затаились в ней!

Я боюсь их, боюсь камней и тьмы. Но если поверну назад, дети умрут. Болезнь сделала моих ребятишек такими жалкими и тихими, а глаза их – большими и выразительными. Эти глаза я часто вижу во сне, они говорят со мной молча, иногда просят, иногда требуют. И тогда я решаюсь на то, против чего протестует душа.

К моей спине привязаны факелы, которыми можно пробить окна во тьме, рассеять ее на время, загнать в угол. Но я зажигаю факелы лишь в том случае, когда пещеры разветвляются. Иначе факелов не хватит.

Лучше бы и вовсе не приходилось пользоваться ими. Я бы привык ко тьме, как привык ко многому в жизни.

Пещера расширяется. Становится легче дышать. Имеющий ум да насторожится! Здесь, наверное, выход на поверхность или скорее всего душник. Зачем его пробили?

В гробницах властителей много ловушек, каждая таит смерть для незваного гостя.

Зажигаю факел. Пламя колеблется – значит, не ошибся, душник есть. Передо мной возвышается несколько камней. Они похожи на зубы, готовые стиснуть и раздавить жертву. Но почему эти камни кажутся мне такими страшными? И почему мои глаза прикованы к одному месту? Не могу отвести взгляда…

Да, да, вот оно, оказывается, в чем дело… Там, под огромным камнем, раздавленный человеческий скелет. Блестит череп. Камень упал на человека, как только он наступил вон на ту плиту. Я тоже наступил на нее, но он был здесь до меня. Он уже заплатил жизнью, а в эту ловушку может попасться лишь одна жертва. Удача отметила меня своей печатью. Но сколько ловушек впереди? Достойнейший царь царей взял с собой на тот свет богатства не для нищих и не для детей бедняков. Может быть, через минуту и меня настигнет смерть. Повернуть, пока не поздно! Быстрей!

Я так спешу, что больно ударяюсь плечом о камень. Вспоминаю детей, становится стыдно. Если вернусь ни с чем, они умрут. Я вижу их, как если бы они были предо мной. Скажите, разве не удивительно, что мы можем увидеть тех, кто далеко от нас? Грамотные люди объясняют, почему это происходит. Я тоже учился немного, но моих знаний хватает только для того, чтобы удивляться. А для того чтобы любить своих детей, и вовсе никаких знаний не надо. Зато, чтобы вылечить их…

Вот и выходит, что дело тут не в любви. Чего стоит моя любовь к детям без денег, которые необходимы, чтобы их вылечить? Может быть, любовь – это очень хорошо, но сама по себе она что-то значит только, в песнях. А в жизни к ней всегда требуется много приправ, каждая из которых стоит больше, чем любовь. Это мне говорили и отец, и мулла, и мать моей жены, и еще многие…

Я гашу факел – владения тьмы обширны. Продолжаю путь к гробнице. Аллах, я вверяюсь в твои руки! А если аллах не спасает таких, как я, пусть поможет шайтан! Кто спасет, тому и буду молиться.

Мое тело уже не болит, руки не ноют. Прошло. И усталости больше не чувствую. Наверное, если бы подсчитать зарубки, которыми я отмечаю свой путь, их наберется больше сотни. Смогу ли я по ним отыскать обратный путь?

Пробираюсь на четвереньках, ползу… Что-то подсказывает мне: цель близка. Протягиваю руку к потолку и не нахожу его. Зажигаю факел.

Моя тень начинает приплясывать, и во все стороны от нее разлетаются солнечные блики. Но откуда здесь солнце? Эх ты, нищий, это не солнце, а золото. Золото здесь повсюду: в сундуках, в креслах, фигурках, украшениях. Золотыми листами украшен гроб царя царей, сделанный в виде яйца. Отсветы пламени зажигают разноцветные огни. Главный среди них – желтый, цвет солнца и золота. Никогда я не видел такого богатства. Каким счастливым должен быть обладающий им!

Глажу золотые фигурки людей и священных животных, запускаю руки в сундуки и слушаю, как между пальцами льется звенящий дождь.

Чей это смех раздается в сокровищнице?

