Текст книги "Гудвин (СИ)"

Автор книги: Фрай Дракон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Через мгновение входная дверь скрипнула и в крохотное помещение вошли трое. Перед Мишей предстал невысокий пухлый мужичок в шинели с воротником из овечьей шерсти, и папахе. За его плечами стояли двое полицейских в форме и ядовито-зелёных жилетах. Один из них, с большой звездой майора на погонах, потёр лоб под фуражкой и произнёс одними губами – 'Здорова, Михан'.

Миша, с изрядно помрачневшим выражением на лице, едва заметно кивнул ему в ответ. Он видел полицейского лишь единожды и запомнил только его фамилию – Дюжин.

– Ну чего расходи... – начала было Зина, оторвав глаза от романа. Но слова застряли в горле и не пожелали выходить наружу даже после того, как мужичок в папахе буркнул – 'Чего говоришь?'

В наступившей паузе Максим решил перенять инициативу. Он прижал лицо к решётке и объяснил Зинаиде тихим голосом.

– А, перед вами – полковник полиции Владимир Михайлович Татарский.

Полковник при этом выгнул грудь колесом, а Дюжин и его коллега рефлекторно дёрнулись, чтобы отдать честь. На Зину эта сцена произвела странное впечатление. Во– первых, никакого звания выше капитана она раньше не встречала, и, во-вторых, Комаров, как вид, в её сознании делил место с дворнягой деда Вани. Полковник Татарский же выглядел солидно и внушал авторитет. Поэтому, поначалу смутившись, Зинаида собралась и встала, махнув рукой мимо виска.

– Голову покрывать надо, – ответили на её жест полковник.

– Так точно, – тихо согласилась Зина и села.

Полковник не успел открыть рот, как Дюжин сделал шаг к Зининому столу и зашарил руками по листкам.

– Ключи от наручников где? – глухо спросил он.

– В-вот, – Протопопова протянула ему кольцо дрожащей рукой.

Взяв связку, он сделал шаг назад и одним махом снял с Миши бремя неволи. Татарский– младший, казалось, нисколько этому факту не обрадовался.

– А ну пошли, поговорим, – отец смерил Мишу тяжёлым взглядом и двинулся в кабинет Комарова. Тот понуро двинулся за ним, оставив Зине приятную компанию.

– Ты, что, из ума выжил? – рявкнул на него отец, плюхнувшись на твёрдый стул капитана. Он снял с потной головы папаху и бросил её на стол среди горы пустых бутылок. – Тебе жить надоело?!

– В каком смысле? – вздохнув, поинтересовался Миша. Он поднял стул, лежавший перевёрнутым у окна, и сел подальше от отца.

– Он же больной, этот Комаров, – полковник ударил по столу кулаком. – Больной! То у него допросы с пристрастием, то погони за малолетками на мотоциклах с летальным исходом.

Миша ничего не ответил на эту тираду. Он лишь сжал губы и скрестил руки на груди.

– А знаешь, почему? – Владимир Михайлович посмотрел Мише в глаза, прищурившись. – Знаешь, почему его до сих пор не заменили? Или не посадили?

– Ну почему? – нехотя буркнул тот.

– Потому, что он на своём месте. – Татарский-старший погрозил Мише пальцем. -

Потому, что этой дыре только такие и нужны.

Миша не успел сообразить, что ответить отцу на это заявление, когда за дверью послышался шум. Скрипнула входная дверь, послышался стук ботинок о коврик, а затем глухой голос – 'Кто такие?'

– В кабинет заходи, – послышалось бескомпромиссное указание Дюжина.

– Кто такие, спрашиваю? – с угрозой повторил голос Комарова.

– Погоны видишь? – спросил в ответ тот. – Заходи в кабинет.

Наступила пауза и через несколько секунд дверь отворилась. Зашёл капитан, усердно пряча узкое горлышко бутылки в глубокий карман, а за ним Дюжин со стулом. Он поставил предмет мебели перед столом полковника и сказал капитану – 'Садись'. Тот покорно сел. Миша понял по глуповатой ухмылке на капитановом лице, что тот понял суть происходящего. Комаров передвинул фуражку на затылок и, потеряв над собой контроль, икнул.

