Текст книги "Восставшие миры"

Автор книги: Фрэнсис Пол Вилсон (Уилсон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 4

Каждое государство… должно покрывать свои долговые обязательства исключительно золотой и серебряной монетой…

Конституция Соединенных Штатов

– Это еще что такое?

– Листовки. Кажется, никто не знает, откуда они взялись, только ими обклеен весь город. По-моему, они тебя должны позабавить.

По рангу Метеп удостоился просмотреть листок первым, после чего Хейуорт раздал по столу экземпляры остальным членам Совета Пяти. После прошлой раздраженной вспышки Метепа за столом заседаний царила гораздо более спокойная атмосфера. Правитель смягчился, видя искреннюю заботу о его безопасности. В конце концов решено было свести к минимуму его и без того редкие появления на публике.

– Робин Гуд? – сардонически ухмыльнулся Кратер, просмотрев листовку, а потом взглянув на Хейуорта. – Неужели это…

– Верно. Старая земная легенда, – кивнул в ответ Хейуорт. – Робин Гуд грабил богачей и отдавал добро беднякам.

– Интересно, каких богачей он теперь собирается грабить.

– Надеюсь, не меня, – рассмеялся Беде, тощий министр путей сообщения. – А что это за эмблема внизу? Похожа на омегу со звездой внутри. Какой-нибудь красноречивый символ?

Хейуорт пожал плечами:

– Омега – последняя буква греческого алфавита. Если листовки выпустила некая революционная группа, возможно, она означает «последнюю революцию» или что-нибудь не менее драматическое. «Последняя революция звездных колоний»! Неплохо звучит?

– Очень плохо, – заявил Метеп. – Особенно если они совершают по вечерам покушения.

– Ох, сомневаюсь, что одно с другим связано, – медленно протянул Хейуорт. – В противном случае заранее отпечатанные листовки оповещали бы о твоей смерти. Тут же речь не идет ни о твоей гибели, ни о катастрофе. Может, кучка наркоманов, севших на земмелар… В любом случае я велел службе безопасности разобраться.

Беде вздернул брови.

– Но ведь омега к тому же обозначает ом – единицу электрического сопротивления. Сопротивления…

– По-моему, да, – подтвердил Крагер. – Даже если группировка Робина Гуда, которая, по всему судя, вообще может состоять из одного-единственного человека, считает себя революционной, листовка имеет чисто экономический смысл. И вполне компетентно составлена. Посмотрите на индекс цен. Прискорбно, но правда. Для покупки того, что в сто пятнадцатом году стоило сотню марок, нынче уходит сто пятьдесят. Марка сильно обесценилась за восемьдесят лет.

– Я бы, собственно, не сказал, будто сильно, – вставил Хейуорт, оторвав взгляд от записок, разложенных перед ним на столе.

– Конечно, – буркнул Крагер почти с явственным раздражением. – Земляне успели привыкнуть к инфляции.

– Земля недавно взяла под контроль экономику…

– …а мы, жители внешних миров, с прежней опаской относимся к этому.

Советник, старше Хейуорта по возрасту, перебил его, повысив тон и, пожалуй, чрезмерно подчеркивая местоимение «мы». Земное образование последнего до сих пор вызывало определенное раздражение в определенных имперских кругах.

– Ну и вам лучше бы привыкать, – посоветовал Хейуорт, не обращая внимания ни на какие подначки, – ибо нам еще долго придется мириться с инфляцией.

В поднявшемся за столом гуле прозвучал голос Метепа VII:

– Значит, как я понимаю, перед нами новые неприятные экономические перспективы.

– Далеко не приятные, – подтвердил Хейуорт. – Нынешний экономический спад – не циклический эпизод в экономике внешних миров, которые происходят время от времени на протяжении последнего десятилетия. У нас медленно, но неуклонно сокращается экспорт товаров на Землю при неснижающемся объеме импорта. Не стоит вам растолковывать, как это опасно.

Все слишком хорошо это знали.

– Есть у кого-нибудь светлые мысли насчет изменения положения дел, кроме наращивания инфляции? – спросил Крагер, вновь вернувшись к нейтральному тону.

