Текст книги "Обманщик"

Автор книги: Фредерик Форсайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

Хор пел без музыкального сопровождения. Дрейк оставил кафедру и дирижировал хором паствы, расхаживая по проходу и размахивая руками, как ветряная мельница черными крыльями.

Дрейк заметил остановившегося в дверях Ханну и жестом призвал хор прекратить пение. Дрожащие голоса затихли.

– Братья и сестры, – загрохотал бас священника. – Сегодня мы удостоились большой чести. К нам пришел сам мистер Ханна из Скотланд-Ярда.

Прихожане как один повернули головы и уставились на Ханну. Хористами были большей частью пожилые мужчины и женщины, среди которых затерялись несколько молодых замужних женщин и стайка детей с огромными глазами.

– Присоединяйтесь к нам, брат. Спойте с нами. Освободите место мистеру Ханне.

Стоявшая рядом женщина в цветастом платье одарила детектива широкой улыбкой и, протянув ему сборник церковных гимнов, отошла в сторону. Сборник Ханне пригодился. Он забыл все гимны, так давно он пел их в последний раз. Хор вместе с Ханной исполнил торжественный псалом. Служба закончилась, и прихожане стали расходиться. Вспотевший Дрейк попрощался с каждым из своей паствы.

Когда ушел последний прихожанин, Дрейк пригласил Ханну в свою ризницу – небольшую комнатку в церкви.

– К сожалению, мистер Ханна, не могу предложить вам пива. Но я буду рад, если вы выпьете со мной холодного лимонада.

Дрейк наполнил из термоса два стакана. Лимонад с ароматом лайма был превосходным.

– Так что я могу сделать для человека из Скотланд-Ярда? – поинтересовался священник.

– Скажите, где вы были в пять часов вечера во вторник?

– Вот здесь, перед пятьюдесятью добрыми прихожанами. У меня было торжественное богослужение, – ответил Дрейк. – А почему вы спрашиваете?

Ханна напомнил Дрейку о его замечании, брошенном в пятницу утром на лестнице резиденции губернатора. Дрейк улыбнулся. Детектив был не маленького роста, но священник возвышался над ним на добрых два дюйма.

– Стало быть, вы беседовали с мистером Куинсом.

Произнося это имя, Дрейк сделал такую мину, словно у него во рту кусок лимона без сахара.

– Я этого не говорил.

– В том и нет нужды. Да, я так и сказал. Вы полагаете, что это я убил губернатора Моберли? Нет, сэр, я – мирный человек. Я не беру в руки оружие. Я не лишаю других жизни.

– В таком случае, мистер Дрейк, что вы имели в виду?

– Я имел в виду, что я не верю губернатору. Я не верил, что он передаст нашу петицию в Лондон. Я имел в виду, что мы должны собрать наши скудные средства и послать своего человека в Лондон, чтобы тот от нашего имени попросил назначить к нам другого губернатора, такого, который понимал бы нас и поддержал бы наши требования.

– Какие требования?

– Провести референдум, мистер Ханна. На острове затевается что-то дурное. Здесь появились чужаки, честолюбцы, которые хотят управлять нами. Мы довольны тем, что у нас есть. Мы не богаты, но счастливы. Если провести референдум, то почти все проголосуют за то, чтобы острова остались британской территорией. Что в этом плохого?

– По-моему, ничего, – согласился Ханна. – Но я не решаю политические вопросы.

– Вот и губернатор тоже не решал. Но ради своей карьеры он выполнял любые приказы, даже если считал их неправильными.

– У него не было выбора, – возразил Ханна. – Он был обязан выполнять то, что ему приказывали.

– Именно так говорили те, кто вбивал гвозди в тело Христа, мистер Ханна.

Детектив не хотел вступать в политическую или теологическую дискуссию. Ему нужно было найти убийцу.

– Вы не любили сэра Марстона, не так ли?

– Нет, не любил, да простит меня господь.

– Были ли у вас какие-нибудь другие причины, помимо недовольства его деятельностью как губернатора?

– Он был лицемером и блудником. Но я его не убивал. Бог дает жизнь, и бог ее забирает, мистер Ханна. Бог видит все. Вечером во вторник господь призвал сэра Марстона Моберли к себе.

