Текст книги "Создатели богов"
Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
«Что может быть лучше: преданный друг, доброе сердце, зоркий глаз, хороший сосед, верная жена или предвидение последствий? Нет, ничто из перечисленного. Страстная, чуткая душа, знающая цену дружбе и собственному достоинству, – вот что самое лучшее».
Бакриш. Ученик – Наставнику.
– Почему вы избрали Бакриша сопровождать его в тяжком испытании? – спросил у Аббата Макрити, закончив докладывать о результатах первого испытания Орна.
Они стояли в кабинете Аббата. В воздухе, казавшемся Макрити невыносимо жарким, несмотря на давно погасший в камине огонь, чувствовался сильный запах серы.
Аббат, склонив голову над пюпитром, не оборачивался, не замечая Макрити, страстно желавшего добиться для себя этой чести.
– Я выбрал Бакриша из-за фразы, которую он сказал когда-то, будучи моим учеником, – пробормотал Аббат. – Бывают времена, когда даже Богу нужен друг.
– Чем это пахнет? – Макрити поморщился. – Должно быть, что-то попало в камин, Ваше Преподобие?
– Я жег свою душу в огне ада, – произнес Аббат, понимая: тон выдал его неудовольствие. – Такой выбор сделан мною. – И, стараясь смягчить его, добавил: – Помолись за меня, мой дорогой друг. Помолись за меня.
«Учитель, не растущий вместе с учениками, не способен научить. Ученик, насмехающийся над глубокими познаниями своего учителя, похож на глупца, выбравшего неспелый виноград и презирающего созревшее вино из сладких плодов:
Афоризмы Аббатов.
– Ты должен сесть сюда, – сказал Бакриш, когда они помолились.
Он кивнул на уродливое массивное кресло, развернутое сиденьем к стене.
Орн перевел взгляд на предмет, на который указывал Бакриш, только сейчас заметив откинутую за его спинку металлическую полусферу. От кресла исходило какое-то зловещее напряжение. Он почувствовал, как сердце гонит кровь по жилам.
«Порой мы движемся ради самого движения», – всплыли из памяти слова.
Орн медленно приблизился к креслу. Усаживаясь, вновь почувствовал, как сжались внутренности от ощущения смертельной опасности.
Металлические зажимы выскользнули из потайных отверстий, крепко обхватывая грудь, руки и ноги. Он дернулся, пытаясь высвободиться.
– Не сопротивляйся, – предостерег его Бакриш. – Тебе не вырваться.
– Почему ты не предупредил, что меня пришпилят, как мотылька?
– Я не знал. Правда. Кресло – это часть пси-машины. Благодаря тебе оно живет своей собственной жизнью. Пожалуйста, Орн, прошу тебя как друг: не сопротивляйся, не пытайся ненавидеть нас. Ненависть лишь приблизит опасность, угрожающую тебе. Она может стать причиной твоего поражения.
– Касающегося и тебя?
– Вполне вероятно, – согласился Бакриш. – Никто не в силах избежать последствий своей злобы.
Он огляделся.
– Когда-то я пролил здесь свою ненависть. – Он вздохнул, медленно опуская полусферу на голову Орна.
– Не пытайся вырваться, не сопротивляйся, – снова повторил он. – Микроволоконные зонды внутри сферы могут причинить острую боль. – Он опустил колпак.
Орн почувствовал, как что-то коснулось черепа в тысяче точках, вызывая царапающие и одновременно щекочущие ощущения.
– Что это? – спросил он.
Голос его странно прозвучал под полусферой. «Зачем мне все это? – внезапно подумал он. – Почему я принимаю на веру их слова?»
– Это одна из мощных пси-машин. – Бакриш что-то подкрутил на спинке. Звякнул металл.
– Тебе видна находящаяся перед тобой стена? Орн выглянул из-под нижнего края колпака.
– Да.
– Наблюдай за ней. Она проявит твои скрытые желания. С помощью этой машины ты сотворишь чудо. Сможешь воскресить мертвых. Ты можешь оказаться на грани постижения глубочайшего мистического опыта.
Орн кашлянул, борясь с сухостью в горле.
– Если я захочу, чтобы появился мой отец, он появится?
– Он умер?
– Да.
– Это может произойти.
– И действительно мой отец будет… живой?
