Текст книги "Гудвин (СИ)"

Автор книги: Фрай Дракон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Эта новость Мишу не удивила. Максим вёл загадочный образ жизни. Иногда его видели бродящим по болотам с рогатиной в руках. Иногда он жёг костры, которые вздымались в небеса зелёным пламенем.

Наспех попрощавшись, Миша вышел обратно во двор и прикрыл за собой дверь. Он сразу понял, куда следует отправиться – в заброшенном доме культуры неизвестные стеклодувы в девяностые годы оставили целые горы стеклянных изделий.

Когда он, наконец, доковылял до белоснежного здания, ему открылась ещё одна непривычная картина – перед входом стояла 'Буханка' скорой помощи и полицейский 'УАЗик'. Такого в наших краях отродясь не видели, и поэтому вокруг действа собралась толпа. Её пытался сдержать молодой, но довольно крепкий санитар.

Много лет назад Мишин отец, будучи майором милиции, часто брал сына с собой на работу. В большинстве случаев обходилось лишь посещением отдела и заполнением бумаг. Но иногда приходилось выезжать на место преступления или сидеть в засаде, выжидать удобный момент или собирать информацию. Тогда-то Миша и научился у отца в любой ситуации проявлять смекалку и решительность.

Он оглядел собравшуюся перед домом культуры толпу, доставая из кармана сигарету и спички. В голове созрел простенький план и он двинулся в сторону 'буханки', натянув глуповатую улыбку.

– Чого вы там прячете? – напирала на санитара тучная бабулька из бордового дома, что у колодца. Её муж до кончины носил титул самого толстого человека в деревне. Она, судя по всему, решила держать эстафету.

– Не ваше дело, – отбивался санитар. – Капитан сказал – никого не пускать!

– Так и не пускай никого, – соглашалась та. – Дай пройти только!

'Одного санитара на всю эту толпу явно не хватает, даже такого' – подумал Миша.

– Старший следователь Татарский. – сказал Миша, продолжая улыбаться. Он втянул в себя четверть сигареты так, что дым пошёл изо всех щелей.

Мы бы не смогли признать в нём ни старшего, ни даже обычного следователя. Но для санитара, который до этого видел лишь обшарпанного капитана Комарова в драной форменной куртке, Миша очень даже походил на полицейского. Того, который в кино обычно добрый.

Санитар немного растерялся. Глаза его забегали, осматривая недовольные лица. Когда они вновь попали на Мишину ухмыляющуюся физиономию, сомнения развеялись и он махнул рукой в сторону входа – 'Иди давай'. Этот факт посеял в толпе ещё большее возмущение и поэтому Миша поторопился исчезнуть.

За колоннами располагался большой холл с высоким потолком. Под ним когда-то давно висела красивая люстра. Если пройти дальше, то попадаешь в зал кинотеатра, из которого лет двадцать назад вынесли всё, что можно было унести. В итоге осталась только прямоугольная комната, в дальнем левом углу которой виднелся проём для киноаппарата, а справа – серый квадрат экрана.

Стекло валялось везде: рассыпанные по полу осколки, большие кучи продолговатых труб, оконные панели вдоль стен, ну и, конечно, наша любимая гора неликвида на заднем дворе. Туда безымянные стеклодувы выбрасывали разные замысловатые закорючки.

Чуть левее от входа Зинаида давила Максима могучей грудью и острой стеклянной колбой, словно копьём. Тот не сильно упирался и, судя по всему, даже пытался стоять прямо, держа руки поднятыми. Но Зина всё равно его подпирала с криком – 'Не шевелиться, сволочь прибалтийская!'

Вид Фалькона удручал. За полгода употребления лёгких наркотиков его вес достиг критического минимума и он напоминал теперь Кащея Бессмертного родом из Эстонии. Слегка кудрявые тёмно-русые волосы обрамляли ссохшееся, но ровное лицо с аккуратными очками в блестящей чёрной оправе. Он походил на модного креативщика из рекламного агентства, которого внезапно настиг дедлайн.

В другом, противоположном, углу, который ярко освещал луч света из прохудившейся крыши, Владимир Владимирович Комаров склонился над бездыханным телом. Тело представляло из себя классическую сцену из старых Голливудских кинофильмов – руки раскинуты, образовывая букву 'Т', ноги сведены, лицо направлено вверх. У головы на корточках сидела Лариса Ивановна Дворик, фельдшер из Аксентиса.

