Текст книги "Мое обретение полюса"
Автор книги: Фредерик Кук
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)
5 Подготовка к решительному броску
Арктическое одиночество. Размышления о прошлом и самоанализ. Решимость добиться цели. Планирование деталей кампании. Эскимосы за работой
Когда яхта скрылась из виду, я ощутил острую боль в сердце. Даже когда она утихла, я так и остался стоять на берегу, уставившись отсутствующим взором в небо. Я остро ощутил притягательное обаяние цивилизованного мира. Яхта уходила домой, туда, где были мои друзья и семья. Я остался один, и если не считать Франке, вокруг не было ни одного белого человека, с которым можно было бы общаться в течение долгой арктической ночи. Однако я был уверен, что не буду чувствовать себя одиноким, потому что мне самому предстояло слишком много работы, несмотря на многочисленных безотказных помощников. Впереди были шесть месяцев напряженного труда – охота, сушка мяса, изготовление и опробование нарт и одежды – во все это мне предстояло вникать самому. Спустившись со скалистой возвышенности, я ощутил глубокое волнение. Мой час пробил. После долгих лет несбывшихся надежд и тяжелых поражений мне наконец-то представилась блестящая возможность! Вся плоть моя затрепетала.
Почему я так страстно желал покорить Северный полюс? Чего я добивался? Какие плоды ожидал я пожать в ледяной пустыне? Многие задают мне эти вопросы. Я обшарил кладовые своей памяти и попытался ответить на них самому себе. В те дни покорение Северного полюса означало великолепный, беспрецедентный подвиг – подвиг человеческого ума и плоти, в свершении которого я должен буду превзойти других. Едва ли мое тщеславие и жажда успеха превосходили честолюбие тех, кто добивается известности в бейсболе, состязаниях по бегу или другим видам атлетики.
В то время я не думал об овациях, которыми мир наградил бы меня в случае успеха. Я понимал, что такое может случиться, но не придавал этому значения.
Многие годы я шел, повинуясь притягательному зову искрящегося серебром Севера, и я не могу объяснить это, так же как и поэт, который не знает, почему выражает себя в стихах, либо как ребенок, не сознающий, почему он проявляет недюжинные способности к математике или музыке. Некоторые наши желания рождаются и развиваются независимо от нашего сознания. Я, как и многие другие, которые были до меня, нашел свое жизненное призвание в покорении полюса и знал, что достижение его станет для меня минутой торжества.
Покорение полюса не означало для меня открытия каких-то научных тайн. Я никогда не придавал этому большого научного значения. Главное для меня заключалось в самом достижении цели, в преодолении преград на пути к ней. Я знал, что в этом сражении будет много волнений, опасностей, героических деяний, которые подвергнут испытанию мои мозг и мышцы. Главным побудительным началом было стремление испытать волнение от преодоления одной трудности за другой.
В первый день после отплытия яхты из Анноатока я размышлял о том мире, куда она направлялась, о странах, которые были южнее, о городах, населенных миллионами людей, о самих людях, обуреваемых противоречивыми желаниями. Мысленно я обозревал весь гигантский земной шар, вращающийся в обернутом облаками голубом пространстве, и в необъятных белых просторах Севера, безразличного к людским искушениям, в тысячах миль от густонаселенных городов, за ревущими изумрудными морями я видел себя – одиночку, малютку, крошечный атом на обширной поверхности Земли, существо, страждущее, стремящееся пробиться к никем ранее не достижимой цели. Когда я думал обо всем этом, я ощущал ошеломляющую необъятность Земли, всю горечь одиночества, которое выпадает на долю каждого, кому предначертано судьбой следовать путем славы.
