Текст книги "Гудвин (СИ)"

Автор книги: Фрай Дракон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Чё он грит? – буркнула Тамара Ивановна.

– Сколько это сейчас, спрашивает. – перевёл Сергей.

Старушка вскинула взгляд к потолку. Мы сделали так же, пытаясь представить себе текущую сумму.

– Ну, – Тамара Ивановна решила задачу первой и сказала вопросительно. – Де-то десь тыщ рублей?

Мы молча кивнули.

– Или меньше. – пожал плечами я.

– And in dollars?

– Примерно триста долларов, – прикинул Сергей.

– Not much, – с угрюмой улыбкой констатировал Саша.

– Где вы это взяли-то? – спросила старушка.

Мы рассказали про магазин, про сарай и про ячейки. Тамара Ивановна пожаловалась на развал Советского Союза, на Павловскую реформу, на Ельцина и на маму Саши, так опрометчиво отправившую сына в оплот врага.

– Would be great to have a drink some time! – пожимая нам с Сергеем руки, сказал Саша.

– Да, как-нибудь сгоняем, – ответил ему Сергей.

Попрощавшись, мы вышли на крыльцо. Я засмотрелся на заколоченную дыру в стене бани и неожиданно для себя рухнул на обледенелые ступени. Сергей засмеялся и

протянул мне руку. Когда жёлтый дом скрылся за заколоченной баней, я заметил, как небо посерело ещё больше, налившись однородным бетонным оттенком.

– Вот сволочь, – вырвалось у меня с обидой. – Сидит там в этой Америке, горя не знает.

– Одним всё, а другим – ничего. – глубокомысленно ответил Сергей и закурил.

14

Мы прошли в молчании ещё несколько минут и свернули на старую школьную дорогу. Я покопался в сумке, чтобы найти письмо для синего дома номер одиннадцать, но его там не оказалось. Тогда мы повернулись, чтобы пойти дальше, но Сергей вдруг сказал:

– Там кто-то за кустами, – и показал пальцем на перелесок.

Я присмотрелся – и правда, кто-то сидел, облокотившись на дерево. На улице было примерно минус пятнадцать и окоченеть не составляло никакого труда. Решив, что это, скорее всего, Витёк, мы подошли ближе, чтобы дать ему хорошего пинка.

Когда я узнал Мишу, меня пробила дрожь. Он ещё не успел посинеть, но не подавал признаков жизни. Не долго думая, я наклонился и хлопнул его по щеке. И в тот же миг получил по зубам увесистый удар, словно Миша только и ждал, чтобы его нанести. Я зажал рот руками и упал в снег.

– Ой, Вовка! – закричал Миша, вскочив. – Извини!

Он схватил мою руку и я встал, шатаясь. Удар пришёлся как раз по верхней губе. По подбородку побежала горячая кровь. Пока Миша пытался найти слова, чтобы извиниться, я достал из кармана бутылку, смочил ладонь водкой и протёр лицо.

– Как я выгляжу? – спросил я.

– Как после того, когда ты с Юлькой Сербовой подрался, – припомнил Сергей.

– Я это, я не хотел... – неуверенно сказал Миша.

– Да забей, – я махнул рукой и улыбнулся. – Потерплю. Ты чего тут делаешь? Мы

думали, ты помер!

Миша достал блокнот и рассказал нам обо всех, с кем он поговорил. О том, что Клавдия Семёновна что-то наверняка скрывает, о Юлькиной школьной истории и о 'Гудвине".

– Вы что-нибудь про Чардымову слышали? Она когда-то в доме на развилке жила.

– Неа, – я помотал головой. – Если это в школьные времена было, то я тогда ещё не

родился. Жемякин родился. Ты что-нибудь знаешь?

– Мне было четыре года. – хмыкнул Сергей.

Я ещё раз вытер лицо водкой и, не удержавшись, глотнул. Сергей взял у меня бутылку и тоже отпил. Миша предложение отверг.

– Так а это что за хрен? – он ткнул розовой ручкой в синий дом.

– Не знаю, – мне снова пришлось пожать плечами. – Лет двадцать назад тут жил наш

друг Славка. Да?

– Ага, – согласился Сергей и потёр замёрзшие ладони. – Потом они дом продали и уехали. Мне казалось, что тут никто не живёт.

