Текст книги "Берсеркер (Сборник) Книги 1-11"

Автор книги: Фред Сейберхэген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 157 страниц)

Неожиданно к Шенбергу пришло сильное желание самому принять участие в турнире. Несомненно, он был в полной уверенности, что он настолько же был не подготовлен к единоборству с этими мужчинами на рубящем оружии, насколько им нечего было делать против него с энергетическим. В прошлый сезон, когда он охотился с Микенасом, тот научил его пользоваться охотничьим копьем и Шенберг с успешным результатом пронзил несколько опасных зверей именно с помощью этого оружия. Это было одним из примечательных воспоминаний в его жизни, но об этом он никому не рассказывал.

Несомненно, соперничество в турнире, подобном этому, было совершенно другим делом. Не то, чтобы он мог всерьез ожидать, что ему вообще разрешат принять участие. Пожалуй, ему бы удалось узнать, как проходит предварительный квалификационный отбор, а также когда будет проходить следующий всепланетный турнир. По его предположению, еще один такой турнир должен быть устроен, пожалуй, в новом сезоне охоты. В этом случае, если бы он смог потренироваться на Земле, а потом вернуться сюда через пятнадцать лет... ну, что же, тогда, может быть, кто-нибудь из сыновей нынешних участников убьет его.

Маловероятно, мягко говоря, что он будет способен когда-либо выиграть главный турнир на планете Охотников, как бы усердно и долго он не практиковался и готовился. Умирать вовсе Шенбергу не хотелось, и когда он стал свидетелем насильственной смерти, то понял, что как и прежде, приближения такой смерти он будет бояться. Но все это стоит риска, стоит. Ради мгновенного отрезка настоящей бурной жизни, которую он испытает перед своим концом. Ради моментов полного и совершенного бытия, когда монета с надписями Жизнь и Смерть катится перед алтарем Бога Случайности, более ценных моментов, чем множество лет скуки, составляющих основу того, что люди называют цивилизацией.

Теперь Рудольф уже не мог бороться, чтобы сбросить своего убийцу. Он больше уже не мог даже издавать звуки ртом или горлом. Его лицо было искажено – страшное и нечеловеческое. Слышалось только одно лишь упорное сопение. Но вскоре и оно успокоилось. Когда Томас почувствовал, что жизнь прекратилась под ним, он позволил голове Рудольфа упасть и очень легкими, гибкими движениями для столь крупного человека вскочил на ноги.

Шенберг взглянул на Селесту – она рассматривала свои ногти. В ней не было ужаса от происходящего совсем рядом, разве что легкое отвращение. На его взгляд она ответила быстрой вопрошающей улыбкой. Он отвернулся к Афине. Внимание той было приковано к готовившимся к очередному бою мужчинам. Она стояла, глубоко погруженная в свои мысли, весь окружающий мир, в том числе и Шенберг были позабыты. Де Ла Торре приблизился легкой походкой со стороны корабля и присоединился к ним. – Как прошел последний поединок? – обратился он к Шенбергу, слегка вытягивая шею, чтобы взглянуть на то место, куда оттаскивали убитых.

– Да нормально. Оба хорошо дрались.

– Ванн Кочевник – Буль Нарваэз!

Это был последний бой на сегодня.

Афина повернула голову к Шенбергу и, не глядя, прошептала: – Что это у него за штуки на поясе?

Нанизанные на шнурок, у пояса свисали две или три пары каких-то предметов. – Похоже на человеческие уши. – Де Ла Торре издал тоненький смешок, на что Шенберг обернулся и, сделав гримасу удивления, на какое-то мгновенье задержал свой взгляд.

Ванн Кочевник как-то неуклюже размахивал своим длинным мечом, словно был новичком в подобном деле. Но всех, кто наблюдал за ним, это ни на миг не обманывало. На арене началось нечто вроде комической сценки, поскольку Нарваэз напустил на себя вид неопытного и невинного простака. Он так удачно изображал безобидного крестьянина, что было очевидно – этот образ от тщательно отрабатывал. Буль держал крестьянские вилы, совершая ими пробные колющие движения в сторону своего противника. Одежда его была грубой, губы нелепо поджаты, и в результате этого для всех он выглядел сердитым фермером с ногами, перепачканными землей, пытающимся вызвать в себе непривычную для него жестокость.

