Текст книги "Обманщик"

Автор книги: Фредерик Форсайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)

– Возвращаемся в Штаты? – спросил он. – Мне здесь надоело. Даже на ранчо было лучше, хоть там и опасно.

В Алконбери было негде размяться, и Орлов набрал вес. Его намек на опасность был, конечно, шуткой. После того спектакля с попыткой ликвидации Орлова Роут сначала уверял его, что все это было операцией КГБ, а о ранчо Москва якобы узнала во всех деталях от Юрченко, которого тоже опрашивали там вплоть до его глупейшего побега назад в лапы КГБ. Потом Роут признался, что весь этот спектакль с нападением на ранчо был разыгран ЦРУ с единственной целью – проверить Орлова. Орлов был взбешен. «Сволочи, – кричал он, – я был уверен, что живым оттуда не выйду!» – но потом стал относиться к происшествию с юмором.

– Скоро, – ответил Роут. – Скоро мы здесь все закончим.

Вечером Роут обедал вместе с Орловым. За обедом он завел разговор о мемориальной комнате КГБ. Орлов кивнул:

– Конечно, я был там. Когда тебе присваивают звание офицера КГБ, то обязательно устраивают экскурсию в ту комнату. Чтобы ты знал героев и восхищался ими.

Роут завел разговор о портретах «Великолепной пятерки». Пережевывая бифштекс, Орлов покачал головой.

– Четыре, – сказал он. – Там только четыре портрета. Берджесса, Филби, Маклейна и Бланта. Четырех звезд.

– Но мне говорили, что там есть и пятая рамка, только вместо портрета в нее вставлена черная бумага? – уточнил Роут.

Теперь Орлов двигал челюстями гораздо медленнее.

– Да, – подтвердил он, проглотив очередной кусок. – Там есть рамка без портрета.

– Значит, пятый человек все же был?

– Очевидно.

Тон Роута не изменился, но теперь он, подняв глаза, внимательно следил за реакцией Орлова.

– Но вы же были майором в отделе по работе с нелегальными агентами. Вы должны были прочесть пятое имя в «Черной книге».

Выражение глаз Орлова на мгновение изменилось, но лишь на мгновение.

– Мне никогда не показывали никакой черной книги, – ровным тоном ответил он.

– Питер, кто был пятым? Назовите его имя.

– Не знаю, дружище. Клянусь, не знаю. – Он широко улыбнулся своей располагающей улыбкой. – Вы хотите еще раз проверить меня на детекторе лжи?

Роут молча улыбнулся в ответ, но про себя подумал: нет, Питер, я уверен, что ты сможешь перехитрить детектор лжи, когда это будет тебе нужно. Роут решил утром вернуться в Лондон и отправить директору ЦРУ телеграмму с просьбой об отсрочке приговора и срочном вызове Бейли в Вашингтон – для проверки. Если есть хоть ничтожная крупица сомнения, – а, несмотря на собранные Келлогом доказательства, теперь у Роута появились-таки сомнения, – то он не станет выполнять приказ, даже ради директора ЦРУ и успеха собственной карьеры. Иногда ставки бывают слишком высоки.

На следующее утро первыми пришли уборщицы. Как и в других зданиях базы, здесь наводили порядок местные женщины из Хантингдона. Все они прошли проверку на благонадежность, все получили пропуска для входа на охраняемую территорию. В столовой за завтраком Роут, сидя напротив Орлова, пытался перекричать шум машины для натирки полов, которая работала в коридоре. Гул машины становился то неприятно высоким, то совсем низким.

Орлов вытер губы, сказал, что ему нужно в туалет, и вышел. После этого случая Роут никогда не улыбался, если речь заходила о шестом чувстве. Как только Орлов скрылся за дверью, гул машины для натирки полов изменился. Роут выглянул в коридор: уборщица исчезла, а щетки машины, полировавшие одно и то же место, издавали монотонный пронзительный звук.

