Текст книги "Искатель. 1969. Выпуск №4"

Автор книги: Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Соавторы: Евгений Войскунский,Леонид Словин,Исай Лукодьянов,Игорь Росоховатский,Борис Поляков,Ричард Росс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

III

Два дня спустя доктор медленно ехал по пустынной разоренной долине.

Проследить путь Дьявола было не так уж трудно. Он гнался семимильными шагами по всей долине, вырывая с корнем целые рощи, попадавшиеся ему на пути, иногда он, подобно горожанину, шел по мощеной части дороги, если ему было по пути с этой дорогой, а затем сворачивал с нее и мчался дальше, туда, куда ему хотелось. Кое-где следы Дьявола видны были и на полях хлопка, который вдруг буйно расцвел за эти две отчаянные ночи. На самом деле этот хлопок был выворочен из сотен подушек, матрацев, одеял и возвращен к месту своего рождения.

Проезжая мимо церкви, доктор остановился и сосчитал свежие бурые холмики, появившиеся на кладбище. Он приближался к самому центру бедствия. Вот и дом Хоудена, здесь было убито трое, от дома осталась длинная печная труба, груда мусора и чудом сохранившееся, как будто в насмешку, огородное чучело. В разрушенном доме на пианино взобрался петух, шумно возвещая, что он является царем этого государства тряпья, ботинок, календарей, стульев, оконных рам, тростей, тряпок, сплющенного радиоприемника и колченогой швейной машины. Повсюду были разбросаны постельные принадлежности – одеяла, матрацы, пружины от кроватей, растерзанные подушки, – доктор почему-то подумал о том, как много времени человек проводит в постели.

В полях то там, то тут паслись коровы и лошади, и многие из них были вымазаны йодом. Наконец около одной из палаток Красного Креста доктор увидел маленькую Хелен Килрайн, она сидела у входа в палатку, держа в руках кошку.

– Здравствуй, моя девочка, – сказал доктор, и сердце у него сжалось. – Понравился твоей киске торнадо?

– Нисколько.

– Что же она делала?

– Она мяукала.

– Ах вот как.

– Она хотела убежать, но я прижала ее к себе, а она меня исцарапала – видишь?

Он тревожно и пристально взглянул на нее.

– Кто же заботится о тебе?

– Сестры из Красного Креста и миссис Уэллс, – ответила Хелен. – Моего папу ранило. Он заслонил собой меня, и меня не тронуло нисколечко. А я заслонила собой киску. Папа в госпитале в Бирмингеме. Наверное, он скоро вернется и построит для нас с киской новый дом.

Доктор молчал. Он знал, что ее отец уже не построит ей нового дома: он умер этим утром. Она осталась одна, но она этого не знала. Вокруг нее простирался мир, темный и равнодушным.

Он спросил:

– У тебя есть какие-нибудь родственники, Хелен?

Она подняла к нему доверчиво свою славную мордочку и сказала:

– Я не знаю.

– Но ведь у тебя есть киска, правда?

– Да, но это только киска, – возразила она тихо и, тут же устыдясь, прижала кошку к себе.

– Она, наверное, доставляет тебе много хлопот?

– Ну что ты, – сказала она поспешно. – Какие же это хлопоты? Она даже и не ест ничего почти.

Доктор опустил было руку в карман, но передумал.

– Миленькая, я скоро вернусь, сегодня же. А ты как следует смотри за своей киской, ладно?

– Конечно, – просто ответила девочка.

Доктор поехал дальше и остановился у дома, который чудом уцелел. Уолт Капе, хозяин этого дома, чистил ружье на переднем крыльце.

– Что вы делаете, Уолт? Хотите застрелить следующий торнадо?

– Следующего не будет.

– Как знать. Посмотрите-ка на небо. Что-то слишком быстро темнеет.

– Нет, на ближайшую сотню лет даю гарантию, – усмехнулся Уолт и щелкнул затвором ружья. – Это для бандитов. Их за эти дни развелось больше чем надо. А черномазых среди них, заметьте, не так уж много. Пожалуйста, если будете в городе, попросите прислать нам несколько полицейских.

– Обязательно покрошу. А вы, я вижу, совсем не пострадали.