Семь бойцов, переживших испытания сегодняшнего дня, сейчас отдыхали и могли оценить юмор этой ситуации. Они свистели и гикали, глядя на притворную неопытность, отпускали грубые советы. Лерос даже один раз взглянул на них с раздражением, но, к удивлению Шенберга, не промолвил при этом ни единого слова.

Шенберг вдруг осознал, что участники турнира такого уровня расцениваются стоящими к богам ближе, чем даже сами жрецы ранга Лероса.

Ванн неоднократно пытался перерубить черенок вил, на котором не было металлической защиты. Однако Нерваэз изловчился так поворачивать свое оружие, что воздействие меча было незначительным. Деревянный черенок отлично проявлял свою твердость и упругость.

Когда выбранная тактика оказалась безрезультатной, Ванн применил другой прием – схватить вилы свободной рукой. Он оказался очень ловок и с первой же попытки поймал оружие противника рукой, крепко ухватившись за место, откуда расходились зубья. Удачный захват позволил ему так дернуть Нарваэза, что тот потерял равновесие и сильный выпад мечом вниз завершил все дело.

Нарваэз был еще жив, когда его уши уже оказались у победителя, который ворчливо отогнал прочь раба с кувалдой, прежде забрав свои трофеи неповрежденными.

Мигая глазами, Афина снова пришла в себя, осознавая вокруг себя окружающий мир. Она поискала глазами Шенберга и обнаружила, что тот отвернулся и готовился вступить в разговор с Верховным жрецом Андреасом, показавшимся на дороге, идущей от вершины горы. Он направлялся вниз в окружении небольшого эскорта солдат.

Де Ла Торре, придвинувшись к Афине, тихо спросил: – Ну, как, тебе удалось захватить это последнее зрелище?

– Что? – не поняла она и вопрошающе повернулась.

– Я про отрезание ушей. Записала ты этот эпизод на свой кристалл? Я тоже кое-что записывал.

Вопрос в ее глазах потух и исчез совсем, когда она наконец поняла, о чем идет речь. Кристалл, на котором предполагалось записать результаты сегодняшней антропологической вылазки, так и висел нетронутым у нее на поясе.

Андреас вначале произнес краткую поздравительную речь перед победившими воинами, а затем быстро повернулся к Шенбергу и спросил: – Как вам понравилось сегодняшнее зрелище?

– Оставшиеся здесь получили большое удовольствие. Я вынужден извиниться за Суоми, которому стало плохо. Вы, наверное, об этом знаете. Думаю, он не захочет снова придти сюда.

У Андреаса слегка искривились губы, однако он промолчал. Да и о чем было говорить. Такой человек даже недостоин презрения, не говоря о том, чтобы упоминать о нем. Он заговорил о другом: – Приглашаю вас всех на вечернее празднество в храме Торуна. То есть всех, кто сейчас здесь. Если это удобно вам, мы можем прямо сейчас подняться в город. Шенберг слегка, засомневался.

– Но я не захватил сюда из корабля подарок для Торуна.

Андреас улыбнулся.

– Как это там говорится в наивной старой поговорке? “Если улыбка искажает лицо человека, то человек этот плохой!”

Верховный жрец произнес:

– Я уверен, что ваш подарок будет уместным позднее. Не нужно спешить.

– Очень хорошо. – Шенберг выжидающе взглянул на присутствующих спутников. По виду они были не против побывать в гостях у Торуна.

– Только разрешите мне поговорить с нашими друзьями, ожидающими нас на корабле. Это займет всего одну минуту.

– Конечно. – Андреас, как благородный дикарь, вежливо отвернулся.

Шенберг снял с пояса коммуникатор и начал говорить в него. Глядя в сторону корабля, он пытался рассмотреть голову Суоми, который должен был сидеть на месте часового у вершины подъемной горы.

Ответила Барбара. – Хелло? – Голос ее был неуверенный.