Он сложил руки рупором и прокричал в сторону дома: 'Эй ты! А ну, выходи давай!' Мы втроём всмотрелись в окна: я с открытой бутылкой в руке, а Миша – с розовым блокнотом. Поначалу ничего не произошло, но через несколько секунд жёлтая занавеска дёрнулась и у самого края окна появился глаз.

– Да, ты! – снова заорал Сергей. – Поговорить надо!

Когда ничего не произошло и глаз не исчез, Сергей зачерпнул охапку снега и швырнул в окно снежок, попав точно в цель. Снежок оставил на окне размазанный след, а глаз пропал из виду.

– Он и выйти-то не сможет, – Миша пожал плечами. Замок снаружи висит.

– На двери?

– Ага.

– Ну, а в сарае?

– И в сарае висит.

Я присвистнул. Диковинная картина для нашего края.

– А чего это у тебя за сумка? – спросил Миша.

– А, так я забыл! – спохватился я и рассказал ему о нашей находке и о том, как мы

ходили к Лизавете Михайловне и к остальным.

– Хм, – Миша почесал щетину. – Значит, Лизавету Михайловну в милицию вызывали.

– Ну да, – ответил я. – Из-за сгоревшей школы.

– А для Клавдии Семёновны у тебя есть письмо? – спросил он, прищурив глаза.

Я порылся в сумке и выудил оттуда на удивление хорошо сохранившийся конверт. Отправителем значилась Следственная коллегия по Городецкому Району Горьковской области. Адресовано дому номер двадцать четыре, а вот получатель стоял – Вера Андреевна Чардымова.

– Что? – спросил Миша, когда я озвучил проблему.

– Ну да, – удивлённо ответил я, вылупив глаза на конверт. – Она самая.

– А ну дай сюда, – Миша протянул руку. Я машинально отпрянул. – Ты чего?

– Не знаю, – я сложил брови 'домиком'. – Как-то это не хорошо.

– Что нехорошо? – удивился он. – Ты тайну переписки, что-ли, блюдёшь?

Увидев мою неуверенную физиономию, он насупился и сложил руки на груди.

– Да отдай ты ему, – потерял терпение Сергей. – Она чай померла сто лет назад!

– Ну ладно, – согласился я и протянул конверт Мише.

Тот нехотя взял его и надорвал. Его глаза побежали по тексту. В левом верхнем углу листа виднелся герб.

– Что там? – нетерпеливо спросил я.

– Сейчас...

Через несколько секунд он поднял на нас глаза, брови над которыми так сблизились, что превратились в одну, длинную.

– Ну что? – проныл Сергей.

– Она пожаловалась, – объяснил Миша. – В следственный комитет. На расхищение

'социалистической собственности'. Тут говорится, что они рассмотрят и вынесут заключение. Дата стоит – пятнадцатое сентября девяносто первого года. Социалистическая собственность почему-то в кавычках.

– В девяносто первом году собственность была уже не такой социалистической, – заключил Сергей.

– И всё? – спросил я, уже откровенно приплясывая на холодном ветру.

– Всё. – ответил Миша и поправил шапку, сползшую на глаза.

Мы одновременно вздохнули.

– Пошли домой, короче, – махнул рукой я и перекинул сумку на другое плечо. Миша помотал головой.

– Я буду ждать, пока этот не объявится. – он ткнул рукой в синий дом.

– Да хорош! Он, может, никогда не выйдет, – заспорил я.

– Когда-нибудь выйдет, – Миша снова прищурил глаза. – Вы идите, я, если что, вечером

приду.

Поспорив ещё минуту, мы с Сергеем плюнули и отправились дальше по деревне. Отойдя на несколько шагов, я вдруг вспомнил и вернулся обратно. Миша уже успел прислониться обратно к дереву.

– На вот, – я протянул ему одну из бутылок. – Пригодится.

15

Когда мы скрылись за поворотом, Миша повернулся к входной двери дома номер одиннадцать. Он начал уже подумывать о том, чтобы откупорить водку и сделать пару жадных глотков, когда его взгляд привлёк дверной замок. Миша удивился, как не заметил этого сразу – он висел на одной петле. 'Должно быть, кто-то приходил, пока я спал,' – подумал он и помчался к двери.

Калитка стояла распахнутой после его первой 'атаки', но на дорожке к крыльцу виднелись свежие следы. Замок и правда висел открытым. Дверь поддалась лёгкому толчку.