Ларису знал каждый уважающий себя забулдыга в качестве верного источника настойки боярышника и медицинского спирта. Она работала в поликлинике уже лет двадцать или больше. Во времена моего младенчества она приходила вместе с дочерью Кларой лечить меня от гриппа. Клара тогда посадила меня на полку для книг, с которой я рухнул вниз головой.

– Здорова, Макс, – звонко крикнул Миша, нарочито игнорируя Зину.

– А, Приветствую, Михаил, – кивнул в ответ Максим, держа руки над головой, как хорошо воспитанный подозреваемый. Он был одним из немногих известных мне

людей, помимо ведущего передачи 'В мире животных', который начинал разговор с

'А'.

– Ты кто такой?! – гаркнула Зина, отстав от Макса.

– Старший следователь Татарский. – отчеканил Миша, продемонстрировав желтоватые

зубы.

– И откуда ты взялся? – бросила она, осмотрев его с ног до головы. В другом углу Комаров грозно гаркнул – 'Эй!' – и она махнула. – Туда вон иди.

Миша бросил сигарету и зашагал, хрустя стеклом. С каждым шагом его уверенности становилось всё меньше и меньше. Он не удосужился придумать, что именно сказать Комарову и теперь торопился выдумать следующий ход.

– Кто-кто? – устало спросил капитан, приподняв фуражку, когда Миша подошёл.

При виде 'старшего по званию' Миша понял, что смекалка его подвела. Он звонко шмыгнул носом и промямлил.

– Старший следователь, эм...

– Старший следователь, да? – хмыкнул Комаров и медленно поднялся с колен, чтобы

сразу не упасть. – Где ты был сегодня ночью, старший следователь?

– Д-дома. В Муре. – Миша сунул руки в карманы и осунулся.

– Кто тебя видел дома? – Владимир Владимирович сделал шаг в его сторону и засунул

руку во внутренний карман дырявой шинели.

– Девушка, – голос Миши дрогнул. – И ещё один тут...

Взгляд капитана, суровый секунду назад, угас. Он вяло достал из куртки пачку 'Примы' и закурил папиросу.

– Как зовут?

– Миша, – ответил Миша.

– Фамилия.

– Татарский.

– Вали отсюда, Миша. – и он повернулся к противоположному углу. – Зина!

– Чого? – пробасило оттуда.

– Посади этого наркомана в машину.

– Коково? – легкомысленно спросила она, уставившись на Мишу.

– Да твоего, – проворчал Комаров. – С очками.

– Я должен сказать... – начал Максим интеллигентным, но слабым голосом.

– Иди довай, проклятый, – Зинаида ткнула его остриём и он умолк.

Комаров снова переключился на тело, у которого Лариса измеряла линейкой ширину больших вмятин на лбу. Миша наконец окинул взглядом труп и чуть не подпрыгнул от ужаса. Если всего полчаса назад он начал приходить в себя, то теперь голова снова закружилась и он заметно пошатнулся.

– Ты ещё здесь? – пробубнил капитан, не оборачиваясь.

– Я её знаю. – сдавленно сказал Миша, не вынимая рук из карманов.

– Да? И кто же это? – с сомнением ответил Комаров.

– Ольга. Сестра моей девушки.

Капитан вскочил обратно на ноги так резко, что чуть не рухнул на стекло. Он взял себя в руки и приложил к горячему лбу холодную ладонь. Другой рукой он хлопнул Мишу по плечу. Лариса бросила на них неприязненный взгляд и проворчала – 'Я тут работаю, вообще-то'.

– Отлично! – воскликнул Комаров, заметно подобрев. – Как, ты там сказал, тебя зовут?

– Миша.

– Где она живёт? – капитан достал из внутреннего кармана скомканный лист

желтоватой бумаги и карандаш.

– В Муре, в семнадцатом доме.

– Фамилия?

– Спидоренко.

– Давай-ка, Миша, беги к своей девушке и всё ей расскажи. И дай мне руку. – он

схватил Мишину вялую кисть и крепко её пожал. – Так держать.

– А почему я? – промямлил Миша после паузы.

– Ну а кто же? – Комаров не потерял энтузиазма. – Это ведь твоя девушка. Скажи,

чтобы завтра в отделение пришла, акт составлять будем.