– Да. Но позволь предупредить тебя. Все увиденное тобой – не галлюцинации. Если тебе удастся воскресить мертвых, то появившееся окажется не просто воскресшим человеком, а… чем-то большим.
Тыльная сторона правой руки Орна невыносимо зачесалась. Он напрягся, не в силах унять зуд.
– Что должно означать это «нечто большее»?
– Существующий парадокс, – пояснил Бакриш. – Любое существо, возникшее здесь по твоему желанию, обладает частью твоего сознания, также, впрочем, как и своим собственным. Сущность данного существа, столкнувшись с твоей сущностью, неминуемо придет к противоречию, результат которого не предсказуем. Твои воспоминания способны воскресить любую живую плоть…
– Мои воспоминания? Но…
– Выслушай меня, Орн. Это важно. Отдельные твои творения смогут сознавать свою двойственность. Но некоторые отвергнут раздвоенность. Они не смогут воспринимать эту зависимость.
«Он верит в это», – думал Орн, слушая Бакриша. Страх, звучащий в словах наставника, казался искренним, придавал весомость тому, о чем тот говорил.
– Зачем я посажен в эту ловушку? – спросил Орн.
– Не знаю. Возможно, важно не позволить тебе убежать от самого себя… – Бакриш положил руку на плечо Орна, слегка сжав его. – Сейчас я должен покинуть тебя, но я буду молиться! Да храни тебя милость Господня.
До Орна донеслось шуршание одежд уходящего священника. Где-то хлопнула дверь. Эхо гулко разнеслось по залу, теряясь в огромной пустоте. Безграничное чувство одиночества охватило Орна. Внезапно родился звук – слабое жужжание, напоминающее пчелу. Пси-усилитель на шее больно задергался, и Орн почувствовал, как обожгли его потоки пси-энергии. Стена мигнула, ожила, наливаясь ярко-зеленым цветом, и приобрела прозрачность. Вспыхнули внутри флуоресцентные багровые полосы, извиваясь, корчась, словно черви, попавшие в вязкую зеленую жидкость аквариума.
Он судорожно вздохнул. Страх сковывал тело. Сплетающиеся полосы завораживали. Они поднимались над поверхностью стены, тянулись к Орну, с беззвучным всплеском опадали обратно. В глубине из переплетенных полос возникло лицо Дианы. Орн замер, пытаясь удержать ее образ, видя, как он начинает таять. «Я не хочу, чтобы она была в этом опасном месте», – мелькнула мысль.
Непонятные формы, странные фигуры возникали и снова растворялись внутри огромной стены. Внезапно флуоресцирующие полосы оформились в фигуру Шриггар – страшной ящерицы, которой пугали каргонские матери непослушных детей. Образ разбухал, все более становясь реальным. Проявились желтая чешуя, немигающие выпученные глаза.
Время замедлило свой ход, останавливаясь. Орн вспомнил детство на Каргоне, страшные истории.
«Нет, Шриггар давно вымерли. Мой прапрадед видел последнюю особь», – сказал он себе. Воспоминания не уходили, затягивая его в глубокий колодец, похожий на безумие. Глубже… Глубже… Глубже. Он вспомнил детский смех, кухню, мать, совсем еще молодую. Смеющихся над ним сестер. Ему было три года, когда он прибежал домой, захлебываясь слезами от страха, что увидел настоящую Шриггар в тени глубокого оврага.
«Насмешницы! Злые девчонки! Он думает, видел Шриггар! Тише, вы. – Удивление даже в голосе матери. – Теперь он понял».
Поверхность зеленой стены вздулась. Страшная, костистая лапа коснулась пола. Ящерица отделилась от стены.
Орн дернулся, освобождаясь от воспоминаний, морщась от острой боли, вызванной вонзившимися в кожу микроволоконными зондами.
Царапая когтями по полу, Шриггар порывисто шагнула от стены и замерла, свыкаясь с обстановкой.
«Мои предки становились добычей этого страшилища, – подумал он. – Страх перед ней заложен в моих генах». Во рту появился кисловатый привкус ужаса.
Желтые чешуйки издавали мерзкий дребезжащий звук при каждом вдохе создания. Узкая птичья голова склонилась набок, клювообразная пасть раскрылась, обнажая страшные челюсти и раздвоенный язык.