Внутри густела темнота. Тонкая полоска света виднелась в конце коридора. Засов, на который закрывалась дверь, стоял справа у стены. Там же стояла аккуратная маленькая скамейка, а на вешалке чуть подальше висело пальто и белая шапка. По полу тянулся скомканный коврик. Миша попытался пройти по коридору тихо, но ничего не вышло – половые доски издали пронзительный скрип.

За дверью в избу располагалась комната с низким потолком, залитая желтоватым светом. В центре – большая печь с оштукатуренными боками, от которой исходил жар. Справа – ширма из циновки, за которой просматривалась небольшая кухня, слева – почти что вертикальная лестница на чердак. Под ней – дешёвый диван из хозяйственного магазина, низкий журнальный столик и тумбочка с торшером. Миша перешагнул на коврик перед дверью и машинально вытер ноги.

Стараясь ступать осторожно, он подошёл к столику. Вереница чайных кружек на нём, казалось, росла змейкой сама по себе. На краю лежала стопка мужских глянцевых журналов. Над диваном висела картина дубового леса в дождь, через который шли два грибника, прижимаясь друг к другу под зонтом, а за ними – охотник с ружьём через плечо.

До Миши долетел запах мяты. Откуда-то сзади раздался сначала шорох, а потом тихий деревянный скрип. Он обернулся и замер на секунду, прислушиваясь. Снова стало тихо.

– Эй, – позвал он неуверенно. И хотел добавить по привычке – 'это я', но вовремя остановился.

Никто не отозвался. За печкой у стены чуть левее занавешенного окна стоял обычный советский стол с затёртым покрытием из оргстекла. Под стеклом лежало множество вырезок из газет, фотографий, вкладышей из жвачек с машинками и инструкций из 'киндер-сюрприза'.

На столе стоял большой компьютерный монитор, покрытый толстым слоем пыли. От него в тишине исходило тихое монотонное гудение. Рядом стояла чашка с горячим чаем. Миша присел на старый стул с подушкой и, оглянувшись на всякий случай через плечо, посмотрел в монитор.

И снова что-то проскрипело, смешавшись с тихим треском поленьев в печи. Миша резко обернулся и увидел, как из-за поленницы большими глазами на него смотрит кот. Встав из-за стола, он ещё раз обошёл печку, поборов желание погладить животное.

Напротив раскалённой до красна печной заслонки у стены возвышался широкий шкаф с зеркальной дверью. На зеркале висели приклеенные фотографии, точь в точь как та, что Миша взял у Арсентия. Около десяти штук.

Миша окинул их беглым взглядом: две козы и лошадь за старым деревянным забором, свет из окна с сиреневыми занавесками, каменный колодец в лесу напротив моего дома номер сорок два, синий свет одинокого фонаря на ферме. И все сделаны ночью.

Одна из фотографий привлекла внимание Миши. Изображение трудно различалось, так как всё смазалось быстрым рывком камеры в момент съёмки. Но глаза на смазанном лице ярко блеснули от вспышки. Страшная догадка посетила Мишу. Он скорее почувствовал, чем понял – это был труп Ольги. Сорвав фотографию, он положил её в блокнот.

11. Фотография мёртвой Ольги в доме номер одиннадцать, – сделал пометку он.

Снова оглянувшись, он открыл шкаф. В двух секциях лежала одежда преимущественно чёрного цвета, а за зеркалом лежали аккуратно сложенные безделушки – серые и белые фенечки, самодельные человечки из капельниц, скелеты мышей и черепа птиц. Там же стояла фотография в рамке – чёрно-белая счастливая семья. Мужчина в костюме с галстуком держал на руках маленького ребёнка, женщина с пышной причёской стояла рядом облачённой в длинное чёрное платье.

Закрыв шкаф, Миша почувствовал шевеление волос на затылке. Он вновь оглянулся, но ничего не увидел. Кот лежал на полу у печки с таким выражением на морде, словно если бы он мог пожать плечами, то сделал бы это. Миша снова достал блокнот и написал скорее для успокоения, чем для дела:

12. В доме кто-то есть.