'Старший следователь' явно не рассчитывал на такой уровень ответственности. К тому моменту, как он смог оторвать взгляд от трупа, капитан уже потерял к нему интерес.

– Так, а, – Миша запнулся, чуть не сказав 'Макса', но вместо этого махнул рукой за спину. – Этого-то вы зачем забрали?

– Кого? – ответил Комаров через плечо. – А, сухого-то? Так он и убил.

Миша кинул взгляд на удаляющиеся фигуры, чтобы удостовериться. Потом он ещё раз посмотрел на труп и подумал о том, что человек, который с трудом поднимает с пола кочергу, едва ли способен убить кого-то руками. Он так же подумал, стоит ли говорить об этом Комарову и решил, что нет.

***

Миша добрался до моего дома примерно через полчаса. Как только мы узнали о случившемся, то тут же прыгнули в машину и помчали в Аксентис. Преодолев заснеженную дорогу, мы юзом остановились перед полицейским участком и влетели внутрь. Вместе с нами влетел вихрь снега, поэтому Зинаида гаркнула из-за столика, чтобы мы захлопнули чёртову дверь.

Внутри пахло палёным. Вместо холодильника, который теперь практически полностью заслонял вход в кабинет Комарова, в нише на полу сидел Максим. Он прикрывал ладонью лицо, на которое фонтаном сыпались искры от сварочного аппарата. Старый слесарь из котельной приваривал к проёму решётку из кривой арматуры.

– Здорова, Макс, – сказал Сергей.

– А, Приветствую, Сергей, – кивнул Максим.

– Здорова, Петрович, – сказал я слесарю.

– Здорова, пацаны, – сказал Петрович сквозь скрежет сварки.

– А ну цыц! – вскрикнула Зина. Все замолчали.

Никто из нас не знал, что делать. Через несколько секунд неуверенных топтаний на месте Сергей открыл рот.

– Чего надо? – гаркнула Зинаида, не дав Сергею произнести и слова.

– А вы зачем Максима в клетку посадили? – спросил Сергей тоном недовольного ребёнка, сложив длинные руки на тощей груди.

– Тебе какое дело? – проворчала в ответ она.

– Это наш друг, – вступились мы с Мишей.

– Капитана спрашивайте, – нам указали на холодильник.

Мы с большим трудом отодвинули 'ЗИЛ' и протиснулись в кабинет. Комаров за столом выводил на жёлтой бумаге какие-то каракули. Он взглянул на Мишу из-под фуражки.

– Ну что, придёт твоя девушка?

– Придёт, – обрадовался Миша такому абстрактному вопросу. И тут же добавил еле

слышно. – Вы бы Максима отпустили.

– Да, отпустите его. – поддержали Мишу мы.

Капитан отложил ручку в сторону и посмотрел на нас долгим, тяжёлым взглядом. Висевшая под потолком лампа без плафона отбрасывала на стену мрачную тень.

– Понятно, – наконец протянул он тихо. – Это вы её убили. Мы посмотрели друг на друга в ужасе.

– Нет-нет! – нервно запротестовал я.

– Да-да, – согласился со мной Сергей. – То есть нет. Это не мы.

– А кто же тогда? – Комаров прищурился.

– Не знаю, – машинально ответил я и пожал плечами.

– Выходит, – капитан ткнул пальцем в дверь. – Наркоман.

– Не, точно не он, – поспорил Сергей.

– И не вы. – утвердительно сказал он.

– И не мы, – согласился Миша, улыбнувшись неуверенно.

И мы попятились назад к двери, ощутив резкое повышение температуры в комнате. Комаров медленно встал со стула и взял одну из пустых бутылок. 'Идите к чёрту!' – крикнул он и швырнул бутылку в нас. К счастью, она угодила в дверной косяк.

Вылетев обратно в приёмную, мы тихо закрыли дверь и поставили холодильник на место.

– Не боись, Макс, – сказал Миша заключённому. – Мы тебя вытащим. Мы быстро.

– Да, это просто ошибка, – поддакнул Сергей.

– А ну цыц! – шикнула Зина.

Максим, который вообще не слыл особо разговорчивым человеком, пожал плечами, изобразив на лице покорное смирение. Он не выглядел совсем плохо. По крайней мере, не хуже обычного. Мы вышли на улицу один за другим.