По пути в столовую Роут мельком видел уборщицу – худую женщину в ситцевом комбинезоне. Она повязала голову платком, под которым вырисовывались контуры бигуди. Пропуская Роута, женщина сделала шаг в сторону, потом снова принялась за работу. Теперь ее нигде не было видно. В конце коридора еще покачивалась дверь мужского туалета.

Роут во весь голос завопил: «Кролл!» и помчался по коридору. Посреди туалетной комнаты на коленях стояла уборщица. Пластиковое ведро со средствами для чистки, щетками и тряпками было брошено на пол. В руке уборщица держала «ЗИГ-Зауэр» с глушителем – оружие, которое она, очевидно, пронесла под тряпками. В дальнем углу распахнулась дверь кабинки, из нее вышел Орлов. Уборщица подняла пистолет.

Роут не говорил по-русски, но несколько слов знал. Он во всю силу легких заорал: «Стой!» Уборщица обернулась, Роут бросился на пол, почти тут же услышал негромкий хлопок и ощутил ударную волну. Роут все еще прижимался к плиткам пола, когда из входной двери туалета раздался оглушительный грохот выстрела, многократно отраженный стенами. Крохотные туалетные комнаты не лучшее место для стрельбы из «кольта» калибра 0,44 дюйма.

Роут оглянулся. В двери стоял Кролл, сжимая пистолет двумя руками. Второй выстрел не потребовался. На плитках пола неподвижно лежала на спине женщина, а на ее комбинезоне расплывалось большое красное пятно, соперничавшее с сатиновыми розами. Позже выяснится, что настоящая уборщица осталась дома: ее связали, а в рот засунули кляп.

Орлов с побелевшим лицом все еще стоял у двери кабинки.

– Снова представление! – крикнул он. – Хватит спектаклей ЦРУ!

– Это был не спектакль, – поднимаясь, сказал Роут, – и не представление ЦРУ. Это КГБ.

Орлов внимательно посмотрел на женщину и убедился, что темно-красная лужица на полу – не голливудская бутафория. На этот раз кровь была настоящей.

Роуту хватило двух часов, чтобы посадить Орлова и бригаду охранников на самолет, отправляющийся в Америку, и договориться о том, чтобы от самолета их немедленно отвезли на ранчо. Орлов охотно простился с Великобританией, не забыв, впрочем, забрать свою драгоценную коллекцию баллад. Когда военно-пассажирский самолет поднялся в воздух и взял курс на запад, Роут сел в машину и поехал в Лондон. Он был ужасно зол.

Отчасти во всем случившемся он винил себя. Ему следовало бы догадаться, что после разоблачения Бейли эта база стала небезопасной для Орлова. Помешали эти чертовы британцы, вот он и упустил из виду охрану Орлова. Всем свойственно ошибаться. Интересно, почему Бейли не настоял, чтобы Москва ликвидировала Орлова раньше, чем он назвал его имя. Возможно, Бейли надеялся, что Орлов не знает о нем и потому не сможет выдать. Что ж, значит, это – ошибка Бейли. Людям свойственно ошибаться.

Будь это не Маккриди, а кто угодно другой, Роут был бы на сто процентов уверен, что британцы заблуждаются, а Орлов говорит правду. Но это был Сэм Маккриди, а своему другу Роут был готов дать хотя бы шанс доказать, что он прав и что Бейли – не агент КГБ. Теперь многое зависело от Маккриди.

Когда Роут подъехал к посольству, у него уже созрело решение. Если Маккриди действительно хочет доказать, что Городов – настоящий перебежчик, а Орлов – подсадная утка и, следовательно, Бейли очень умно оклеветан и невиновен, то это можно сделать только одним способом. Маккриди должен немедленно забрать Городова из русского посольства и предоставить возможность ЦРУ поговорить с ним непосредственно, тогда проблема будет решена раз и навсегда. Роут направился в свой кабинет, чтобы позвонить Маккриди в Сенчери-хаус, но в коридоре его остановил шеф лондонского бюро.