– Есть. Только к этому я перейду позже. Тем из вас, кто следит за событиями, известно, что мы оказались меж двух развивающихся в данный момент тенденций. Жесткий контроль Земли над численностью населения наконец окупился. Она перестает нуждаться в зерне, в драгоценных металлах, причем гораздо быстрее, чем кто-нибудь думал. С другой стороны, население внешних миров умножается такими темпами, что имеющаяся ныне техника нас уже не спасает. Поэтому мы все больше нуждаемся в ее поставках из Солнечной системы.

– По-моему, ответ вполне ясен, – с полной уверенностью заявил Метеп VII. – Надо вкладывать в наши технические предприятия больше денег, чтобы они успешно конкурировали с земными.

– Может, форвардные субсидии? – предложил кто-то.

– Или налог на импортируемые с Земли товары? – добавил другой.

Хейуорт замахал руками:

– Надо действовать с предельной осторожностью, джентльмены. Если выделить кому-то субсидию, ее будут ждать и другие предприятия. А налог на импорт взбудоражит всю экономику – цены на технику взлетят на недосягаемую орбиту. Впрочем, Джек прав. Надо вкладывать деньги в полезное производство, но тайно. В полной тайне.

– Где же взять эти самые деньги? – снова встрял Крагер.

– Найдутся.

– Надеюсь, не с помощью очередного налога. Нынче мы забираем в среднем одну марку из каждых трех – семь из десяти по большому счету. Все видели, что случилось на Нике после объявления о повышении налога. Бунт. Девушка погибла. Здесь, на Троне, мне не хотелось бы этого видеть, большое спасибо!

Хейуорт снисходительно улыбнулся:

– Налоги – полезная, но жестокая вещь. Как всем вам известно, я предпочитаю регулировать денежную массу. Чистый итог тот же самый – у нас больше дохода, у денег меньше покупательной способности, – однако сам процесс почти незаметен.

– И очень опасен.

– Нет, если действовать правильно. Особенно сейчас, когда имперская марка еще сильна на межзвездном валютном рынке. Пока никто ничего не заметил, можно вкачивать в экономику гораздо больше денег, получая прибыль. Добрые граждане будут счастливы, видя лишние деньги в кармане. Цены, естественно, быстро будут расти, однако вину за это всегда можно свалить на безрассудные требования гильдий по повышению заработной платы или на стремление корпораций к прибыли. А можно и на Землю – обитатели внешних миров готовы винить ее в любой неприятности. Конечно, надо соблюдать осторожность. В первую очередь держать инфляцию на приемлемом уровне.

– Она уже около шести процентов, – буркнул Крагер, раздраженный назидательным тоном Хейуорта.

– Можно поднять до десяти.

– Слишком рискованно…

– Бросьте свои бессмысленные возражения, старина! – рявкнул Хейуорт. – Столько лет прожили при шестипроцентной инфляции – собственно, сами ее и устроили! А теперь протестуете против десяти. На кого вы работаете?

– Как вы смеете… – брызнул слюной побагровевший Крагер.

– Десять процентов безусловно необходимы. Чуть меньше – и экономику вообще оживить не удастся.

Метеп VII и остальные члены Совета Пяти переваривали данное заявление. Под руководством Хейуорта все они стали мастерами экономических манипуляций, хотя десять процентов… отмечают некую невидимую границу. Двузначная цифра инфляции как-то сильно пугает.

– Есть такая возможность, – заверил Хейуорт. – За нее, разумеется, надо благодарить Метепа IV. Если бы восемьдесят лет назад он не пробил закон об официальных платежных средствах, каждый внешний мир до сих пор пользовался бы своей валютой вместо имперской марки, и мы были бы бессильны. Теперь переходим к следующему вопросу…

Он открыл лежавшую перед ним папку, вытащил пачку банкнотов по одной марке и бросил на стол.