Прячусь за сундук, – прислушиваюсь… Тихо…

Но вот опять раздается смех. Да это же я смеюсь! Вот осел! Неужели ты никогда не слышал своего собственного смеха? Нет, мой смех никогда не был таким.

«Стоп, – говорю себе, – Очнись, дурак, иначе ты и вовсе свихнешься. Возьми, сколько нужно, и отправляйся обратно. Не мешкай. Ничего не переворачивай и не рассыпай. Не уподобляйся хрюкающему нечистому животному, которое перепортит больше, чем съест. Пусть ученые найдут все как было. Они ведь надеялись обнаружить гробницу, в которой не побывали грабители. Да исполнятся их надежды!»

Я оглядываюсь вокруг. Во что бы насыпать монеты из сундука?

Мешка или сумки я, конечно, с собой не взял. Ибо ничто так не раздражает шайтана, как человеческая самоуверенность. Идти надо ни с чем. – будто ожидаешь подарка. А возьмешь мешок – и ничего не найдешь.

У самого гроба стоит небольшой сосуд, накрытый кожаной крышкой. Снимаю ее. Горло у сосуда широкое. Там отсвечивает какая-то темная жидкость. Наверное, благовония, которыми умащивали тело царя. Ну что ж, ученым придется обойтись без них. Досточтимые господа видели всякие благовония, потеря невелика.

Куда бы вылить эту жидкость? Лужу могут заметить. Ведь завтра сюда придет много людей.

Сосуд легкий, я без труда переношу его в дальний угол пещеры. Замечаю нору – похоже, крысиная. «Что делать здесь крысам?» – приходит почему-то в голову посторонняя мысль. А, вот в чем дело: царь царей взял с собой в загробную жизнь множество пшеницы, наверное, урожай целого года. Крысам ее хватило на века. Но скорей отсюда! Я выливаю благовония в нору, затем наполняю сосуд золотыми монетами, которые так радостно звенят…

* * *

– Итак, я оказался прав, – сказал, подходя, один ученый другому, когда страсти, вызванные находкой, несколько улеглись. – Легенда подтвердилась. Гробница Айрамеша и сокровища не выдумка.

Он говорил под стук лопат и заступов. Рабочие расширяли вход в пещеры.

– Вы правы лишь наполовину, – невозмутимо возразил второй, и его длинные ловкие руки продолжали сортировать находки. – Ведь главного сокровища – «напитка жизни» нет. А в легенде сказано: «Но дороже всех богатств грозного Айрамеша напиток жизни, подаренный ему людьми с вершин. Одной капли его достаточно, чтобы снять усталость после битвы, одного глотка – чтобы исцелить болезнь и залечить рану, одной чаши – чтобы продлить жизнь дряхлого старика на пять лет. Благодаря напитку прожил царь царей, величайший из великих, солнце из солнц, непогрешимый Айрамеш триста и еще тридцать лет. А если бы не надоело ему жить, правил бы благословенный Айрамеш и сегодня…»

Подошедший испытующе посмотрел на собеседника:

– Я знаю эту легенду. Она довольно оригинальна. В других цари умирали на поле битвы, а этому «надоело жить»…

– А если и в самом деле было так? – улыбнулся длиннорукий, рассматривая сверкнувший на солнце необыкновенной красоты бриллиант. – Представьте себе: триста тридцать лет, и все – битвы, походы, парады, борьба за власть и прочая бессмыслица. И опять – парады, походы, битвы… Разве это не может смертельно надоесть? Как там в Легенде: «…И сказал ангел горестно: «Что наделал я? Хотел многим благо принести, а продлил жизнь одному извергу и тирану на сотни лет. Нет мне прощения». И утешил его другой ангел: «Не горюй, брат. Не будет тирану радости от тиранства его. Но протекут столетия, и найдет напиток жизни униженный и бедный человек с сердцем, наполненным любовью. Принесет напиток исцеление и счастье ему и детям его…»

– Так вы все еще утверждаете, что напиток существовал? Вы верите в эликсир жизни?

– Это мог быть очень сильный стимулятор. Судя по жизнеописанию Айрамеша, в их семье было наследственное заболевание типа серповидной анемии. Братья и сестры царя умерли в раннем возрасте, а он, даже если отбросить число триста тридцать, жил достаточно долго. Ведь для всех перечисленных походов и завоеваний понадобилось время…

Ученый отвечал совершенно спокойно, нарочно не замечая насмешки собеседника. Но тот не отставал.