– Да, между прочим, – сказал Билл Карвер, – у вас на столе лежит любопытный документ, его только что любезно передали нам из Сенчери-хауса. Кажется, наши друзья на Кенсингтон-сквер-гарденз зашевелились. Их резидент, некто Городов, утром улетел в Москву.

Роут не стал звонить Маккриди. Ошеломленный, он сел за свой стол. Значит, он был прав. И он, и его директор, и все ЦРУ. В глубине души Роут даже пожалел Маккриди. Так ошибаться, позволить четыре года водить себя за нос – это тяжелейший удар. Но, несмотря на неизбежные теперь осложнения, Роут испытывал какое-то странное облегчение. Теперь у него не оставалось ни малейших сомнений. Два таких события в течение одного дня, даже нескольких часов, помогли освободиться от всех колебаний и раздумий. Директор был прав. Нужно сделать то, что должно быть сделано.

И все же Роуту было жаль Маккриди. Наверное, сейчас в Сенчери-хаусе его разносят в пух и прах.

Так оно и было, но разнос Маккриди устраивал один Тимоти Эдуардз.

– Мне крайне неприятно говорить об этом, Сэм, но мы потерпели ужасное фиаско. Я только что говорил с шефом. По его мнению, теперь нам следует всерьез учесть возможность того, что Кипсек все четыре года был подсадной уткой.

– Не был, – коротко ответил Маккриди.

– Это вы так говорите, однако, похоже, факты свидетельствуют об обратном. Вероятно, наши американские коллеги получали правдивую информацию, а мы были обмануты. Вы представляете себе, какие могут быть последствия?

– Могу догадаться.

– Мы будем вынуждены пересмотреть, переоценить каждый клочок той проклятой информации, которую Кипсек передавал нам все четыре года. Это гигантский объем работы. Хуже того, мы делились этой информацией с американцами, значит, нам придется просить их проделать то же самое. На одну только оценку ущерба уйдут годы. Мы окажемся в нелепейшем положении. Шеф очень недоволен.

Сэм вздохнул. И так всегда. Когда поступавшую от Кипсека информацию принимали чуть ли не с благоговением, это был успех Интеллидженс Сервис. Теперь же во всем виноват один Обманщик.

– Он хотя бы намекнул вам, что собирается возвращаться в Москву?

– Нет.

– Когда он должен был перейти к нам?

– Через две-три недели, – ответил Маккриди. – Он сказал, что увидит, когда ситуация станет совсем безнадежной, сообщит мне и тогда перебежит к нам.

– Что ж, он не перебежал. Улетел домой. Вероятно, добровольно. Служба безопасности сообщила, что все контрольные пункты в Хитроу он прошел без каких-либо осложнений. Теперь мы вынуждены признать, что его истинным домом всегда была Москва. И потом эта дурацкая затея с Алконбери. Что на вас нашло? Вы сказали, что это будет своеобразной проверкой. Что ж, Орлов прошел ее без сучка, без задоринки. Эти сволочи попытались-таки его ликвидировать. Нам просто исключительно повезло, что не пострадал никто, кроме наемного убийцы. Теперь мы никак не можем признаться американцам, что в Москву сведения об Алконбери передали мы. Никогда. Забудьте об этом.

– И все же я не верю, что Кипсек был двойным агентом.

– Почему же нет? Он улетел в Москву.

– Возможно, только для того, чтобы принести нам лишний портфель с документами.

– Чертовски опасно. На такое мог решиться только сумасшедший. Особенно в его положении.

– Вы правы. Может быть, он допустил оплошность. Но это в его стиле. Еще несколько лет назад он обещал при окончательном переходе принести с собой очень ценный товар. Думаю, он отправился за ним.

– И какие у вас основания для такой непоколебимой веры?

– Шестое чувство.

– Шестое чувство! – запротестовал Эдуардз. – На шестом чувстве мы далеко не уедем.

– Колумб уплыл довольно далеко. Не возражаете, если я поговорю с директором?

– Воззвание к Цезарю? Пожалуйста. Впрочем, не думаю, что вы чего-то добьетесь.