– Давай, Петрович, – шепнул Миша на пороге.

– Давайте, пацаны. – ответил тот.

6

Утро следующего дня началось неожиданно. За окном было ещё темно, когда Сергей дёрнул простыню изо всех сил и я с грохотом повалился на пол. Очевидно, что всё мрачное настроение вчерашнего вечера сошло с его души словно весенний снег с тёплой земли.

– Ты чё, – спросонья воскликнул я. – С ума сошёл?

– Тихо! – зашипел он сквозь палец, улыбаясь. – Миша спит.

Кряхтя, я поднялся с пола и отряхнулся. Одно хорошо – в деревне нет привычки снимать с себя одежду перед сном. Не включая свет, я зачерпнул из канистры воду ковшиком и сделал несколько больших глотков.

Легенда гласит, что раз или два в неделю дочь старой учительницы литературы Валя Прилепина открывает сельский магазин. Он работает строго с пяти до семи утра и в нём можно купить разнообразную снедь вроде водки или крупы. Сегодня мы наконец решили проверить, так это или нет.

Часы показывали ровно пять, когда мы тихо пробрались через комнату, в которой Мишин храп начисто лишал всякой возможности шуметь. На улице валил снег. Сергей дёрнул дверь машины и ледяная корка, покрывшая кузов за ночь, с хрустом обвалилась. Забравшись внутрь, он повернул ключ. Машина, издав протяжный писк, замолчала.

– Чёрт, батарея замёрзла! – выругался он и состроил противную гримасу.

Мы выбрались наружу и побрели в сторону магазина по глубокому снегу. Через полчаса иссиня-чёрное небо начало светлеть, приобретая сероватые и свинцовые оттенки. Деревня уже давно проснулась, окна светились тёплым оранжевым светом. Сизая дверь жёлтого дома справа с грохотом отворилась, на пороге показалась Юля Сербова с ушатом в руках.

– О, парни, вы куда? – звонко выкрикнула она, выплеснув содержимое ушата перед крыльцом.

– В магазин, пробурчал Сергей.

– Водку, поди, всю раскупили уже! – она расхохоталась и скрылась за дверью.

Белый дом слева, принадлежавший дяде Паше, тоже скрывал мистическую историю. Всякий раз проходя мимо него, мы наблюдали одну и ту же картину – глаз смотрел на нас сквозь дверную щель или из-за угла. Вот и сейчас тёмная фигура виднелась за занавесками. Это был не Паша, конечно. Паша – вороватый мужичок лет пятидесяти, которому есть ещё чем заняться. Коровы у него не было, зато имелся крупный хряк и штук десять кур, которых гоняла его дворняга Рэкс.

А вот того, кто смотрит из-за занавесок, мы никогда не видели. Кроме глаза, конечно. В деревне ходили разные легенды: что это Пашкин сын, которого он забрал из детдома. Или что это сын его сестры. Но самая распространённая версия гласила, что это ничей вовсе не сын, а, так сказать, сожитель. Но Пашу об этом никто не спрашивал. Лишь у него одного в деревне имелся трактор, которым он расчищал дорогу зимой, а по весне

распахивал поля всех окружных хозяйств. Кроме этого, он держал экскаватор, который делал его просто-таки бароном местного масштаба.

Когда впереди показалось крыльцо магазина, мы оба чуть не подпрыгнули от радости – открытая железная дверь обнажала классическую советскую проходную с хромированными трубами, которые кто-то в СССР решил использовать вместо ручек.

Очередь толпилась перед крыльцом, народ приплясывал и разминал конечности. Последним стоял Андрей Урусов, племянник деда Вани. Когда мы подошли, он улыбнулся нам, продемонстрировав кривые передние зубы, и натянул знаменитую чёрную шапку с эмблемой New York Yankees пониже на лоб.

– Здорова, Андрюха, – сказал Сергей, прокашлявшись.

Андрюха гулко втянул воздух носом, попутно собрав в нём все сопли, и выплюнул их перед нами.

– Ну здорова! – он протянул руку.

– Водка есть? – Я вспомнил слова Юльки Сербовой, протягивая окоченевшую

конечность.

Глаза Андрея неожиданно расширились, он вздёрнул брови и толкнул стоявшего перед ним в очереди Витька, от чего тот чуть не развалился на куски.

– Слыш, водка есть там?