Тяжёлый взгляд полковника Татарского, пребывавшего в течение всей сцены в молчании, навёл капитана на мысль довольно быстро. Сообразив, он подпрыгнул и ударил пальцами в висок.

– Здравия желаю, тащ полковник! – выкрикнул он столь громогласно, что Мише пришлось прочистить правое ухо.

– Отставить, – недовольно буркнул Владимир Михайлович. – Садись.

Комаров плюхнулся обратно на стул и вновь поправил съехавшую на глаза фуражку.

– А я тут, это, – начал было он.

– Отставить, – вновь отрезал полковник и положил локти на стол, раздвинув бутылки.

Наступила пауза. Комаров продолжил глупо улыбаться, на всякий случай. Миша наблюдал за его теперь неуверенными, нервными движениями – глаза бегали по усеянному стеклотарой и папками столу, правая рука заламывала пальцы левой, на лбу

выступили крупные капли. Из соседней комнаты послышался приглушённый диалог Максима с Зинаидой.

– Уже третий раз в этом году о тебе слышу. Решил вот заехать и посмотреть, что это за чудо такое – капитан Комаров, – язвительно произнёс полковник.

– Хорошо же, тащ п... – Комаров снова икнул, не успев договорить.

– Первый раз ты въехал на своём УАЗике в мотоциклы на сельской дискотеке, -

Владимир Михайлович загнул палец.

– Так они там пьяные все, – сказал капитан в оправдание. – А потом ездят!

– Второй раз ты поджёг сарай, – Татарский-старший загнул второй палец.

– А там корова ворованная была, – начал было тот.

– Молчать! – полковник ударил кулаком по столу. Капитан вытянулся в струну. – А

теперь ты и до моего сына добрался?!

Эти слова, видимо, произвели на полковника большее впечатление, нежели на его оппонента. Он закрыл лицо правой ладонью и опёрся на стол, переводя дух. Комаров воспользовался этим моментом, чтобы посмотреть на Мишу с совершенно иным выражением на лице. Мрачный, прищуренный взгляд и тонкая полоса губ словно сказали – 'я разберусь с тобой потом'. Оттенок 'пьяного мастера' исчез в этот момент с лица капитана, но тут же появился вновь, когда полковник Татарский поднял голову.

– Да я же не специально, тащ полковник! – по-свойски заявил Комаров с дурацкой усмешкой. – Хотел только поговорить с ним по душам. Чтобы, так сказать, не препятствовал законной деятельности.

И он перебросил свою ухмылку на Мишу, протянув ему ладонь в надежде на поддержку. Дюжин за его спиной презрительно хмыкнул.

– Да я тебя за твою законную деятельность так засажу, ты разгибаться разучишься! – зловещим шёпотом обрушился на него полковник. – Если ещё раз, хоть один раз о тебе услышу.

Придурковатая улыбка сошла, к Мишиному удовлетворению, с капитанова лица. Он снова взялся изгибать пальцы на руке.

– Ты меня понял? – гаркнул полковник.

– Так точно! – Комаров ударил себя по виску.

– Встать, – вяло скомандовал он.

Комаров подпрыгнул, словно на пружине. Полковник встал и промаршировал мимо него на выход. Дюжин снова хмыкнул и вышел за ним. Миша отправился следом, краем глаза зацепившись за такой же косой взгляд задеревеневшего Комарова. В соседней комнате он кивнул Максиму, сидевшему на полу клетки, и собрался было выйти, когда голос заключённого остановил его.

– А, Михаил, – вежливым шёпотом обратился к нему тот. – На столе товарища Протопоповой находится ряд документов, принадлежащий, вне сомнения, Андрею Урусову. Я предлагаю тебе воспользоваться моментом и вернуть их обратно.

Зажавший ручку двери, Миша вскинул брови в недоумении. Он посмотрел на Зинин стол и увидел бумаги, сложенные в стопку на краю. Тогда он бросил взгляд на Зину и та, к его удивлению, кивнула. Пожав плечами, он подошёл и взял стопку.

– Миша, – набросился на него полковник сразу за дверью на улицу, потрясая кулаками. – Возьми себя в руки. Он же больной, этот Комаров.

– Да, братан, – согласился с полковником Дюжин. – Ещё учудит чего. Его бы засунуть куда подальше.