– Господь редко пользуется пистолетом крупного калибра, – напомнил Ханна. Ему показалось, что во взгляде Дрейка он уловил одобрение. – Вы назвали его блудником. Что вы имели в виду?

Дрейк бросил недоуменный взгляд на Ханну:

– А вы не знали?

– Нет.

– Я имел в виду Мертл, его секретаршу. Вы ее не видели?

– Нет.

– Крупная девушка, красивая, соблазнительная.

– Возможно. Но она у родителей, где-то на Тортоле, – сказал Ханна.

– Да нет же, – терпеливо объяснил Дрейк. – Она уехала на Антигуа, в больницу, делать аборт.

Боже мой, подумал Ханна. А он лишь слышал мимоходом брошенное имя. Даже не видел ее фотографию. На Тортоле могут жить и белые родители.

– Она… как бы это сказать?..

– Чернокожая? – прогудел Дрейк. – Да, конечно, негритянка. Большая здоровая черная девушка. Сэру Марстону такие нравились.

И леди Моберли все знала, подумал Ханна. Несчастная, обессиленная леди Моберли, которую долгие годы жизни в тропиках и все эти местные девушки довели до алкоголизма. Конечно, она смирилась. А может быть, и нет. Может быть, однажды она просто зашла слишком далеко.

– У вас чувствуется намек на американский акцент, – уходя, сказал Ханна. – Откуда это?

– В Америке много баптистских теологических колледжей, – ответил Дрейк. – Я изучал там богословие.

Ханна снова поехал в резиденцию губернатора. По пути он мысленно составлял список подозреваемых. Лейтенант Джереми Хаверсток, который наверняка сумел бы пустить в ход пистолет, окажись он у него в руках. Но у него не было мотивов для убийства, если только он не был отцом ребенка Мертл и если губернатор не грозил испортить ему карьеру.

Леди Моберли, если она зашла слишком далеко. Мотивов у нее больше чем достаточно, но ей был нужен сообщник, который мог бы взломать запоры стальной калитки. Если только их не сорвали цепью, привязанной к «лендроверу».

Его преподобие Дрейк, несмотря на все его заверения, что он очень мирный человек. Даже мирного человека можно вывести из себя.

Ханна вспомнил совет леди Коултрейн присмотреться к окружению двух кандидатов в премьер-министры. Да, это нужно будет сделать, обязательно нужно взглянуть на тех, кто организует предвыборную кампанию. Но какие у них могут быть мотивы? Сэр Марстон играл им на руку, он толкал острова к независимости и одного из кандидатов – к креслу премьер-министра. Если только один из них не подозревал, что губернатор благоволит к его конкуренту.

Когда Ханна вернулся в резиденцию губернатора, на него обрушили лавину новостей.

Старший инспектор Джонс проверил всех зарегистрированных владельцев огнестрельного оружия. На острове оказалось всего шесть стволов. Владельцами трех из них были пожилые джентльмены, из которых двое эмигрировали из Великобритании, а один – из Канады. Дробовик двенадцатого калибра для стрельбы по тарелочкам. Одна винтовка, которую держал владелец рыболовного суденышка Джимми Доббз на тот случай, если на его посудину нападет огромная акула. Один подарочный пистолет, из которого не было произведено ни единого выстрела и который принадлежал обосновавшемуся на Саншайне американцу. Пистолет так и лежал в футляре со стеклянной крышкой, даже пломба была цела. И служебный пистолет самого Джонса, который хранился под замком в здании полицейского участка.

– Черт, – выругался Ханна.

Значит, губернатор был убит из незарегистрированного оружия.

Детектив-инспектор Паркер доложил о результатах поисков в саду. Обыскали все, что могли, перепахали весь сад, но вторую пулю не нашли. Или она, ударившись о кость в теле губернатора, изменила направление и перелетела через стену сада, где искать ее бесполезно, или, что более вероятно, осталась в теле губернатора.

Баннистер получил сообщение из Нассау. Самолет прибудет в четыре часа, то есть через час, и доставит тело губернатора на Багамские острова для вскрытия. Доктор Уэст должен прибыть через несколько минут. Он будет ждать в морге в Нассау.