Первобытный инстинкт вдавил Орна в кресло. Невыносимая вонь от чудовища – тошнотворно-сладковатый и одновременно кислый запах болота – не давала дышать.
Шриггар щелкнула клювом: «Чанк!» Выпученные глаза провернулись и уставились на Орна. Шриггар повернула голову на другой бок, поводя выпученными глазами в метре от лица Орна.
Что-то еще отделилось от стены. Орн перевел глаза, пытаясь узнать, что лежит в основе этого движения. Двое детей, одетые в коротенькие платьица, прыгнули на каменный пол. Звонкие голоса эхом отозвались в зале. На вид ребенку – пять, другой немного постарше – лет восемь. Некоторая тяжеловесность выдавала в них жителей Каргона. Старшая девочка держала ведерко и совок. Они замерли, оглядываясь, смущенные незнакомой обстановкой.
– Мадди, где мы? – нарушила внезапную тишину младшая девочка.
Шриггар, привлеченная голосами, наклонила голову, выпучивая глаз, пытаясь рассмотреть детей.
Старшая пронзительно закричала. Резко развернувшись, скрипнув когтями по полу, ящерица бросилась на детей.
Внезапно Орн узнал их – его сестры, те, которые когда-то посмеялись над его страхом. Словно он оживил тот случай, давая выход своей ненависти, натравливая на них то чудовище, которое они высмеивали.
– Бегите! – закричал он. – Бегите!
Девочки не пошевелились, застыв от ужаса. Шриггар налетела на детей, заслонив их от Орна. Детский крик оборвался. Проскользив по инерции, ящерица ударилась в зеленую стену, провалилась вовнутрь, распадаясь на извивающиеся полосы…
Старшая сестра лежала на полу, по-прежнему сжимая ведерко и совок. Рядом с ней растекалось на камнях кровавое пятно. Она оглянулась на Орна, медленно поднялась на ноги.
«Этого не может быть, – не в силах воспринять случившееся, думал Орн. – Не важно, о чем говорил Бакриш».
Он посмотрел на стену, ожидая нового появления Шриггар, одновременно сознавая: чудовище, выполнив свою страшную миссию, уже не вернется. Оно все сказало ему. Оно – часть его самого. То, о чем говорил Бакриш. «Это создание – мой зверь».
Ребенок, приближаясь к Орну, размахивал ведерком. Правая рука сжимала совок.
«Это Мадди, – продолжал размышлять он. – Мадди, девочка. Но ведь она взрослая женщина, замужем, имеющая собственных детей. Что я создал?»
Песчинки, присохшие к щекам, расплетенная рыжая косичка. Ее трясло от безудержной ярости.
– Ты виноват! – закричала она, остановившись в двух метрах от кресла.
Орн вздрогнул от звучащего в детском голоске безумия.
– Ты убил Лорри! Ты!
– Нет, Мадди, – прошептал Орн.
Она размахнулась ведерком, вышвыривая содержимое ему в лицо.
Он закрыл глаза, чувствуя, как песок ссыпается со щек, вниз на грудь, колени. Он качнул головой, пытаясь отряхнуть песок с лица, но острая боль снова пронзила голову там, где микроволокна соединялись с черепом.
Полосы на зеленой стене взбесились, извиваясь и скручиваясь в бешеном темпе. Красная пелена боли заслоняла неистовство зелено-багровых линий. Он вспомнил предупреждение своего наставника: «Любая воскресшая жизнь обладает частью твоей души».
– Мадди, – тихо позвал Орн. – Попытайся понять, что…
– Ты пытаешься залезть ко мне в голову! – завизжала она. – Я выбросила тебя прочь! Ты не смеешь!
«Некоторые отвергнут раздвоенность, – снова вспомнил он слова Бакриша. – Ребенок отвергает мое сознание, просто восьмилетний мозг не может воспринять его».
Размышляя над этим, Орн вдруг понял: он принимает происходящее за реальность.
«Как я могу говорить с ней?» – мелькнуло у него.
– Я убью тебя! – визжала Мадди.
Она бросилась к Орну. Сверкнув в луче света, маленькое острие совка упало на правую руку Орна, рассекая кожу, пробуждая боль. Кровь проступила на рукаве тоги. Орн чувствовал себя в каком-то страшном кошмарном сне.
– Мадди! Остановись, или Бог покарает тебя! Она отступила назад, готовясь вновь броситься на
него.