Метеп VII взял бумажку, внимательно присмотрелся. Чистая, ярко-оранжевая, только что с печатного станка, лоск атласный, благодаря специально обработанной пульпе дерева кирни, чтоб не салилась и не пачкалась отпечатками пальцев. По периметру с обеих сторон затейливая гравировка, на лицевой стороне красуется бюст Метепа I, на обратной – гордая крупная единица. После принятия в последние дни царствования Метепа IV закона о платежных средствах пробовали разные полимеры и от всех отказались. Только бумага из древесины кирни годилась почти идеально и обходилась гораздо дешевле. Он поднес бумажку к носу – хорошо пахнет.

– Надеюсь, ты не собираешься полностью перейти на электронные платежи по примеру Земли, – обратился он к Хейуорту.

– Как раз собираюсь. Это единственный способ поистине тонкого управления экономикой. Подумайте: центральный компьютер учитывает буквально каждый платеж! Мы говорим о субсидировании некоторых предприятий? С полной электронной системой расчетов можно дать, сколько нужно, тому, немножечко отнять у другого… Единственный способ действий на таких межзвездных расстояниях, с какими мы имеем дело. И с Землей тоже.

Метеп VII с продуманной рассчитанной медлительностью покачал головой. Насколько ему известно, именно в этом экономическом вопросе он разбирается лучше Хейуорта.

– Ты долго жил на Земле, Дейро, до тонкостей освоив управление экономикой. Но забываешь, с каким народом имеешь здесь дело. Во внешних мирах живут главным образом простые люди. Прежде они лишь обменивались товарами, пока кто-то не начал чеканить монеты из золота, серебра и прочих материалов, имеющих ценность для данной конкретной колонии. Метеп IV чуть не накликал на свою голову полномасштабный бунт, когда начал проталкивать законы о платежных средствах, превращая имперскую марку в единственную валюту, имеющую хождение во внешних мирах.

Он поднял бумажку достоинством в одну марку:

– Теперь ты даже ее хочешь у них отнять, обменяв на короткий гудочек в компьютерной банковской памяти? Хочешь объявить, что людям уже не позволено иметь деньги, которые можно держать в кулаке, пересчитывать, передавать из рук в руки, может быть, даже где-нибудь схоронить? – Метеп VII скупо, мрачно усмехнулся и вновь покачал головой. – Нет. И без того возникла кучка безумных маньяков, которые пытаются со мной покончить. Благодарю, с меня вполне достаточно. При одном намеке на твое предложение на меня ополчится каждый обитатель внешних миров, у которого имеется бластер. – Другой рукой он взмахнул «Хрестоматией Робина Гуда». – Лучше бы автор этой листовки предсказал мою смерть, чем повышение налогов. Нет, друг мой. Я не намерен стать единственным Метепом, свергнутым революцией. – Он поднялся, глядя прямо в глаза Хейуорту. – Считай свою идею запрещенной.

Хейуорт отвел глаза, осмотрел стол в поисках поддержки. Ничего не нашел. На заседаниях Совета Метеп обладал правом вето. Вдобавок досконально понимал психологию обитателей внешних миров – поэтому и стал Метепом. Так или иначе, вопрос закрыт. Хейуорт снова взглянул на Метепа VII, готовясь красиво пойти на попятный, но заметил на лице правителя изумленное озадаченное выражение. Метеп держал в руках два листка бумаги – в левой марку, в правой листовку Робин Гуда, – пристально их рассматривая и ощупывая.

– В чем дело, Джек? – спросил советник.

Метеп поднес к носу одну бумажку, другую, понюхал.

– Не было никаких краж гербовой бумаги? – обратился он к Крагеру.

– Нет, конечно. Мы храним бумагу столь же строго, как отпечатанные купюры.

– Листовка напечатана на гербовой бумаге, – объявил Метеп.

– Быть не может! – Министр финансов, схватил со стола листовку, помял, понюхал, рассмотрел на свет.

– Ну?

Старик кивнул ошеломленно и озабоченно, откинулся в кресле, которое принимало форму тела.

– Точно, гербовая бумага.

Надолго воцарилось полное молчание. Присутствующие вдруг поняли, что автор листовки, к которой они только что так легкомысленно относились, не обезумевший радикал, потеющий в каком-то грязном подвале где-то в Примус-Сити, а, скорей, человек или группа людей, которым удалось незаметно для всех украсть гербовую бумагу. И в высшей степени презирающих имперскую марку.