А в гостиной два незнакомца уже дожидались главного инспектора. Ханна распорядился подготовить машину, чтобы к четырем часам тело губернатора было доставлено в аэропорт. Баннистер полетит тем же самолетом и останется в Нассау. Главный инспектор Джонс и Баннистер ушли наблюдать за подготовкой машины, а Ханна направился к гостям.

Один из них назвался Фрэнком Диллоном и объяснил, что он в отпуске и совершенно случайно оказался на Саншайне, где также случайно встретил американца. Диллон предъявил рекомендательное письмо. Ханна прочел его без всякого восторга. Одно дело – Баннистер из представительства высокого комиссара в Нассау и совсем другое – этот Фрэнк Диллон. Лондонский чиновник, который во время отпуска случайно оказывается на забытом Богом острове в самый разгар охоты за убийцей, не более правдоподобен, чем тигр-вегетарианец. Потом Ханне представился американец, который честно признался, что он – полицейский.

Впрочем, настроение Ханны резко изменилось, когда Диллон изложил ему историю, рассказанную Фаваро.

– У вас есть фотография этого Мендеса? – спросил Ханна.

– С собой нет.

– Можно ли получить копию из полицейских архивов в Майами?

– Да, сэр, я могу попросить, чтобы ее факсом переслали вашим людям в Нассау.

– Будьте добры, – сказал Ханна. Он бросил взгляд на часы. – Я распоряжусь, чтобы проверили регистрацию паспортов всех прибывших на остров за последние три месяца. Посмотрим, нет ли там Мендеса или другого латиноамериканца. А сейчас, прошу прощения, мне нужно проследить за отправкой тела в Нассау.

Уже на ходу Маккриди поинтересовался:

– Вы случайно не думали о том, чтобы поговорить с местными кандидатами?

– Да, – ответил Ханна. – Я как раз хотел заняться этим завтра с утра. Пока будем ждать результатов вскрытия.

– Вы не будете возражать, если я к вам присоединюсь? – попросил Маккриди. – Обещаю, я не произнесу ни слова. Дело в том, что оба они… политики, не так ли?

– Хорошо, – неохотно согласился Ханна.

«Интересно, на кого в самом деле работает этот Фрэнк Диллон», – подумал он.

По дороге в аэропорт Ханна заметил, что кое-где уже появились и его официальные объявления, хотя на стенах из-за обилия плакатов, призывающих голосовать за одного из двух кандидатов, почти не осталось свободного места. Казалось, весь Порт-Плэзанс оклеили бумагой.

Объявления Ханны были напечатаны в местной типографии по распоряжению старшего инспектора Джонса и оплачены из бюджета резиденции губернатора. В объявлении предлагалось вознаграждение в размере тысячи американских долларов тому, кто сообщит сведения о человеке, находившемся за стеной сада резиденции губернатора во вторник около пяти часов вечера.

Для обычного жителя Порт-Плэзанса тысяча американских долларов – огромная сумма. Кто-то должен прийти и сказать, что он видел что-то или кого-то. А на Саншайне все знали друг друга…

На летном поле Ханна смотрел, как четверо багамских полицейских и Баннистер загружают тело губернатора в самолет. Баннистер проследит, чтобы вечерним рейсом в Лондон были отправлены все их пробы и соскобы. В Лондоне на рассвете их заберет полицейская машина Скотланд-Ярда и доставит в Ламбет, в лабораторию криминалистики Министерства внутренних дел. На многое Ханна не рассчитывал, ему безотлагательно была нужна пуля, которую вечером должен извлечь из тела губернатора доктор Уэст.

Будучи занят в аэропорту, Ханна пропустил митинг сторонников Джонсона на Парламент-сквер. Не пришли на митинг и представители прессы и телевидения. Увидев кортеж полицейских машин, репортеры поспешили за ними.

Маккриди, напротив, не упустил такой возможности. Когда начался митинг, он сидел на террасе ресторана «Куортер Дек».