– Ладно, – нехотя согласился с ними Миша. – Не напрягайтесь. Мы с ним разберёмся.

И, под взволнованные охи отца, не сочетавшиеся с его воинственным образом, он зашагал в сторону темневшей позади дома культуры дороги на Ближневехи.

22

Зимой определить время суток по окружающей действительности довольно сложно. Но Миша, промаршировавший с отцом всю Магаданскую область вдоль и поперёк, способен одним взглядом на Полярную звезду и Большую Медведицу сказать время с точностью до часа.

Звезда показывала десять вечера, когда он ступил на ледяное крыльцо синего дома номер одиннадцать. Два окна справа изливали рыжий свет на блестящую поверхность снега перед завалинкой. На широком внутреннем подоконнике ближайшего к крыльцу окна кот методично вылизывал лапу. Он не заметил Мишу и поэтому подпрыгнул с яростным визгом, когда тот постучал по стеклу.

Миша отпер замок и положил его в карман, после чего ввалился в коридор. Густой запах теплого, поджаристого хлеба витал в помещении. Миша вошёл в избу и прислушался. Стук клавиш, слышимый из коридора, затих. Из-за печки, светившей оранжевой топкой, на него уставилась недовольная морда кота.

– Ну, извини, – пожал плечами Миша, снимая ботинки.

Вместо того, чтобы поздороваться с хозяйкой дома, он прошёл прямиком на кухню. Там он зачерпнул воды из пластиковой бочки, которые имелись в каждом сельском доме, и обратил внимание на противень. Он стоял на плите с десятком румяных пирожков на чёрной поверхности.

Миша ощутил дикий голод. Он подумал, когда ел в последний раз, и не смог вспомнить. Бросив бумаги на стол, он схватил пирожок и заглотил его целиком. Когда он взял второй, необычная мысль посетила его голову. Он откусил и, пожевав немного медленнее, понял – вкус мясной начинки показался ему странным. Скривив губы, он положил пирожок обратно на противень и посмотрел в мусорную корзину под рукомойником.

Картина, открывшаяся ему, демонстрировала короткую историю борьбы за существование. Вместе с разломанной напополам открывалкой консервных банок лежали две банки армейской тушёнки. Верхние их поверхности были истыканы ножом.

Рядом с этим натюрмортом покоилось два пакета с кошачьей едой, которая, заключил Миша, оказалась в пирожках.

Вздохнув, он достал одну из банок с тушёнкой и, найдя короткий, но довольно плотный нож в одном из ящиков, без особого труда вскрыл её. В старом мешке под столом он обнаружил несколько мягких картофелин, которые после очистки оказались вполне съедобными. Сковородка лежала на своём месте, а именно – в рукомойнике, вместе с остальной посудой. Вздохнув, Миша взялся за губку.

Уже через четверть часа перед ним стояла глубокая пиала, полная картофельно-мясной поджарки, припорошенной зелёным луком. Когда он поставил горячую тарелку перед Сашей, та никак не отреагировала, а только сжалась, словно стараясь слиться со стулом. На экране её компьютера висела вереница окон с сообщениями.

– Не стоит благодарности, – без энтузиазма сказал он. Ответа не последовало.

– Как кота-то зовут? – поинтересовался он.

– Боря, – сухо ответила Саша и взялась за тарелку.

– Почему Боря? – удивился Миша, садясь на диван. – Это же имя для свиньи.

– Никакой ни свиньи, – живо отреагировала Саша. – А великого физика Нильса Бора.

Не меняя удивлённого лица, Миша разложил трофейные листки на столике. Закусывая горячей картошкой, он принялся изучать бесконечные таблицы, содержавшие в себе количества футбольных мячей, ручек и мелков из расчёта на учебную четверть, стоимость починки дверных петель и замков, а так же массу всякой другой утвари средней школы деревни Ближневехи.

Когда же его рука, наконец, нашарила бюджетную ведомость за тысяча девятьсот девяносто первый год, а под ней – список коммунальных расходов, глаза его расширились. Так и не прожевав, Миша с трудом проглотил еду и нашарил в своём кармане розовый блокнот. Там он записал интересующие его позиции.