Мне неотступно мерещились слепящие ледяные просторы, над которыми, подобно увенчанному золотой короной стражу с пылающим лицом, несло караул полуночное солнце. В этой пустыне, вызывающей благоговение, не изменившейся со дня ее сотворения, я видел самого себя, состязающегося в самом эффектном и трудном марафоне, который подвергает испытанию все силы человека, его мужество и терпение. В своем воображении я вместе с моими спутниками вторгался в эти ревущие просторы, сражался с ледяными равнинами, в сумерках арктического утра отваживался ступать по безжизненной, обдуваемой ветрами поверхности полярного моря. Мне виделось, как я, крошечное существо, бросаю вызов жестоким штормам, беру приступом зеленые, твердые, как алмаз, ледяные барьеры, форсирую быстрые черные реки, пробитые в ледяных полях, настойчиво продвигаюсь вперед до тех пор, пока не добиваюсь своего – становлюсь в одиночестве на вершине мира!
Эти мысли вселяли в меня какую-то первозданную радость. Ощущение того, что я, одиночка, смогу пройти эти испытания, вселяло в меня уверенность. Я испытывал удовлетворение при мысли о том, что в своих усилиях я ни перед кем не остаюсь в долгу. Никто не ссужал меня деньгами, ни один белый человек не будет рисковать жизнью ради меня. Я разделю сам с собой радость победы или горечь поражения. Я не служил фетишем для какой-нибудь клики друзей, не был пешкой в руках ученых, которые могли бы впоследствии купаться в лучах моей славы. Это было моим личным делом; радость победы досталась бы только мне.
И все же мне хочется, дорогие читатели, чтобы вы поняли, что речь идет вовсе не об увеселительной прогулке. Вся моя жизнь, словно дверь на петлях, вращалась вокруг главной цели, и с этой целью были связаны все мои надежды, ее достижение было частицей меня самого. В моих действиях не было ничего случайного или построенного на песке. Я спланировал кампанию четко и ясно. Все было основано на собственном опыте, скрупулезно собранном по крупицам за годы разочарований и неудач.
В Анноатоке мы соорудили домик из упаковочных ящиков.
Прежде чем мистер Пири снова вернулся на Север в 1908 г., он выдвинул и распространил против меня обвинение в том, что якобы я нарушил полярную этику – не приобрел лицензию на право открытия полюса, не объявил о своем предполагаемом путешествии. В полярной этике нет таких правил. Вот что я сообщил в письме, отправленном из Эта 26 августа, пресс-агенту Пири мистеру Герберту Бриджмену:
«Дорогой Бриджмен, я избрал новый маршрут к полюсу и остаюсь, чтобы попытаться пройти им. Этот маршрут через Бьюкенен-Бей и Землю Элсмира, на север проливом Нансен и далее по полярному морю представляется мне очень удобным. До 82° мне будут встречаться животные для отстрела; здесь есть эскимосы и собаки. Итак, к полюсу. Мистер Брэдли расскажет все остальное. Поклон всем. Ф. А. Кук».
«Довожу до сведения, – пишет мистер Бриджмен в своем сообщении в прессе, – что доктор Кук, Джон Р. Брэдли, капитан Мозес Бартлетт и несколько эскимосов в начале июля прошлого года покинули Северный Сидней в Новой Шотландии на американской шхуне «Джон Брэдли» и выгрузились в пролив Смит. Мистер Брэдли вернулся в Северный Сидней на этой шхуне 1 октября. Экспедиция снабжена двухгодичным запасом продовольствия, экипирована нартами и собаками для путешествия. Партия зимует в 30 милях севернее той точки, где два года назад зимовал Пири».
Все тот же Бриджмен, сообразуясь с действиями неутомимых помощников Пири, этих «толкачей», позднее пытался убедить общественность в том, что я не взял с собой вичегб, кроме леденцов, с помощью которых и собирался предпринять свое путешествие. В газетенке, которую жители Бруклина называют «Стандарт Лжи», все тот же Бриджмен напечатал фальшивку, в которой утверждал, что я использовал, словно собственные, кое-какие фотографии, на самом деле принадлежащие газетному новичку Герберту Берри. Целых 15 лет Бриджмен пользовался моими фотографиями и материалами в своих лекциях об Арктике и Антарктике, обычно забывая поблагодарить меня за это и даже не упоминая на лекциях моего имени. По-видимому, моя работа и ее результаты были достаточно хороши для того, чтобы брать взаймы мои материалы так же, как это делал мистер Пири. До тех пор пока я служил интересам Бриджмена – Пири, не вставало вопроса о доверии мне, однако когда мой успех стал на пути тех, кто добивался монополии на покорение полюса, тогда я был покрыт позором.