Убрав блокнот, он медленно сделал полный оборот вокруг печи, усиленно прислушиваясь. Стакан с чаем исчез с компьютерного стола. Миша растерянно огляделся. Подойдя к поленнице, он оторвал острую щепку, отворил ею печную заслонку и сунул острый конец в огонь. Сигареты уже почти закончились, в пачке лежало всего три. Он достал одну особенно смятую и прикурил от щепки, облокотившись на брусчатую стену. Кот, наблюдавший за ним, подошёл, чтобы поласкаться. Миша погладил его по толстому брюху.

Выпрямившись, он ещё раз осмотрел всё вокруг: зеркало шкафа с налепленными на него фотографиями, разбросанные вокруг дрова, оштукатуренную печь, стол с полным мусорным ведром под ним, внимательного кота около грязной миски. Наконец, что-то навело его на мысль.

Он раздвинул циновку и ступил на кухню. Посуда в раковине упиралась в кран, на столешнице виднелись остатки еды, под рукомойником ведро ломилось от мусора. Миша взял первый попавшийся нож – довольно крупный, для мяса – и вернулся обратно в комнату. Поцокав языком, он поманил кота и, когда тот подошёл достаточно близко, схватил его за шкирку.

– А ну-ка, пойдём, – сказал он спокойным голосом серийного убийцы. – Сейчас мы тебя побреем.

И тут же он получил ожидаемый эффект. За печкой, там, где стоял компьютер, скрипнул стул и что-то упало на пол. Хмыкнув, Миша сделал шаг налево и плюхнулся на диван. Там он выложил из кармана бутылку, блокнот с ручкой, и снял куртку. Кот при этом болтался зажатым в его кулаке, недовольно мяукая.

– Сначала хвост, – решил Миша, внимательно осмотрев животину.

Когда он положил холодное лезвие на тёплый бок кота, тот заверещал во всё кошачье горло. Лапы замелькали перед Мишиным лицом, сверкая острыми когтями. За печкой, где-то у шкафа, раздался грохот и послышались шаги.

Явление хозяйки произошло столь неожиданно, что Миша от испуга выронил кота и едва удержал острый нож. Кот перепрыгнул с дивана на стол, раскидал журналы и, сделав прыжок, взлетел на печку. Там он спрятался за горшками для запекания, уронив при этом один или два.

Но Миша не проводил кота взглядом. Его глаза вперились в одновременно испуганное и агрессивное лицо представшей перед ним девушки. Она потрясала изогнутой кочергой и всем видом показывала готовность пустить её в дело. Миша вжался в спинку дивана и открыл рот, для того, чтобы что-то сказать. Но слова застряли по пути наружу и они вдвоём застыли в немой сцене.

Девушка лет двадцати пяти носила чёрные подвёрнутые джинсы, обнажавшие голые ноги. Тёмно-синяя водолазка с капюшоном подчёркивала выраженную фигуру ниже и ровную плоскость выше талии. Смолисто-чёрные волосы едва доставали до шеи. Слегка вытянутое лицо казалось бы ещё длиннее, если бы она не подводила глаза.

Кинув взгляд на глаза, Миша ожидал увидеть напомаженные губы, но у хозяйки нашлась идея получше. Она использовала тушь, чтобы прочертить тёмные линии под нижней и над верхней губами. От этого её лицо выглядело словно сошедшим со страницы комиксов.

Чёрные глаза её сверкнули в тусклом свете, но она не произнесла ни слова. Кочерга в руке слегка дрогнула, но не двинулась. Неожиданно для себя, Миша увидел тень сомнения на лице девушки. Она опустила глаза на пол, затем посмотрела на стену слева, где стоял деревянный стеллаж с безделушками.

– Что? – тихо спросил Миша первое, что осилил. И сразу же почувствовал себя невероятно глупо.

Девушка помотала головой и развернулась, чтобы бросить кочергу на пол. После этого она сделала два шага и скрылась за ширмой на кухне. Миша вздохнул тяжело, но тихо. Все мысли в голове перемешались, на лбу выступил пот. Он вытер лоб рукавом куртки, после чего снял её и бросил рядом на диван.

– Гражданочка, – бросил он в след хозяйке дома. – На вас жалуются, что вы по ночам фотографируете.

Дурацкий рефлекс заставил его пожать плечами, как бы спрашивая себя, в чём же здесь провинность. После минуты тишины он достал из внутреннего кармана куртки размытую фотографию.

– В том числе и трупы!