– А кто же ему преподнес такой стимулятор, которым не располагает даже современная наука? Что это за «люди с вершин»? Может быть, космонавты других планет? Это теперь модное утверждение, – ехидно поинтересовался он.

– Модное – еще не значит неверное, – ответил, оторвав, наконец, взгляд от находок, ученый. – Но это могли быть и жрецы. Разве мы знаем все о древних цивилизациях? Чем больше узнаем, тем сильнее удивляемся. Представьте себе, какой шум подымется в академии, когда я завтра сообщу о находке…

Он почувствовал прикосновение чьей-то руки и обернулся. Перед ним стоял один из проводников. Он несмело попросил:

– Господин, вы сказали, что едете завтра в город. Не смогли бы вы взять с собой меня и моих мальчиков. Я уже говорил вам…

– Да, да, помню. Тебе нужно к врачу. Ладно, я захвачу вас.

* * *

Лучше бы я не ездил в город. Ведь у меня была надежда – самое большое, что может быть у человека. Ничего, что надежда обманывает – все обманывает нас в этом обманчивом мире. Теперь и надежды нет. Правда, лекарь оставил моих мальчиков в больнице. Боюсь, что он просто не в силах был отказаться от золота. Я хорошо запомнил его слова и особенно как он их сказал: «Против серповидной анемии пока что медицина бессильна. Сделаю все, что смогу. Но я не бог».

Песок скрипит под ногами. Я нащупываю в кармане монету. Это все, что осталось от золота моих надежд.

* * *

Первыми обнаружили удивительных крыс жители деревни, вблизи которой год назад была открыта гробница Айрамеша. Грызуны отличались необычайной подвижностью и прожорливостью.

Экспедиция зоологов выяснила, что они живут по крайней мере в пять раз дольше обычных, гораздо быстрее размножаются, и это обстоятельство делает крыс настоящим бедствием.

Они уничтожали посевы, загрызали домашнюю птицу, нападали даже на коз и овец. Зоологи долго спорили, являются ли эти крысы только разновидностью или же их следует выделить в особый вид…

Борис ПОЛЯКОВ
«МОЛВА»

9 марте этого года в Москве проходило организованное ЦК ВЛКСМ и ССП СССР V Всесоюзное совещание молодых писателей. «Искатель» предоставляет свои страницы участнику этого совещания московскому писателю Борису Полякову.

Рисунки П. ПАВЛИНОВА

Середина июля 1941 года.

«У меня чудесное настроение! Капитан представил меня к награждению орденом «Румынская корона». Еще десять дней, и я впереди своих солдат войду в Одессу… Говорят это изумительный город!»

(Из дневника младшего офицера 89-го румынского пехотного полка)

«Солдаты! Враг разбит на всем фронте. Сделайте последнее усилие, чтобы закончить борьбу, не отступайте перед яростными контратаками противника. Только вперед! За два дня вы овладеете самым большим портом на Черном море. Вы покроете себя славой. Весь мир смотрит на вас, весь мир ждет вашего вступления в Одессу. Будьте на высоте. Ваша судьба в ваших руках».

(Из фашистской листовки от 21 августа 1941 года)

«Господин генерал Антонеску приказывает: Командиров соединений, а также командиров полков, батальонов и рот, части которых не наступают со всей решительностью, снимать с постов, предавать суду, а также лишать права на пенсию. Семьи солдат, не идущих в атаку с должным порывом или оставляющих оборонительную линию, лишать земли и пособий на время войны. Солдат, теряющих оружие, расстреливать на месте. Если соединение отступает без основания, начальник обязан установить сзади пулеметы и беспощадно расстреливать бегущих. Всякая слабость, колебания или пассивность в руководстве операцией будут караться беспощадно.

23 августа 1941 года».

«ВИНТОВКУ – И НА ФРОНТ»

Враг бросил на штурм Одессы восемнадцать дивизий – пехоту, кавалерию, танки. Фашистские самолеты бомбили город, порт.