Какое-то движение у стены снова привлекло внимание Орна. В белоснежном одеянии и красном тюрбане из стены шагнул высокий мужчина со сверкающими глазами и длинной седой бородой.
– Махмуд! – прошептал Орн.
Ожившая статуя из мечети, которую посещал Орн на Каргоне.
«Бог покарает тебя!»
Орн внезапно с удивительной отчетливостью вспомнил день, когда дядя подвел его к статуе в мечети.
Махмуд выпрямился за спиной девочки, схватил за руку, останавливая ее, готовую снова броситься на Орна. Она завизжала, извиваясь, пытаясь освободиться, но он держал ее крепко, медленно выворачивая ей руку. Кость затрещала…
– Нет! – закричал Орн.
– Никто не смеет приказывать предвестнику Бога остановить его кару! – низким, рокочущим голосом произнес Махмуд.
Он приподнял ребенка за волосы, и, подхватив выпавший совок, полоснул им по горлу. Крик оборвался. Кровь брызнула на платье. Он отпустил волосы, позволяя безвольному телу упасть на пол, уронил совок и обернулся к сидящему человеку.
«Кошмар! – пронеслось в голове у Орна. – Это кошмарный сон».
– Ты думаешь, это кошмар? – пророкотал Махмуд.
«Если твое сознание существовало, оно заживет своими воспоминаниями», – пронеслась в сознании Орна мысль, высказанная Бакришем, но он отбросил ее и прокричал:
– Ты мое воображение!..
– Твое творение выполнило свою работу, – произнес Махмуд. – Ты знал – оно должно исчезнуть, порожденное ненавистью, а не любовью. Тебя предупреждали от этом.
Чувство горечи, раздражения и слабости переполнило Орна. Он вспомнил: это испытание включает в себя и понимание чуда.
– Так, значит, вот оно – чудо! И это есть глубокий мистический опыт?
– Тебе следовало поговорить об этом со Шриггар. Обсудить стеклянные города и признаки военных приготовлений. Я буду более конкретен. Я хочу знать: что, по-твоему, составляет чудо.
Орн молчал, ощущая растущее чувство надвигающейся опасности.
– Что такое чудо? – повторил Махмуд. Запинаясь, не в силах сосредоточиться на вопросе,
Орн спросил:
– Ты действительно предвестник Бога?
– Софистика! – внезапно рявкнул Махмуд. – К чему это копанье в названиях? Что знаешь ты о Вселенной? Как можем мы постичь ее с нашими ничтожными страстями?
Звенящее чувство надвигающегося безумия пронзило Орна. Он балансировал на грани хаоса. «Что такое чудо?» – думал Орн. Он вспомнил Эмолирдо: «Хаос… порядок… энергия. Пси равно чуду».
Слова, только слова.
Где его вера?
«Я существую, – подумал он. – И этого довольно».
– Я чудо, – сказал Орн.
– О, хорошо, – ответил Махмуд. – Центр пси-энергии. Энергия Хаоса, получившая форму. Но что означает чудо – добро или зло?
Орн судорожно вздохнул.
– Я слышал, чудо всегда означает добро, хотя в действительности оно не может быть добрым или злым. Понятие добра и зла зависит от стремлений. Чудо есть чудо.
– У людей есть стремления.
– Люди добрые или злые в зависимости от их собственных определений. Все относительно. Где ты видишь чудо?
Махмуд пристально посмотрел на Орна.
– Что ты – добро или зло?
Орн выдержал его взгляд. Победа в тяжком испытании начинала приобретать вполне осязаемый смысл. Он уже не сомневался – Махмуд реален. Что хочет от него этот пророк?
– Как я могу определить себя: добрый я или злой?
– Это твой ответ?
Уловив в вопросе угрозу, Орн добавил:
– Ты пытаешься заставить меня согласиться с тем, что люди создают богов, чтобы те научили их понятию добра и зла!
– О? Затронули тему набожности? Смелей, мой друг. Я знаю твой ответ, – он у тебя в голове.
«Добро я или зло?» – размышлял Орн. Он заставлял себя сосредоточиться на вопросе, но мысль ускользала. Это напоминало переправу через бурную реку.
– Я… если я – часть Вселенной – значит, я Бог. Я творение. Значит, я чудо. Может ли чудо быть добрым или злым?