Самым забавным и примечательным из всей чепухи, состряпанной Бриджме-ном и Пири, была сфабрикованная телеграмма, которую в угоду Пири Бриджмен опубликовал в газете. Как известно, Пири сообщает, что он достиг полюса 6 апреля 1909 г. 14 апреля 1909 г. в «Стандарт Юнион» (Бруклин), через восемь дней после достижения полюса мистером Пири, его друг Г. Л. Бриджмен, кстати один из владельцев газеты, опубликовывает следующее сообщение: «Пири прибывает на полюс полночь четверг» (15 апреля 1909 г.).
Уж не медиум ли мистер Бриджмен? Как сумел прознать он о свершении этого изумительного подвига, когда Пири находился в тысячах миль от него и в сотнях миль от самой северной телеграфной станции? Может быть, они осуществляли телепатическую связь? Более вероятно, что перед отплытием Пири между ними было заключено соглашение (примерно за год до начала самого путешествия) – в заранее намеченный день объявить о покорении полюса. Из других источников мы узнаем, что время прибытия корабля Пири на мыс Шеридан было, по-видимому, согласовано хорошо, но когда Пири пытается согласовать с Бриджменом очередную накаченную дату, он попадает впросак. Если бы Пири желал приурочить свое открытие к этой определенной дате, он должен был бы совершить обратный переход с полюса за девять суток. При этом скорость его передвижения должна была возрасти на 50 %, а поскольку она и без увеличения сомнительна, он, Пири, для того чтобы вправить дату покорения полюса в известный всем отрезок времени (между тем, когда он оставил Бартлетта, и своим возвращением на судно), был вынужден поломать договоренность с Бриджменом и вернуться к своему собственному календарному плану, то есть объявить о покорении полюса 6 апреля.
Выстроить дом, который должен был стать одновременно складом и мастерской, было несложно. Стены возвели из специально отобранных, одинаковых упаковочных ящиков. Эти ящики были быстро сложены один на другой и замкнули собой пространство 13 x 16 футов. Стены скрепили деревянными планками, а швы заткнули бумагой, покрыв их длинными досками. Настоящая, добротная крыша была застелена ящичными крышками на манер кровельной дранки. Дерн, уложенный сверху, словно одеяло, сохранял тепло в доме и в то же время способствовал полезной для здоровья циркуляции воздуха.
Уже первую ночь мы провели под собственной крышей. Наш новый дом обладал тем преимуществом, что вмещал все наши пожитки, и они всегда были под рукой. Когда нам нужно было достать что-нибудь из припасов, требовалось лишь открыть один из ящиков в стене.
Когда дом был построен, мы немедленно приступили к изготовлению нарт и к не менее важной работе – пошиву из мехов одежды. По моему разумению, каждый, кто пускается в полярное путешествие, должен иметь два комплекта меховой одежды. В Арктике, особенно в тех случаях, когда приходится идти пешком изо дня в день, изматывая себя до пределов человеческих возможностей, тепло, излучаемое телом, приводит одежду в такое состояние, что сохранить здоровье можно, лишь часто переодеваясь в сухое. Пропитанную потом одежду приходится немедленно раскладывать на просушку.
Эскимосам также предстояло приготовиться к приходу зимы. В палатках из тюленьих шкур можно жить только летом, поэтому они торопились соорудить иглу из камней и снега до наступления темноты и жестоких холодов.
Однако все были не прочь и отдохнуть. У меня был большой запас чая, и около четырех часов дня, по выработанной привычке, я и Франке вышивали по чашке. Заметив это, эскимосы начали появляться у нас примерно в это же время. К счастью, чай был тем припасом, который я намеренно привез для их угощения, так что ежедневно в самом северном поселении людей на Земле проходило шумное чаепитие.
Я лично следил за работами, которые имели отношение к нашему путешествию. Это давало мне возможность оценить качества людей, из числа которых я намеревался отобрать лучших себе в спутники. И самое главное, у меня было достаточно времени, чтобы окончательно продумать планы путешествия непосредственно со стартовой базы.