– Двадцать тысяч советских рублей – это много? – спросил он скорее для того, чтобы разбавить гнетущую атмосферу.

К его удивлению, спустя минуту усиленного стука клавиш, Саша ответила тихим голосом.

– Примерно двадцать миллионов сегодняшних рублей.

– Нехило за шесть месяцев отопления для школы, да? – сказал Миша из уважения к

Сашиному поступку.

Он продолжил записывать и изучать бумажки, пока не покрыл записями несколько страниц блокнота. В этот момент он изловил, наконец, мысль, витавшую в голове. Фамилии трёх учителей встречались в документах чаще остальных – Спидоренко, Черненко и Рукосуева. Они стояли под закупками канцелярских товаров, хозяйственных услуг и, кое-где, даже продуктов питания.

Что-то произошло в декабре девяносто первого года. Миша не мог изловчиться, чтобы понять, что именно. Но загадочные письма из Следственной коллегии, некая Чардымова и эта ведомость с двадцатью тысячами – всё это связано, думал он. Надо только узнать, как именно.

Постепенно Мишины глаза начали слипаться. В деревне усталость накатывает рано и быстро, особенно после нескольких часов в полицейском участке. Так как никто никогда в наших краях не ощущал себя в чужом доме гостем, Миша улёгся на диван и, положив ладонь под голову, открыл перед собой одну из страниц блокнота. Уже через пять минут внимательного изучения цифр и записей он понял, что сон близок, и помолил бога о том, чтобы вновь не проснуться на крыльце.

23

Мише приснилось, как он убегает от тени капитана Комарова. Сам капитан при этом не присутствовал, лишь его мрачное очертание ползло за Мишей по горячему летнему асфальту. Он бежал от тени со всей возможной силой, но его ноги, как часто случается во сне, превратились в рахат-лукум и с трудом поддавались контролю. Когда ледяная рука коснулась Мишиного ботинка, он дёрнулся и подпрыгнул.

Тёмные окна дали ему понять, что проспал он не долго. Штаны прилипли к ногам, лоб успел покрыться испариной. В доме стояла страшная жара. Что-то мягкое лежало под его щекой и, когда Миша ухватился за него, оно тихонько взвизгнуло и спрыгнуло на пол. Когда он, наконец, достал телефон и посмотрел в яркий синий экран, часы показали половину седьмого утра.

Миша удивился и с трудом поднялся с дивана. Его ботинки валялись у столика и он нащупал их, стараясь не шуметь. Огонь в печи потух, но от неё исходил такой жар, словно в ней собирались кого-то запекать. За столом слева никого не оказалось, под тёмным экраном компьютера горела тусклая красная лампочка. Пусто оказалось и на кухне. В недоумении Миша попытался понять, где ещё можно было спать в этом доме. Ему стало понятно, когда он увидел открытый люк на чердак.

Когда он вышел в коридор, его вдруг посетила странная идея. Он вернулся в избу и взял Сашин фотоаппарат, висевший на зеркальной створке шкафа. Ему показалось, что кроме уборки и готовки он мог бы принести ещё и эстетическую пользу.

Поборов неистовое желание кота Бори вырваться из душного помещения, Миша вышел на улицу и с облегчением вздохнул. Он прошёл по оживлённой деревне, утро в которой начиналось строго в пять часов, до самого моего сорок второго дома. Сергей спал на диване у печки, а я развалился на кровати, отгороженной от остального дома высоким дубовым шкафом. Миша решил нас не будить и позавтракал остатками вчерашних Сергеевых кулинарных изысков. Лепёшки, которые Сергей наловчился делать в виде питы, лежали туго набитыми плохо прожаренным говяжьим мясом и картошкой в мундире.

Я проснулся раньше Сергея и негромко поздравил Мишу с тем, что ему удалось вырваться из лап Комарова. Я даже залез под шкаф и достал оттуда две бутылки пива.

Миша от предложения решительно отказался, ссылаясь на стабильное утреннее похмелье. Вскоре поднялся Жемякин и мы втроём закончили скудную трапезу, мыча сквозь набитые рты слова одобрения.

– А мы всё время спим в одежде? – спросил я, откинувшись на спинку деревянного стула после еды. Меня почему-то посетила необычная утренняя мысль.