Витёк задрожал всем телом и хрипло каркнул в сторону входа. – Чё, водка закончилась?

Толпа тут же подхватила новость, послышались удивлённо-боязливые возгласы: 'Водка там есть?', 'Говорят, закончилась!', 'Всю раскупили уже что-ли?', 'Вальку спросите!' Через несколько секунд волна пошла обратно: 'Да полно водки-то!', 'Всё там есть' и 'Это всё Витёк, мудила!' Мы с Сергеем хрюкнули.

Примерно через десять минут мы уже рассматривали дивный интерьер магазина. Чего там только не было: докторская колбаса, печенье, тушёнка и килька в томате в красивых консервных банках, уложенных пирамидой. Огромные мешки с мукой и крупой с воткнутыми в них металлическими совками стояли вдоль дальней стены, два сорта чая и множество конфет покоились на полках за могучими плечами продавщицы.

Ну и, конечно, водка. Бутылки занимали две нижних полки и всё пространство вокруг старой советской кассы. Пахло свежим ржаным хлебом. Разинув рты, мы разглядывали полки. Перед нами внезапно вырос Тишка Малинов, конструктор-самоучка из двадцатого дома, который он делил с братом Гришкой. Невысокий и худощавый, он носил одну и ту же тонкую куртку девять месяцев в году, чем немного напоминал Витька.

– Я быстро, пацаны, – буркнул он нам и обратился к Вальке. – Ну?

Вместо ответа Валька нехотя скрылась под стойкой и почти сразу же разогнулась. В руках у неё оказался свёрток из мешковины.

– Должен будешь, – она нехотя бросила свёрток на стойку и, как только Тишка скрылся в толпе за нашими спинами, повернулась ко мне. – Чё надо?

Очнувшись, я сунул руку в карман и достал пачку скомканных купюр.

– Водки нам.

– Ага, – Валька скривила губы, будто бы и не ожидая услышать что-то другое. -

Сколько?

Я развернул бумажки под неодобрительный гул толпы за спиной.

– Три бутылки!

Валька вынула водку из-под стойки и протянула нам. Не успел я распихать тару по глубоким карманам, как толпа выпихнула нас наружу. Остановившись у крыльца, я обернулся.

– Надо же, он и правда работает!

– Да, – индифферентно ответил Сергей, и, засунув длинные руки в карманы, выудил

оттуда сигарету и зажигалку. – Чего делать будем?

– Домой пойдём? – удивлённо спросил я и обернулся. Но Сергей к тому моменту исчез

из виду.

Он отошёл к дальнему концу магазина, где за железным засовом с огромным амбарным замком держалась на заветах коммунизма просевшая дверь. Я помнил её почти что с рождения, так как магазин в Ближневехах появился задолго до меня. Мы никогда не знали, что за ней находится, да и не интересовались особо. Сергей встал около двери, дёргая за замок в надежде на то, что он внезапно откроется.

– Чего? – спросил я.

– Ты знаешь, что там? – спросил он, не оборачиваясь.

– Нет, – пожал плечами я. – Может, склад?

Не ответив, он подошёл к окну слева. Если в нём и можно было что-то увидеть, то только собственное отражение – пыль осела изнутри плотным слоем, через который проглядывался лишь свет от окна в другом конце помещения.

– Видно что-нибудь? – спросил я из-за спины Сергея.

Он снова не ответил и завернул за угол здания. Там находилось грузовое крыльцо, исписанное нашими именами, а так же противоположное окошко. В нём отражался приятный солнечный свет, а под ветхим наличником лежала покрытая инеем куча мусора. Гул толпы с другой стороны почти не был слышен.

– Подержи-ка, – сказал Сергей, подав мне перчатки.

– Ты чего задумал? – прошипел я.

– Да не боись, – ответил он. – Я только посмотреть. Всегда было интересно, что же там

такое.

С этими словами он отогнул дощечку, придерживавшую стекло снизу. Хрустнув, деревяшка осталась в его руке, а стекло выпало наружу, разбившись о заледеневший мусор.

– Ой, – удивлённо сказал Сергей.

Из дыры, в которую мы с ним уставились, пахнуло сухой, холодной пылью. Запах старого дерева смешался с непередаваемым ароматом ветхой бумаги. Густой мрак мешал разглядеть хоть что-то.

– На-ка, – сказал Сергей у меня за спиной и, когда я повернулся, передал мне пухлую тёмно-зелёную куртку.