Я собирался достичь вершины мира в секторе между Аляской и Гренландией. Это был многообещающий маршрут через неизведанную пустынную область. Итак, я отказался от известного всем «американского пути»[75]Note75
Так называемый американский путь – традиционное направление к Северному полюсу через проливы между Гренландией и островом Элсмир, которым пролагались маршруты первых американских экспедиций И. К. Кейна (1853–1855), И. Хейса (1860–1861) и Ч. Холла (1871–1873), а также и некоторых иностранных, например экспедиции Дж. Нэрса (1875–1876). Р. Пири нередко подчеркивает эту преемственность для своих экспедиций. Однако еще до того, как к полюсу отправилась первая американская экспедиция, это направление рекомендовал известный русский полярный исследователь Ф. П. Врангель. Он писал: «…мое мнение заключается в следующем плане; экспедиционному судну зазимовать близ селения эскимосов около широты 77° у западного берега Гренландии… По замерзании вод, осенью, экспедиция должна начать рекогносцировки на север, переходя в SmithsSound, а оттуда далее на север… Отряду оставалось бы, таким образом, проехать до полюса… и обратно около 1800 верст по прямому направлению…» (Врангель Ф.П. 0 средствах достижения полюса. – Записки РГО. Спб., 1849, кн. I, II, с. 119, 120). Очевидно, маршрут Ф. Кука к Северному полюсу проходил большей частью за пределами «американского пути».
[Закрыть] и решил взять западнее, а потом уже идти прямо на север, прокладывая новую трассу. Превратив Анноаток в свою оперативную базу, я планировал провезти достаточное количество продовольствия через Землю Шли[76]Note76
Земля Шли – так на старых картах назывался участок суши в средней части острова Элсмир, названный в честь американского моряка У. С. Шли, который в июле 1884 г. спас остатки экспедиции А. Грили.
[Закрыть] и вдоль западного берега области, изобилующей животными. Я исходил из тех соображений, что охота там обеспечит меня продовольствием на пути к берегам полярного моря. Этот переход до самого края суши позволит также испытать каждый предмет снаряжения, необходимого в полевой работе, и поможет окончательно выбрать самых выносливых эскимосов для последнего этапа путешествия.
Я послал нескольких охотников по предполагаемому маршруту разведать диких животных, но ничуть не удивился, когда мое ночное предприятие окончилось неудачей. Это означало, что я должен полагаться прежде всего на собственное знание обстановки. Из разговоров с эскимосами, а также из отчетов экспедиции Свердрупа мне было известно, что в начале избранного мной маршрута животные встречаются в изобилии. Кое-что подсказывало мне также, что мы сможем добывать продовольствие и дальше. Уверенность, с какой эскимосы заявили о своей готовности положиться на охоту в неизвестной местности, тоже обнадежила меня.
Не менее важно было, чтобы люди и собаки вышли со старта в отличной спортивной форме, откормленные мясом, а не той лабораторной пищей, которой так часто злоупотребляют в Арктике. Еще важнее было, чтобы и в пути люди и собаки питались свежим мясом.
Если я располагаю правильной информацией и мои главные предположения правильны, думалось мне, тогда я получу преимущества, которыми до меня не располагал ни один из руководителей экспедиций. Новый маршрут позволит также избежать встречи у берегов Северной Гренландии с чрезвычайно коварными течениями. В общем шансы казались довольно высокими.
Я знал, что в окружении людей, занятых своим делом, долгая ночь пролетит быстро. Предстояло многое сделать, и с первыми проблесками утра следующего года мы должны быть готовы двинуться к полюсу.