Но Маккриди добился. Сэр Кристофер внимательно выслушал его предложение, потом спросил:

– А если он все же остался верен Москве?

– Я узнаю об этом через несколько секунд.

– Вас арестуют, – предупредил сэр Кристофер.

– Не думаю. Судя по всему, мистеру Горбачеву сейчас не нужна дипломатическая война.

– Никакой войны не будет, – решительно сказал сэр Кристофер. – Сэм, мы с вами прошли долгий путь. Начиная с Балкан, кубинского кризиса, первых дней «Берлинской стены». Тогда вы были чертовски хороши, да и сейчас работаете отлично. Но, Сэм, возможно, я ошибся, назначив вас руководителем отдела. То, что вы предлагаете, – работа для оперативников.

– Кипсек не доверится никому, кроме меня. Вы это знаете.

Сэр Кристофер вздохнул.

– Вы правы. Если кого-то вообще направлять, то только вас, не так ли?

– Боюсь, что так.

Сэр Кристофер задумался. Потеря Кипсека была сокрушительным ударом. Если Маккриди прав и существует хотя бы небольшая вероятность того, что Городов все же не двойной агент, то Интеллидженс Сервис должна попытаться выкрасть его из Москвы. Но если в Москве Обманщика схватят на месте преступления, разразится колоссальнейший скандал. Тогда карьера Маккриди окончится. Сэр Кристофер снова вздохнул и повернулся к Маккриди:

– Хорошо, Сэм. Можете готовить операцию. Но рассчитывайте только на себя. С сегодняшнего дня я о вас ничего не слышал. Вы действуете по своей инициативе.

Маккриди пришлось согласиться. Ему оставалось только надеяться, что Горбачев ничего не будет знать об условиях сэра Кристофера.

Подготовка заняла три дня.

На второй день Джо Роут позвонил Кэлвину Бейли.

– Кэлвин, я только что вернулся из Алконбери. Мне хотелось бы с вами поговорить.

– Конечно, Джо, заходите.

– В сущности, ничего срочного у меня нет. Разрешите пригласить вас на обед. Завтра вечером.

– Что ж, отличная мысль, Джо. Но у нас с Гвен очень плотное расписание. Сегодня я приглашен на ленч в палату лордов.

– В самом деле?

– Да. С министром обороны.

Роут был поражен. В Лэнгли Бейли всегда был сдержан, холоден, скептичен, а в Лондоне он вел себя как ребенок в кондитерской лавке. А почему бы и нет? Через шесть дней он перейдет границу и окажется в недосягаемом для ЦРУ Будапеште.

– Кэлвин, выше по Темзе, недалеко от Итона, есть чудесное старинное кафе, где подают великолепную рыбу. Говорят, там Генрих VIII тайно встречался с Анной Болейн.

– Действительно? Настолько древнее? Хорошо. Слушайте, Джо, завтра вечером мы будем в «Ковент-Гардене». Но четверг пока свободен.

– Отлично. Значит, в четверг, Кэлвин. Договорились. В восемь я буду у вашего дома. До четверга.

На следующий день Сэм Маккриди закончил приготовления и лег спать – возможно, последний раз в Лондоне.

* * *

Утром в Москву различными рейсами прибыли три человека. Одним из них был раввин Бирнбаум. Он прилетел из Цюриха самолетом швейцарской авиакомпании. На пункте пограничного контроля стоял офицер пограничных войск КГБ, молодой человек с соломенно-белыми волосами и холодными голубыми глазами. Он долго изучал взглядом раввина, потом его паспорт. Американский паспорт был выдан на имя Нормана Бирнбаума, пятидесяти шести лет.

Если бы пограничник был старше, он помнил бы те времена, когда и в Москве, и во всей России было множество правоверных иудеев, похожих на раввина Бирнбаума. Плотный раввин был в черном костюме, белой сорочке с черным галстуком и в черной фетровой шляпе. Его лицо с седыми усами окаймляли окладистая седая борода и длинные вьющиеся бакенбарды. Глаза закрывали очки с толстыми линзами. С фотографии на пограничника смотрело то же лицо, только без шляпы.