– Слушай, Барб, мы тут внизу получили приглашение посетить храм. У них там намечен праздник. Я не уверен, когда мы вернемся на корабль. Передай Суоми, что до наступления темноты вам нужно забраться внутрь и закрыться. Пусть кто-то из вас со мной свяжется, если возникнут какие-нибудь проблемы. На обратном пути я свяжусь с вами. Ладно?

Помедлив немного, она сказала лишь только одно слово. – Ладно.

– Ну, так все у вас нормально?

– Да, Оскар, все в порядке.

Он подумал, что ей неприятно даже слышать о турнире и думать о нем. Возможно, она сейчас держит Суоми за руку, а тот рассказывает ей о диких ужасах. Ну, что же. В следующее путешествие следует более внимательно подбирать себе компаньонов. Что касается этого состава, никто из них не оправдал его ожиданий.

Впрочем, не исключено, что в следующий раз он явится сюда один, и даже без надежды на возвращение на Землю. Он задумался – сможет ли он на Земле научиться обращаться по-настоящему умело с рубящими видами оружия, а также какое именно ему было бы впору – меч, топор или копье. Вечером, если все пойдет хорошо, он сможет упомянуть о своих намерениях Андреасу.

Небольшая группа инопланетников и их легкий эскорт из нескольких солдат начали подниматься по гладко вымощенной горной дороге. Андреас и Шенберг шли рядом, возглавляя процессию. Андреас сообщил гостям, что до вершины всего несколько километров.

– Примерно часовая прогулка, если не спешить. На Земле один час приблизительно такой же, как наш, не так ли?

Когда они миновали всего около половины километра по извилистой и все время поднимающейся вверх дороге, то очутились на том месте, где по словам жреца, готовилась арена для сражений завтрашнего дня. Здесь гора была круче и было совсем немного ровного места. Одна сторона ринга возвышалась над почти отвесной насыпью. Еще через километр горная дорога прошла между двух сторожевых башен, откуда идущим четко отсалютовали своими копьями часовые. Андреас также приветствовал часовых.

Вскоре они уже приближались к вершине. Склон горы стал более пологим. Дорога теперь петляла по лесу, похожему на парк. Многие деревья были фруктовыми. Почву под ними покрывали вьющиеся растения, пускающие листья, схожие с земной травой.

Затем деревья поредели и на самой вершине горы перед ними открылся город-крепость. Пока дорога вела их к белым, словно кость, стенам города, прямо к распахнутым воротам, Шенберг обернулся назад, в сторону корабля. В нем возникло легкое беспокойство, которое трудно было отбросить. Перед тем, как войти в город, он сумел увидеть только верхушку металлической сферы.

Поначалу, если не считать стен из белого камня, смотреть было не на что. Шенберг обратил внимание, что улицы, по которым они следовали, были узкими и оживленными. Рабы в сером и повозки, в которые были запряжены многорогие тягловые животные, уступали дорогу аристократам в белых одеяниях. То здесь, то там гости ловили на себе взгляды элегантных женщин из паланкинов или из-за зарешеченных окон. В основном, окна были небольшие. Двери заперты.

А стены неизменно белого цвета. Весь облик этого города носил на себе печать мертвенного однообразия. Встретившись с взглядом Андреаса, Шенберг спросил: – Можно ли здесь делать снимки?

– Безусловно. Позже вы должны заснять и меня. Это будет для меня большой ценностью.

Теперь по всему пути следования пришельцев встречалось больше облаченных в белое повелителей этой планеты. Они делали легкие почтительные поклоны, проявляя больше любопытства, чем до сих пор Шенберг замечал у жителей планеты. Афина улыбалась выглядывающим из окон или из-за углов зданий женщинам и детям в белых нарядах, делая приветственные взмахи рукой.

Мужчины и женщины в сером, в основном куда-то спешили и не обращали внимания на процессию. Шенберг отметил про себя, что детей в серых платьях не было заметно.

– Храм Торуна. – Андреас остановился и указал на высокие двойные двери из массивного решетчатого металла, преграждавшие доступ во двор, образованный с трех сторон строениями все того же белого царствующего цвета. Они были несколько выше, чем любое другое строение из встретившихся им до сих пор в городе.