6 Занавес ночи опускается
Двести пятьдесят эскимосов рьяно берутся за дело. Приготовления для броска на север. Волнующая охота на единорога. Каждое добытое животное – залог успеха. Общение эскимосских женщин с душами умерших
Приближалась очень долгая, темная, ужасная ночь. Она обещала стать для меня сезоном лихорадочного труда – и каждое деяние рук наших, каждый не пропавший даром час должен был стать залогом успеха моего предприятия. Когда все люди племени будут приставлены к делу, сам я займусь изготовлением нарт, охотой, заготовкой мяса; я буду жить своей мечтой, предвкушая встречу с трудностями, радость гонки по льду под громкий лай собак и щелканье бичей, когда новорожденное солнце устелет мне путь своими золотыми лучами. В трудах, которые будут сопутствовать мне в течении долгой ночи, я надеялся обрести воодушевление, которое необходимо во всем, и тогда каждый добытый песец станет очередным вкладом в мое предприятие, повысит мои шансы на успех. От каждой пары рук, целеустремленно занятых полезным трудом, от качества этого труда будут зависеть успех или провал предприятия. С этого времени все в моей жизни до мелочей будет посвящено достижению той главной цели, ради которой я жил.
С приближением зимы разыгрались свирепейшие штормы. При такой погоде не было вовсе никакой необходимости высовывать наружу нос и откапывать из глубоких сугробов большие запасы мяса и ворвани, сложенные вокруг лагеря. Во время штормов все работали в иглу. Хотя еще до нашего прибытия здесь было собрано много мехов и мяса, оказалось, что этого недостаточно. По моим планам весной большая партия специально отобранных эскимосов отправится со мной на край земли, чтобы сопровождать меня в полярном море. Весна – лучший охотничий сезон на Севере, и надо было позаботиться о том, чтобы эскимосы как бы авансом успели заготовить продовольствие для своих семей. Таким образом, начало зимы следовало посвятить неустанной охоте и продолжить ее при луне, когда наступит настоящая полярная ночь.
При смене времен года в полярных областях складываются любопытные условия, от которых зависят многие житейские обстоятельства. Если говорить о временах года вообще, в том смысле, в каком они понимаются нами, то в Арктике существуют только два времени года: зима и лето; первое длится девять месяцев, второе – три.
Однако для удобства повествования лучше ссылаться на обычные четыре цикла. Эскимосы называют зиму «ookiah», что также означает «год», а лето – «onsah». Дни величаются «снами», месяцы «лунами» и обозначаются названиями всевозможных промысловых животных.
В первых числах сентября в Анноатоке солнце ныряет за горизонт уже довольно глубоко. Однако ночи, как таковой, еще нет. При восходе и заходе солнца штормовые облака застилают горизонт, сводя на нет великолепие красок в небе, а характерное для этого времени суток прямо-таки электрическое освещение обычно блекнет, теряясь в серой пелене.
Сумрак надвигающейся ночи сгущался. Красочность летних дней словно канула в вечность. Обычно говорят, что в Заполярье полгода ночь и полгода – день, но это справедливо только для небольшого района вокруг полюса.
По мере удаления от полюса наблюдаешь, как солнце прячется за горизонт на все более продолжительные промежутки времени и наступает такое время, когда при соответствующем уменьшении широты день или ночь в зависимости от времени Года становятся соответственно короче или длиннее.
Именно это обстоятельство позволяет сохранить название обычных времен года: лето, когда наступает словно удвоенный день, осень, когда начинает заходить солнце. Осень приходит, когда солнце впервые ныряет за ледяные поля всего на несколько мгновений. Продолжительность этих «исчезновений» солнца увеличивается с каждым днем, однако не осознаешь, что солнце в самом деле уходит, до тех пор пока день и ночь не сравняются, так как до сего времени ночи еще светлые, хотя и не радуют красками. Затем дни быстро укорачиваются, ночи становятся темнее, солнце все ниже опускается за горизонт, пока не наступит время, когда от великолепия угасшего дня остается лишь мерцание. Понятие «зима» связано с продолжительной ночью, «весна» – с восходящим солнцем, этот период противоположен дням с заходящим солнцем осенью.
В Анноатоке солнце перестает вообще покидать небо с 23 апреля, а окунаться в море начинает 19 августа. И все лето, все 118 дней, оно циркулирует по горизонту, и круглые сутки бывает светло, Заходит солнце 24 октября, и с этого момента отсутствует в небе в течение всей продолжительной ночи до тех пор, пока не взойдет снова 19 февраля. Арктический воздух, насыщенный из-за низких температур смерзшейся влагой, при небольшой высоте солнца настолько преломляет солнечные лучи, что очень часто солнце кажется выше, чем в действительности, на один-два своего диаметра. Вот почему время восхода или захода светила не соответствует расчетному. Затем наступают весенние дни.