– Слава богу, нет. Мы все шестеро были дома и остались целы и невредимы. Торнадо отхватил у нас одну курицу и, возможно, до сих пор гонит ее где-нибудь по дорогам.

Доктор поехал в город. Он чувствовал какое-то странное возбуждение и не мог понять, в чем дело. «Вероятно, от погоды, – решил он. – Что-то похожее творилось со мной и в прошлую субботу».

В течение последнего месяца у него время от времени возникало желание уехать. Когда-то он надеялся найти в этих краях тишину и покой. Жизненная энергия, в свое время поднявшая его над средой, стала истощаться, и он вернулся на родину, чтобы наблюдать в тишине, как вращается Земля, чтобы жить простой и ясной жизнью среди простых людей, которых он любил. Тишина! Он понимал, что недавняя ссора с семьей брата не пройдет бесследно, с того момента все здесь переменилось, и этого уже не забыть. Он видел, как эти мирные долины превратились в поля смерти и ужаса. Здесь больше нет покоя. Надо бежать!

Он увидел Бутча Джаннея, идущего по направлению к городу.

– Я шел к вам, – сказал Бутч хмуро. – Все-таки вы оперировали Пинки, не так ли?

– Садись в машину… Да, я оперировал Пинки. Откуда ты знаешь?

– Нам сказал Бехрер.

Он быстро искоса взглянул на доктора, и тот уловил этот подозрительный взгляд.

– Говорят, он и дня не протянет.

– Я очень сочувствую твоей матери.

Бутч неприятно засмеялся.

– Да, вы сочувствуете…

– Я сказал, что сочувствую твоей матери, – повторил доктор резко.

– Я слышал, что вы сказали.

Некоторое время они ехали молча.

Становилось темней, где-то вдалеке, к югу, слышались слабые раскаты грома.

– Я надеюсь, – Бутч сузил глаза, – вы по крайней мере не были пьяны, когда оперировали Пинки?

– Видишь ли, Бутч, – очень медленно начал доктор, – это я сыграл с вами грязную шутку, это я пригласил сюда своего старого друга – Торнадо.

Ответа не последовало. Доктор обернулся. Лицо Бутча смертельно побледнело, рот широко раскрылся, глаза устремились в одну точку. Он пытался сказать что-то, но только протянул руку вперед, и тогда доктор увидел.

Огромная куполообразная черная туча заслонила небо в полумиле от них и, надвигаясь, все расширялась и расширялась а вслед за ней, обгоняя ее, уже мчался со свистом и завыванием сильный ветер.

– Он возвращается, – выдохнул доктор.

Резко нажав на акселератор, он направил машину к железному мосту через реку Бинбигрик. Через поля сотни людей бежала в том же направлении. Доехав до моста, он выскочил из машины и схватил Бутча за рукав.

– Вылезай же, да вылезай же ты, болван!

Тотчас же они очутились среди людей, беспорядочно толпившихся под мостом.

– Неужели он снова придет сюда?

– Нет, нет, он уходит, заворачивает!

– Нам пришлось бросить дедушку!

– О господи Иисусе, спаси, спаси меня! Спаси меня! Помоги мне!

– Боже, спаси мою душу!

Снова порыв ветра, такой пронзительный, что у доктора побежали мурашки по коже. И вдруг неожиданно в наступившей тишине хлынул ливень. Доктор подошел к краю моста и выглянул наружу.

– Все прошло, – сказал он, – нас захватило только краем. Центр оказался где-то далеко справа.

Он огляделся вокруг, теперь можно было даже различить предметы – кустарник, низкие деревья, бревна и невспаханные поля. Он вышел из-под моста и достал часы, стараясь разглядеть, сколько же было времени, но стена дождя была настолько плотной, что ему это не удалось.

Он промок до костей и снова забрался под мост.

Бутч лежал в самом дальнем углу, дрожа всем телом. Доктор стал трясти его:

– Ураган двинулся в направлении вашего дома! – прокричал он. – Возьми себя в руки! Кто остался дома?

– Никого там нет, – пробурчал Бутч. – Они все в госпитале у Пинки.

Ливень медленно и незаметно превращался в град: сначала редкие, маленькие дробинки, затем более крупные, все крупнее и крупнее, пока удары града о железную поверхность моста не превратились в оглушающую, непрерывную, все нарастающую барабанную дробь.

