Текст книги "Нежность Аксель"
Автор книги: Франсуаза Бурден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Она обдумывала, что бы ему предложить, но не могла решить, что именно. Однако между ее положением и ситуацией, в которой оказался Дуглас, была пропасть, и Аксель чувствовала себя в этом виновной. У нее было все, чего она только могла пожелать, у него – ничего. Она нашла свое место, в то время как ему это еще только предстояло. Через три года после исчезновения их родителей в море, когда официально объявили об их смерти, у него не было ни права на преемственность, ни наследства, потому что все принадлежало Бенедикту. У Норбера не было ничего, кроме парусника, купленного в кредит, чтобы угодить Соланж. Следовательно, ни на какой капитал Дуглас претендовать не мог. Что касается денег, полученных им за выигрыши на бегах, то они уже давно были потрачены.
– Даже если бы ты и хотела мне помочь, – вздохнул он, – у тебя нет такой возможности, да? Все проходит через Бена, и мне нужно ждать его смерти...
Он встал с табурета и допил то, что оставалось в стакане, уже стоя.
– Подожди, Дуг. Ты не попросил ничего конкретно. У тебя мало денег?
– Нет совсем.
Тон ответа был мрачным. Если бы речь не шла о денежной проблеме, пришел бы он искать утешение к сестре?
Они прошли через дом, потом через двор до ворот, которые Аксель отперла.
– Я вижу, вы сменили замок, мой старый ключ не подошел.
– Прихоть Констана.
– Жаль, а у меня возникло желание поиграть в привидение: прийти и сесть на кровать прямо у тебя в ногах!
Аксель не зажгла свет, и они с трудом пробирались в темноте, но она увидела, что брат улыбнулся. Вспомнил, что любил пугать ее, когда они были детьми? Хоть она и была старше его на целых четыре года, ему всегда удавалось застать ее врасплох, и она кричала от ужаса.
Взяв его за плечи, она притянула его к себе.
– Ты мой брат, Дуг, и всегда им будешь.
Он выглядел смущенным и быстро высвободился из ее объятий.
– До свидания, Аксель, – шепнул он.
Его уход походил скорее на прощание. Аксель провожала его взглядом, пока он не растворился в ночи.
* * *
Неистовая буря, что началась сразу после полудня, размыла дорожку ипподрома в Отей. На это последнее мероприятие июня Федерал-Экспресс был заявлен для участия в розыгрыше приза Линдора – скачках с препятствиями в три тысячи семьсот метров. Испытание было достаточно сложным, но конь находился в лучшей форме.
На презентационном круге, где конюхи выгуливали скакунов, тренеры давали последние указания наездникам. Антонен с опущенной головой слушал Аксель, постукивая по сапогам хлыстом. Он явно нервничал.
– Займи выжидательную позицию, – настаивала она, – но не борись с ним. Во всяком случае, не выезжай один к реке, конь боится воды.
– Выждать еще нужно суметь! Это же заядлый бегун, я с ним хлопот не оберусь.
– За тобой последнее слово, ты свое дело знаешь.
Он резко вскинул голову и посмотрел на нее. Под козырьком шлема блестели глаза орехового цвета.
– Какое повышение! В тот день, когда и Бен скажет, что за мной последнее слово...
Улыбки, которыми они обменялись, были чересчур нежными, заговорщицкими, и Аксель тут же отступила, ища глазами коня.
– Идем, подсажу тебя в седло.
Конюх с трудом удерживал Федерала, который выступал под четвертым номером.
– Глянь-ка на него, – проворчал Антонен, – он не стоит на месте!
– Проводить тебя до старта?
Перед стартом лошади бегали, чтобы разогреться, но самых пугливых, если сомневались, что, отпустив, смогут их остановить, вели за уздечку шагом.
– Он становится неуправляемым, когда видит поле с травой... Но все будет в порядке!
Антонен поднял руки и положил их на холку, беря одновременно вожжи, потом согнул левую ногу. Уверенным жестом Аксель взялась за сапог и подтолкнула его так, чтобы молодой человек взлетел точно в седло.
– Не отпускай его сразу же, – сказала она конюху.
Она подождала, пока Антонен вденет ноги в стремена и застегнет ремешок на шлеме.
– Все хорошо, поехали...
Под беспокойным взглядом конюха, сворачивавшего корду, Федерал удалялся трусцой, пофыркивая и раздувая ноздри.
На трибуне, отведенной профессионалам, куда Аксель поторопилась забраться, она встретила Ромена, пришедшего в качестве зрителя. Когда он не был занят в соревнованиях, то любил присутствовать на представлениях лошадей из своей конюшни. Бенедикт очень ценил то, что парень воспринимает свое дело всерьез, и предсказывал ему прекрасную карьеру наездника.