Осенью, когда солнце, приводящее всю природу в гармонию, удаляется с небосклона, начинается битва стихий, которая продолжается до тех пор, пока все не окажется надежно скованным морозами.
Несмотря на то что зимой всякая полевая работа – настоящее мучение, необходимость заставляла нас настойчиво охотиться на моржей, тюленей, нарвалов и белух. Мы продолжали пожинать урожай продовольствия и топлива. Прежде чем зима успеет раскинуть свои крылья над морем, мы торопились настрелять как можно больше куропаток, зайцев и оленей, чтобы на всю длинную ночь обеспечить наш стол арктическими деликатесами. Что касается медведей и песцов, то их мясо удовлетворяло гурманские вкусы эскимосов, а шкуры одевали всех.
Мы предприняли длительные походы, чтобы обеспечить себя столь необходимыми здесь травой, идущей на прокладки в обувь и рукавицы, и мхом, из которого делают фитили для светильников.
В сентябре – октябре все эскимосы гренландского побережья лихорадочно пополняли запасы. Вскоре после моего прибытия эскимосы стали передавать из уст в уста, из одного поселения в другое, что я нахожусь в Анноатоке и намереваюсь совершить стремительное путешествие к «Большому гвоздю»[77]Note77
Большой гвоздь – «туги шу» по-эскимосски – Северный полюс.
[Закрыть] и мне необходима для этого помощь всего племени. Вслед за этим все они, словно по команде, стали активно действовать. Прекрасно зная, что необходимо для пребывания белого человека на Севере, а также для того дела, которым я собирался заниматься, эскимосы, не получая от меня каких-то особых приказаний и лишь в общих чертах познакомившись с моими планами (это также передавалось из поселения в поселение), немедленно стали собирать все необходимое. Им было известно лучше меня, где искать дичь, где можно добыть многое другое. Для меня это было большим облегчением. Каждое эскимосское поселение выполняло какое-нибудь поручение в соответствии с условиями своей местности, собирая для меня огромное количество материалов, необходимых для нашего путешествия.
В районах, где водилось особенно много зайцев и песцов, шкуры которых шли на изготовление курток и чулок, эскимосы должны были не только добыть как можно больше этих зверьков, но и выделать шкурки, а затем превратить их в одежды соответствующего размера. Там, где водились олени, из их шкур шили спальные мешки, а из жил изготавливали нитки. В каком-то ином поселении охотникам особенно везло в охоте на тюленей, а тюленьи шкуры – один из самых ценных материалов на Севере. Из них шили обувь, плели веревки и делали прочие крепежные приспособления.
Итак, каждый по-своему – все мужчины, женщины и даже дети племени из 250 человек – занялся обеспечением экспедиции. Все делалось добросовестно и добротно, с гораздо большим пониманием дела, чем этого можно было бы ожидать от любых чужестранцев – белых.
Поиск моржей и нарвалов стал нашей насущной задачей, хотя последние – китобои их обычно называют единорогами – не слишком часто попадаются на глаза белому человеку. Охота на этого зверя была одновременно и прекрасным спортивным развлечением, и промыслом, который обеспечивал нас превосходным топливом и продовольствием. Ворвань – гордость каждого владельца домашнего очага, потому что она горит высоким, ярким пламенем и не дает копоти. Кожа нарвала считается чуть ли не деликатесом. Порезанная на кусочки прямоугольной формы, она похожа по виду и вкусу на морской гребешок, чуть припахивающий машинным маслом. Мясо нарвала легко поддается сушке и ценится как закуска. Оно может идти на завтрак во время путешествия на нартах или на каяке. В сушеном виде мясо нарвала оказалось очень полезным для нас, так как заменяло пеммикан в наших менее ответственных поездках.