Люди под мостом, чувствовавшие себя приговоренными, стали постепенно приходить в себя. То тут, то там слышались вспышки смеха, сначала тихого, но незаметно переходящего а истерику. Напряжение, доведенное до предела, прорвалось в оглушительном, все нарастающем хохоте, недостойном и бессмысленном. Даже доктор почувствовал, что готов так же дико захохотать, как они.

– Это хуже стихийного бедствия, – сказал он себе строго. – Это становится невыносимым.

IV

Больше в эту весну торнадо не суждено было посетить Алабаму. Второй торнадо (в народе считали, что это был все тот же, первый, которому вздумалось вернуться назад, ибо для жителей графства Чилтон торнадо стал одушевленной силой, определенной, как языческий бог) разрушил около дюжины домов, и среди них дом Джина Джаннея, и поранил около 30 человек. Но на этот раз, возможно, потому, что каждый уже выработал собственный план защиты, смертельных случаев не было. Напоследок торнадо драматически раскланялся – целиком снес главную улицу города Бендинга, сорвал телефонные провода и разрушил фасады трех магазинов, включая аптеку доктора Джаннея. Через неделю появились новые дома, построенные из обломков старых; и к концу длинного и буйного лета в Алабаме новая трава зазеленеет на свежих могилах. Но пройдет еще немало лет, прежде чем люди этих краев перестанут отсчитывать события как случившиеся «до прихода торнадо» или «после прихода торнадо», а во многих семьях благополучие и счастье было утеряно навсегда.

Доктор Джанней решил, что наступил момент, наиболее подходящий, чтобы уехать. Он продал все, что осталось от его аптеки, в основном вся его собственность была утеряна во время катастрофы, а дом передал брату, пока тот не выстроит себе новый. Он собирался поехать в город на поезде, потому что на его машине, которая во время бури налетела на дерево, можно было добраться лишь до вокзала.

Много раз по дороге на станцию он останавливался, чтобы попрощаться со знакомыми, среди них был и Уолт Капе.

– Все-таки торнадо добрался и до вас, – сказал доктор, глядя на унылый сарай, одиноко стоявший среди мусора и развалин.

– Да еще как, – отвечал Уолт. – Но, подумайте, нас было шестеро в доме, и никого даже не поцарапало. Я благодарю бога за это.

– Вам действительно повезло, Уолт, – согласился доктор. – Вы случайно не знаете, куда увезли Хелен Килрайн с Красным Крестом – в Монтгомери или в Бирмингем?

– В Монтгомери. Я как раз был в городе, когда она пришла туда со своей кошкой и искала кого-нибудь, кто мог бы перевязать ей лапу. Хелен прошла много миль в град и дождь, но единственное, что ее заботило, была кошка. Такая мужественная девчонка!

Доктор помолчал.

– Вы не знаете случайно, у нее остался кто-нибудь из родственников?

– Нет, не знаю, – отвечал Уолт. – Думаю, что нет.

В последний раз доктор остановился у дома своего брата. Все, даже самые маленькие, были во дворе. Они разбирали обломки. Бутч устроил навес, под который они складывали все, что сохранилось от их добра. Среди обломков доктор заметил тот самый белый камень, который должен был стать стеной загона для скота. Доктор дал Джину стодолларовый чек.

– Когда-нибудь отдашь. Не перенапрягайся ради этих денег, – сказал он. – Это деньги, который я получил за аптеку. – Он прервал Джина, начавшего было благодарить: – Пожалуйста, запакуйте аккуратно мои книги, когда я за ними пришлю.

– Ты снова станешь работать врачом в городе, Форрест?

– Попытаюсь.

Братья торопливо обнялись, два малыша пришли проститься с дядей. Роуз стояла в глубине двора, на ней было старое синее платье – у нее не было денег на траур по старшему сыну.

– Прощай, Роуз, – сказал доктор.

– Прощай, – отвечала она и так же безучастно добавила: – Желаю тебе счастья, Форрест.

Ему захотелось как-то утешить ее, но теперь он понимал, что это бессмысленно. Он понимал, что столкнется с инстинктом материнства и что это та же сила, которая заставила маленькую Хелен пройти сквозь бурю со своей раненой кошкой.