За этим последовал грохот посуды на кухне. Слева из-за печки появилась недовольная морда кота.

– Я, – Миша крикнул в сторону кухни. – Предлагаю вам со мной этот факт обсудить.

И, не ожидая ответа, он взял бутылку водки. Положив ноги на столик, он откупорил её и пробурчал себе поднос перед тем, как сделать глоток – 'А я тут пока подожду.'

Уже после первого глотка его плечи потяжелели. К векам будто бы привязали две тяжёлые гири, а мысли в голове уплыли в ту область, где просмотр водопадов и облаков кажется захватывающим. Поудобнее расположившись, он прикрыл глаза и, неожиданно для себя, уснул.

***

У всех нас в памяти есть неприятные моменты, осознание которых происходит через мгновение после того, как мы проснулись. Моё самое будоражащее воспоминание связано с новым годом пятилетней давности, в один из первых дней которого я проснулся в бане напротив моего дома в Ближневехах. Не прошло и минуты, как я вспомнил, что мой дом сгорел, а машина лежала неподалёку, в канаве.

Мишин дебют произошёл сразу после того, как он уснул у тёплой печи в синем доме. Для него прошло всего несколько мгновений. Но за эти мгновения девушка успела вытащить его на улицу и вместе со всеми вещами бросить в снег у крыльца.

Он с невероятным трудом разлепил глаза, на которые непосильным грузом давило ставшее уже рутинным похмелье, и увидел прямо над собой луну. В её свете серебрились редкие снежинки, подхватываемые ветром с деревьев.

Левая рука, которой Миша пытался пошевелить, не чувствовалась совсем. Страшно перепугавшись, он пошевелил плечом и понял, что она находилась под ним и совершенно онемела. Тогда он повозил другой рукой по округе и нашёл бутылку. С отвращением отпихнув её, он сел и подтянул к себе валявшуюся рядом куртку.

Прошло несколько мгновений перед тем, как голова перестала ходить кругом. Тогда он посмотрел на дверь и увидел, что замок висел на прежнем месте, но теперь он уже был защёлкнут. Выругавшись, Миша с трудом надел куртку и, рефлекторно спрятав полупустую бутылку за пазуху, встал.

– Я ещё вернусь! – крикнул он в тёмное окно и пнул дверь со злостью. О чём тут же пожалел, запрыгав на одной ноге.

Дрожа от холода, он вышел на тропинку и направился в сторону сорок второго дома.

16

На следующий день с самого утра в полицейском участке Аксентиса ощущался накал страстей. Работник Городецкого завода по фамилии Кожемякин прошлой ночью имел неосторожность держать в руке кухонный нож во время разговора с другом Поддыбиным в одной из квартир панельного дома неподалёку. На этот нож Поддыбин упал, поскользнувшись на картофелине. Кожемякин бросился помогать другу и проткнул его ещё раз.

Всё это он успел рассказать капитану Комарову, будучи прикованным одной рукой к железной решётке в каморке полицейского участка. Зинаида сегодня ходила в больницу со старой мамой и поэтому Комаров сидел за её столом. Максим, который наворачивал круги за решёткой на одном квадратном метре пространства, успел посочувствовать Кожемякину – тот даже присесть не мог.

Капитан, будучи не в духе от того, что пришлось вставать в семь утра, да ещё и сидеть здесь в одиночестве, давил на Кожемякина с пристрастием.

– Ты, пёс, – рычал он. – Поддыбина пырнул.

– Да брось, командир! – бородатый работяга прижался к решётке, заламывая

единственную свободную руку. – Он же мне как брат! Мы же с ним на фабрике

двадцать лет слесарями бок о бок!

– Бок-то может и о бок, – Комаров поправил съехавшую на глаза фуражку. – Только вот

вы, говорят, жену не поделили.

– Да это, начальник, когда было-то? – Кожемякин поднял тяжёлые веки и неуверенно

икнул.

– В восемьдесят седьмом. – подсказал капитан.

Глаза Кожемякина забегали, он вцепился в решётку свободной рукой.

– Тогда-то вы с Поддыбиным и разошлись, да? – продолжил давить Комаров, обнажив жёлтые зубы. – До самого вчерашнего вечера. Она мне всё рассказала.

Работяга промычал что-то невнятное, судорожно пожимая плечами. С этого момента даже Максим понял, что шеф спалил его с поличным.