Нарвалы резвились целыми стадами далеко в море, обычно вдоль кромки больших ледяных полей. Их длинные, похожие на слоновую кость бивни мелькали в фонтанах брызг, которые поднимались от плеска животных в воде и их дыхания. Стоило нам заметить эту радостную картину, как все каяки и кожаные каноэ спускались на воду, а затем птицей неслись к зверям. Одни эскимосы высаживались на ледяные поля, чтобы метать гарпуны с твердой опоры, другие, в лодках, прятались за обломками тяжелого плавающего льда и внезапно нападали на животных, когда те проплывали мимо, третьи заходили с тыла, так как нарвалы плохо видят, что творится у них позади, и не слишком часто оборачиваются, чтобы следить за своими врагами, потому что, как правило, уходят от них на большой скорости.
Я с восторгом предавался этой волнующей охоте, а слушая рассказы других охотников, мысленно принимал участие в схватках со всеми животными. Эта, так сказать, дичь представляла для меня интерес как продовольствие, которым я собирался воспользоваться во время полярного путешествия, чтобы не ограничивать питание одним пеммиканом. Когда кожаные лодки эскимосов, подобно жучкам-водомерам, стремительно скользили по воде, я был вместе с ними умом и сердцем. Когда искусная рука эскимоса поднималась для того, чтобы метнуть гарпун, я чувствовал, как трепетало мое сердце. Я переживал каждую неудачу – каждое добытое животное приближало меня к цели.
Помимо того что охота на нарвала представляет чисто практический интерес, она изобилует острыми ощущениями. Гарпун всегда мечут с близкого расстояния. Когда испуганное животное буксирует по воде поплавок, которым заканчивается гарпунный линь, за ним неизменно следует целая вереница кожаных эскимосских лодок. Робкий от природы, нарвал опасается всплывать на поверхность, чтобы вдохнуть свежего воздуха, и держится под водой до тех пор, пока не почувствует удушье. Когда зверь все же выходит на поверхность, рядом тут же оказываются несколько эскимосов с копьями на изготовку, чтобы нанести ему ощутимые, глубокие раны. Успев сделать только один вдох, нарвал снова ныряет и снова несется вперед. Постепенно он теряет скорость, и малиновая полоса на воде отмечает его скрытую от глаз человека тропу в глубине. Потеря крови и недостаток воздуха не оставляют ему никаких шансов выжить. Выбросив фонтан, животное выходит на поверхность – и снова в него летят копья.
Сражение может продолжаться несколько часов, но в конце концов нарвал оказывается побежденным, и победители получают несколько тысяч фунтов мяса и ворвани. Как правило, победа приходит тогда, когда охотники оказываются далеко от дома и от берега. Однако эскимосы – отважные люди и хорошие мореходы.
Хрупкие каяки выстраиваются цепочкой и берут огромную тушу на буксир. Буксировка проходит медленно, а волны осложняют и без того трудную операцию. Со стороны нарвала вообще не видно, различимы лишь чуть выступающие из воды борта каяков, но и их стремительно накатывающиеся валы то и дело скрывают из виду. Однако двухлопастные весла опускаются и поднимаются с регулярностью маятника. Возвращение домой, на что уходят часы, – тяжелейшая работа, однако добыча стоит всех этих усилий, потому что обилие мяса и жира – мечта каждого эскимоса..
За пять дней мы поймали семь массивных животных, которые обеспечили нас сорокатысячефунтовым запасом мяса и топлива. Вид их трепещущей, упитанной плоти наполнил мое сердце радостью. Успех был весьма кстати, потому что вскоре нарвалы внезапно исчезли, и мы больше не видели их. Примерно в то же самое время тем же способом и в Эта добыли трех белух.