На вокзале он купил билет в один конец до Монтгомери. Деревня казалась ему теперь нестерпимо унылой, и, когда поезд тронулся, он удивился, что шесть месяцев назад эти места были такими желанными для него.

Он ехал в купе один. Нащупав в боковом кармане фляжку, достал ее. «Как-никак человек в сорок пять, когда он начинает все сначала, имеет право на некоторую дозу дополнительного мужества». Он думал о Хелен: «У нее никого нет на свете. Может, теперь она станет для меня дочкой». Он похлопал по фляжке, затем с удивлением посмотрел на нее.

– Да, нам придется на время расстаться с тобой, старый друг. Кошка, ради которой проделали такой трудный путь, нуждается в большом количестве первоклассного молока.

Он уселся поудобнее и стал смотреть в окно. Он вспоминал события последней недели, а ветер, пробравшись из коридора в купе, ворошил его волосы, свистел над головой, мчался за ним, опережая его – словом, ветер как ветер, как ветры всего мира – циклоны, ураганы, торнадо, – серые и черные, ожидаемые и внезапные, одни – налетающие с неба, другие – из пещер преисподней.

Но никакому ветру не удастся больше причинить вред Хелен, он не допустит этого. Он задремал, но навязчивый сон заставил его проснуться. «Папа заслонил меня собою, а я заслонила свою киску».

– Все в порядке, Хелен, – сказал он вслух, он часто разговаривал сам с собой, – поверь мне, старый бриг еще продержится на воде при любой погоде.

Перевела с английского Е. ВАСИЛЬЕВА

Леонид СЛОВИН
НОЧНОЙ ДОЗОР

Рисунки Б. ДОЛЯ

Развод заступающих на смену милиционеров проходил по привычной жесткой схеме: сначала дежурный знакомил с оперативной обстановкой, потом ставил задачи, зачитывал свежие ориентировки – и: «Встать! Принять посты!» Служба наряда во многом зависела от поступивших за день ориентировок о преступлениях, их следовало записать и запомнить. Но сегодня ничего такого не было: сутки на вокзале и в городе прошли тихо.

– Фогеля пока не задержали, приметы вам известны, – только объявил дежурный и снова вернулся к задачам наряда.

Фогель был вором-рецидивистом, которого уже вторые сутки разыскивали работники МУРа.

Наконец: «Встать! Принять посты!»

Громко переговариваясь, милиционеры, и в их числе Денисов, потянулись по заснеженной платформе к зданию вокзала.

Денисов нес службу у автоматических камер хранения. Стальные ящики, поставленные друг на друга, отгораживали с трех сторон площадку в самой середине зала для транзитных пассажиров.

Равномерным шагом Денисов несколько раз прошелся вдоль запертых ячеек, когда его неожиданно окликнули.

От дверей навстречу Денисову шел капитан Шагалов, на ходу протирая платком запотевшие стекла очков. Из-за его спины дружески улыбался и кивал Денисову Михаил Иосифович Горбунов.

– Добро пожаловать! – Денисов поправил портупею и попятился, пропуская гостей из МУРа. – Фогеля еще не задержали?

– Если только в последние пять минут, – Шагалов снял шапку, надел очки и пригладил свою смоляную, коротко остриженную голову, – придется еще с ним повозиться… Я немного Фогеля знаю…

Несмотря на поздний час, по всему огромному залу сновали люди, без устали хлопали узкими, словно обрезанными, крыльями автоматические справочные установки, монотонно бубнило радио. Массивные стеклянные двери размеренно-тяжело описывали свои стандартные полуокружности.

Пока Шагалов оглядывался по сторонам, к Денисову подошел старшина Ниязов. Майор Горбунов, не упускавший случая попрактиковаться в языковедении, обрадовался.

– Ассалом-алейкум, ака! Яхшимисыз?

Старшина улыбнулся и тоже что-то сказал по-узбекски.

– Интересно здесь дежурить? – отвлек внимание Денисова Шагалов… Это был его второй визит на вокзал за все время их знакомства.