– Лошадей на старт! – прозвучал из громкоговорителей голос диктора.
Там, на дорожке, лошади выстроились перед стартовой лентой. При гладком беге старт происходил в «коробках», своеобразных отдельных клетках, двери из которых открывались автоматически и одновременно, но при барьерном беге использовались резиновые ленты, поскольку на длинных дистанциях, усеянных препятствиями, метром больше или меньше на старте ничего не меняло на финише.
Восхитительный старт Мистигри, который вырвался первым, за ним Синяя Птица и Федерал-Экспресс...
Верная своей привычке, Аксель не пользовалась биноклем – диктор выкрикивал клички лошадей и их место в группе.
– Федерала трудно сдержать, – констатировал Ромен, – он летит как стрела!
Впившись взглядом в светло-синюю куртку наездника, украшенную массивным синим лотарингским крестом, Аксель прекрасно видела, каких усилий стоит Антонену не оказаться раньше времени во главе забега.
– Еще немножко, – выдохнула она сквозь зубы. – Подожди, подожди...
Мистигри по-прежнему впереди, перед Федерал– Экспрессом, который идет легко, за ним...
Глухое беспокойство начало охватывать Аксель, она привстала на цыпочки. Антонен старался не конфликтовать с конем, чтобы он сохранил свой запал, но тот уже оказался на второй позиции, далеко впереди группы, теперь сильно растянувшейся.
– Чтобы преодолеть реку, Мистигри и Федерал-Экс – пресс вырвались далеко вперед... Федерал-Экспресс падает!
Увидев воду, конь заколебался, замедлил бег, потом решил прыгнуть, но не смог преодолеть препятствие. Он почти сразу же вскочил, сея панику, и спровоцировал падение другого коня.
Сначала куртка и шапочка Антонена были отчетливо видны в траве, но вот они исчезли среди ног лошадей, которые – кто лучше, кто хуже – опускались на землю в прыжке. Федерал-Экспресс скакал без седока, вожжи летели по ветру. Он вместе с другими стремительно летел к Отейскому повороту.
Аксель как завороженная смотрела на Антонена. Парень лежал на спине и не двигался.
– О боже мой... Нет!
Она сбежала вниз по ступеням трибуны, расталкивая попадавшихся на пути. Ромен не отставал от нее.
Оказавшись внизу, где были дешевые места, она заметила врача, которого только что привезли на дорожку, – он бежал к неподвижно лежавшему Антонену. Голос диктора продолжал звучать из громкоговорителей, из-за приближающегося финиша все более пронзительный.
Аксель пропустила лошадей, потом показала свой значок человеку из охраны, и он позволил ей пройти. Она побежала по траве и, пока догнала врача, подвернула лодыжку.
– Я его тренер! – закричала она, едва переводя дыхание. – Что с ним?
Бросившись на колени возле Антонена, она увидела мертвенно-бледное лицо и закрытые глаза.
– «Скорая помощь» подъезжает! – объявил врач. – Только не трогайте его.
Он не ответил на ее вопрос, и Аксель вообразила самое плохое. Перед ней отчетливо всплыла картина: Бенедикт, лежащий на бетонной дорожке во дворе в день, когда произошел несчастный случай, после которого он не смог двигаться.
– Антонен... – прошептала она.
Она присутствовала при достаточно многих падениях, чтобы понимать, насколько это серьезное, но сейчас отказывалась об этом думать. Потом все мысли из головы улетучились; она почувствовала, что ее берут под локоть и стараются поднять.
– Приехали врачи, – проговорил ей в ухо Ромен.
Его голос дрожал, и Аксель постаралась взять себя в руки. Она хотела одного: чтобы Антонен открыл глаза. Ничего другого.
– Он оказался под копытами, – объяснила она врачу.
– Да, я видел...
«Скорая помощь» остановилась возле них. Им велели посторониться, и Ромен почти насильно отвел ее в сторону.
– Нам скажут, куда его отвезут. Он в надежных руках...
Из-за барьера конюх и водитель фургона подавали им какие-то знаки.
– Федерала догнали, он цел, – пояснил Ромен.
Она чуть было не сказала, что ей наплевать, но это было неправдой. Она на секунду закрыла глаза и снова увидела, как все произошло. Федерал-Экспресс приземлился неудачно, передними ногами в реку, потерял равновесие и опрокинулся, отбросив Антонена далеко вперед. Должно быть, у парня был шок, он не поднялся сразу же, а полтора десятка лошадей уже взлетели над рекой. Видел ли он, что к нему приближаются их копыта?
– Он без сознания, но дышит, – объявил, подходя к ним, врач. – Его доставят в Гарш, в отделение скорой помощи клиники Раймон-Пуанкаре. Там прекрасный травмопункт...