– Ну я – да, – ответил Сергей. – Деревня же.

– Я – не всегда, – сказал Миша и достал розовый блокнот.

– Так ты с девушкой живёшь, – внушительно сказал Сергей, подняв палец. – Это другое

дело.

– Да, – согласился я. – Тебе можно.

– Не живу я уже ни с кем, – мрачно ответил Миша и рассказал нам свою нехитрую

историю, под конец которой я не удержался и разразился смехом.

– Отличная идея! И почему Арсентий нам не заходит?

Миша не ответил, а лишь вгляделся в блокнот, беззвучно шевеля губами.

– Ты что, отнял его у маленькой девочки? – спросил я, хохотнув.

– Не знаю, – пожал плечами Миша и указал пальцем на ящик шкафа. – Я там его нашёл.

– Наверное моей племянницы, – кивнул я. – Так как ты вырвался на волю?

Он рассказал нам обо всех приключениях, начиная с попадания в участок и заканчивая просмотром старых школьных документов.

– Так значит, они действительно украли деньги? – спросил я.

– Похоже на то, – кивнул Миша. – Но кому есть дело до советских рублей? Мне больше

интересно, кто такая Чардымова.

– Никогда не слышал, – сказал я. Сергей молча пожал плечами.

– Ну хорошо, – не сдался Миша. – Чьи фамилии мы знаем?

– Да всех, – после недолгой паузы ответил Сергей.

И мы принялись перечислять. Черненко, Спидоренко, Урусовы, Юлька Сербова – список оказался настолько обширным, что Мише пришлось записывать их в блокнот с номерами домов, в которых они жили. Это заняло у него целых три страницы.

– У тебя последний дом? – спросил Миша, когда мы закончили.

– Да, – кивнул я. – Напротив – сорок первый, там жила баба Марья Татьяненко. Умерла,

когда мне исполнилось три, а ей – девяносто восемь. Кого забыли?

– Вроде никого, – Сергей пожал плечами и на его лице отразилась глуповатая ухмылка.

– Разве что Витька. Мы переглянулись.

– А какая фамилия у Витька? – спросил Миша. Я вылупил глаза.

– Да хорош, – Сергей махнул рукой. – Витёк – пьяница. Из него учитель физкультуры, как из меня учитель физкультуры. К тому же там у тебя женщина.

Но, судя по Мишиному лицу, убедить его не удалось.

– Пойдём спросим его? – предложил я.

– Да, – кивнул он.

Так как дом Витька находился на соседнем ответвлении, мы потратили на путь минут пять. Домом то сооружение, в котором Витёк коротал дни до своей, без сомнения, скорой смерти, назвать язык не поворачивался. Когда-то это поместье с двумя парадными и большим двором ярко выделялось на фоне остальных серо-бурых построек благородным бордовым цветом. Стоя на массивной завалинке, деревянный каркас как-бы возвышался над миром, создавая ощущение величия.

К сожалению, Витькин гений на тридцатом году жизни толкнул его на выгодную сделку с пилорамой, которая экспроприировала половину строения в обмен на несколько бутылок водки. Теперь внушительная часть зала с белой печной стеной, представляла из себя эдакую веранду, пол которой ощетинился отпиленными досками и брёвнами. Крышу изнутри подпирали три новенькие, но очень хрупкие досочки.

Хозяин дома сидел, сгорбившись над невысоким столом на этой самой веранде. Он кутался в знакомую всем драную куртку из брезента и держал в руке дрожащий гранёный стакан. Когда мы подошли и с трудом забрались на высокий пол перед его столом, Витька не обратил на нас никакого внимания. На сухом лице его светился новый бланш, аккурат под левым глазом.

– Витё-ок, – протянул Сергей. – У тебя как фамилия?

Из того, казалось, выжали все соки. Которых и раньше не набралось бы на пипетку. Но сейчас он едва сумел поднять глаза, чтобы посмотреть на нас. Миша, почувствовав драйв, схватил стул напротив и сел.

– Слушай, – сказал он с мягкостью в голосе, которая, по моему мнению, не могла произвести никакого эффекта. – Нам очень надо знать, понимаешь?