«Части Красной Армии и Военно-Морского Флота, – сообщала листовка, расклеенная по городу, – вместе со всеми трудящимися Одессы героически отбивают атаки озверелого врага, нанося ему тяжелые удары. Проявим еще большую храбрость и отвагу в борьбе за родную Одессу!»

Со степи город спешно опоясывали траншеями и противотанковыми рвами. На строительстве оборонительных сооружений работали все, кто мог держать в руках кирку, лопату, лом, – старики, женщины, подростки. На Степовой, Дальницкой и других выбегавших в степь улицах баррикады – горы мешков с песком и известнякового камня – возвышались до крыш домов. Город превращался в крепость.

В один из этих дней Яшу неожиданно вызвали в райком комсомола.

– Все так же рвешься в бой? – спросил секретарь райкома комсомола, едва Яша перешагнул порог кабинета.

Прищурившись, Яша недоверчиво посмотрел на секретаря. Чего это он вдруг? Говорили вроде недавно. Недели две назад, «Придет еще твое время, повоюешь, – сказал тогда секретарь Яше и, посмотрев на него усталыми, воспаленными глазами, добавил: – А пока собирай хлопцев – айда рыть окопы». «Винтовку – и на фронт», – стоял на своем Яша. «Лопату в руки – и рыть окопы», – повторил секретарь жестко и, прикрыв ладонью Яшино заявление, дал понять, что разговор окончен. А вот сегодня его вызвали в райком.

– Да разве один я, многие ребята хотели бы сейчас быть там, – после небольшой паузы ответил Яша, кивнув головой в сторону, откуда доносился гул канонады.

– Почему же до сих пор не среди бойцов?

– Пробовали, не получилось, – он горько усмехнулся, вспомнив, как первый раз их вернули с полдороги, а второй – почти с передовой…

– А траншеи рыли?

Вместо ответа Яша молча показал ладони, покрытые желтыми бугорками мозолей.

– Вот что, – секретарь встал, заходил по кабинету, – Вашу мореходку скоро эвакуируют…

Сердце у Яши екнуло. Неужели придется уезжать с училищем? «А как же родные? – хотел спросить он. – Ведь дома больной, парализованный отец, мать, сестренка, брат Лешка».

Вдруг ухнуло так, что задрожали стекла, и в стакане, стоявшем на столе, задребезжала ложечка.

– Дальнобойными бьют, – определил секретарь. Он вынул из стакана ложечку, положил на ворох бумаг.

– Тут один человек заходил, смотрел заявления ребят, которые на фронт просятся. Твое заявление его заинтересовало.

Затем, ничего не объясняя, неожиданно спросил:

– Где санаторий Дзержинского, знаешь? Завтра вечером направляйся туда. Спросишь дядю Володю. Можешь идти.

– Гордиенко! – остановил он Яшу, когда тот уже пробегал мимо его окна. – Отнеси, пожалуйста, вот это на радио… Да, на Манежную, сорок девять, где раньше был Дом народного творчества. Здесь стихи фронтовиков!

Через открытое окно он протянул Яше пакет.

Почему такая таинственность? – размышлял Яша, шагая по улице. При чем тут санаторий? Может, в отряд добровольцев записывают там? Но зачем тогда обращаться к какому-то дяде Володе? Отряд, даже добровольческий, наверняка возглавляет командир. А у командира – звание… И почему, наконец, надо идти в санаторий завтра, а не сегодня? Да и что особенного в его заявлении? «Хочу бить фашистских гадов. Прошу направить добровольцем на фронт». Вот и все. Подпись. Число. Примерно так писали в своих заявлениях и другие ребята – Саша Чиков, Николай и Ваня Музыченко, Гриша Любарский, родной брат Алексей, которого не взяли в армию из-за плоскостопия.

День был солнечный, теплый. С моря дул свежий солоноватый ветер. На Манежной улице у возведенной баррикады мальчишки гоняли мяч. Возле дома сорок семь две чернявенькие девчушки – видимо, сестрички, так как были одеты в одинаковые синие платьица, – играли в классы. Еще одна девочка – она была в розовой вязаной кофточке – стояла в тени под акацией и наблюдала за игрой. На ступеньках дома сидела женщина с грудным ребенком.