Послушать речь кандидата-филантропа собралась толпа человек двести. Маккриди заметил, как с толпой смешались десять мужчин в пестрых рубашках и огромных темных очках. Они раздавали какие-то бумажки и флажки. Бело-голубые флажки были символом верности кандидату. Бумажки были долларовыми банкнотами.

В десять минут четвертого на площадь въехал белый «форд-фэрлейн», бесспорно, самый большой легковой автомобиль на острове. Он остановился у импровизированной трибуны. Из машины вышел мистер Маркус Джонсон. Он взбежал по ступенькам и поднял руки, сжатые в победном борцовском приветствии. Пестрорубашечники зааплодировали, к ним присоединилось несколько островитян. Некоторые махали флажками. Через минуту Маркус Джонсон начал речь.

– И я обещаю вам, друзья – а я уверен, все вы мои друзья, – на бронзовом лице в рекламной улыбке сверкнули белые зубы, – когда мы станем свободными, то на эти острова придет процветание. Появятся рабочие места – в отелях, на новых пристанях, в кафе и барах, на новых предприятиях для переработки даров моря, которые мы будем продавать на материке. И все это обещает богатство и процветание. И денежный поток потечет в ваши карманы, друзья, а не в руки далеких лондонских бюрократов…

Чтобы его слышал каждый, Джонсон говорил в мегафон. Страстную речь кандидата прервал человек, которому мегафон был не нужен. Он стоял на другой стороне площади, но его низкий бас заглушил голос кандидата.

– Джонсон, – проревел Уолтер Дрейк, – ты нам не нужен. Не лучше ли тебе убраться туда, откуда ты пришел, и забрать своих ребят?

На площади воцарилось молчание. Пораженная толпа ждала, что небеса вот-вот обрушатся на землю. До сих пор никто не осмеливался прерывать Маркуса Джонсона. Но небеса не обрушились. Джонсон, не говоря ни слова, отшвырнул мегафон и сел в машину. По его команде «форд», а за ним и грузовик с помощниками рванули с места и скрылись.

– Кто это был? – спросил Маккриди официанта.

– Его преподобие Дрейк, – ответил официант. Казалось, он был изрядно напуган.

Маккриди задумался. Где-то он слышал похожий голос. Он попытался вспомнить, где и когда это было. Потом память подсказала: тридцать лет назад в Йоркшире, в Каттерикском лагере, во время службы по призыву. На парадном плацу. Маккриди поднялся в номер и по своему радиотелефону позвонил в Майами.

* * *

Когда его били, его преподобие Уолтер Дрейк не произнес ни звука. Их было четверо, они поджидали священника на пути домой после вечерней службы. Они орудовали бейсбольными битами и ногами. Деревянными битами, не жалея сил, молотили упавшего священника. Потом они ушли, даже не посмотрев, жив он или мертв. Им было все равно. Но Уолтер Дрейк остался в живых.

Через полчаса он пришел в себя и дополз до ближайшего дома. Испуганные жильцы вызвали доктора Карактакуса Джонса. Доктор довез священника до больницы на ручной тележке и до утра латал его.

Вечером, во время ужина, позвонили Десмонду Ханне. Детективу пришлось идти из отеля в резиденцию губернатора. Звонил доктор Уэст из Нассау.

– Послушайте, я понимаю, что трупы нужно хранить в холоде, – сказал патологоанатом, – но этого явно переморозили. Он превратился в колоду, в глыбу льда.

– Местные полицейские сделали все, что могли, – сказал Ханна.

– Я тоже сделаю все, что в моих силах, но бедняга оттает не раньше, чем через двадцать четыре часа.

– Пожалуйста, поторопитесь, – сказал Ханна. – Мне позарез нужна эта чертова пуля.

Глава 4

Главный инспектор Ханна решил сначала поговорить с мистером Горацио Ливингстоном. Ханна позвонил ему домой, в Шантитаун. Через несколько минут кандидат в премьер-министры подошел к телефону. Да, он будет рад через час принять инспектора из Скотланд-Ярда.

Как обычно, «ягуар» вел Оскар. Детектив-инспектор Паркер сидел рядом с водителем, а на заднем сиденье расположились Ханна и Диллон, сотрудник Министерства иностранных дел. Им не пришлось проезжать через центр Порт-Плэзанса, потому что Шантитаун располагался в трех милях от столицы, с той же стороны, что и резиденция губернатора.