И она не произвела. Витёк хотел пожать плечами, но не смог. Тогда Миша, вспомнив что-то, засунул руку в глубокий карман своей мешковатой куртки и выудил оттуда прозрачную бутылку, на дне которой плескалась водка. Глаза Витька немного вспыхнули, когда Миша вылил содержимое в его пустой стакан. Пьяница поболтал жидкость, словно дорогое вино, и выпил залпом, грохнув стакан об стол.

– Ну Чардымов, – прозвучал его высокий, хриплый голос. – А чё?

– Ах ты сволочь! – воскликнул неожиданно Сергей и сжал кулаки, не зная, что делать

дальше.

– У тебя сестра есть? – спросил Миша, не дав Витьку опомниться.

Лицо пьяницы помрачнело ещё больше.

– Это она тебе зарядила, да? – участливо спросил Миша.

Витёк кивнул.

– Где она сейчас? – мы втроём уставились на дверь в Витькино жилище.

– С утра в магазин пошла, – ответил он, ткнув большим пальцем за спину. – Пока не

возвращалась.

Миша сорвался с места и спрыгнул на тропу. Мы последовали его примеру и втроём ринулись к началу деревни, оставив Витька наедине с его мрачными мыслями.

24

Мы едва поспевали за Мишиным стремительным бегом. Я не понимал, куда мы несёмся и что нас должно там ждать. Валька закрыла магазин в семь утра, а сейчас было уже около девяти. Конечно, можно было встретить Верку идущей по тропинке с мешком продуктов, но это казалось маловероятным.

Когда развилка слилась в одну широкую дорогу у дома Клавдии Семёновны, я окрикнул Мишу и мы перешли на быстрый шаг. Большой фотоаппарат, перекинутый через его шею, болтался под правой рукой.

– Я должен был догадаться! – воскликнул он, сжав кулак.

– Да перестань, – я махнул рукой. – Как?

Миша ничего не ответил, но мрачное выражение его лица не изменилось. Мы прошагали так мимо колодца, затем вдоль Пашкиного дома, где я едва вернулся от разъярённого Рэкса. Увидели, как деда Ваня колет дрова большим колуном перед крыльцом. Вскоре показались белоснежные стены дома культуры и мы замерли на мгновение, чтобы оценить происходящее.

– Поди, опять кого-то замочили! – скрипнул деда Ваня в нашу сторону в перерыве между ударами.

И действительно – помимо толпы, собравшейся у помпезного входа, там стояла 'буханка' скорой помощи и 'УАЗик" Комарова. Миша ощутил дежа-вю. Я прочитал это на его лице – он помотал головой, будто желая проснуться.

– Нифига себе, – тихо сказал Сергей.

В молчании мы двинулись вперёд и вскоре встали позади взволнованных стариков и старушек. Слиться с ними оказалось невозможно, так как даже Миша, будучи на два сантиметра ниже меня, возвышался над толпой.

Как и в прошлый раз, народ сдерживал дюжий санитар. Но на этот раз ему составляла компанию дородная медсестра. Белые халаты обоих накрывали толстые телогрейки, а на голове медсестры восседала шапка-ушанка с красным крестом на лбу. Я решил не связываться и глянул на Сергея, который помотал головой, разделяя мои мысли.

Миша же решил не терять времени даром. Он вновь натянул глуповатую ухмылочку и, закурив сигарету, просочился сквозь толпу стариков.

– Старший следователь, – заявил он санитару, прикрывая уголь сигареты от отчаянного ветра.

– Никого не пускать! – гаркнула медсестра.

– Этому можно, – успокоил её парень, запомнив Мишу с прошлого раза.

Миша кивнул в знак благодарности и поднялся по ступеням. Ветер врывался в широкое помещение через дверной проём сзади дома и проходил насквозь с такой силой, что старшему следователю пришлось пригнуться и напрячь хилые мышцы ног, чтобы войти.

Внутри широкого зала ничего не поменялось – битое стекло покрывало пол, длинные трубы стояли завёрнутыми в жёлтую бумагу вдоль стен. На этот раз Максим в сцене не участвовал и поэтому вся прошлая троица, а именно Комаров, Зинаида и Лариса, склонились над раскинувшей руки женщиной в углу.