Как только я взял её, он влез в окно боком, сделав только один шаг внутрь. Как только он скрылся в темноте, из окна вылезла его рука и схватила куртку. У меня не получилось забраться так же ловко и я, не удержавшись, с грохотом рухнул на покрытый пылью пол. Бутылки разлетелись по полу, звеня. Ни одна не разбилась. Мы помолчали, в тишине прислушиваясь к звукам снаружи. Кроме топота людей и звона кассового аппарата за стенкой ничто не нарушало тишины.

Я поднялся и увидел в свете фонарика Сергеева телефона тусклые очертания интерьера. На пыльном полу виднелись следы, но нельзя было сказать, свежие они или нет. У дальней стены буквой 'П' располагался добротный стол, покрытый какими-то бумажками. На самой стене перед столом висел шкаф с маленькими открытыми ячейками. Подойдя ближе, мы разглядели конверты, лежавшие внутри некоторых из них. Там же были наклеены номера.

Я хотел было воскликнуть, что знаю, что это, но Сергей опередил меня. Он сказал – 'Тихо!' – и подошёл к левому концу. Там в самой нижней левой ячейке под номером четыре лежал конверт. Я достал телефон и посветил, пока Сергей крутил конверт в руках. На нём стоял штамп с годом – '1990.' Рядом с ним – адресат: Надежда Кирилловна Жемякина.

– Твоя мама? – спросил я.

– Ага, – ответил он и разорвал конверт.

Внутри на небольшой бумажке было написано одно-единственное слово – 'УБИРАЙСЯ.'

– Это что? – я моргнул от удивления.

Сергей ещё раз посмотрел на конверт. Отправитель указан не был.

– Это мамина сестра, скорее всего, – пояснил он. – Дом маме в наследство достался. А тётя Вика считала, что он принадлежит ей. Они ругаются до сих пор.

Я пожал плечами и отправился к противоположному концу шкафа, к ячейке номер сорок два. Внутри не оказалось ничего, коме пыли. Вздохнув, я посмотрел под ноги, где лежала груда какого-то шмотья, и выудил оттуда выцветшую сероватую сумку.

– Смотри, – я поднял сумку над головой.

На широком боку, сделанному из дешёвого кожзаменителя, пестрели красноватые буквы – 'СССР.'

– И что? – вяло отозвался Сергей, разглядывавший конверт из соседней ячейки.

– Давай доставим письма!

– В смысле?

– Ну, положим их все сюда и пойдём разносить. Дома-то все рядом!

– Нафига? – не понял он.

– Ну, по приколу. – протянул я нетерпеливо.

Он пожал плечами и мы, сгрудив все конверты, бросили их в сумку. Выбравшись наружу, я завесил разбитое окно первой попавшейся тряпкой и мы отправились к началу деревни.

7

Утро застало Мишу на крыльце, куда он вышел в одних трусах, чтобы глотнуть свежего морозного воздуха. Перед ним простиралась белоснежная гладь озера, которое обрамляли высокие костлявые деревья. За ними, подумалось ему, вовсю работает колхоз, куда ранним утром отправилась Света. Или она дома у Клавдии Семёновны, оплакивает сестру. Или они уже поехали на кладбище выбирать могилу.

Отмахнувшись от тяжёлых мыслей, он вернулся в дом и подкинул пару поленьев на тусклые угли в печи. На металлическом листе над топкой, выполнявшем роль плиты, стояла сковородка с вчерашней курицей и картошкой, которые вскоре зашкворчали. Миша вскипятил чайник, положил снедь в тарелку и уселся за стол у окна, из которого виднелась заснеженная дорога со следами, которые оставили мы с Сергеем.

Только проснувшись, он ощутил внутри странное давление, которому не смог подобрать описание. Поэтому поначалу он проигнорировал позыв, сославшись на похмелье или усталость. Но, лишь сев за стол, он вновь почувствовал внутри странную тревогу. Необычность этой тревоге придавал детский интерес – мол, что же будет дальше? Или – кто же убил Ольгу?

Осознав природу чувства, Миша решил, что груз ответственности за Свету, лишившуюся сестры, давит на него. Но, поразмыслив, он решил, что ничем не обязан Свете. Конечно, он грешил, не без этого. Но не он виноват в Ольгиной смерти.