– Есть успехи в расследовании, мистер Ханна? Или я вторгаюсь в ваши профессиональные тайны? – осторожно осведомился Диллон.

Ханна всегда предпочитал обсуждать ход следствия только с коллегами. Но этот, Диллон, очевидно, действительно был сотрудником Министерства иностранных дел.

– Губернатор был убит выстрелом из пистолета или револьвера крупного калибра. Пуля попала в сердце, – сказал Ханна. – Вероятно, было произведено два выстрела. Одна пуля пролетела мимо и попала в стену. Я послал ее в Лондон.

– Сильно деформирована? – поинтересовался Диллон.

– Боюсь, очень сильно. Вторая пуля, скорее всего, осталась в теле жертвы. Точнее я смогу сказать сегодня вечером, когда получу из Нассау результаты вскрытия.

– А убийца?

– Очевидно, он проник через калитку в стене сада. Во всяком случае, замок с калитки сорван. Выстрелил футов с десяти, потом ушел. Вероятно.

– Вероятно?

Ханна поделился с Диллоном своей догадкой о том, что сорванный замок калитки мог быть лишь ловким маневром, призванным отвлечь внимание детективов от убийцы, который спустился в сад из дома. Диллон был в восторге.

– Я бы никогда до этого не додумался, – признался он.

«Ягуар» въехал на улицы Шантитауна. Городок оправдывал свое название:[1]1
  Shantytown (англ.) – городок из бараков, лачуг; бидонвиль.


[Закрыть] это был крохотный поселок, пять тысяч жителей которого ютились в скученных хибарках, сколоченных из деревянных дощечек и крытых оцинкованным железом.

Небольшие магазинчики, торговавшие овощами и майками, с трудом втиснулись между домами и барами. Это была, конечно, территория Ливингстона: повсюду красовались плакаты, призывавшие голосовать за мистера Ливингстона, и нигде не было видно ни одного портрета Маркуса Джонсона.

В центре Шантитауна, к которому вела самая широкая (и единственная) улица города, за высокой стеной, сложенной из коралловых блоков, стояло тоже единственное в городе двухэтажное здание. В стене были ворота, через которые мог проехать автомобиль. По слухам, мистер Ливингстон владел многими барами Шантитауна и обложил данью те, которые ему не принадлежали.

«Ягуар» остановился у ворот, и Оскар Стоун нажал на клаксон. На улицу высыпали чуть ли не все жители города. Как на невиданную диковину, они уставились на сверкающий лаком лимузин, на правом переднем крыле которого развевался флажок Великобритании. Прежде автомобиль губернатора ни разу не появлялся в Шантитауне.

В воротах приоткрылось крохотное окошечко, кто-то осмотрел лимузин, и ворота распахнулись. «Ягуар» въехал на пыльный двор и остановился у веранды. Во дворе стояли – один у ворот, другой у веранды – двое мужчин в одинаковых светло-серых костюмах «сафари». Еще один мужчина в таком же костюме смотрел из окна второго этажа. Как только автомобиль остановился, наблюдатель скрылся в доме.

Ханну, Паркера и Диллона проводили в главную гостиную, обставленную дешевой, но функциональной современной мебелью. Через несколько секунд появился Горацио Ливингстон, высокий, толстый мужчина с двойным подбородком и широкой улыбкой. Хозяин дома прямо-таки излучал добродушие.

– Джентльмены, джентльмены, какая честь. Прошу вас, садитесь.

Он распорядился подать кофе и сел в большое кресло. Его крохотные глазки перебегали с одного гостя на другого. Потом в гостиную вошли еще двое мужчин и сели за Ливингстоном. Кандидат в премьер-министры показал на пришедших:

– Мои товарищи, мистер Смит и мистер Браун.

«Товарищи» молча кивнули.

– Итак, мистер Ханна, чем я могу быть вам полезен?

– Сэр, вам, конечно, известно, что я расследую убийство губернатора сэра Марстона Моберли, совершенное четыре дня назад.

Улыбка сошла с лица Ливингстона, он сокрушенно покачал головой.