– Творение? Перестань увиливать! Отвечай!
Орн глотнул. «Творение? Бакриш сказал, я могу вызвать к жизни мертвых. Предполагается, только религия способна на это. Но как отделить мне пси-энергию от религии, от творения. Махмуд умер сотни лет назад, но, если я сотворил его, как вопросы, которые он задает, могут относиться ко мне?» Он вздохнул, в тайне надеясь, что все же это особая форма галлюцинаций.
– Ты знаешь ответ, – настаивал Махмуд. Загнанный в угол, Орн торопливо сказал:
– Творение, свободное от своего творца. Ты независим от меня, хотя ты – часть меня самого. Я отпустил тебя, дал тебе свободу. Могу ли я осуждать тебя? А ты можешь сказать, что ты: добро или зло? Нет. Не могу ответить и я. – Внезапно он воскликнул: – Что я, Махмуд, – добро или зло?
– Ты сам ответил на вопрос, а значит, возродился невинным. Ты понял урок, и я благословляю тебя.
Махмуд наклонился и подхватил мертвого ребенка. Странная нежность чувствовалась в его движениях. Он повернулся и зашагал к подернутой рябью зеленой стене. Тишина окутала зал. Багровые полосы замедлили свой танец, застывая в густой жидкости.
Орн чувствовал, что насквозь промок от пота. Голова болела невыносимо. Рука в том месте, где Мадди полоснула совком, ныла. Дыхание напоминало какое-то сдавленное рыдание.
Сзади донесся лязг открываемой бронзовой двери. Зеленая стена застыла, превратившись в серую. По полу зашлепали сандалии. Чьи-то руки подняли колпак; захваты, державшие его, соскользнули.
Бакриш, обойдя кресло, остановился перед Орном.
– Ты сказал, что это испытание! – простонал Орн.
– И предупредил тебя о ненависти. Но главное – ты жив и у тебя сохранилась душа.
– Откуда ты знаешь, сохранилась ли у меня душа?
– Ее отсутствие легко определить, – пробормотал Бакриш. Он взглянул на раненую руку Орна. – Надо перевязать. Уже ночь – время следующего испытания.
– Ночь?
Орн глянул в узкие окна купола, огляделся вокруг и только сейчас заметил: не дающий тени свет круглых светильников заменил солнечный.
– Время движется так быстро.
– Иногда, – вздохнул Бакриш. – И не для всех. – Он сделал знак Орну. – Поднимайся. Идем.
– Позволь отдохнуть минуту. Я выжат.
– Мы дадим тебе подкрепляющую таблетку, когда перевяжем рану. Пойдем!
– Но почему такая спешка? Что я должен делать теперь?
– Очевидно, ты понимаешь два лика чуда. Я вижу, что у тебя появилось свое таинство, понимание жизни, но так много еще надо успеть, а времени так мало…
– Что следующее? – перебил его Орн.
– Ты должен пройти сквозь тень догмы и ритуала. Общеизвестно: мотивы – основа нравственности, а осторожность – дочь страха… – Бакриш помолчал. – А страх есть порождение боли.
«Молчание – хранитель мудрости. Шутки и легкомыслие – путь человека к невежеству. А там, где невежество, нет и понимания Бога».
Афоризмы Аббатов.
– А у него завидное самообладание, – сказал Аббат. – Я наблюдаю за ним. Да, завидное самообладание. Он не играет силой.
Аббат сидел на низкой скамеечке у камина, обращаясь к стоящему за спиной Макрити, вернувшемуся с последним рапортом об Орне. Несмотря на бодрый тон, в голосе Аббата звучала печаль.
Уловив ее, Макрити наклонил голову:
– Я тоже слежу за ним. Он не вызвал свою невесту и даже не пытался экспериментировать с Великой Машиной. Скажите мне, Ваше Преподобие, почему тогда вы не рады этому?
– Придет время – он осознает: для сотворения чуда ему не нужны машины. И что тогда, мой дорогой друг?
– Вы не сомневаетесь, именно он и есть тот Бог, которого вы вызвали?
– Без сомнения. И когда он обнаружит свою страшную силу…
– Он придет за вами, Ваше Преподобие.
– И его ничто не остановит. Я даже не стану пытаться.
– Но мы ведь остановили Говорящий Камень, – осмелился возразить Макрити.