– Не жалуюсь. Правда, такого, как тогда, – Денисов вспомнил, как вместе с Шагаловым и Горбуновым задержал в маленьком подмосковном селе вооруженного пистолетом грабителя, – здесь не случается. Спокойнее. Но все-таки есть боле-мене… – Милиционер неожиданно поперхнулся: он больше всего боялся отпугнуть капитана каким-нибудь неправильно произнесенным словом или не там поставленным ударением. И вот, пожалуйста, это косноязычное «боле-мене»!

Но Шагалов словно не заметил.

– Жди, Денисов. А пока тренируй глаз, набивай руку!

– В Ташкенте говорят: борвотман – «я иду», – пояснял в это время старшина Горбунову, – в Намангане: боррутиман…

Долгий рабочий день Горбунова уже закончился, можно было и передохнуть, но он предпочел заехать вместе с Шагаловым сюда, на вокзал, к «подшефному» милиционеру, обещавшему в недалеком будущем вырасти в талантливого оперативного работника.

– По нашим подсчетам, деньги у Фогеля кончились дня три-четыре назад, до прибытия в Москву, – говорил Шагалов Денисову, – как мне кажется, занять ему негде, остается только украсть. Причем украдет он в первый раз не особенно много – ты сам убедишься, – чтобы не привлечь к себе внимания. Сейчас надо быстро раскрывать все мелкие кражи! – Шагалов вдруг засмеялся и потянул Денисова за рукав. – Да что я о Фогеле да о Фогеле! Колоритные типажи встречаются на вокзалах! Так карандаш и просится в руку. Ты в детстве не рисовал, Денисов?

– Никогда, – Денисов снова невольно прислушался к разговору, который происходил у него за спиной. Там тоже неожиданно заговорили о живописи, о художественных музеях, даже не о музеях вообще, а конкретно о Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.

– Мне лично больше нравится нидерландский мастер Бейкелар, – говорил старшина, – и, конечно, Рубенс, Из французских живописцев – Пуссен, Дега, Фрагонар…

– Ну и командир у тебя! Прямо какой-то каталог по западному искусству! – сказал Горбунов Денисову, когда старшина ушел.

Под потолком, жужжа, разгоралась еще одна лампа дневного света. В камере хранения стало светлее.

– Обратите внимание, Михаил Иосифович, на пассажирку у входа! Какое умное, грустное лицо! Кто она? Куда едет? Зачем? А? Засекаем время на обдумывание. Пять… Четыре… Товарищ Денисов! Ваше слово!

Денисов посмотрел на девушку, о которой говорил Шагалов, и не заметил в ней ничего особенного, кроме того, что была она голубоглазая и полная, в выцветшем тонком пальто и коротких войлочных полусапожках. Вещей при ней не было.

– Пожалуйста… Она приезжая, с Украины или Донбасса. Волнуется, потому что кого-то ждет. Указательный палец на левой руке порезан, – Денисов поискал в кругу привычных профессий, – думаю, что она работает продавцом в гастрономическом отделе…

Шагалов засмеялся.

– Михаил Иосифович, мог бы ты что-нибудь добавить?

Майор Горбунов был из тех легких характером людей, которых в любом возрасте можно втянуть в безобидную мальчишескую игру и в тяжелую, связанную с опасностью работу. Он на минуту задумался, сжал пухлые пальцы в замок.

– Ну, во-первых, потому, что она стоит у камеры хранения без вещей, ее вещи должны лежать в одном из ящиков. Она кого-то ждет, чтобы получить вещи и уехать. Ее волнение связано с этим опаздывающим человеком. Что касается ее профессии, то я склонен думать, что она закончила недавно гуманитарный вуз. А твое мнение, Шагалов?

Прежде чем ответить, Шагалов по привычке круто пригладил ладонью виски и затылок, с секунду на мигая смотрел на девушку, потом отвел глаза.

– Что-то сегодня не получается. Впрочем, одно из преимуществ оперативника перед другими психологами, практикующими на вокзалах, состоит в том, что он легко может проверить результаты наблюдений своих более проницательных друзей! – Он приблизился к девушке. – Извините, здесь есть свободный стул, и мы с удовольствием его вам предлагаем…

Пассажирка удивленно посмотрела на Шагалова, потом перевела взгляд на Горбунова и Денисова.