– Это ужасно, – сказал он, не меняя тона, – все мы были потрясены до глубины души. Такой изумительный человек.

– Прошу прощения, но я обязан спросить, где вы были и что делали во вторник в пять часов вечера.

– Я был здесь, мистер Ханна, в кругу своих друзей, которые будут голосовать за меня. Я работал над речью, с которой должен был выступить на следующий день перед членами Ассоциации мелких фермеров.

– А ваши товарищи? Они тоже были здесь? Все?

– Абсолютно все. Время шло к вечеру. А мы закрылись на весь день. Здесь, за этими стенами.

– Ваши товарищи – местные жители? – спросил Диллон.

Ханна бросил на англичанина недовольный взгляд – ведь тот обещал молчать. Лицо Ливингстона снова засияло улыбкой.

– Ах нет, к сожалению, нет. Островитяне, как и я сам, не имеют опыта проведения избирательных кампаний. Я понял, что мне нужна организационная помощь… – он жестом показал на своих товарищей, и его ослепительная улыбка стала еще шире, – в подготовке речей, плакатов, памфлетов, проведении митингов. Мои друзья прибыли с Багамских островов. Хотите посмотреть их паспорта? Их уже проверяли, когда они прилетели.

Ханна махнул рукой. За спиной Ливингстона мистер Браун раскурил большую сигару.

– Нет ли у вас догадок, мистер Ливингстон, кто бы мог убить губернатора? – спросил Ханна.

Улыбка на лице толстяка сменилась выражением глубокой озабоченности.

– Мистер Ханна, губернатор помогал нам на пути к независимости, к полному освобождению от британского владычества. В соответствии с политикой Лондона. Для меня и моих товарищей не было ни малейшего смысла причинять вред губернатору.

Сидевший за спиной Ливингстона мистер Браун отвел руку с сигарой в сторону и длинным ногтем мизинца ловко сбил пепел так, что столбик пепла упал на пол, а палец не прикоснулся к горящему концу сигары. «Где-то я уже видел этот жест», – подумал Маккриди.

– Сегодня вы не собираетесь выступать на митинге? – спросил Маккриди.

Черные глазки Ливингстона переметнулись на англичанина.

– Да, в полдень возле причалов я обращусь к братьям и сестрам, занимающимся рыболовством, – сказал он.

– Вчера на Парламент-сквер мистеру Джонсону помешали закончить публичное выступление, – заметил Диллон.

Известие о неудаче соперника не обрадовало мистера Ливингстона.

– Один-единственный горлопан, – бросил он.

– Несогласие с оратором – это тоже часть демократического процесса, – снова заметил Диллон.

Ливингстон, взгляд которого моментально утратил всякое выражение, уставился на Диллона. Пухлые щеки и двойной подбородок скрывали злобу. Маккриди вспомнил, у кого он видел такой взгляд: в Уганде, на лице Иди Амина, когда тому осмеливались возражать. Ханна снова бросил на Маккриди неодобрительный взгляд и встал.

– Не смею больше отнимать у вас время, мистер Ливингстон, – сказал он.

Кандидат в премьер-министры, снова одев маску благодушного хозяина, проводил гостей до двери. Во дворе их ждали двое в серых костюмах «сафари»; этих Ханна и Диллон еще не видели. Итак, их здесь было по меньшей мере семь человек, если считать того, что стоял наверху у окна. Все негры, за исключением мистера Брауна; сравнительно светлокожий Браун был, очевидно, квартероном. Он один осмеливался закурить, не спрашивая разрешения, он командовал шестью чернокожими.

– Я был бы вам очень признателен, – уже в автомобиле сказал Ханна, – если бы вы предоставили мне возможность задавать вопросы.

– Прошу прощения, – извинился Диллон. – Странный человек, вы не находите? Он уехал отсюда подростком и вернулся шесть месяцев назад. Интересно, где он провел все эти годы?

– Понятия не имею, – ответил Ханна.

Лишь много позже, уже в Лондоне, обдумывая все случившееся на Саншайне, Ханна обратит внимание на это замечание Диллона. Мисси Коултрейн сказала ему, Десмонду Ханне, что Ливингстон покинул Саншайн подростком. Откуда об этом мог знать Диллон? В половине десятого они подъехали к воротам особняка Маркуса Джонсона на северном склоне холма Собоун.