Яша подмигнул девочкам, на одной ноге проскакал по квадратам, обозначавшим классы, и вбежал в подъезд дома сорок девять. На стенах длинного коридора висели гитары и мандолины, акварели и портреты. Здесь же, в коридоре, пожилая женщина в очках в золотой оправе сидела за небольшим столом и что-то печатала на стареньком «Ундервуде». К столу был прислонен большой пузатый контрабас. Недалеко от женщины на высоком стуле восседал молодой парень с винтовкой. Увидев Яшу, парень наклонил к себе штык винтовки: давай, мол, сюда.

– А, стихи фронтовиков! Это ей, – он кивнул в сторону женщины.

Та глянула на Яшу поверх очков, молча указала глазами на край стола.

– Внимание! Воздушная тревога! – раздался вдруг из тарелки репродуктора, висевшей над входной дверью, голос диктора.

– Тебе, мальчик, лучше переждать здесь, – посоветовала женщина, не отрываясь от своего занятия.

В следующее мгновение дом вздрогнул от страшного взрыва. С потолка и стен посыпалась штукатурка. Упали, жалобно зазвенев струнами, гитары и мандолины. Входная дверь распахнулась, оглушительно захлопнулась и снова раскрылась. За первым взрывом последовал второй, еще более сильный. Пронзительно вскрикнула, схватившись за голову, женщина. Грохнулся, слетев со стула, парень. Яшу тоже швырнуло на пол, и, упав, он поранил руку о разбитый контрабас.

Еще три взрыва подряд. Коридор заволокла плотная мгла…

Очнувшись, Яша стал пробираться к выходу. Нащупав дверной косяк, шагнул на улицу. Соседнего дома, на ступеньках которого несколько минут назад сидела женщина с ребенком, не было. Над грудами щебня стелился едкий дым. Девочка в розовой кофточке лежала навзничь, придавленная стволом акации.

Посредине улицы, у баррикады, там, где мальчишки недавно гоняли мяч, громоздилась крыша, сорванная с дома, из которого он только что выбрался.

ДЯДЯ ВОЛОДЯ

Трамвай по Пролетарскому бульвару не ходил: была повреждена и еще не восстановлена линия. До санатория Яша добрался пешком.

У железных ворот его остановил часовой.

– К кому?

– К дяде Володе.

– Ах, к капитану! Проходи, в главном корпусе он.

Косые лучи заходящего солнца приглушенной позолотой легли на гладкие стволы деревьев. К главному корпусу вела прямая платановая аллея. Вокруг стояла сторожкая тишина. Лишь где-то в цветах жужжал шмель.

У входа в здание Яша увидел мужчину в полувоенной форме и девушку. Мужчина был выше среднего роста, подтянутый, статный. Девушка с небольшими косичками, в ярком красном сарафане выглядела подростком.

Мужчина перочинным ножиком вырезал из куска дерева какую-то замысловатую фигурку и слушал девушку.

– Боюсь я, – говорила девушка. – Когда стреляю, глаза сами закрываются.

– Все, что вы говорите, Тамара, звучит как-то по-детски, честное слово, – сказал вдруг мужчина, положив ей на плечо руку. – Пока есть время, идите к Петренко и просите его взять над вами шефство.

– Зачем же мы так долго говорили? – удивилась девушка.

– Действительно, зачем? – усмехнулся мужчина и, заметив Яшу, спросил: – К дяде Володе?

– Ага, – кивнул Яша. – К нему.

Девушка, видимо, обидевшись на своего собеседника, резко повернулась и, взбежав на крыльцо корпуса, хлопнула входной дверью.

– Как, ничего? – мужчина протянул Яше вещицу, которую вырезал из корня, – изящную фигурку.

– Ничего, – одобрил Яша. – Как живая.

Вещица и впрямь была хороша: встречный ветер распушил разметал волосы женщины, а сама она, приложив ко лбу ладонь козырьком, смотрела куда-то вдаль – рыбачка, ждущая родной парус.

– Вам бы с моим отцом на пару работать, во бы артель получилась! – Яша поднял вверх большой палец.

– Он что, твой отец, тоже увлекается этим?