– Спасибо, – она улыбнулась, – но я боюсь пропустить своих знакомых! – Горбунов незаметно ткнул Денисова кулаком в бок. – Вместе положили вещи в камеру хранения, а потом потеряли друг друга…

Денисов оставил оперативников и прошел вдоль камер хранения. В узком проходе пассажиров почти не было: первый утренний поезд уходил через пять часов.

«Сейчас полы начнут мыть!» – подумал Денисов, возвращаясь к оперативникам, и тут же, как по волшебству, в дальнем конце зала надрывно завыл горластый поломоечный комбайн.

– …Модельеры-художники решают десятки вопросов, – рассказывала девушке, обращаясь преимущественно к Шагалову. Ее красивая большая голова возвышалась над кургузым легким пальтишком. – Может, вы видели в магазинах куклу «Шагающая Маша» – белая пачка, белая блузка, пришивной парик? Это наша работа…

– А как вы палец порезали? – спросил Денисов.

Вопрос прозвучал бесцеремонно, Денисов от неловкости покраснел.

– Это я сыр резала. Тупым ножом…

– Теперь расскажите, как вы потеряли друг друга, – попросил Шагалов.

– Прибежали в кинотеатр перед самым началом последнего сеанса. Я говорила им: «Мальчики, незачем ехать, все равно не успеем!» А они: «В честь знакомства! Как это, в Москве были и никуда не попали?» Мои вещи и свою сумку – в девятую ячейку и бегом! Я даже шифра не записала. В метро, потом на трамвай. Билеты купили с рук и все в разных концах зала! После сеанса я вышла на улицу: их нет! Ну, и сюда поехала… А может, они и сейчас меня там ждут?

– В каком вы кинотеатре были? – спросил Горбунов.

– В «Алмазе»… Я, пожалуй, еще к метро подойду, может, они там? – девушка невесело улыбнулась и медленно пошла к выходу.

– Ну, что ты еще добавишь к ее психологическому портрету? – спросил Шагалов у Денисова.

Денисов пожал плечами.

– Смелее. Отвечай: у нас из камеры хранения часа три назад были украдены вещи одной симпатичной девушки, – вмешался Горбунов.

– Я так и подумал, – кивнул головой Денисов, – от вокзала до «Алмаза» идет трамвай, и никто из москвичей не поедет сначала на метро, а потом на трамвае. Ее просто хотели запутать, чтобы она не сразу потом вернулась на вокзал.

– Девушка сказала, что вещи в девятой ячейке? – В глазах у Шагалова зажегся нетерпеливый огонек.

– В девятой, – кивнул Горбунов.

Неразговорчивый молодой человек с тонкими рыжеватыми усиками – дежурный механик, – посвистывая, быстро вывернул контрольный винт. Из стальной ячейки раздался резкий, дребезжащий зуммер.

– Вот именно, – сказал Шагалов. В ячейке лежала расползшаяся по дну ящика красная авоська со свертками, сверху – пара огромных подшитых валенок. – Закрывайте. Нужно объявить по радио, чтобы пассажир, положивший вещи в эту ячейку, подошел сюда.

Механик поставил на место винт, отошел в сторону и скрестил руки на груди: он был по специальности техником-конструктором и работал на вокзале по совместительству.

– Спасибо. Можете идти, – сказал ему Шагалов, – А ты, Денисов, найди старшину. Михаил Иосифович обо всем подробно расспросит потерпевшую…

Несколько минут, пока радио разносило по залу: «Пассажир, положивший вещи в ячейку номер… Вас просят…», оперативники стояли молча. Девушка, видимо, все еще дежурила у метро. Горбунов пошел ей навстречу. Еще несколько пассажиров с чемоданами вошли в камеру хранения, прежде чем в узком проходе показалась обвязанная шерстяным платком высокая женщина, недовольная и заспанная. Шаркая комнатными туфлями по кафелю, она подошла к ячейке и дернула ручку.

– Что там насчет девятой?

– Все в порядке, – сказал Шагалов, – только ответьте на несколько вопросов: вы недавно клали вещи?

– Ну да, недавно! – у нее оказался самый низкий и редкий из женских голосов – контральто. – Часа три назад. Еще десяти не было!

– Скажите, ячейка была пустой?

– Ну да, пустой! Минут двадцать ждала, пока освободилась!

– За вещами к ячейке подходили два пассажира?