Виза, выданная советским генеральным консульством в Нью-Йорке, была в полном порядке. Офицер снова перевел взгляд на раввина.

– Цель вашего приезда в Москву?

– Я хочу навестить сына. Он работает здесь в американском посольстве.

– Подождите минутку, – сказал пограничник и вышел.

Через стеклянную дверь было видно, как он докладывает старшему офицеру, который изучал паспорт Бирнбаума. В стране, где последняя талмудистская школа была закрыта много десятилетий назад, редко встретишь живого раввина. Снова появился молодой пограничник.

– Подождите, пожалуйста, – сказал он и жестом пригласил следующего.

Тем временем шла проверка по телефону. Кто-то в Москве просмотрел список дипломатического корпуса. Вернулся старший офицер с паспортом Бирнбаума и что-то шепнул молодому пограничнику. Очевидно, он выяснил, что в экономическом секторе посольства США действительно числится некий Роджер Бирнбаум. В списке, конечно, не было указано, что отец Роджера живет во Флориде и последний раз был в синагоге двадцать лет назад, когда его сыну исполнилось тринадцать лет. Раввина пропустили.

На пункте таможенного контроля тщательно осмотрели чемодан Бирнбаума. В нем оказались обычный набор сорочек, носков, белья, еще один черный костюм и сиддур на иврите. Таможенник с подозрением перелистал книгу, потом разрешил Бирнбауму пройти.

Мистер Бирнбаум сел на автобус Аэрофлота и доехал до центра Москвы. Всю поездку он с любопытством или с насмешливой улыбкой смотрел в окно. От конечной остановки автобуса он дошел до ресторана «Националь» на Манежной площади и прежде всего направился в мужской туалет. Здесь он выждал, пока ушел единственный другой посетитель, потом закрылся в кабинке.

Растворитель для снятия грима Бирнбаум держал во флаконе из-под одеколона. Он вышел из туалета в темном пиджаке, но уже в серых брюках – его брюки были сшиты из двусторонней ткани. Под мышкой он держал шляпу, в которой теперь лежали его кустистые брови, борода, уши, рубашка и галстук. Седые волосы стали каштановыми, под пиджаком у него была канареечного цвета водолазка, которую прежде скрывала белая рубашка. Никто не обратил на него внимания, когда он выходил из ресторана. Бирнбаум остановил такси и доехал до британского посольства, на набережной реки Москвы напротив Кремля.

Возле ворот посольства, еще на советской территории, стояли два милиционера. Они остановили Бирнбаума. Тот протянул им британский паспорт и жеманно улыбнулся молодому милиционеру. Шокированный милиционер поспешно вернул паспорт британскому гомосексуалисту, жестом поторопил его и выразительно подмигнул своему напарнику. Через минуту британец скрылся в дверях посольства.

В действительности раввин Бирнбаум не был ни раввином, ни американцем, ни гомосексуалистом. Его звали Дэйвид Торнтон, и был он одним из лучших гримеров в британской киноиндустрии. Работа гримера в кино – это совсем не то, что в театре. На сцене актер находится довольно далеко от зрителей, на него направлены мощные юпитеры. При съемке кинофильма освещение тоже может быть довольно ярким, а иногда съемочная камера находится всего в нескольких дюймах от лица актера. Значит, в этом случае грим должен быть более искусным, более реалистичным. Дэйвид Торнтон много лет проработал на студии «Пайнвуд» и никогда не сидел без дела. Он был также одним из тех специалистов, которых британская Интеллидженс Сервис при необходимости умела ловко находить и привлекать к сотрудничеству.

Вторым человеком, прибывшим из Лондона самолетом британской авиакомпании, был Денис Гонт. Его внешность не претерпела столь радикальных изменений, разве только теперь он стал совсем седым и выглядел лет на пятнадцать старше своего возраста. К запястью его левой руки цепочкой был прикреплен тонкий «дипломат». На голубом галстуке Гонта была изображена борзая – символ корпуса дипломатических курьеров.