– Давай так, – подытожил капитан и погрозил Кожемякину пальцем. – Я пойду пройдусь, а ты пока подумай. Потом расскажешь мне всё как было. Понял?

Не дождавшись ответа, Владимир Владимирович отворил покрытую инеем дверь и вышел на улицу. В запотевшем окне виднелось, как он отправился в сторону продуктового магазина.

– Что ж делать, ой, что ж делать? – заныл Кожемякин в апатичном забвении. – Посадит меня, старый чёрт, как пить дать!

– А что вы, простите, этого Поддыбина ударили? – негромко отозвался Максим, поправив очки.

– Так он к жене моей приставал, гад! – тот резко обернулся и дёрнул пристёгнутую руку так, что решётка зазвенела.

Максим искренне посочувствовал мужику – с Комаровым шутки были плохи. Это он уже успел оценить.

– Пойду теперь по этапам, – продолжал Кожемякин, мотая головой. – Сначала во Владимир, потом на Колыму...

– Так а может вам с ним сделку заключить, – вежливо предложил Фалькон, сев в позу лотоса на бетонном полу. И добавил, когда увидел расплывчатый взгляд пристёгнутого. – С Комаровым?

– Какую ещё сделку? – Кожемякин повернул к нему бородатое лицо.

– Ну, например, – Максим вдохнул, как делал всякий раз перед тем, как прочитать

какую-нибудь важную лекцию. – Васька-Кошмарик из третьего панельного дома украл у Алексея Богданова мотоцикл на прошлой неделе. Лёша приходил ко мне жаловаться. Если вы знаете, где сейчас Васька, то можете предложить Комарову информацию в обмен на свободу.

Работяга задумался.

– Не знаю я, где этот Кошмарик. – буркнул он и поник. – Хотя, я кой-чего знаю. Да-да, знаю! – и он вдруг не на шутку развеселился.

Максим посмотрел на него снизу вверх, вздёрнув левую бровь.

– Лизка Рукосуева из Ближневехов во дворе у себя деньжищи закопала. – прошептал он. – Страшные!

– Это Елизавета Михайловна-то? – поинтересовался Максим. – А откуда у неё большие деньги?

– Не знаю я, – огрызнулся Кожемякин. – Мне жена рассказала. Но не врёт она, ей богу не врёт!

Они оба вздрогнули, когда дверь отворилась, впустив внутрь снежный вихрь. За вихрем вошёл Комаров.

– Чего это ты развеселился, Кожемякин? – с порога спросил он, увидев плохо скрытую ухмылку на бородатом лице. Из кармана форменной тужурки капитана приветливо выглядывало горлышко бутылки.

Алексей Семёныч, лишённый всякой хитрости от природы, рассказал капитану об идее Максима и о том, что, по его мнению, закопано во дворе старой учительницы.

– Сашка мне сама рассказала, – добавил он в конце для веса. – Она никогда не врёт.

Удобно расположившись в Зинином кресле, Комаров плеснул себе водки в одну из многочисленных алюминиевых кружек, устилавших поверхность стола.

– Что мне с того? – спросил он и выпил, кашлянув. – Она, может, в лотерею выиграла?

Кожемякин, видимо, не ожидавший столкновения с трудностями, потерял инициативу. Он снова что-то забормотал и посмотрел на пол.

– Я, с вашего позволения, возьмусь добавить, – ответил за него Фалькон. Он встал с пола и принялся пританцовывать для согрева. – Что из 'Сельского банка Городца' в прошлом году, в феврале, украли банкомат.

– И что, – перебил его капитан, наливая вторую дозу. – Его старуха утащила, по-твоему?

– Едва ли, – ответил Максим и вздёрнул указательный палец. – Но, что интересно,

спустя неделю после этого события из банка уволили младшего брата Елизаветы Михайловны, Геннадия. Который проработал там три года в должности охранника.

– Он и спёр! – выдохнул Кожемякин заговорщицки после недолгого молчания. – Или друзья его.

Комаров, откинувшись на спинку кресла, повертел ключами от наручников. Водочное тепло отразилось на его грубой физиономии розоватым румянцем.

– Чё-то вы задумали тут, – сказал он с подозрением. – Но я проверю.