Джонсона окружала совершенно иная обстановка. Все говорило о том, что здесь живет богатый человек. Ворота из кованой стали открыл один из помощников Джонсона в невероятно пестрой рубашке и темных очках. По выложенной гравием дорожке «ягуар» подъехал к парадному входу. Во дворе трудились два садовника. Они ухаживали за лужайками, клумбами и глиняными горшками с цветущей геранью.

В просторном двухэтажном особняке, крытом зеленой глазурованной черепицей, все до последнего гвоздя было привезено издалека. Машина остановилась перед портиком с колоннадой, выдержанным в колониальном стиле. Вслед за своим гидом, тоже пестрорубашечником, три англичанина прошли через большую гостиную, украшенную европейским и латиноамериканским антиквариатом. Пол из мраморных плиток кремового цвета устилали восточные ковры ручной работы.

Маркус Джонсон принял гостей на мраморной веранде и пригласил их сесть в белые плетеные кресла. Веранда выходила в окруженный восьмифутовой стеной сад с аккуратно постриженными лужайками. За стеной сада, вдоль берега, тянулось шоссе – единственное, чего не мог купить Маркус, чтобы получить собственный выход к морю. Впрочем, на водах залива Тич-бей, прямо за стеной особняка, стоял построенный Джонсоном каменный причал, у которого на волнах покачивался быстроходный катер «рива-40». С дополнительными баками для горючего этот катер мог бы быстро добраться до Багамских островов.

В отличие от толстого, обрюзгшего Горацио Ливингстона, Маркус Джонсон был элегантен и строен. Безукоризненный костюм из кремового шелка сидел на нем идеально. Судя до чертам лица и цвету кожи, Джонсон был по меньшей мере наполовину белым. Интересно, подумал Маккриди, знал ли Джонсон своего отца? Скорее всего, нет. Он вырос в нищете на островах Баркли, жил с матерью в убогой хижине. Его темнокаштановые курчавые волосы были искусственно распрямлены и уложены волнами. Пальцы Джонсона украшали четыре тяжелых золотых перстня, а обнажившиеся в улыбке зубы были в идеальном состоянии. Он предложил гостям на выбор «Дом Периньон» или кофе «Блю Маунтин». Гости предпочли кофе.

Десмонд Ханна задал тот же вопрос относительно пяти часов вечера во вторник. Ответ был почти таким же:

– Я выступал с речью перед теми, кто меня поддерживает. На Парламент-сквер, перед англиканской церковью, собралось больше ста моих сторонников, мистер Ханна. В пять часов я как раз заканчивал речь. С митинга приехал прямо сюда.

– А ваше окружение? – поинтересовался Ханна, вспомнив то слово, которым мисси Коултрейн назвала банду пестрорубашечников.

– Все были со мной, все до единого, – ответил Джонсон.

Он подал знак, и один из пестрорубашечников долил кофе. «Садовники у него из местных, – размышлял Маккриди, – а в доме нет ни одного островитянина. Почему?» Несмотря на неяркое освещение на веранде, никто из пестрорубашечников не снимал огромные темные очки.

С точки зрения Ханны, разговор с Джонсоном был приятным, но бесполезным. Старший инспектор Джонс давно сказал ему, что в тот момент, когда в саду губернатора прогремели выстрелы, кандидат от Союза процветания был на Парламент-сквер. Инспектор сам наблюдал за митингом со ступенек полицейского участка. Ханна встал.

– А сегодня вы не собираетесь выступить с очередной речью? – спросил Диллон.

– Да, в самом деле собираюсь. В два часа, на Парламент-сквер.

– Вчера в три часа вы выступали на площади. Насколько мне известно, там были какие-то неприятности?

Маркус Джонсон был куда более ловким дипломатом, чем Ливингстон. Ни намека на раздражение. Он лишь пожал плечами.