Глава 5

Я иногда думаю, что о нас скажут будущие историки. Современного мужчину описывает единственная фраза: он прелюбодействовал и читал газеты.

Дж. Б. Кламменс

«Белый олень» стал совсем другим, понял худой светловолосый мужчина по имени Питер Ла Наг, переступив порог. Оформление прежнее: роскошные стенные панели, стойка бара из цельного дерева кирни, дощатый пол… В этом смысле все в целости и сохранности, наряду с запрещением допуска женщин. За пять стандартных лет, прошедших после его последнего приезда на Трон, когда он выпивал и закусывал в «Белом олене», с виду ничего не изменилось и не обновилось.

Изменилась атмосфера и уровень шума. Завсегдатаи не замечали, что за стойкой бара стихли разговоры. Никто не обращал на это внимания, кроме Ла Нага после пятилетнего отсутствия. С годами болтовня стала тише, паузы дольше. Дело не в увеличении среднего возраста посетителей и не в том, что старым знакомым практически уже нечего рассказать. Видны новые лица, кое-какие прежние исчезли. Тем не менее молчание неотвратимо расползалось.

В открытых барах это не так бросалось в глаза. Присутствие женщин как бы поднимало настроение, вносило в залы определенный оптимизм. Общаясь с противоположным полом, мужчины надевали другие маски, изображая крутых настоящих ребят, благополучных, уверенных, у которых все под контролем.

Но в заведениях вроде «Белого оленя», где не бывало женщин, маски оставались дома. Какой смысл пускать пыль друг другу в глаза? Поэтому атмосфера мрачнела, сперва незаметно, к концу вечера ощутимо. Отчаяния, безусловно, не чувствовалось. Времена не так плохи. Вряд ли назовешь хорошими, но и наверняка не плохие.

Плохим было будущее. Никто уже не ждет завтрашнего дня с решимостью и отвагой, не собирается выжать его до капли, чего-то добиться, бросившись в бой. Завтра придется бороться за то, что имеешь, или стараться отдать поменьше, с неохотой, с максимальным сопротивлением.

У каждого мужчины есть мечты: первостепенные, второстепенные и так далее. Мужчины, собравшиеся в баре «Белый олень», от них отказались. Не среди ночи с мучительным воплем, а понемногу теряя надежды, понемногу утрачивая перспективы. Первостепенные мечты отброшены полностью, настал черед второстепенных… Может, еще чуть-чуть подержимся за третьестепенные.

Возникало невысказанное, но уверенное впечатление, будто некая гигантская машина неустанно пожирает, перемалывает, преобразует в никому не нужную энергию все стремления, волю, отвагу и никто не знает, как ее выключить. Иногда в тишине люди действительно слышат, как крутятся шестеренки.

Ла Наг выбрал кабинку в дальнем конце зала, уселся один в ожидании. Пять лет назад он недолгое время был завсегдатаем этого бара, главным образом слушая окружающих. Сведения, собранные разведчиками, которых Тол ива издавна засылала на Трон, не шли ни в какое сравнение с тем, что можно было услышать за один вечер от собиравшихся здесь людей, изнутри досконально знающих местную общественную систему, общественные настроения, государственную политику. Сегодня некоторые постоянные посетители с долгим стажем бросали на него внимательный вопросительный взгляд, чуя что-то знакомое, но угадывая, что в компании он не нуждается.

Если Ла Наг все правильно понял, на что он надеялся, Дэн Брунин с минуты на минуту должен шагнуть в парадную дверь. С ним надо вести себя осторожно. Разумные доводы бесполезны. Страх – вот что на него подействует. Правильно отмеренная доза поставит на место; чуть переборщи – и он либо сбежит, либо ринется в атаку, как загнанный в угол зверь. Опасный, взрывоопасный человек, но, чтобы план осуществлялся по расписанию, помощь Брунина жизненно необходима. Удастся ли удержать его от отчаянного безумства? Наверняка не скажешь, и это очень плохо.