– Вот еще – два! Один был, а второй уж потом подошел!

О чем бы Шагалов ни спрашивал, его собеседница начинала с отрицания. Тогда он переменил тактику.

– Они между собой не разговаривали?

Женщина чутко среагировала, поэтому облекла свое несогласие в новую форму.

– А чего им разговаривать?! – спросила она. – Взяли и пошли!

– Вы с ними рядом не стояли? Какие они из себя?

– А где же мне стоять? Не для того ждала! Какие из себя? Мне их рассматривать некогда! Какие вопросы задают!

– В соседнюю ячейку кто-нибудь в это время не укладывал вещи?

Она на секунду задумалась.

– Мужчина был. Напротив меня сейчас сидит на диване. Бородатый, таких я называю – тунеядец! – И тут же, словно спохватившись, добавила: – А почему ему не класть?! Вот еще! – Ей словно нравилась эта игра.

– Покажите его милиционеру, – сказал Шагалов, кивая на Денисова. – Спасибо за подробную информацию.

У мужчины, которого через несколько минут привел Денисов, было тонкое лицо, тонкий с горбинкой нос и великолепные черные баки, переходившие на подбородке в курчавую мефистофельскую бородку. С Шагаловым они нашли общий язык с полуслова.

– Видел, – сказал бородач. – Двое. Взяли из девятой ячейки чемодан и сумку. Молодые симпатичные ребята.

– Вы случайно не слышали, о чем они говорили?

– Две реплики. Первая: «На такси или трамвае?» Вторая: «На трамвае, сойдем перед мостом». Они украли вещи?

– Да.

– Может, помочь запрограммировать?

– Спасибо. У нас еще нет такой машины.

– Тогда я вам сочувствую.

Большие вокзальные часы показывали пять минут второго. Шум в зале понемногу стихал. Наметанным глазом Шагалов уловил изменение в расстановке постовых. Один из них оттянулся к самому выходу и теперь стоял почти в дверях, внимательно оглядывая каждого пассажира.

Издалека прямо к Денисову и Шагалову направлялся старшина Ниязов, что-то на ходу рассказывая невысокому чернявому человеку в запорошенном снегом демисезонном пальто и меховой финской кепке.

– Меньше посторонними разговорами надо отвлекаться, – сказал человек в финской кепке, не здороваясь, вскользь стрельнув глазами в Шагалова, – теперь вот бегай и ищи неизвестно кого!

– Это в мотинскую смену случилось, – сокрушенно вздохнул старшина, – не везет Мотину…

– В мотинскую! Надо посмотреть: в мотинскую ли? Когда потерпевшая явится, направьте ее ко мне в отдел! – оперативный уполномоченный вокзала явно был раздосадован. – А его, – он кивнул на Денисова, – на всякий случай переоденьте, будет тоже искать! Сюда же давайте одного постового с платформ. Все равно поездов уже нет. Сколько предупреждаешь на разводах, чтобы внимательнее…

– Иди, Денисов, в общежитие, переоденься! – сказал старшина. – Слышал приказание капитана Блохина?

– Ну, я пошел, – смущенно попрощался Денисов с Шагаловым. – Желаю вам поскорее разыскать Фогеля! Извините, что так все получилось…

Шагалов рассеянно наблюдал за поломоечным комбайном, с ревом приближающимся к автоматической камере хранения. Им управляла энергичная женщина в комбинезоне, две другие ей помогали. Пассажиры стали поднимать вещи, освобождая проход. Женщины спешили. В жестких щетках поломоечного агрегата беззвучно прыгал и вертелся пустой бумажный стаканчик.

У входа в зал показались Горбунов и уже знакомая Шагалову девушка. Майор что-то ей объяснял, растерянно разводя руками…

Вернувшись через двадцать минут к камерам хранения, Денисов снова увидел Шагалова и Горбунова. Они и не думали уходить.

– Поедешь с работниками МУРа, – сказал Денисову старшина. – Хоть слабая зацепка, но есть. Проверите. Приметы украденных вещей товарищи уже знают. Расскажут тебе по дороге. Может, найдем!

Пока они были на вокзале, на улице потеплело, и пошел снег. Вокруг почти ничего не было видно от стремительно налетавших белых шквалов. И все-таки здесь дышалось легче, чем на вокзале. И было тише.