Тогда он подумал о Максиме, который угодил в лапы капитана Комарова. Тот, конечно, захочет повесить убийство на парня. Но доказательств вины Максима, с точки зрения Миши, не существовало. Поэтому парень проведёт с капитаном всего несколько дней. И чем больше Миша пытался заверить себя в этом, тем больше он беспокоился.

Доев, он помыл посуду под рукомойником и разложил тарелки в шкафу. Дёрнув ящик с вилками, он перестарался и вытащил его до конца. Тот грохнулся на пол, рассыпав столовые приборы по полу. Миша только успел отскочить, чтобы острые ножи не порезали ноги. Выругавшись, он принялся собирать утварь, среди которой обнаружил ярко-розовый блокнот с разноцветными пони на обложке. С торца блокнота крепилась ручка с надписью – 'Дружба – это магия!'

Миша открыл блокнот и увидел на первой странице корявые буквы – 'Я люлю свою маму!' Вместо того, чтобы удивиться, Миша, неожиданно для себя, вернулся в детство. В его детстве никаких розовых блокнотов не было. Но там был отец, проводивший бессчётные часы над различными документами. Миша вдруг увидел, как воображаемый отец поднял голову и сказал: 'Назрело дело – запиши факты!' Миша чуть было не ответил – 'Есть!' – вслух, но вместо этого начеркал в блокноте несколько пунктов:

1. Ольга убита.

2. Максим под подозрением.

И, подумав, добавил ещё один.

3. Свидетелей нет.

А может быть есть? С этим вопросом Миша загорелся энтузиазмом. Не было ничего проще, чем пойти и поспрашивать деревенских. Наверняка кто-то что-то слышал. И совершенно точно, что Комаров не будет этим заниматься.

Он собрался, накинув куртку на майку и ботинки на босые ноги, и вышел на улицу. Стоял крепкий январский мороз, обледенелые деревья едва шевелились на сильном ветру. Поскользнувшись на ледяной горке перед крыльцом, в которую мы с Сергеем превращали все жидкие отходы, он спустился на дорогу и пошёл в сторону

дома культуры. Лицо его посуровело, не то от тяжёлых мыслей, не то от холодного ветра.

Дом Арсентия, который предстал перед его глазами через пять минут, даже посреди нашей серо-бурой действительности занимал отдельное место. Входная дверь на кособоком крыльце выглядела единственной частью дома, которая стояла прямо. Нижние брёвна просели глубоко в землю, подняв переднюю часть словно нос корабля на высокой волне. Несколько окон, которые Арсентий не успел забить досками, покрывал непрозрачный полиэтилен. Из дыры в крыше сарая торчала верхушка сосны.

Когда Миша прошёл через ссохшуюся деревянную калитку, та рухнула в снег позади него. Ступив на крыльцо, он было замахнулся, чтобы постучать, но побоялся разрушить дом. Легонько толкнув старую дверь, которая открылась без скрипа, он вошёл в коридор.

Помещение было освещено несколькими прогалинами в потолке, из которых светило полуденное солнце. Поднявшись по скрипучей лестнице, он ступил в избу. Тут же древний инстинкт приказал его ногам согнуться и он плюхнулся на задницу. Над его головой толстый деревянный брус ударил в косяк двери и разлетелся в щепки.

– Ты чего, Арсентий, совсем с ума сошёл?! – закричал Миша, отряхивая голову.

– Мишань, это ты, что-ли? – просипел старик. Он вышел из тени, словно леший из

бурелома.

Будучи в прошлом уважаемым учителем русского языка, Арсентий едва ли сохранил черты интеллигентного человека: не мытые годами волосы цвета болотной тины слиплись в твёрдые локоны, которые обрамляли его морщинистое, словно печёное яблоко, лицо. Вся деревня делилась с ним одеждой, поэтому внешне вид он имел сносный. Если не считать чёрных ногтей на болезненно-желтоватых руках, из под которых можно было добывать песчаник в промышленных масштабах.

– Ты извини меня, старого, – произнёс Арсентий так, словно выдавил воздух силой. – Совсем я из ума выжил.

– Оно и видно, – проворчал Миша, поднявшись. – Чего у тебя случилось-то? Светка тебя обидела?

Старик прошаркал к одному из непрозрачных окон и выглянул в крохотную щёлку.