Это оказался тот же самый угол, в котором двумя днями ранее обнаружили Ольгу. Судя по борозде, проходившей сквозь колонны и ступеньку в зале кинотеатра, а затем и через сам зал, её сюда приволокли откуда-то с улицы.

Миша оценил все возможности рассмотреть труп получше и решил воспользоваться фотоаппаратом. Он снял его с шеи и пошёл в сторону троицы, стоявшей к нему спиной, стараясь издавать как можно меньше шума. На его счастье, компанию труп занимал куда больше, чем посторонние звуки, поэтому ему удалось подкрасться к ним буквально вплотную. Бах! – вспышка буквально выстрелила в тёмном помещении и все трое одновременно подпрыгнули. Из камеры полез белый квадрат фотокарточки.

– А х ты ублюдок! – воскликнул Комаров, перекрикнув остальных. – А ну дай сюда!

С этими словами он схватил фотоаппарат и вырвал его из Мишиных рук. Тот только и успел, что схватить фотографию.

– Стоять! – взревела Зинаида.

Но Миша уже ринулся вон, зная, что ни одному из них его не догнать. Он шмыгнул через дверной проём, ведущий на задний двор, перемахнул через припорошенную снегом кучу неликвида, порезав правую руку, и был таков.

25

Со смазанной фотографии на Мишу смотрело испещрённое морщинами, грубое лицо женщины. Возраст её он угадать не смог, но предположил, что ей сильно за пятьдесят. Остальное её тело могло похвастаться крепким, жилистым сложением. Свободные штаны и распахнутая телогрейка не могли скрыть сухощавости.

Миша вертел снимок, разглядывая его со всех сторон, когда мы подошли к нему. Он спрятался за густым кустарником на левой окраине участка перед домом культуры.

– Никогда её не видел, – пожал плечами я.

– Я тоже, – сказал Сергей.

– И я, – констатировал Миша.

– Пойдём Витька спрашивать? – предположил я очевидное.

– Нет, – Миша помотал головой. – Глупо это. И так понятно, что это его сестра.

– Ну, да, – ухмыльнулся Сергей. – Они похожи, в некотором роде.

И мы отправились домой, строя безумные предположения о том, она ли убила Ольгу и кто убил её. Когда мы поравнялись с домом номер двадцать четыре, Миша вдруг сказал.

– Я к Клавдии Семёновне зайду. Не ждите меня.

Сергей посмотрел на него с удивлением, а я лишь пожал плечами и пошёл дальше – мало ли, что у Миши на уме. Вскоре Сергей присоединился ко мне и мы отправились разносить почту.

Когда мы скрылись за домом Арсентия, Миша толкнул дверь в дом и та беззвучно отворилась. Он попытался вообразить, что скажет Свете, если увидит её там. 'Мне жаль, что твою сестру убили' и 'Так получилось, никто не виноват' не выглядели подходящими фразами. Однако, его больше интересовала Клавдия Семёновна.

Он постучал в дверь в избу и отворил её. Внутри никого не оказалось. Лампы под потолком не горели и комнату освещал лишь свет из окон. Миша вошёл и спросил.

– Клавдия Семёновна? Это Миша Татарский!

Ответа не последовало. Он заглянул в спальный уголок, но комната так же пустовала. Кровати стояли застеленными, печь – чуть тёплой. Миша рефлекторно пожал плечами и решил, что, раз уж никого нет, то можно покопаться в ящиках. Он знал, что это нехорошо, но ситуация, решил он, того требовала.

Через десять минут поисков он не обнаружил ровным счётом ничего. Ящики старых шкафов ломились от вилок, ложек, гранёных стаканов и прочей утвари, шифоньер наполняли широкие, как парус, платья и, не самая приятная находка, нижнее бельё. На печи стояли древние глиняные горшки, под кроватью лежала пыль.

Вздохнув, Миша присел на стул и задумался. В этот самый момент в коридоре послышался стук шагов. Дверь в избу отворилась и перед ним предстала учительница географии в длинном тёмном пальто и с круглой меховой шапкой на голове. Включив свет, она чуть не вскрикнула от удивления.

– Чего тебе надо? – набросилась на него она, бросив на пол пакет, полный продуктов. – Чего тебе надо? Отвяжись от нас, ради Христа!