– Там вечером мы будем праздновать.

Миновав ворота, Андреас на время попрощался с гостями, а сам направился к зданию, которое Шенберг посчитал собственно за храм. Он возвышался над другими постройками и был высотой двенадцать или пятнадцать метров с широкими белыми ступенями и неприступными дверями.

Молодые жрецы с поклонами проводили инопланетян в соседнее здание, где каждому выделили по комнате. Все окна выходили не на улицу, а в небольшой сад в закрытом дворе.

Раболепно услужливый слуга провел Шенберга в предназначенную ему комнату и тот нашел ее хотя и маленькой, но вполне уютной. Небольшое окно закрывалось узорчатой решеткой, пол был устлан мягкими коврами. Здесь же была и удобная кровать. Это наводило на мысль о вероятном приглашении остаться на ночь. Приставленный к нему слуга извлек откуда-то и уже раскладывал белые одеяния, а через распахнутую дверь были видны другие слуги, торопливо несущие нечто, похожее на ванну. Через некоторое время, когда слуги занимались его спиной, натирая ее – в чем ровно не было никакой необходимости (ну, пусть уж поступают, как здесь принято) – он осознал, что такой высокий уровень гостеприимства до некоторой степени ослабил беспокойство, начавшее одолевать его. Теперь, однако, он заподозрил, что перед расставанием Андреас намерен просить его о какой-то важной услуге. Но о чем именно? Вероятно, привезти тайно какое-то инопланетное оружие, что-нибудь серьезное для ослабления каких-нибудь особенно опасных врагов?

Быстрая тропическая ночь Охотничьей планеты уже наступила, когда с его мытьем и одеванием было покончено. Тут как тут был и молодой жрец, готовый проводить его на пир. Все выглядело идущим по четкому плану.

Шенберг задержал проводника у комнаты Афины, расположенной по соседству, и обнаружил, что она уже готова присоединиться к нему, как это бывало в других деловых поездках. Ее провожатый сообщил ей, что Де Ла Торре и Селеста, чьи комнаты находились дальше по закрытому переходу, уже отправились.

Обмениваясь шутками о том, что бы можно было такое продать своему новому клиенту Андреасу, Шенберг и Афина следовали за проводниками, переходя из одного дворика через аркадные своды в другой и далее, ни разу не попадая в места, выходящие на улицы города. Храмовые комплекс явно был обширным. Наконец, они вошли через небольшую боковую дверь в высокое здание, где по догадкам Шенберга и был собственно храм. Здесь их провели вниз в просторную комнату, расположенную немного ниже уровня поверхности. В ней стояла освежающая прохлада, особенно приятная после проведенного на солнцепеке дня.

За столом уже сидели Де Ла Торре и Селеста, одетые также во все белое, а у Де Ла Торре голову венчал, словно у жителя древнего Рима, венок из листьев. Рядом сидели Верховный жрец и полдюжины других мужчин самого высокого ранга. Некоторые из них были в числе сопровождавших Андреаса в его первом ознакомительном походе к кораблю инопланетников. Вокруг спокойно и деловито сновали слуги. Помещение для пиршества было просторное, искусно украшенное тонкими занавесями. Оно мягко освещалось хорошо расставленными светильниками. Все было на самом высшем уровне.

– Наш хозяин рассказал мне о большом зале Торуна, – произнес Де Л а Торре после того, как все обменялись приветствиями.

– И что? – Шенберг обвел рукой окружавшее его пространство. – Это он и есть?

Один из жрецов Внутреннего круга улыбнулся, широко и цинично. – Нет, мир Торуна совершенно не похож на наш. Или на ваш.

Как и на турнире, место Шенберга оказалось между Афиной и Селестой. Несмотря на внешне гостеприимную обстановку, Селеста и даже Афина тесно придвинулись к нему, не осознавая этого. В этот вечер здесь не было видно присутствия других женщин, но Шенбергу показалось, что и за всю историю храма их не бывало здесь вовсе.