– Нет. Ходют тут всякие, понимаешь, – заговорщицки прошептал он. – По ночам.

– Кто? – Миша достал розовый блокнот. В тёмно-коричневом интерьере он засиял,

словно звезда на небе.

– Не знаю, – Арсентий вздёрнул густые брови. – Знал бы – поймал бы да как дал по

башке.

Подойдя к столу, на котором лежали заготовки для корзинок – Арсентий плёл их на продажу, – он взял с него листок и протянул Мише.

– Слышу вчера, шуршит кто-то под дверью. Выхожу и тут вдруг вспышка яркая – Ба– бах!

Миша взял в руки листок, который оказался мгновенной фотографией 'Полароид'. На ней был изображён Арсентий, хмуро смотрящий вдаль. Угол снимка находился чуть ниже, что придавало старику вид как минимум полководца, а то и вовсе фельдмаршала.

– И тишина, – протянул он натужно. – Ну я посмотрел немного, покричал, да спать пошол, а наутро вот это кто-то под дверь бросил.

Миша записал в блокнот:

4. Кто-то сфотографировал Арсентия.

И, подумав секунду, добавил – 'Зачем?'

– Я возьму? – спросил он, кладя фотографию в карман.

– Чого ж нет, Мишань? Забирай.

– Слышал про убийство в доме культуры?

– Слыхал, – кряхтя, Арсентий присел на стул середины прошлого века, один из трёх

предметов мебели в его доме. – Клавкина дочка. Нехорошо получилось. Ой, нехорошо.

– Знаешь Клавдию Семёновну? – спросил Миша.

– Роботали вместе в школе, – утвердительно сказал Арсентий. – Довно дело было.

Старая змея.

Миша поднял глаза с блокнота, чтобы посмотреть на Арсентия. Тот обратился в свой загадочный внутренний мир, уставившись пустым взглядом в стену за его спиной.

– А чего она тебе сделала?

– Не помню я, Мишань, – пожаловался старик. – Болезнь у меня, какого-то англичанина.

Хорошо хоть тебя узнаю пока ещё.

Миша хмыкнул и сделал пометку.

– У тебя выпить чего есть, а? – с надеждой просипел Арсентий, как только Миша захлопнул блокнот.

– Да я не пью особо-то, – соврал тот. – Сам знаешь.

– Понятно, понятно. Может тогда хоть корзинку купишь? Ручная робота.

8

Дом номер один принадлежал старухе Лизе. Она жила в одиночестве, если не считать коровы. Её она держала в сарае зимой, а летом сдавала в совхоз. Наши с Сергеем следы к её крыльцу были первыми за день, а может быть и за неделю. Пробравшись через крутой снежный холм у дороги, мы ступили на обледенелые доски перед дверью. Сергей занёс кулак, чтобы постучать. Я перекинул тяжёлую сумку через плечо.

– Подожди!

– Что? – удивился он.

– А вдруг там что-то ужасное написано?

– Где?

– В письме.

– Ну и что? – Сергей вскинул брови.

Я задумался и пожал плечами. Сергей вновь занёс руку.

– Стой!

– Ну что?

– А кто передаст письмо?

– Да какая разница?

– Не знаю. – неуверенно сказал я.

– Ну ладно.

Он вздохнул и протянул кулак. Я протянул свой. 'Цу-е-фа!' – отсчитали мы. Сергей остался с камнем, а я выкинул ножницы.

– Чёрт!

– Всё? – язвительно спросил Сергей.

Я не ответил. Он постучал в дверь, ответившую сухим треском. Ничего не произошло. Тогда он пнул её и крикнул: 'Лиза! Открывай!' Не смотря на то, что никто в нашей деревне дверей не запирал, вломиться к кому-то просто так считалось дурным тоном. Через минуту послышался скрип петель в коридоре и глухие шаги.

– Мальчишки, вы чого? – удивилась Лиза, глядя на нас снизу вверх прищуренным взглядом через широкую щель. – Дуську к вечеру доить буду.

Сергей покупал у Лизы парное молоко каждую неделю. Он мог выпить всю банку залпом, а меня и сейчас выворачивает от одного глотка.

– Да не, Лиз, – сказал я, открывая сумку. – У нас для тебя письмо! С этими словами я выудил конверт и протянул ей.

– Кокое ещё письмо? – удивилась она. – Почты уж лет двадцать как нету.