– Еще как! Соседи говорят, что, продавай он своих зверюшек, рыбачек, рыб диковинных, мы бы миллионерами стали.

– А он что?

– Улыбается в усы и раздаривает свои фигурки направо-налево… Совсем плох он стал, парализовало его.

– Он, кажется, на «Синопе» когда-то плавал?

– Точно… А вы откуда знаете?

Мужчина пристально поглядел на Яшу.

– Так вот ты оказывается, какой, – произнес он, – что ж, давай знакомиться: капитан Бадаев,[2]2
  Подпольная фамилия Героя Советского Союза Владимира Александровича Молодцова. В. А. Молодцов – чекист, москвич, был послан в Одессу для организации подполья.


[Закрыть] тот самый дядя Володя, которого ты ищешь.

Из внутреннего кармана пиджака капитан достал сложенный вчетверо лист бумаги в косую линейку.

– Узнаешь?

Яша кивнул. Да, это его заявление.

– Не передумал?

Яша помотал головой – нет, не передумал.

– На фронте, знаешь ли, стреляют…

Большие карие глаза капитана испытующе смотрят на Яшу.

– Знаю, что на фронте стреляют, – согласился Яша.

– И случается…

– Мне бы вот только винтовку или шпаер, – прервал молчание Яша.

– Шпаер? – удивился Бадаев. – А что это такое?

– Как что? Пистолет.

Ах, пистолет! Ну, ну…

Бадаев стал расспрашивать Яшу о друзьях, родителях, любимых книгах. Яша разговорился, и вскоре ему уже казалось, что с этим дядей Володей они знакомы давным-давно. Он рассказал капитану и про своих друзей из мореходки, и про шаланду «Диану», и про походы в катакомбы.

– Неужели спускались в катакомбы? А я и не знал об этом, – удивился Бадаев. – Одни, без взрослых? И не страшно было?

Яша улыбнулся. Прошлым летом они проникали в лабиринт через «барсучью нору» в скальной балке недалеко от села Нерубайского.

Этот лаз был известен лишь их мальчишеской компании. Как-то они заметили на камне-ракушечнике изумрудную ящерицу. Она грелась на солнышке и, казалось, не замечала опасности. Но как только ребята приблизились к ящерице, она проворно шмыгнула под куст шиповника и исчезла. Приподняв ветки, ребята увидели в лимонно-серой глыбе камня трещину. Они вбили в землю колышек, привязали к нему веревку и, замирая от страха – дыра была узкая и темная, – один за другим спустились вниз. Так они впервые пробрались в катакомбы. Случайно обнаруженную дыру назвали почему-то «барсучьей», хотя всякий раз, когда ребята приходили в балку, на камне грелась все та же темно-изумрудная ящерица…

В подземных лабиринтах, обширных, запутанных, мрачных всегда было холодно и сыро, риск заблудиться в бесчисленных штольнях и штреках был огромный, но, холодея от страха, ребята продвигались все дальше и дальше. Иногда они вспугивали летучую мышь и в ужасе шарахались от нее в сторону. Иногда, и это было страшнее всего, гасла свеча, и ребят обволакивала кромешная темень. Сбившись в кучу, вздрагивая от шорохов и своих приглушенных голосов, мальчишки испытывали себя, сочиняя полные жути небылицы.

Бадаев слушал Яшу с большим вниманием.

– Кто твой любимый герой? – спросил он, когда Яша кончил рассказывать о катакомбах.

– Павка, – ответил Яша, не задумываясь. – Вот был человечина, а?

– Корчагин-то? Да, огневой был парень.

– Завидую я ему.

– Ты хотел бы оказаться на его месте?

– А кто бы не хотел? Мы с ребятами не один раз об этом толковали. Я в школе на эту тему даже сочинение писал, – вспомнил Яша.

– И сколько же получил, пятерку?

Яша вздохнул:

– Вашу бы доброту да нашему учителю!.. «Слишком, друг мой, – сказал он, – стиль души у тебя беспокойный».

– О твоем «стиле души» я уже кое-что слышал, – улыбнулся Бадаев, – а сейчас, дружок, вот что, – в голосе капитана появились озабоченные нотки, – пройдем-ка ко мне.