В этот момент дверь отворилась и в небольшое помещение протиснулась запыхавшаяся Зина. Крякнув, капитан поднялся из-за стола.

– Это ты вовремя, Зинка, – благостно сказал он. – Поехали. Проведаем учительницу.

Он отстегнул Кожемякина и выпихнул его на улицу. Поохав, Зина махнула кулаком Максиму и выскочила вслед за ними.

17

По утру Миша не потерял решимости относительно дома номер одиннадцать. Он поднялся раньше нас и добрался до берёзовой рощи по полю в обход деревни. За хлипкой дверцей калитки, совершенно неожиданно для него, оказалась чья-то широкая спина.

– Эй! – машинально выкрикнул он и приготовился к атаке.

Низкорослая фигура в пухлой шубе, поролоновых штанах и чёрных валенках выронила две огромные сумки. Те грохнулись в снег, рассыпав содержимое в виде консервов, хлеба и овощей. Миша сильно удивился, когда фигура оказалось Ларисой Ивановной, фельдшером из Аксентиса. Та сделала оборот, который дался ей с трудом в массе зимней одежды, и набросилась на него с проклятиями.

– Разве можно так пугать! Совсем сдурел? Нарожали идиотов! – взорвалась та, замахав руками.

– Да я просто тут вот... – только успел открыть рот Миша.

– Что? Что – 'это'? – красные щёки Ларисы заставили его вспомнить, когда он видел

солнце в последний раз.

– Я шёл и, в общем, решил зайти, – он нервно пожал плечами.

– А знаешь, что! На вот!

Она не без труда достала из кармана связку ключей на большом алюминиевом кольце и швырнула в него. 'Больно надо! Тоже мне!' – и заковыляла прочь, оставив Мишу в полном недоумении.

Он ещё некоторе время послушал скрип удаляющихся шагов, затем подобрал ключи и повертел в руках. Жёлтая занавеска в ближайшем к крыльцу окне едва заметно колыхнулась. Собрав все продукты обратно в сумки, он занёс их на крыльцо.

За дверью в избу его ждал кот, которого привлекло знакомое шуршание. Интерьер практически не изменился – те же журналы, поднятые с пола и уложенные на столе, та

же раскиданные поленья. Миша отволок снедь на кухню, осматриваясь, чтобы никто не выпрыгнул на него с ножом или сковородкой.

Там он вывалил содержимое сумок на стол и удивился количеству провианта: свежее мясо, макароны, армейская тушёнка, килька в томате, хрустящий ржаной хлеб, конфеты 'Мишка на севере', множество овощей. Миша вдруг ощутил дикий голод. Он обернулся и раздвинул циновку. За ней, в комнате, ничто не намекало на присутствие в доме кого-либо ещё. Только гудение компьютера разбавляло тишину.

– Макароны по-флотски будешь? – спросил он в пустоту комнаты, отмахнувшись от норовивших запутать его прутьев циновки. – Я только их умею готовить.

Никто не ответил.

– Ну и ладно.

Приложив одну из холодных банок тушёнки ко лбу, Миша поставил на огонь кастрюлю с водой и достал сковородку. Через двадцать минут приятно шипящая масса из макарон и мяса перекочевала в тарелку. Наморщив лоб, Миша отсыпал половину обратно на сковороду, и пошёл к столу.

– Лариса сказала, что больше не придёт, – звонко чавкая, сказал он. – Ей, говорит, это осточертело.

Снова никто не ответил, но за печкой слева раздавались щелчки клавиатуры. – Комаров сильно обиделся. Знаешь его? Полицейский из Аксентиса.

Кот запрыгнул на стол и заискивающе посмотрел Мише в глаза. Миша перестал жевать, но потом взял себя в руки и показал животному язык. Тот был научен опытом, и в дополнение к жалостливому взгляду протянул переднюю лапку. Сердце Миши дрогнуло и он протянул коту ложку с макарониной и куском мяса.

– Я показал ему твою фотографию. Скоро он перевернёт здесь всё вверх дном. – соврал доморощенный детектив.

Он не ощутил никакого удовольствия от монолога в пустоту и поэтому сосредоточился на еде, разглядывая глянцевую обложку журнала с Анной Курниковой в главной роли. Внезапно его стало раздражать собственное чавкание и он попробовал жевать с закрытым ртом. К его удивлению, это не помогло и тогда он вовсе перестал.