Андреас и другие вожди Охотничьей планеты не вступали в разговор с Афиной, кроме тех случаев, когда она сама первая не обращалась к ним время от времени с вопросом, чтобы показать свое спокойствие и уверенность. Селеста была опытной девушкой и лучше понимала, когда от нее ждут молчания. А если бы хозяева праздника узнали отведенную ей роль в команде землян, подумал Шенберг, они бы и вовсе разгневались.

Не было сомнения, что его группа удостоилась исключительного обхождения. Ему теперь придется, по крайней мере, для приличия, внешне согласиться с их просьбой, когда о ней заявят и какой бы она не была по сути.

Пиршество было очень торжественным, хотя Шенберг извиняющимся тоном, объяснившись с Андреасом, посоветовал своим спутникам не пробовать некоторые блюда и перебродившее молоко, поставленное перед ними в больших чашах. – Если Торун не возражает, для нас будет лучше не подвергать риску свои земные желудки, а пить здесь просто воду.

Андреас пренебрежительно махнул рукой. – Торуна совершенно не волнуют такие вопросы. Чистая вода – это всегда достойный напиток для воинов!

Шенберг сделал глоток из своей золоченой чаши: – Я с нетерпением ожидаю следующего круга турнира.

– Я тоже. И я рад, что наши интересы совпадают.

К сожалению, дела не позволили мне увидеть уже прошедшие этапы турнира.

– О, мне хорошо известно, как иногда дела мешают всему остальному.

Из-под стола слышалось притоптывание Селесты. Это на сцене появились танцовщики и она их разглядывала с профессиональным интересом. Танцующие в общем танце девушки и молодые люди были хороши собой, но по земным стандартам, их представление было все же грубоватым и сверхэротическим, хотя выступление было явно тщательно отрепетировано и исполнялось в хорошем темпе. Сидящие за столом местные мужчины созерцали эту картину с несколько мрачноватым видом, а то и вовсе не смотрели. Шенберг подумал, не приходится ли здешним жрецам соблюдать безбрачие. Может быть, позднее ему удастся выяснить свое предположение. Секс на любой планете обычно бывал даже более важным вопросом, чем религия. Что касается этих религиозных руководителей, по-видимому, они не воспринимали его достаточно серьезно.

Для гостей-пришельцев все здесь было в новинку и поэтому интересно. Вечер для них прошел быстро. Уже была ночь, свечи догорали, танцовщики почти валились от усталости, когда Шенберг объявил, что пришло время ему и его друзьям возвращаться на свой корабль.

Андреас ответил с жестом вежливого несогласия. – Для вас приготовлены постели. Одна из танцующих там девушек может пойти с тобой, если желаешь.

– Благодарю за это предложение, но я беспокоюсь за свой корабль.

– Оставайся здесь и проведи ночь под крышами Торуна. Нам вдвоем нужно будет побеседовать о многом. И к тому же сейчас ночью будет очень неприятно влезать на высокую гору, чтобы добраться до вашего корабля.

Шенберга не пришлось долго уговаривать. – Мы с радостью принимаем ваше предложение. Однако прошу извинить меня, но я должен поговорить немного с нашими товарищами, оставшимися на корабле. Он снял с пояса коммуникатор, включил его и стал ждать ответа. Но ничего не происходило. Тогда он поднес аппарат ко рту: – Суоми?

– Оставайтесь здесь, – произнес Андреас. Лицо его при этом исказила страшная улыбка. – Утром я попробую помочь тебе встретиться с ним.

– Ты попробуешь... Я не понял.

– Понимаешь, человека, оставленного тобой охранить корабль, уже там нет. Эта история постыдна и неприятна, но ее следует рассказать. Когда еще не закончился последний круг турнира, этот ваш приятель перепугался и убежал со своего поста. Не хотел тебя понапрасну беспокоить этим известием, но пока мы его не смогли найти.

Шенберг выпрямился, нацелив на Андреаса свой по-настоящему командирский взгляд. – А что стало с моим кораблем?

– Мы его охраняем для вас. С ним ничего не случится. Туда никто не проникнет без моего разрешения! Так что, оставайтесь здесь на ночь. Я настаиваю!