Ла Наг начал припоминать все, что знал о Брунине. Родился на обширных сельскохозяйственных землях Нолеветола, почти не получил образования, целыми днями собирал урожай на инопланетной родительской ферме. С отцом возникли трения, усилились и достигли пика, после чего юный Дэн Брунин бежал – предварительно избив отца до потери сознания. Он как-то умудрился добраться до Трона, где прожитые на улицах Примуса годы закалили и приучили его к городскому образу жизни.

По пути Брунин пришел к заключению, что Империю необходимо свергнуть, причем свергнуть ее должен именно он – любыми средствами, – и признал самым прямым путем к цели убийство правившего Метепа. Его обязательно надо остановить, ибо это грозит гибелью планам Ла Нага.

Когда Брунин вошел, и без того тихое бормотание у стойки бара совсем смолкло, как обычно бывает при вторжении чужака в обособленную компанию. Зная, что вид у него неуверенный и растерянный, он крепко стиснул под бородкой губы, обшаривая зал острым взглядом, и заметил в углу махнувшего рукой светловолосого незнакомца. Разговоры за стойкой постепенно вернулись к прежнему уровню громкости.

Напрягшись каждой мышцей, готовый в любую секунду отпрянуть при первом признаке опасности, Брунин осторожно прошагал к кабинке, уселся напротив Ла Нага.

Теперь он впервые по-настоящему его увидел. Вчера вечером разговаривал с неопределенной тенью – сейчас перед ним фигура из плоти и крови… по правде сказать, не слишком впечатляющая. Худое лицо с угловатыми чертами, с орлиным носом, торчащим между зелеными глазами с внимательным твердым взглядом, все это обрамлено непослушными, почти лохматыми светлыми волосами. Длинная шея, длинные ноги и руки с длинными тонкими, почти изящными пальцами. Без вчерашнего широкого плаща заметна чуть ли не болезненная худоба; на незнакомце только комбинезон и жилетка – то и другое темно-зеленого цвета.

– А дружки твои где? – поинтересовался Брунин, оглядывая помещение.

– На улице.

Незнакомец, уже заказавший себе темный эль, сделал знак бармену, который принес отставленный в сторону поднос, поставив перед Брунином рюмку с бесцветным крепким самогоном из тройского гибридного зерна и кувшин с водой.

Брунин вытер губы тыльной стороной ладони, стараясь скрыть потрясение: ему предложено выпить именно то, что он предпочитает! Один этот маленький фокус безнадежно лишил его всякой надежды держаться со светловолосым мужчиной на равных. Он был сокрушен полностью и хорошо это понял.

– Хочешь передо мной выпендриться?

– Безусловно надеюсь. Хочу, чтоб ты почувствовал полный и всеобъемлющий благоговейный страх перед моей организацией и мной самим… переменив… отказавшись от собственных планов и присоединившись ко мне.

– Не вижу особого выбора.

– Можешь вернуться на Нолеветол.

– Ничего себе выбор! Все равно что связаться с твоими прихвостнями флинтерами. – Брунин поднял рюмку. – За «новый порядок», или что ты там задумал.

Незнакомец приподнял за ручку свою кружку с элем, но пить не стал. Вместо того дождался, пока собеседник проглотит спиртное, и провозгласил свой собственный тост:

– За то, чтобы не было никакого «порядка».

– Выпью за это, – согласился Брунин, снова хлебнув из рюмки огненной жидкости, тогда как собеседник осушил пол кружки. Такой тост ему по душе. В конце концов, может, все будет не так уж и плохо.

– Меня зовут Ла Наг, – представился незнакомец. – Питер Ла Наг. – Он вытащил и положил на стол маленький кубик. – Мне его дали флинтеры. Устройство создает сфероидную оболочку, которая искажает любые звуковые волны, проходящие по периметру. В радиусе около метра. Вряд ли здесь кто-то сильно заинтересуется нашей беседой, но нам предстоит обсудить кое-какие деликатные вопросы, а после всех недавних покушений… – Тут он сделал паузу, неодобрительно скривив тонкие губы. – Нежелательно, чтобы какой-нибудь слишком бдительный гражданин обвинил нас в подстрекательстве к бунту.