Только что бежавшие лошади возвращались на взвешивание шагом, все в мыле. Некоторые наездники останавливались рядом с Аксель, задавая взглядом, но не осмеливаясь сформулировать вопрос. Она бессильно махнула рукой и отвернулась.
Антонена уложили на гипсовый матрас и погрузили в машину «скорой помощи». Последнее, что заметила Аксель, был цвет его шапочки, потому что с него не сняли шлем.
* * *
– Не знаю, госпожа Маршан, ничего не знаю!
Констан ломал руки в волнении и бессилии. После телефонного звонка Аксель он должен был взять на себя слишком многое. Прежде всего, обеспечить возвращение лошадей и их выгрузку из фургона. Затем пригласить ветеринара, чтобы на всякий случай осмотреть Федерал-Экспресса. Серия рентгеновских снимков, сделанных ветеринаром прямо в фургоне, стоила целое состояние, но, к счастью, последствий падения не выявилось.
Констан вызвал госпожу Маршан, умоляя ее побыть здесь до прибытия Бенедикта, вылетающего первым же рейсом. Затем отправил Ромена в Орли, потому что Бен, уезжая на целый месяц, не оставил там свою машину. Еще надо было совершить обычный обход конюшни и все проверить дважды, потому что Аксель дома не было. Потом вскочить на скутер и помчаться за продуктами, список которых составила госпожа Маршан. Наконец, позвонить Аксель на мобильный, чтобы справиться о здоровье Антонена. Но он смог лишь оставить голосовое сообщение.
– Черт побери, надеюсь, что он выживет... Почему меня не посвящают в курс дела?
– В клиниках нужно отключать мобильные, – напомнила госпожа Маршан. – Хорошо, что вы меня предупредили, в этом доме чудовищный беспорядок! Сделаю все, что могу, чтобы у господина Монтгомери не было шока по приезде, он ненавидит кавардак.
– Не думаю, что сегодня вечером ему будет до этого, – возразил Констан. – Но у вас еще есть немного времени, чтобы навести порядок.
Чем продолжительнее было отсутствие Бенедикта, тем больший хаос водворялся в комнатах.
– Во всяком случае, я уже приготовила настоящий французскийужин. Я прекрасно понимаю, что после пребывания в Лондоне у него, бедняжки, может возникнуть желание нормально поесть!
Госпожа Маршан подхватила пылесос, оставив Констана наедине со своими мыслями. Все, что он знал о несчастном случае, – это что Антонен в больнице в тяжелом состоянии. Ничего другого Аксель сказать не могла, в голосе ее звучали слезы.
– Чертовы клячи! – проворчал Констан.
Он поздравлял себя с тем, что отказывался садиться на лошадь. Падение Дугласа несколько лет спустя вызвало у него ужас. Теперь пришла очередь Антонена, замечательного парня, которого все любили. Особенно Аксель... Неужели она действительно думает, что он ничего не замечает? Вопреки умению скрывать свои чувства, глаза иногда выдавали ее, да и взгляд, которым она смотрела на Антонена, не всегда был безразличным.
– Она, наверное, сильно волнуется... И что теперь будет с предстоящими заездами?
– Вы разговариваете сами с собой? – поинтересовалась госпожа Маршан. – Лучше бы пересмотрели старые программы на столике в вестибюле. Я ведь не знаю, что можно выбросить.
– Я отнесу их наверх, в архив. Аксель разберется.
– Наверх? В этот капернаум, где даже кошке не найти своих котят?
Там убирать было запрещено. Аксель строго-настрого запретила хоть к чему-нибудь прикасаться, но госпожу Маршан это не смущало, потому что Бенедикт все равно там не появлялся.
Констан собрал кучу бумаг, дошел до кабинета, откуда распространялся приятный запах пчелиного воска, но, вместо того чтобы подняться по винтовой лестнице, задержался перед фотографиями, развешанными на стене. Казалось, отец и дед смотрят на него. Каждый в свое время, они улыбались в объектив, стоя перед знаменитыми скакунами, которые уже давно умерли. В один прекрасный день Аксель пополнит портретную галерею великих победителей. Возможно, рядом с Макассаром, на что она так надеялась. Но он, Констан, никогда не займет место на этой стене – он всего лишь второстепенный винтик в системе Монтгомери. Тем не менее без него весь комплекс забло– кируется, в этом он был убежден. На «первом конюхе» лежала большая ответственность, особенно в конюшне такого значения, и он выполнял свою роль с усердием.
Размышления неизбежно вернули его к двум ночным посещениям Дугласа. Эти мысли отягощали его совесть. Одним камнем было его молчание, вторым, куда более тяжелым, – ложь. Он солгал Аксель. Если однажды она обо всем узнает, что с ним станет? Будет ли и она, в свою очередь, лгать Бену? Или вся эта история обернется скандалом, драмой, которая приведет к распаду семьи?