VIII

Сразу после начала утренней зари раб начал будить уцелевших восьмерых участников турнира.

Жиль Коварный мгновенно проснулся, почувствовав легкое прикосновение к его ночному одеянию, перекатился, вспомнил, где он находится, и быстро, почти прыжком, вскочил. Он протер глаза и, оглядевшись по сторонам, произнес, не обращаясь явно ни к кому: – Что-то день ото дня наш лагерь все мельчает.

Хотя уже проснулись почти все воины, никто не пожелал ему ответить. Также, как Жиль, на ночь они просто заворачивались в плащи или одеяла и сейчас, не спеша, шевелились, словно личинки насекомых, выбирающиеся из своих коконов.

Ночью прошел небольшой дождь. Утро оказалось серым и неприветливым. Вечером накануне восемь участников предстоящего круга состязаний улеглись спать совсем вблизи друг от друга, словно договорились сообща встретить некую опасность. Занимаемое ими место было сейчас и впрямь очень малым, если сравнивать его с самым первым лагерем участников большого турнира далеко внизу у реки.

Жиль встал на ноги – внизу виднелась река, она изгибалась по плоской равнине и терялась в полях утреннего тумана. Там внизу выделялись неровные прямоугольники засеянных полей. На мгновение – только на один миг – Жиль вдруг до боли захотел оказаться где-нибудь в своей далекой провинции, бездумно шагать за плугом, как это было когда-то в далеком прошлом.

В очень далеком прошлом.

Омир Келсумба, громадный и темнокожий, стоял в нескольких шагах поодаль, готовясь облегчиться на склоне холма. Рабы не успели выкопать отхожее место для этого лагеря, так как большинство из них накануне после полудня по разным причинам были отозваны на другие работы. Омир через плечо ответил, наконец, на слова Жиля: – Вечером нам понадобится еще меньше места, ну так что из того? Скоро все будем жить в зале Торуна, а уж там хватит места для любого.

– Правильно сказал, – прокомментировал Фарли из Эйкоска, вставая и потягиваясь. Затем он наклонился и, проворно работая веснушчатыми руками, принялся скатывать спальный плащ. Как и его оружие, плащ был дорогим на вид.

К этому времени все воины встали – почесывались, потягивались, сплевывали, сворачивали спальные плащи, готовясь к переносу лагеря. Фарли из Эйкоска отошел, чтобы оказать ранее отсроченное почтение перед алтарем Торуна, склонился на колени, бормоча молитвы и отвешивая поклоны почти у самой земли.

Вскоре к нему присоединился Келсумба, потом Чарльз Прямой и затем один за другим остальные, пока, наконец, все не совершили поклонение Торуну, хотя бы и чисто внешнее. Покрытое тайной лицо небольшого образа Торуна не высказало знаков благосклонности ни одному из них.

Ванн Кочевник в это утро был голоднее всех, ибо он первым удалился с места поклонения богу и направился к кухонному костру, где один единственный раб в сером готовил нечто, похожее на незамысловатый завтрак.

Когда Ванн ушел, Жиль тихо шепнул, обращаясь к Келсумбе: – Ну, что ты о нем скажешь? Уши ему понадобилось отрезать на трофеи! – В ответ Келсумба только проворчал что-то. Он принялся осматривать свой топор, проверяя, не проникла ли влага от ночного дождя сквозь тщательно обернутую и промасленную упаковку и нет ли на стальном лезвии следов ржавчины. За исключением этого топора, все остальные вещи у Келсумбы были старые и потрепанные.

Присев на корточки над своим топором и пристально его разглядывая, он заметил Жилю: – Ты, наверное, умный человек. Тогда, может быть, ты ответишь на мои вопросы. Допустим, я не побеждаю в этом турнире. Но и в таком случае, раз я уж прошел до этого круга, я должен сидеть высоко за столом Торуна. Ты как считаешь, будет ли он слушать мои слова? И если я умру сегодня или завтра, позовет ли он богиню исцеления и направит ли ее, чтобы она оказала милость мне?