С приходом настоящей зимы штормы проносились над сушей и морем с такой яростью, что выходить в море на каяках стало далеко не безопасно. После того как с лодок удалось добыть нескольких моржей, морской промысел ограничили охотой на тюленей в полыньях. Так как подобной охотой вскоре можно будет заниматься только вблизи выдающихся в море мысов, где сохранится немного открытой воды, жители каждого поселения от Анноатока до мыса Йорк неустанно выслеживали этих животных, и час за часом, день за днем до той поры, пока охота в силу необходимости вообще не переместится с моря на сушу, эскимосы продолжали добывать тюленей. Однако мы все еще не запаслись мясом карибу, а крошечные гагарки, которых мы летом отлавливали сетями, так же как и гаги – постоянные блюда в нашем меню, вскоре исчезли. Теперь мы добывали то, что имелось под рукой: зайцев, куропаток и северных оленей. Мы все еще не привыкли лакомиться подозрительным на вид, напоминающим печень мясом морских млекопитающих.
Мы распределили ружья и патроны среди эскимосов, и когда не было сильного ветра, не позволявшего высунуть нос из иглу, все они охотились на окрестных холмах. Франке тоже разминался с ружьем в руках. Совместные усилия принесли нам целую связку куропаток, двух оленей и шестнадцать зайцев. Когда снег покрыл вершины холмов, добытчикам пришлось отступить к берегу моря, где еще можно было охотиться при слабом освещении надвигающейся ночи. С полной кладовой, с хорошими перспективами добыть еще больше вкусных припасов мы уже не опасались зимы. Франке был идеальным поваром и умело превращал наши нехитрые припасы в великолепные блюда.
К середине октября, когда песцовый мех обретает свои лучшие качества, мы роздали эскимосам стальные капканы, которые они расставили около наших складов с провиантом. К тому времени эскимосы уже переселились из своих палаток в уютные зимние иглу. Земля сплошь покрылась снегом, а море почти целиком замерзло.
Все готовились к полярной зиме. Температура была приблизительно 20° ниже нуля.[78]Note78
В книге Ф. Кука температура дана по Фаренгейту. Для перевода в градусы Цельсия используют формулу: t°С=5/9(t°F-32°).
[Закрыть] Свирепые штормы налетали теперь не так часто, а воздух, утратив в значительной степени влажность, стал более приятным. Вдоль берега образовался припай, по которому охотники разъезжали теперь на нартах, расставляя капканы и собирая пойманных песцов.
Наша жизнь превратилась в рутину, практически не прерывавшуюся в течение всей долгой ночи. Вокруг нашего домика, сложенного из ящиков, стояли иглу, в которых проживало около двенадцати эскимосских семейств. 250 членов племени распределились вдоль всего побережья по поселкам в среднем по четыре семьи в каждом.
Рано поутру Кулутингва обычно колотил в мою дверь, затем входил. Пока я лениво пробуждался, он «освежал» огонь. Часам к семи по нашему местному времени к нам заглядывали человек пять-шесть эскимосов. Напившись вдоволь кофе, мы все принимались за работу. Некоторых эскимосов я научил пользоваться плотницкими инструментами, и они помогали мне изготавливать нарты из дерева гикори. Другие учились сгибать упругое, податливое, но прочное дерево. (Кусок дерева обертывался старой одеждой и погружался в горячую воду.) Эскимосы делали также упряжь для собак, шили одежду, сушили мясо. Мы не теряли времени даром. В полдень мы прерывались, чтобы закусить мороженым мясом и выпить чашку горячего чаю. Затем снова брались за дело и работали уже без перерыва до пяти или шести часов.
Тем временем, также рано поутру, остальные мужчины племени выходили на охоту. Некоторые переезжали от поселения к поселению, собирая меха и мясо добытых животных. В каждом тускло освещенном иглу не менее усердно трудились женщины. Они помогали сушить шкуры, приготавливать мясо и шить одежду. В своих снежных и каменных жилищах им приходилось просиживать целыми днями перед грудой дурно пахнущих мехов, раскраивая шкуры и затем сшивая из них удобные одеяния. Я с интересом, а подчас и с глубоким волнением наблюдал за работами, переходя из одного иглу в другое. От прочности, доброкачественности этой одежды зависели жизнь моя и моих товарищей, которых я выберу в спутники. Однако эти широколицые, терпеливые женщины знали свое дело. Их умение весьма примечательно. Например, они сняли с меня мерку, окинув меня лишь взглядом и бегло осмотрев мою старую одежду. Они подгоняли новую одежду по фигуре, вставляя в нужные места кусочки меха.