Они поднялись на второй этаж и вошли в комнату с табличкой «Главврач». Бадаев подошел к столу и, как будто что-то вспомнив, начал выкладывать рядом с железной пепельницей с изображением царицы Тамары разную карманную всячину: алюминиевую со сломанным посредине зубцом расческу; черную авторучку; синий с острым, как пика, наконечником, карандаш; жестяную, видимо от шинели, пуговицу со звездочкой; пачку «Норда» с добродушным белым медведем на ней и, наконец, небольшой плоский «кольт», к которому Яша так и прикипел взглядом. Когда содержимое карманов иссякло, капитан достал из-под подушки потрепанный томик рассказов Джека Лондона и положил его около расчески.

– Вот, пожалуй, и все, – сказал он. – У тебя тридцать секунд, понял? Смотри внимательно и запоминай, где лежит…

Говоря это, Бадаев следил за бегом секундной стрелки на часах.

– Кругом! – скомандовал он, когда стрелка высекла последнее, тридцатое мгновенье.

Быстро поменяв местами некоторые вещи, капитан разрешил Яше повернуться.

– Шпаер там же, – едва взглянув на стол, начал Яша. – Царица Тамара тоже… Хотя стоп – пепельница стояла возле расчески, а сейчас около пуговицы. Еще… Карандаш и ручку вы поменяли местами, а так вроде все как было…

– Молодец, – похвалил Бадаев и повторил все заново.

И снова Яша заметил все изменения на столе.

– Хорошо, очень хорошо, – сказал Бадаев и, взглянув на часы, схватился за голову. – Как же мы увлеклись! Через час «Коминтерн» в Севастополь уходит, а я письмо, очень важное письмо не передал… Кажется, все… Да, это уж точно, не успею. К тому же еще и пропуска нет.

– Пропуск! – Яша скептически махнул рукой. – Вот еще! Можно и без него.

– Без пропуска в порт? Ну, знаешь ли!.. В порт сейчас и мышь без специальной бумажки не проскочит.

– Мышь, может, и не проскочит, а я смогу, – заявил Яша. – Не верите? Давайте ваше письмо.

– Ну?! Неужто не шутишь? – медленно, словно что-то обдумывая, произнес Бадаев. – Если тебе удастся передать на эсминец письмо, буду благодарен.

Когда Яша приблизился к трапу боевого корабля, его встретил… капитан Бадаев.

– Вы?! – воскликнул Яша.

– Так получилось, – объяснил Бадаев. – Ты убежал, а тут попутная машина в порт… Опередил я тебя, выходит.

– Потрясающе! – сказал Яша, с трудом переводя дыхание. – Я так спешил.

– Да, потрясающе! – повторил Бадаев. – Как же тебе удалось миновать часовых?

«Он меня проверял», – догадался Яша.

ЭНСК – ЭТО ОДЕССА

– Представь, что мы оба получили задание остаться в городе, который будет занят врагом, – сказал как-то Бадаев Яше.

– Красная Армия не оставит Одессу никогда!

– Не кипятись, выслушай. Допустим, что город Энск, в котором нам предстоит действовать, похож на Одессу. Времени у нас в обрез, мы прибыли накануне эвакуации. Подумай, прикинь, где бы мы могли обосноваться.

– Квартира должна быть с черным ходом? – задал вопрос Яша, начиная догадываться, что весь этот разговор дядя Володя – теперь он называл капитана только так – затеял неспроста.

– Да, черный ход должен быть обязательно. Но ходом или выходом может послужить и любое окно. Важно, чтобы оно выходило не на ту улицу, куда ведет парадное, а в соседний переулок, в проходной двор.

– Это задание?

– Задание-экзамен, – уточнил Владимир Александрович. – Времени у тебя – неделя.

Задание было не из легких. Яша ломал голову, как за него взяться. Помог случай. Враг захватил Беляевку и перекрыл подачу воды в город. В Одессе срочно начали рыть колодцы и бурить артезианские скважины. За расходом воды был установлен строжайший контроль – отпускали ее только по специальным карточкам, которые выдавало горжилуправление. Яша заходил в незнакомые квартиры и, представившись активистом горжилуправления, интересовался, обеспечена ли семья водой, проверял попутно, соблюдается ли светомаскировка, и уходил, вежливо извинившись за непрошеное вторжение. Однако, несмотря на все его старания, ему не везло. Одни квартиры не годились потому, что были коммунальными, и, стало быть, народу в них было как семечек в подсолнухе. Другие просто не подходили.