Жиль незаметно вздохнул. – На такой вопрос я не в силах ответить, – произнес он. – Но принято верить в то, что все раны, неважно старые или новые, будут исцелены, когда попадешь в зал Торуна, и твой ранг там роли не играет.

– О, нет, меня сюда привели не мои личные раны. – Он поднял голову и уставился отрешенным взором вдаль. – Там, очень далеко, у меня жена и двое малышей. Оба ребенка больны, они чахнут и не растут. Наши доктора ничем не могут им помочь. Я взывал к богам, приносил жертвы, но детям не стало лучше. – Его взгляд метнулся к Жилю, а пальцы пробежали по лезвию топора. – Ну, тогда я сам стану богом и смогу вылечить моих детишек, пусть даже мне больше не придется жить с ними. – Его голос стал громким, а взгляд был как у фанатика. – Я убью шесть человек, могу и шестьдесят убить! Я и тебя убью, и сам Торун меня не сможет остановить.

Жиль кивнул с серьезным видом, означающим согласие, но не изменил выражения лица. После этого он тихо повернулся и отошел. Когда через мгновение, он оглянулся – Келсумба снова спокойно сидел и точил свой топор.

Томас Граббер, который стоял неподалеку, вероятно, услышал оброненное Жилем замечание о склонности Ванна Кочевника к отрезанию ушей у своих трофеев. Именно Томасу предстояло встретиться в сегодняшнем круге борьбы с любителем отрезать уши. Однако Томас, выглядевший с утра сонным, вроде бы нисколько не был взволнован услышанным. Сейчас он зевал с глухим мычанием. Было непросто определить, кто из двоих, Келсумба или Граббер, был самым крупным из оставшихся в живых участников турнира. Джуд Исакссон, несомненно, был мельче всех, но и Жиль ненамного его превосходил. Последний признался себе в этом и снова тихо вздохнул.

Завтрак состоял из жареных блинов, толстых и безвкусных, и воды. Первый раз не было подано мясо. Когда мужчины заворчали на раба, подававшего им еду, тот объяснил мычанием и беспомощными жестами – у него был отрезан язык – что ничего лучшего не привезли и что он вынужден делать больше работы, так как большинство других рабов были отозваны.

Это подтвердил Лерос, когда он, ругаясь, справлялся со своей порцией жареных блинов. – Два моих друга-жреца спустились сюда рано утром разбудить меня и посочувствовали, говоря, что большинство нашей обслуги от нас забрали. Никаких оправданий не может быть тому, что нас посадили на такое скудное обслуживание. Да, уменьшилось число участников, но возросла и ваша слава победителей. Я направил протест Верховному жрецу. Уверен, что к полудню нас накормят лучше и обслуживание будет соответствующим.

Как только было покончено с завтраком – каким бы Он ни был – Лерос приказал отправляться в путь. И отряд начал свое новое восхождение. Далеко впереди них со скрипом двигалась вверх по дороге вереница грузовых фургонов с фуражом для города. Другой караван, но уже из пустых тележек, более быстро спускался вниз с грохотом. Оказавшийся впереди всех Чарльз Прямой был вынужден взяться за свой меч, прежде чем грубый возчик первой спускавшейся телеги увел свой караван в сторону с дороги, чтобы дать пройти поднимающимся героям.

Этот инцидент еще больше усилил раздражение Лероса, но он не дал волю словам, и отряд продолжил свой поход. Безусловно, они и впрямь не производили уже прежнего впечатления своим видом. Люди были все перепачканы после нескольких дней походной жизни, и за ними практически не было никакого ухода. У него появилось сильное желание остановиться и всыпать палок этому наглому негодяю-возчику, но такое дело только унизило бы весь замысел дальнейшего движения.

Город Торуна пока еще не показался, хотя вершина горы Богов уже была над ними на расстоянии не более километра. Случайно взгляд Жиля упал на огромный инопланетный корабль, сиявший на отдаленном скалистом пьедестале. Но тут же дождь и туман закрыли его, а затем деревья заслонили собой дорогу, по которой взбирались вверх воины.