Но Миша, обрадовавшийся тому, что она пришла одна, подготовился к непростому разговору. Он достал розовый блокнот с нарочито серьёзным, внушительным видом, и открыл его на странице с последними записями.

– Разговор есть, Клавдия Семёновна. – строго сказал он, заставляя себя смотреть ей в глаза.

Та опешила от его холодного тона. Весь её вид показывал, что она ожидала хотя бы сочувствия. Но Миша оказался непреклонен. Он поведал ей, стоящей в дверях собственного дома, о странных письмах из Следственной коллегии, о десяти тысячах советских рублей, оставленных её коллегой своему сыну, и о старых школьных документах, повествующих об астрономических суммах, под которыми стояла в том числе и её подпись.

– Но мне больше интересно, – заговорщицки произнёс он, когда старая учительница плюхнулась на порог двери, не в силах больше стоять. – Кто такая Вера Андреевна Чардымова?

26

Воодушевлённый подтверждением собственной догадки, Миша буквально пролетел весь путь до одиннадцатого дома. Только на крыльце он задумался, почему пришёл именно сюда, а не ко мне. Потому, сказал он себе твёрдо, что тайна не раскрыта. С этой мыслью он снял замок с петли и, положив себе в карман, вошёл.

Кот Боря встретил его из-за печки и в этот раз. Миша почесал ему шею и снял ботинки. Щёлкание клавиш за печкой, прекратившееся как только он отворил дверь, вновь зазвучало с прежней интенсивностью. Свет горел только в одной половине дома, поэтому он щёлкнул выключатель и прошёл на кухню. Чайник на плите не успел ещё остыть и Миша решил налить себе чаю. Он полез за чашкой в один из шкафов, как вдруг заметил рядом с чайником фарфоровую кружку. В ней лежал новенький, не использованный чайный пакетик. Рядом покоилась ложка и два кубика сахара.

В недоумении Миша высунул голову из циновки и увидел Сашины длинные ноги в полосатых носках до самых колен, покоившиеся на видимой части стола. Рядом с ними стояла точно такая же кружка с красной чайной этикеткой. Пожав плечами, он вернулся на кухню и заварил чай.

Пока он лил воду, новое, давно забытое ощущение проснулось в нём. Казалось, прошли годы с тех пор, когда он чувствовал себя влюблённым последний раз. Без сомнения, ему повезло со Светой, которая терпела его безынициативность, умудряясь при этом кормить и содержать. Но влюблённость? О, нет. Это больше походило на контракт, в котором Мишины права и обязанности походили на те, что имел Сашин кот Боря.

Сейчас же он ощущал давно угасшее тёплое ощущение собственной, хотя бы и малой, но значимости. Он поставил чайник на плиту почти что беззвучно и снова выглянул из– за циновки. Ноги не исчезли и ему вовсе даже не показалось, что он должен проснуться сейчас с ощущением страшного похмелья.

– Ты взял мой фотоаппарат, – прозвучал вдруг недовольный голос Саши.

Мишу пробила дрожь. Прежде, чем ответить, он снял куртку, так как в помещении вдруг стало невероятно жарко.

– Я, да, одолжил, – дрогнувшим голосом сказал он из кухни.

Беспокойство накатило на него, словно товарный поезд. Он вновь ощутил себя Борей, нагадившим хозяйке в тапочки.

– И? – потребовала Саша.

– И его отобрал Комаров, – глухо сознался он.

– Что?! – чашка слетела с её стола, зазвенев. – Зачем, зачем ты его отдал? Это был

подарок!

Миша не знал, что можно чувствовать себя хуже, чем ужасно. Его чувства атрофировались к нападкам Светы. Даже когда она выходила из себя и орала на него, как ненормальная, он сохранял невозмутимое спокойствие. Сашины же слова словно царапали его сердце гвоздём. Не зная, что делать, он решил промолчать и не издавать больше никаких звуков.

Так, в тишине, он просидел на кухне с кружкой чая полчаса или больше. Ему подумалось сначала сказать, что он вернёт фотоаппарат, но это больше походило на фантазию – при следующей встрече Комаров, наверное, его пристрелит.

– У нас ещё одно убийство, – буркнул он из-за ширмы, достав фотографию.