– Разве? А может, он отвернулся, увидев другую цель существования?
Макрити закрыл руками лицо.
– Ваше Преподобие, когда мы прекратим эти ужасные вторжения в область, куда не имеем права ступать?
– Не имеем права?
– Когда мы остановимся? – Макрити опустил руки, открывая покрасневшие от слез глаза.
– Нас теперь остановит лишь полное исчезновение.
– Но почему? Почему?
– Потому что мы ступили на этот путь, мой дорогой друг. Он только начинается. Это еще одно значение открытия. Взгляд на то, что существовало всегда, без начала, и не имея конца. Мы обманываем себя, понимаешь? Берем отрезок вечности и начинаем рассматривать, приговаривая: «Взгляните, вот он начинается и вот заканчивается». Но ведь это говорит наша ограниченность.
«Порядок предполагает наличие закона. Данным постулатом мы обозначим границы попыток постижения понятия порядка, предоставляющего нам возможность предсказывать или, иначе говоря, взаимодействовать с ним. Не менее важно отметить, что закон предусматривает намерение. Но это несколько другой аспект проблемы. Он абсолютно не вытекает из утверждения о существовании закона. Итак, осознание вечности открывает противоречащее утверждение. Намерение предполагает начало, т. е. намерение, затем – закон. Но сущность вечности заключается в отсутствии начала и отсутствии конца. Без начала не может быть намерения, не может быть мотива. Без конца нет высшей цели, нет смысла. Рассуждая подобным образом, мы теоретически обосновываем идею о грехе и вине, как результате намерения, не являющимися, тем не менее, производными вечности. Понятия грех – вина – наказание потребуют начала, что повлечет появление понятий – сегментов вечности.
Рассуждая далее, мы постепенно приходим к осознанию нашей ограниченности в представлении Божественного».
Аббат Гальмирах. Вызов Вечности.
Ночная прохлада заставила Орна с благодарностью подумать о своей тоге. Огромный парк, разбитый на территории заповедника, не был освещен, но Бакриш уверенно шел по неровной тропинке. В густой тени деревьев перекликались птицы, пахло свежескошенной травой. Орн старался не упустить из виду неясный силуэт наставника.
Впереди, очерченный светом звезд, возвышался огромный холм. По его склону змеей тянулись мерцающие огни.
Раненая рука продолжала ныть, но подкрепляющая таблетка почти сняла усталость.
– Это ученики со своими наставниками, – бросил через плечо Бакриш, имея в виду колеблющиеся огни. – У каждого ученика двухметровый шест с квадратным фонарем наверху. Видишь, его четыре полупрозрачные стороны окрашены в разные цвета: красный, голубой, желтый и зеленый.
Орн присмотрелся к мерцающим, словно фосфоресцирующие насекомые, огням на темном склоне холма и спросил:
– Зачем?
– Они выражают благочестие.
– Зачем принято четыре цвета?
– А-а, красный – цвет крови, голубой означает истину, желтый – богатство религиозного опыта, зеленый – жизнь.
– Почему восхождение на гору должно означать благочестие?
– Потому что они делают это.
Бакриш ускорил шаг и, свернув с тропинки, двинулся напрямик через прогалину. Орн остановился, на мгновение потеряв из виду наставника, но тут же бросился его догонять.
Почему он позволил подвергнуть себя тяжкому испытанию? Потому что оно может привести его к Аббату? Потому что ему приказал Стетсон или потому что он дал клятву Р – У? Нет. Ни одно из этих объяснений не устраивало его полностью. Он чувствовал себя на какой-то узкой дорожке, с которой мог легко сойти, как сошел с тропинки Бакриш.
Перед открытыми воротами, проделанными в каменной стене, Бакриш остановился. Молчаливая цепочка людей, проходя через ворота, медленно поднималась по склону холма. Тишину нарушало лишь шарканье подошв и шуршание одежд. Пахло потом.
Бакриш протянул руку, вытягивая из стойки у стены длинный шест. Повернув рукоятку, он зажег квадратный фонарь на верхушке и развернул его красной стороной к воротам.
Кровавый отблеск упал на лица людей. Ученик и учитель, ученик и учитель. Опущенные глаза, сосредоточенные, напряженные лица.
– Вот. – Бакриш передал шест Орну.