И тут же понял, в чём проблема. За печкой кто-то плакал. Почти не слышно, с редким всхлипыванием. Словно потерявшийся в лесу ребёнок. Поджав губы, Миша снова протянул ложку коту и уставился в журнал отсутствующим взглядом.

Так прошло несколько минут, после чего снова стало тихо. Потом зашуршала колыхнувшаяся циновка, а затем раздалось поскрипывание ложки по сковороде. Ещё через минуту снова тихо защёлкала клавиатура.

Сначала Миша хотел выскочить из-за печки и крикнуть что-то вроде – 'Ты арестована!' И уже отодвинул стол, чтобы сделать это. Но потом задумался и опустил взгляд в тарелку.

– Что с тобой не так? – спросил он наконец, делая акцент на слове 'тобой'.

– А что с тобой не так? – язвительно ответила Саша.

Миша вздохнул, ощутив, насколько непростой разговор его ожидает. Как и везде в Ближневехах, а так же и во всех остальных деревнях в округе, дома водопроводом не оборудовались. Говорили, что у Лизы дома висели настоящие батареи отопления, но я их никогда не видел. Миша поставил чайник на плиту, чтобы добыть горячей воды, и положил тарелку в таз под рукомойником. Туда же отправились сковорода и кастрюля.

– Как тебя зовут? – крикнул он из кухни.

В ответ снова было молчание. Он насупился и подождал немного, после чего решил попробовать ещё раз.

– Меня Миша.

– Саша, – негромко ответила Саша.

Необычное чувство овладело Мишей. Он обратил на него внимание только тогда, когда вышел обратно в комнату и подошёл к столу с компьютером, за которым сидела девушка. На экране монитора висел открытый чат.

– Значит, это ты – тот самый Гудвин?, – прогнусавил Миша и взял с её стола грязную тарелку.

– Пожалуйста, уходи, – дрожащим голосом сказала Саша, когда он скрылся за циновкой.

– Не дождёшься, – прозвучало из кухни. Послышался звон жестяного рукомойника и шум падающей на пластиковый таз воды.

Примерно через четверть часа Миша посмотрел через циновку. С этой позиции он видел лишь Сашину правую босую ногу.

– Я не уйду отсюда пока ты не расскажешь мне всё, что знаешь, – отчеканил он и добавил высокомерно. – И я не решу, что этого достаточно.

Его голова скрылась в проёме, послышался звон посуды.

– Я могу подсыпать тебе в чай снотворного, – негромка ответила ему Саша. – Или ударить тебя поленом по голове. Или дождаться, когда ты снова напьёшься.

– Я не пью, – бросил ей Миша и уточнил. – Сегодня. Что до остального, то я сомневаюсь, что у тебя силёнок хватит. А если хватит...

С этими словами он ступил обратно в комнату с метлой в руках.

– То я отправлюсь прямиком в полицию, – подойдя к Сашиному столу, Миша принялся водить метлой под её ногами. – И покажу им твою фотографию с трупом. Я спрятал её в надёжном месте, если что.

Саша скинула большие наушники с головы на шею и сжала губы, уставившись в экран.

– Хорошо, – ответила она тоном женщины, произносящей знаменитую фразу – 'Ну и делай, что хочешь'. – Спрашивай и решай. И прекрати разводить пыль в моём доме!

Последнюю фразу она процедила почти что сквозь зубы. Но Миша сделал вид, что не услышал. Он продолжил водить метлой по углам и около печки, собирая мусор в одну, уже довольно большую, кучу посередине.

– Это тебе Лариса принесла еду? Зачем?

– Это – не твоё дело, – не отвлекаясь от экрана, ответила Саша. – И к трупам

отношения не имеет.

Когда протестов не последовало и скрежет метлы прекратился, она повернула голову, чтобы посмотреть на Мишу. И увидела, как тот набрал номер на телефоне, прижал его к уху плечом и снова взялся подметать.

– Алло, полиция, – пробубнил он в трубку через несколько секунд. – Я знаю, кто убил девушку в Ближневехах.

– А ну брось! – воскликнула Саша.

– Будешь говорить? – вяло поинтересовался он, взяв телефон в руки.

Саша промолчала и он убрал аппарат в карман.

– Итак?

– Мой папа умер двадцать лет назад, – еле слышно сказала она. Движение курсора