– Его преподобие Дрейк выкрикнул два-три оскорбительных слова. Это не имело значения. Я уже закончил речь. Бедняга Дрейк руководствуется добрыми намерениями, но он не умен. Он хотел бы, чтобы острова Баркли остались в прошлом веке. Но прогресс нельзя остановить, мистер Диллон, а вместе с прогрессом придет и процветание. У меня есть грандиозные планы развития наших островов.

Маккриди понимающе кивнул. Туризм, подумал он, азартные игры, промышленность, загрязнение островов и океана, немного проституции… что еще?

– А теперь, прошу прощения, мне нужно готовиться к выступлению…

Гостей проводили до машины, и они вернулись в резиденцию губернатора.

– Благодарю за любезность, – сказал Диллон, вылезая из машины. – Встречи с кандидатами были весьма поучительны. Любопытно, где Джонсон нашел такие деньги за годы отсутствия на Баркли.

– Понятия не имею, – сказал Ханна. – Он считается бизнесменом. Оскар может подбросить вас до отеля.

– Спасибо, я прогуляюсь пешком.

В баре журналисты и операторы усердно опустошали запасы пива. Было одиннадцать часов. Работники средств массовой информации заскучали. Прошло полных два дня с того момента, когда их спешно вызвали в Хитроу и всеми правдами и неправдами переправили на острова, чтобы следить за ходом расследования преступления. Весь предыдущий день, четверг, они снимали все, что могли, и брали интервью у всех, у кого могли. Урожай оказался скудным: потрясающие кадры, запечатлевшие извлечение тела губернатора из компании замороженных рыбин в леднике; снятая с большого расстояния сцена поисков пули в губернаторском саду, особенно ползающий на четвереньках Паркер; отправка тела губернатора в мешке в Нассау; брошенное Паркером бесценное замечание о найденной пуле. Но ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало надежные сведения об убийце и о том, как было совершено преступление.

Маккриди впервые смешался с толпой журналистов. Никто не спрашивал, кто он такой.

– В полдень у причалов будет выступать Горацио Ливингстон, – сказал Маккриди. – Это может быть интересно.

Журналисты моментально насторожились.

– Что там будет интересного? – спросил кто-то.

– Вчера здесь, на площади, оратору не дали закончить речь, – пояснил Маккриди. – Вы были на летном поле.

Толпа приободрилась. Лучше всего была бы небольшая потасовка, на худой конец сойдет и сцена, в которой кандидату криками не дают говорить. Репортеры мысленно уже сочиняли подходящие заголовки: ЯРОСТНАЯ ПРЕДВЫБОРНАЯ БОРЬБА НА ОСТРОВЕ САНШАЙН – и пара снимков дерущихся островитян в качестве доказательства. А если плохо примут Ливингстона, то: РАЙ ГОЛОСУЕТ ПРОТИВ СОЦИАЛИЗМА. Беда была в том, что до сих пор островитяне не проявляли никакого энтузиазма, если речь заходила о предстоящем отделении островов от Британской империи. Две бригады попытались было снять фильм о грядущей независимости островов, но пока им не удалось разговорить ни одного местного жителя. Как только появлялись камеры, микрофоны и блокноты, люди просто поворачивались и уходили. Тем не менее, операторы схватили свои камеры и поспешили к причалам.

Тем временем Маккриди поднялся в свой номер, извлек из-под кровати «дипломат» с радиотелефоном и позвонил в британское консульство в Майами. Он попросил к четырем часам дня прислать на Саншайн семиместный самолет. Маккриди загадывал далеко вперед, но надеялся, что его план не провалится.

Без пятнадцати двенадцать у причалов появилась кавалькада автомашин: из Шантитауна прибыла команда Ливингстона. Один из его помощников, созывая слушателей, кричал в мегафон:

– Приходите послушать Горацио Ливингстона, народного кандидата!

Другие помощники воздвигали надежную платформу на подмостях, чтобы народный кандидат мог возвыситься над народом. Ровно в полдень Горацио Ливингстон по лестнице поднялся на самодельную трибуну. Он говорил в укрепленный на шесте рупор. Шест держал один из тех, кто предпочитал серые костюмы «сафари». Телеоператоры установили четыре камеры на возвышениях, откуда можно было снимать кандидата, а лучше – драку среди слушателей или тех, кто попытается перекричать оратора.