Однажды, когда Яша после очередного неудачного похода вернулся домой, мать велела ему позвать сестренку из квартиры напротив. Проживавшие в ней соседи эвакуировались, и квартира, еще недавно, как улей, шумная, опустела.

Нина играла в дальней комнате.

– Иди, я сейчас, – проводил Яша сестру и закрыл за ней дверь. То, что он искал бог знает где, оказывается, и искать-то далеко не надо было. Вот она, квартира, в которой, находясь в городе Энске, они с капитаном Бадаевым жили бы как у бога за пазухой. Дом угловой. Первый этаж. Вход не прямо с улицы, с Нежинской, а в небольшом внутреннем дворике. Под аркой, что ведет во дворик, еще один подъезд.

Яша представил себе, как, уходя от погони, он ныряет под арку, пересекает дворик и мгновенно скрывается в этой квартире. Шпик тоже влетает под арку и застывает в растерянности. Куда бежать? Где искать того, кого он только что преследовал?. Здесь, в подъезде под аркой, или там, в подъезде, что во дворике? Пока шпик размышляет, он, Яков, выигрывает несколько мгновений, запирает за собой дверь, вбегает в кухню, открывает окно и прыгает в соседний двор, отсюда прямо на перекресток двух улиц: Розы Люксембург и 10-летия Красной Армии…

Довольный находкой, Яша вышел из квартиры и немало удивился, увидев на лестнице дядю Володю.

– Чайком не угостишь, не прогонишь? – спросил Бадаев и обнял Яшу за плечи.

Яша повеселел.

– А как с заданием? – поинтересовался капитан.

– Пожалуйста!

Яша распахнул дверь соседней квартиры.

Бадаев осмотрел ее и улыбнулся.

– А еще в доме есть пустые квартиры?

– Да, – упавшим голосом ответил Яша, подумав, что квартира не очень понравилась и с заданием он не справился. – Наверху, на четвертом этаже. Там жил доктор, но он перед самой войной уехал к сыну на Дальний Восток.

– Давай и ее посмотрим, – сказал дядя Володя и ободряюще похлопал Яшу по плечу.

Квартира доктора состояла из пяти просторных комнат. Три из них были расположены по длинному коридору слева, две справа.

Из кухни был черный ход на небольшую площадку, на которую снизу, завиваясь резкой спиралью и минуя все этажи, взбегала железная, похожая на штопор винтовая лестница. Вела она и на чердак. Обследовав ее, капитан и Яша убедились, что попасть на кухню можно с внутреннего дворика, с первого этажа и из подвала. А по подвалу можно пройти под домом по улице 10-летия Красной Армии и выйти на Нежинскую улицу.

– Ну что ж, пожалуй, на этом и остановимся, – сказал капитан, когда они вернулись в квартиру доктора и расположились в столовой.

Яша уселся в кресло-качалку и с удовольствием стал раскачиваться взад-вперед.

Бадаев, попридержав качалку рукой, заговорил:

– Теперь, Яша, слушай меня внимательно: ты, наверно, уже догадался, что город Энск – это и есть Одесса…

Яша стремительно вскочил, кресло, скрипнув, отлетело к стене.

– Но Красная Армия перешла под Одессой в наступление, – закричал он, – она не оставит наш город! Дядя Володя! – Яша схватил капитана за рукав телогрейки. – Скажите, что это неправда! Красная Армия не оставит Одессу!

– Нет, Яков, это правда. Неприятная, горькая правда… Посуди сам, ведь ты человек взрослый: наш город оказался в тылу врага. Фашисты наседают, на смену одним дивизиям, поколоченным нами, бросают новые, свежие. Нам же подмога поступает только морем, из Севастополя. А враг в Крыму рвется к Севастополю, главной базе Черноморского флота. Вот почему решено эвакуировать войска, защищающие Одессу, и за их счет усилить оборону Крымского полуострова…