– Может, вам лучше отдохнуть? – спросил Денисов. – Вы ведь с самого утра! И завтра опять весь день мотаться по городу!

Шагалов ничего не ответил. Денисов был молод и еще не знал всех тонкостей профессиональной этики. Горбунов несильно смазал Денисова рукой по шапке.

В машине Шагалов включил внутренний свет, достал карту Москвы и расстелил рядом с собою на переднем сиденье. Майор Горбунов и Денисов расположились сзади.

– Место, куда стремились уехать преступники, должно находиться недалеко от какого-то моста, до него можно доехать трамваем, – Шагалов снова стянул с головы шапку. – Смотрим трамваи: третий, тридцать восьмой, тридцать девятый, «А». Мосты: Краснохолмский, Устьинский, Автозаводский.

– Краснохолмский отпадает, – сказал Денисов, – до него от вокзала рукой подать. Ясно, что они не взяли бы такси на такое расстояние! И для таксиста подозрительно.

– Дальние мосты тоже отпадают – на трамвае они туда не поедут!

Горбунов перегнулся через спинку сиденья и включил радио. По УКВ шел репортаж о первенстве Европы по фигурному катанию, предназначенный для телезрителей.

… – Наша замечательная пара Людмила Пахомова и Александр Горшков заканчивают катание! Мы с вами! – донеслось из шума атмосферных разрядов. – Мы с вами, Людмила и Александр, все, все без исключения, кто сейчас смотрит нашу передачу…

– Путь к мосту должен быть простым, – продолжал Шагалов, – простым и не очень далеким, чтобы на трамвае было даже удобнее, чем на такси, с учетом одностороннего движения…

– Еще минуточку, – ни к кому не обращаясь, попросил Горбунов, – сейчас объявят очки!

– …Английская пара, Таулер – Форд, прима-танцоры, но только танцоры, исполнители, но не создатели…

Внезапно наступила пауза, пронизанная ветрами и хрипотой.

– Надо же в такой момент. Ну ладно, – майор махнул рукой, и Шагалов, словно только дожидавшийся этой секунды, без сожаления нажал на клавиши радиоприемника. Свист и дыхание космоса сразу исчезли, в машине стало тихо.

– Я вижу только один такой мост – Автозаводский. К нему от вокзала идут два трамвая, и оба кратчайшим путем. Если же ехать к мосту на машине, то надо сначала выехать на Садовое кольцо, к метро «Добрынинская», оттуда – на Тульскую. Сейчас проверим еще одну деталь, – Шагалов поискал глазами по карте. – Ну да, и «Алмаз» в общем-то недалеко. Район им знакомый.

– Я думаю, что нужно связаться с трамвайным депо. Пассажиров вечером на этих линиях негусто. – Горбунов откинулся к спинке сиденья, азарт спортивного болельщика в нем утих, он тихо похрустывал костяшками пальцев. – Может, водители трамваев кого-нибудь вспомнят? Молодые, веселые ребята с чемоданом и сумкой – это уже немало?!

– Согласен. – Шагалов включил зажигание, и еще несколько минут, пока мотор прогревался, они сидели молча, наблюдая, как оконные дворники медленно и неловко царапают ледяные наросты на стеклах. Потом Шагалов плавно тронул машину с места. Горбунов, на заднем сиденье вполголоса перечислял Денисову похищенные у девушки на вокзале вещи.

В белой пелене пришлось ехать осторожно.

– А нет сведений, что Фогель пытался выбраться из Москвы? – Денисову хотелось быть чем-то полезным. – Если так, то самое главное сейчас – вокзалы!

– Трудно сказать, – отозвался Горбунов.

Майор объяснил Денисову, что ни он, ни Шагалов не руководят розыском Фогеля, а включены в оперативную группу как сотрудники, знающие его в лицо. Словесный портрет преступника, в котором чаще других признаков в разных сочетаниях варьировалось слово «средний», нельзя было назвать особенно запоминающимся, а фотографии Фогеля должны были поступить сегодня ночью.

– Вот и приходится пока разыскивать силами тех, кто его знал раньше, – закончил Горбунов.

У трамвайного парка Шагалов затормозил.

Майор Горбунов поднял воротник.