Дипломатические курьеры есть во всех странах. Их работа заключается в перевозке документов из своей страны в посольства и из посольств в свою страну. Согласно Венскому договору, их относят к дипломатическому персоналу, следовательно, их багаж не подвергается досмотру. У Гонта был настоящий британский паспорт, только на другое имя. Он предъявил паспорт, и его пропустили без таможенных формальностей.

Гонта встречал «ягуар» с дипломатическим номером. Через час после Торнтона Гонт тоже был в посольстве. Здесь он вручил Торнтону гримерные принадлежности, которые привез в своем багаже.

Третьим в Москву из Хельсинки на самолете финской авиакомпании прибыл Сэм Маккриди. У него тоже был британский паспорт на чужое имя, и он тоже был загримирован. К несчастью, в самолете было очень жарко, и для Маккриди путешествие закончилось не вполне благополучно.

Его рыжий парик немного перекосился, и сбоку обнажилась прядь темных волос. Театральный клей, которым были приклеены рыжие усы, в жаре потек, и над верхней губой у Маккриди отклеился уголок усов.

На пункте паспортного контроля офицер-пограничник несколько раз переводил взгляд с фотографии на стоявшего перед ним человека. Казалось бы, все было на месте: то же лицо, те же волосы, те же усы. Носить парик никому не запрещается даже в России, так делают многие облысевшие мужчины. Но отклеившиеся усы? Офицер-пограничник – не тот, что проверял документы раввина Бирнбаума, а другой (Шереметьево – сравнительно крупный аэропорт) – тоже посовещался со своим начальником, и он уставился на британца через поляризованное зеркало.

За этим зеркалом несколько раз щелкнула фотокамера, потом были отданы приказы, и стоявшие наготове оперативники КГБ принялись за работу. Когда Маккриди вышел из здания аэровокзала, его уже ждали два на вид обычных «Москвича». Маккриди встречала машина из посольства, хотя и не столь роскошная, как «Ягуар». На всем пути до британского посольства за дипломатической машиной следовали два «Москвича», принадлежавшие Второму главному управлению КГБ.

Ближе к вечеру фотографии странного гостя поступили в Ясенево – в штаб-квартиру иностранной разведки КГБ, Первого главного управления. В конце концов они оказались на столе заместителя начальника управления генерала Вадима Кирпиченко. Генерал посмотрел на фотографии, прочел рапорт о парике и отклеившихся усах и отнес снимки в фотолабораторию.

– Попытайтесь снять парик и усы, – приказал он.

Специалисты взялись за аэрографы. Когда генерал увидел результат их работы, он чуть не расхохотался.

– Будь я проклят, – пробормотал он, – если это не Сэм Маккриди.

Он сообщил во Второе главное управление, что с этого момента за гостем будут смотреть его люди, и отдал распоряжения.

– Все двадцать четыре часа в сутки. Если он вступит в контакт, с кем угодно, забирайте всех. Если он возьмет что-нибудь из тайника, хватайте его за руку. Если он плюнет на мавзолей Ленина, арестовывайте сразу.

Генерал положил телефонную трубку и еще раз перечитал сведения о Маккриди. Если верить тому, что он сказал, то он был специалистом по электронике и прилетел в Москву, чтобы проверить здание посольства на наличие подслушивающих устройств.

– Но за каким чертом ты прилетел сюда на самом деле? – глядя на фотографию, спросил генерал.

В здании посольства Великобритании Маккриди, Гонт и Торнтон обедали в отдельной комнате. Послу такие гости были совсем не по душе, но просьба поступила из секретариата кабинета министров. К тому же его заверили, что незваные гости пробудут не больше двадцати четырех часов. С точки зрения его превосходительства, чем скорее уберутся эти ужасные шпионы, тем лучше.

– Надеюсь, у нас все получится, – сказал Гонт, когда все трое перешли к кофе. – Русские очень сильны в шахматах.

– Это верно, – мрачно подтвердил Маккриди. – Завтра мы посмотрим, насколько они сильны в фокусах с тремя картами.