Два жреца среднего ранга спустились навстречу Леросу, чтобы переговорить с ним. Втроем, тихо беседуя между собой, они пошли впереди восьмерки участников турнира. Восемь бойцов продолжали подъем молча и размеренно. Иногда двое или трое шли рядом и перекидывались несколькими словами. Порой вся группа вытягивалась в колонну и каждый погружался в сосредоточенное молчание. Пара оборванных рабов – все что осталось от царственного окружения – тащили грузы на себе и шли позади всех. Один раб был немой, другой прихрамывал на искалеченной ноге. Образ Торуна, для которого до сих пор сооружалось на каждой лагерной стоянке место поклонения, был оставлен теперь позади. Временно, как объяснил Лерос, пока у них не будет достаточно слуг для постройки более приличного алтаря.

Вскоре после едва не возникшей неприятной стычки с возчиком телеги, Жиль Коварный разыскал Джуда Исакссона, который устало тащился в одиночестве и по-приятельски пошел рядом с ним, с человеком, который всего через несколько часов будет делать все, чтобы его убить. Джуд удостоил его присутствие рядом с собой лишь одним взглядом, а затем снова погрузился в свои мысли.

Оглянувшись назад на их нищенскую обслугу, Жиль заметил: – Ну вот, мы и без мяса. И похоже на то, что нынче и музыкантов не будет, чтобы донести души наши наверх, в зал Торуна.

Джуд недовольно пожал плечами. Возможно, ему просто задул в шею мокрый дождливый ветер.

Жиль отмерил еще полдюжины шагов по дороге и затем добавил: – Я знаю только одно. Шестьдесят четыре смелых и сильных воина, полных жизни, и крови, и героических поступков, собрались на равнине внизу. А что теперь? Нас осталось только восемь и мы еле живы. Тогда, когда мы могли еще повернуться и отправиться по домам, нас приветствовали и расхваливали, как героев. А сейчас? Никто не смотрит на наши дела и никто не будет их воспевать. И взаправду ли пятьдесят шесть мертвецов сейчас пируют там, наверху? – Он взглянул на вершину горы, скрытую среди ее впадин. – Я не слышу, чтобы ветер доносил до нас звуки смеха.

Усы Джуда зашевелились, но он только сплюнул.

Жиль определенно не хотел, чтобы все катилось по намеченному пути; времени оставалось мало. Пытаясь теперь почти наугад вызвать хоть какую-то ответную реакцию спутника, он произнес: – Мы с тобой видели, как эти пятьдесят шесть добрых малых превратились в дым. Нет, даже и того не было. Сожгли-то их не всех, как подобало поступить с героями, а в основном просто закапывали, словно дохлых животных, в неглубоких могилах.

– Парень, – наконец, прорезался голос Джуда. – Парень, я не пойму, почему ты мне все это вдалбливаешь. Скажи-ка – я ведь ничего не знаю о тебе, кроме твоего имени – тебя же не просто так прозвали Жиль Коварный?

– Это длинная история, в которую нелегко сразу поверить. Могу начать, если желаешь.

– Нет, мне это безразлично. Какой-нибудь настоящий негодяй, возможно, назовется Жиль Честный. Ну, да ладно! – Джуд вроде бы решился: – Ладно! Если ты так хочешь говорить начистоту. Наверное, даже детям известно, что на вершине этой горы нет никаких богов, как нет их вообще нигде. А раз это так, то кто на самом деле правит в храме, на горе Богов и во всем мире? Простейший ответ – всем управляют люди.

Он кивнул и улыбнулся, удовлетворенный собственной логикой, затем продолжил: – Очень хорошо. Поскольку нас никто не будет приглашать в некий выдуманный зал, возникает вопрос – почему мы здесь? Должна быть какая-то подлинная причина. Было бы бессмысленно заставлять нас убивать друг друга до последнего человека на забаву нескольким инопланетникам, оказавшимся здесь. Нет. Помяни мое слово! Еще до того, как начнутся сегодняшние поединки – или в худшем случае, до их окончания – шесть или восемь оставшихся будут посвящены в какой-то секрет, а турнир будет тайно остановлен.