Ла Наг нажал сверху на кубик, и разговоры у стойки внезапно смешались, заглохли. Нельзя разобрать ни единого слова.

– Очень хорошая вещь, – одобрительно кивнул Брунин, мигом вообразив десятки ситуаций, когда кубик весьма пригодился бы.

– Да, знаешь, флинтеры просто помешаны на обеспечении неприкосновенности личной жизни. Собственно, в технологическом смысле ничего нового. Кроме карманных размеров. Ну…

– Когда свалим Империю?

Вопрос Брунина, перебившего собеседника, звучал наполовину шутливо, наполовину смертельно серьезно. Он обязательно должен был это знать.

– Не через пару лет, – чистосердечно ответил Ла Наг.

– Слишком долго! Мои ребята ждать не могут!

– Лучше пусть обождут.

Фраза повисла в воздухе, как раскачивающаяся петля. Брунин ничего не сказал, глядя в рюмку, покачивая бесцветную жидкость. Напряженный момент миновал, и Ла Наг снова заговорил:

– Как я полагаю, почти все твои люди – тронцы.

– Все, кроме меня и еще одного.

– Для определенного очень важного пункта моего плана понадобится именно такая группа. Нужны местные жители. Согласятся помочь?

– Конечно… особенно если не будет другого выбора.

Голова Ла Нага быстро, энергично дернулась. Один раз.

– Мне не надо такого сотрудничества. Я тебя сюда позвал потому, что счел умным мужчиной, и потому, что у нас с тобой одна цель – покончить с Империей внешних миров. Ты создал своего рода подполье – инфраструктуру из верных людей. По-моему, им не стоит отказываться от возможности сыграть свою роль. Только ты и они должны играть ее по-моему. Я рассчитывал на ваше содействие. Мой план должны осуществить хорошо осведомленные энтузиасты. Если тебе с твоей когортой это не по силам, тогда вообще не участвуйте.

Брунин нутром чуял – тут что-то не так. Чересчур мало сказано. Где-то проскальзывает обман, а где – не угадаешь. И еще что-то видно в худом мужчине, сидевшем напротив него за столом, – нетерпение? В других обстоятельствах Брунин уклонялся бы от ответов, хитро выпытывая, в чем, собственно, дело. А у этого типа флинтеры стоят настороже, ждут сигнала. Вовсе не хочется играть с ними в игры.

– Что у тебя за план? Зачем толивианец явился на Трон совершать революцию?

Ла Наг улыбнулся:

– Приятно, что я не ошибся, оценивая твою сообразительность. Наверно, акцент меня выдал?

– И акцент, и флинтеры. Прошу отвечать на вопрос.

– Боюсь, в данный момент ты доверия не заслуживаешь. Будь уверен – готовится сцена оглушительного крушения Империи, но без кровопролития.

– Значит, ты фантазер и дурак! Нельзя свалить Империю, не убрав со сцены Метепа и Совет Пяти. А единственный способ убрать это дерьмо – прожечь в тупых башках дырки. Тогда увидишь, как все мигом развалится! Любой другой способ – пустая трата времени. Напрасный труд! Бесполезно!..

Лицо Брунина гневно перекосилось, в уголках губ скопилась слюна, угрожая брызнуть во все стороны. Постепенно повышая тон, он к концу краткой пламенной речи кричал во все горло, стуча кулаком по столу. Потом с усилием взял себя в руки, вдруг обрадовавшись, что Ла Наг принес с собой глушитель.

Толивианец медленно многозначительно покачал головой:

– Иначе ничего не добьешься, кроме смены охраны. Ничто существенно не изменится, точно так же как ничто существенно не изменилось по сравнению с доимперскими временами, когда внешними мирами управляла Земля.

– Ты забыл про народ! – воскликнул Брунин, понимая, что как бы взывает к древнему богу. – Народ знает, что дело плохо. Империи всего двести лет, а она уже загнивает! После убийства Метепа народ восстанет…

– Народ ничего не сделает! Империя надежно себя оградила от народного бунта на Троне, тогда как только здесь революция будет реально хоть что-нибудь значить. Бунты в прочих мирах вообще никому не нужны. На расстоянии в несколько световых лет они ничуть не опасны для власти.