Древко оказалось на удивление маслянисто-гладким. Тот хотел спросить, что он должен делать помимо восхождения, если… Но молчание процессии обескураживало. Орн чувствовал себя глупо, сжимая эту деревяшку. Чем они занимаются здесь? И чего они ждут сейчас?
Взяв его за руку, Бакриш прошептал на ухо:
– Становись в конец процессии, я за тобой. Выше подними фонарь.
«Ш-ш-ш», – донеслось из толпы.
Орн шагнул вперед, присоединяясь к процессии. В то же мгновение пугающее чувство опасности отняло все его силы. Он остановился, зашатавшись.
Бакриш зашипел:
– Выпрямись, выпрямись.
Орн собрался, стараясь не отставать, но ноющее чувство страха не проходило. Свет его фонаря отбрасывал зловещий зеленый отблеск на идущего впереди священника.
Издали послышалось ритмическое бормотание, нарастающее по мере приближения к концу процессии и заглушающее шуршание одежд и стрекотание насекомых в высокой траве. Какой-то непрерывный, монотонный звук:
– А-а-а! А-а-а-а!
Тропа становилась все круче и извилистее.
– Ты не поешь! – прошептал Бакриш Орну.
– Что-то сегодня я не в голосе! – Чувство опасности, его собственные мысли заставляли Орна сопротивляться. У него появилось ощущение, будто он погружается в кромешную тьму.
– А-а-а! А-а-а-а! – Какая чушь.
Шествие и пение оборвались так внезапно, что Орн чуть не налетел на остановившегося священника. Он замер и выпрямлял свой шест, стараясь случайно не задеть стоящих рядом учеников. Люди сгрудились и, нарушая строй, двинулись напрямик через низкий кустарник к темнеющему амфитеатру. Орн не отставал. В центре возвышалась каменная трибуна, раза в два превышающая человеческий рост. Наставники начали отходить от своих учеников, стоявших полукругом напротив трибуны, отражавшей многоцветными бликами мерцающий свет фонарей.
«Где Бакриш?» – Орн оглянулся, ища наставника, сообразив, что оторвался от него. Что он теперь должен делать? Как он, скажите на милость, должен выражать благочестие?
Бородатый священнослужитель, одетый в черную мантию и треугольную красную шляпу, появился из-за трибуны и остановился рядом с ней. Ученики замерли.
Орн, стоящий во внешнем кольце, продолжал недоумевать: как это собрание может служить частью тяжкого испытания.
Что они собираются делать?
Священник в красном головном уборе протянул вперед руки и неожиданно низким голосом произнес:
– Вы стоите перед обителью Закона и Чистоты, неразлучных спутников истинной веры! Закон и Чистота! Вот ключ к Великой Тайне, ведущей в рай.
Орн снова ощутил нарастающее чувство тревоги и чудовищную волну пси-энергии, отличающуюся от испытанных ранее. Сейчас эта мощная волна накатывала, вторя словам бородатого, увеличиваясь всякий раз по мере усиления пафоса слов священника.
Орн прислушался.
– …безграничная Благодать и Чистота всех великих пророков! Дух бессмертия, отданный во имя нашего вечного блаженства! Постигшие Чистоту, рожденные в Чистоте, их мысли, омытые Чистотой! Незапятнанные низменными страстями, они указали нам путь!
Орн вдруг осознал: сейчас пси-энергия исходит не из машин, а от смешения чувств собравшихся здесь слушателей. Бородатый священник управлял аудиторией, словно хороший дирижер – симфоническим оркестром.
– Обретите веру в вечной истине божественной догмы! – кричал он.
Порыв свежего ветра принес запах фимиама. Послышались низкие, бархатные звуки органа, не заглушившие, однако, голоса священника. Среди внезапно наступившей паузы раздался звон колокола, пробившего семь раз.
Словно загипнотизированный, Орн каждой клеточкой тела впитывал эту сцену, продолжая размышлять: «Смешение чувств, действующее подобно пси-энергии! Что же это за сила?»
Священник у трибуны вскинул руки со сжатыми кулаками, выкрикивая:
– Вечный рай всем истинным верующим! Вечные муки тем, кто не верит! – Он чуть понизил голос. – Вы, ищущие божественную истину, падите ниц, испросите просвещения. Молитесь, дабы спала пелена с ваших глаз и явилась истина, дарующая понимание! Помолитесь Всевышнему, ниспославшему свою милость вам.