– Никакое правительство не способно надежно обезопаситься от революции.

– Абсолютно согласен. Но подумай: больше половины – половины! – населения Трона полностью или большей частью получает деньги от Империи.

Брунин фыркнул и осушил рюмку.

– Не смеши!

– Как ни смешно, это правда. – Ла Наг принялся загибать пальцы левой руки. – Безработные, пенсионеры, учителя, полиция, чиновники, все, кто служит в вооруженных силах или как-нибудь с ними связан, – в ход пошли пальцы правой, – уборщики и техники, монтеры и ремонтники, налоговые инспекторы и сборщики, тюремное начальство с подчиненными, пройдохи, задействованные в бесчисленных бюрократических программах… – Пальцы на обеих руках кончились. – Тошнотворно длинный перечень. Водораздел был тихонько достигнут и тихонько пройден одиннадцать стандартных лет назад, когда пятьдесят процентов населения Трона попало в финансовую зависимость от Империи. Событие тайно отпраздновали. Публику не приглашали.

Брунин с обмякшим лицом неподвижно застыл под напряженно-внимательным взглядом Ла Нага, чуть коснувшись нижней губой ободка рюмки. Потом поставил ее на стол.

– Клянусь Ядром!..

Толивианец прав.

– Ах! Дошло? – удовлетворенно улыбнулся Ла Наг. – Понял теперь, что я имел в виду под безопасностью: государство предохранило себя от побоев, превратившись в кормящую руку. Оно внедрилось в жизнь максимального множества граждан в неизменной роли помощника и благодетеля, однако неизменно стараясь, чтоб от него зависел их уровень жизни. Пускай их не заставишь любить государство, можно заставить сильней и сильней на него полагаться. А разбить цепи экономических потребностей гораздо труднее, чем настоящие рабские.

– Невероятно! – хрипло пробормотал Брунин. – Я никогда и не думал…

– Впрочем, тут Империя внешних миров вовсе не оригинальна. В истории человечества разные государства с разным успехом проделывали то же самое. Просто Империи лучше других удалось это скрыть.

Ла Наг выключил глушитель, махнул официанту – разговоры за стойкой стали чуть разборчивей. Дождавшись спиртного и снова включив аппарат, он продолжил:

– Империя больше всего заботится о гражданах Трона, держа их в телячьей сонливости. Другие внешние миры, за примечательным исключением Флинта и Толивы, не получают ровно ничего, кроме оккупационных отрядов – виноват, кажется, их называют «охранными гарнизонами». Чем объяснить подобную несправедливость? Тем, что разъярившихся граждан других планет можно проигнорировать, тогда как разъяренные тронцы могут свергнуть Империю. Логичный вывод: чтоб свергнуть Империю, надо настроить против нее граждан Трона. Против государства! А не против безумца, убивающего избранных представителей, вызывая тем самым сочувствие к государству. В результате чего врагом становится он, а не государство.

Брунин обмяк на сиденье, не пригубив стоявшей перед ним второй рюмки с выпивкой. В душе его в пляске смерти кружились противоречивые чувства. Он понимал, что момент, безусловно, критический. Ла Наг внимательно наблюдал за ним, стараясь догадаться, согласится ли он обрушить Империю косвенным способом. Если по-прежнему будет настаивать на лобовой атаке, возникнут проблемы.

– Ясно я выражаюсь? – спросил Ла Наг, переждав несколько мрачных минут. – По-прежнему думаешь, будто Империя рухнет после убийства Метепа?

Брунин сделал долгий глоток спиртного, не сводя глаз с рюмки в своих руках, и уклончиво пробормотал:

– Даже не знаю, что мне сейчас думать.

– Прошу честно ответить. Вопрос слишком важный, чтоб хитрить, сохраняя лицо.

Брунин, резко подняв голову, взглянул прямо в глаза Ла Нагу:

– Ладно – не думаю. Убийство Метепа не свалит Империю. Только я все равно хочу его убить!

– Почему? По каким-нибудь личным причинам?

Ла Нага явно удивляло упорство Брунина.

– Нет… По принципиальным. Он главный!

– Поэтому ты хочешь свергнуть Империю? Потому что он главный?

– Да!

После этого воцарилось молчание.

– Признаю, – согласился Ла Наг. – И почти понимаю.

А ты сам почему за это взялся? – допытывался Брунин, напряженно подавшись вперед. – Только не надо рассказывать о каких-нибудь личных причинах – у тебя есть деньги, силы, флинтеры. Толивианские «гномы»[4]4
  «Гномами» называют теневых финансистов, оказывающих влияние на политику.


[Закрыть] сроду не возьмутся за то, из чего нельзя извлечь прибыль. На что они рассчитывают? И как, скажи, ради Ядра, мы со всем этим справимся?

Ла Наг слегка наклонил голову, слыша местоимение «мы», полез в карман жилетки и вытащил три бумажки по пять марок.

– Вот что хранит Империю. Мы покажем верхам и всем, кто на них полагается, насколько они ненадежны и дешевы. Отчасти эту задачу вместо меня уже выполнила сама Империя. – Он выбрал самую старую бумажку и протянул Брунину. – Прочти, что написано в правом нижнем углу.

Брунин, прищурясь, прочитал с запинкой: «Банковский билет по требованию обменивается имперским Министерством финансов на золото».

– Посмотри на дату. Давно это было написано?

Брунин опустил глаза и вновь поднял.

– Двадцать два года назад.

Он был озадачен и одновременно сердился на собственную озадаченность.

Ла Наг протянул другую бумажку:

– А вот этой всего десять лет. Читай.

– «Банковский билет служит официальным средством оплаты любого долга, государственного и частного, и обменивается имперским Министерством финансов на законные платежные средства».

По-прежнему абсолютно неясно, к чему идет дело.

Ла Наг сунул третью бумажку:

– А вот эта попалась мне в руки сегодня – последний образец.

Брунин без всякой просьбы прочел:

– «Банковский билет служит официальным средством оплаты любого долга, государственного и частного». – Пожав плечами, вернул все три банкнота. – Ну и что?

– Боюсь, сегодня больше ничего не смогу рассказать. – Ла Наг взмахнул самой старой бумажкой. – Просто подумай: чуть больше двух стандартных десятилетий назад это было, несмотря ни на что, золотом. А это, – он махнул новым банкнотом, – простая бумага.

– И поэтому ты стараешься свергнуть Империю? – Брунин недоверчиво помотал головой. – Да ты еще дурней меня.

– Все объясню на борту корабля.

– Какого корабля? Не собираюсь никуда лететь.

– Мы полетим на Землю. То есть если пожелаешь.

Брунин потрясенно вытаращил глаза:

– Шутишь?

– Ни в коем случае, – с раздражением бросил Ла Наг. – Полет на Землю – не тема для шуток.

– Зачем же… – Брунин на полуслове умолк, глубоко вздохнул и прищурился. – Землян сюда лучше не впутывай! Иначе я тебе мигом шею сверну на этом самом месте, и никакая шайка флинтеров не поможет!

На лице Ла Нага выразилось недовольство возникшей проблемой с Землей.

– Не хами. Есть на Земле один человек, с которым я лично должен увидеться. Возможно, от его ответа на некое предложение всецело зависит успех или провал моих планов.

– Кто такой? Главный Администратор или какой-то другой крупный кусок дерьма?

– Нет. Он широко известен, но абсолютно не связан с правительством. И уже знает о моем приезде.

– Кто же это?

– Узнаешь, когда прилетим. Едешь?

Брунин передернул плечами:

– Не знаю… Просто не знаю. Встречусь сегодня вечером с товарищами, обмозгуем. – Он подался вперед. – Только ты растолкуй, к чему клонишь. Мне мало пары туманных намеков.

Брунин обратил внимание, что с той минуты, как он вошел в таверну, Ла Наг старательно следил за выражением собственного лица, на котором отражался небогатый небрежный и легкий мимический репертуар, рассчитанный на желаемый эффект. А теперь прорвались подлинные эмоции. Глаза вспыхнули, губы напряженно-яростно сжались.