Послышалось шуршание одежд – ученики, стоящие рядом с Орном, благоговейно опускались на колени. Орн продолжал стоять, потрясенный внезапным открытием: «Средоточение чувств рождает пси-энергию!» Возбуждение и какое-то необъяснимое чувство очищения охватило его. Он – на пороге величайшего откровения! Ему захотелось позвать Бакриша, поделиться с ним своим открытием.
Сердитое бормотание стоящих на коленях учеников отвлекло его от этих мыслей. Протестующие выкрики адресовались ему.
Снова предчувствие смертельной опасности зашевелилось внутри Орна.
Кто-то из толпы поднял руку, указывая на Орна.
– Он тоже Ученик! Почему он не встал на колени? Орн оглянулся вокруг. Где Бакриш? Кто-то потянул
Орна за тогу, призывая опуститься на колени. Он вырвался, пятясь к кустарнику.
Раздался истошный вопль: «Неверующий!»
Неведомая сила, словно сеть, накрыла Орна, затуманила сознание, парализуя рассудок. Подхватив крик, толпа в исступлении заскандировала:
– Неверующий! Неверующий! Неверующий!
Страх сдавил сердце. Орн продолжал пятиться к кустарнику – прочь от толпы, излучающей страшную разрушительную силу.
Бородач, освещенный многоцветием светильников, бросил на него гневный взгляд. Орн, сжимая свой посох, как утопающий – соломинку, чувствовал: амфитеатр превращается в какое-то кошмарное, дьявольское место. Внезапно священник на кафедре завопил что есть мочи: «Принесите мне голову этого богохульника!»
Швырнув фонарь в набегающих с ревом учеников, Орн перепрыгнул через живую изгородь и помчался вниз по тропе, слыша за спиной крики погони. Тропинка свернула влево, и за поворотом, привыкнув к тусклому свету звезд, глаза разглядели чернеющее вытянутое пятно. Лес? Ветки хлестали его по разгоряченному лицу. Тропа круто пошла вниз, на этот раз забирая вправо. Орн споткнулся о выступающий из земли корень, с трудом удержал равновесие, теряя драгоценные секунды, отдирая зацепившийся край тоги от колючего кустарника. Толпа уже ревела где-то совсем рядом. Орн прыгнул в сторону с тропинки, устремляясь вниз, к деревьям. Сухие ветки рванули одежду, снова тормозя его бег…
Кто-то над ним закричал: «Он внизу, я слышу его!»
Преследователи остановились, сдерживая дыхание, прислушались.
Отстегнув ремень, Орн сбросил тогу и рванулся вперед сквозь густые заросли.
– Он там! За ним!
– Одежда! Я нашел его одежду!
– Голову! – заверещал кто-то. – Найдите и оторвите ему голову!
Спотыкаясь, задыхаясь от бега, Орн снова выскочил на тропинку. Болело в боку, сердце готово было выскочить наружу. Он скользнул вниз. Сзади несся растерянный гул потерявшей его след толпы.
Орн остановился, прислонившись к дереву, переводя дыхание, прислушался. Его била дрожь.
– Эй вы, половина туда! – надрывался кто-то. – Остальные – за мной!
Как загнанный зверь, отбросивший всякую осторожность, Орн вспомнил слова Бакриша: «Осторожность – сестра страха».
Где-то над ним раздался крик: «Ты слышишь его?»
Оттолкнувшись от дерева, остро чувствуя каждое свое движение, Орн сползал по склону. Несколько человек пробежало над ним, удаляясь вправо. Растерянные вопли, тишина. Снова выкрики, на этот раз слева, сменившиеся удаляющимся шумом погони.
Пригнувшись к земле, Орн скользнул в темноте среди деревьев вниз, распластался в траве, пропуская преследователей внизу. Повязка сползла, обнажая рану. Боль напомнила о странном ощущении – зуде, донимавшем его перед испытанием. «Зуд, похожий на заживление несуществующей раны». Орн чувствовал: сейчас он столкнулся с еще одной загадкой Амеля, но не в силах постичь ее.
Он снова перешел на бег, отдаваясь его бешеному темпу, ныряя в черноту леса, где густая крона деревьев не пропускала даже бледного света звезд.