Констан вздрогнул и отвернулся от фотографий.
* * *
– Как видишь, это было стремительное путешествие! – усмехнулась Кэтлин.
Даже макияж не мог скрыть, какое у нее усталое, вытянувшееся лицо. Мать взглянула на нее с недоумением, потом все же решилась задать вопрос:
– Уж не разочаровал ли тебя Оливье, дорогая?
– Разочаровал? Скорее оскорбил!
Это была не первая ее неудача с мужчинами, но в сорок лет Кэтлин воспринимала поражение не так легко, как в тридцать.
– У меня были сомнения на его счет, – вновь заговорила она, – и я разорвала отношения. Но он так обаятелен, что я попалась, как начинающая!
– Начинающая в чем? – спросила Грейс спокойным тоном.
– Ой, мама! У меня было множество любовников, и ты это прекрасно знаешь.
Ее мать едва заметно нахмурила брови, но тут же расплылась в ослепительной улыбке.
– Ты любишь жизнь, дорогая, никто тебя за это не упрекнет.
Грейс никогда не читала дочери нравоучений: она довольствовалась тем, что выслушивала редкие откровения, не вынося суждения.
– С Оливье, – продолжала Кэтлин, – я считала себя достаточно опытной, чтобы избежать ловушек.
– Какого рода?
– Когда я объявила ему об отставке, он уехал, прихватив один из моих браслетов. Неважно какой, сама понимаешь. Но у него, должно быть, возникли сложности с перепродажей, или он хорошенько подумал... Короче говоря, через два дня он мне перезвонил и сообщил, что, к его великому удивлению, он только что обнаружил украшение в одном из своих карманов.
– Замечательный ход! – оценила Грейс. – И он назначил тебе свидание, чтобы вернуть браслет?
– Мы выпили в «Гренадере». «Кровавая Мэри», затем еще что-то... Закончилось ужином там же, а потом...
Томным жестом она отбросила прядь со лба.
– Сеанс «фокусов», пламенные уверения, и наутро мы уже обсуждаем романтическое путешествие. Неприятный случай с браслетом остался в прошлом! В прошлом настолько, что Оливье мне объясняет, будто финансировать поездку должна полностью я. Билеты на самолет, гостиницы, рестораны и все остальное, желательно категории люкс: чего ради отказывать себе в чем-то? По его словам, я чего-то недопонимаю. Мы живем в современном мире, и какая разница, кто платит – мужчина или женщина? Сознаюсь, я почти согласилась и опомнилась только в зале при посадке, за полчаса до отплытия, когда увидела, как он уставился на какую-то киску, ужасно одетую и едва достигшую половой зрелости. Я собрала остатки гордости и покинула его прямо там. Конец истории.
Она повернулась к одной из балконных дверей и погрузилась в созерцание пейзажа, размытого дождем. День был достаточно мрачным, и Грейс развела огонь в камине, но он погас, потому что ни одна из них не дала себе труда подбросить дров.
– Какое ужасное лето! – вздохнула Кэтлин. – И никаких планов...
– Оставайся здесь сколько захочешь, дорогая. Небольшой отдых тебе не повредит.
– Отдых! Но я ничего не делаю, мама, я не устала!
Однако ее лицо говорило о другом.
– Послушай, – вздохнула Кэтлин, – это чудесное поместье, и все эти сосунки-жеребята на лужайках умилительны, но, боюсь, я умру со скуки, если задержусь здесь. Честно говоря, не представляю, как ты живешь тут круглый год.
– Я нахожу себе занятие, – ответила Грейс лукаво.
Кэтлин с любопытством посмотрела на нее, потом сменила тему:
– Бен скоро вернется?
– Он уехал, чтобы посидеть у постели травмированного наездника, но сезон должен завершить с нами. Ты же его знаешь: с одной стороны, он изнывает без своей конюшни, с другой – хотел бы, чтобы Аксель решала проблемы самостоятельно.
– Так он что, вывел ее на первый план?
– Вместе со всей сопутствующей работой. Ему скоро семьдесят семь, пора чем-то пожертвовать.
– Тебе бы хотелось, чтобы он отдыхал, и желательно здесь, не так ли?
Грейс неопределенно улыбнулась, покачивая головой. Имя удивительно ей подходило: каждый ее жест был полон непринужденности и изысканности. Именно от нее Кэтлин унаследовала свою элегантность – и врожденную, и старательно культивируемую.
– Дождливое время идет тебе на пользу, мама, ты в прекрасной форме.
– Спасибо, дорогая. К сожалению, я не могу ответить тебе тем же, и это меня огорчает. Почему бы тебе не побыть на солнышке, чтобы отвлечься от таких мыслей? А может, и чтобы познакомиться с кем-нибудь?
– У меня не этим занята голова. Побуду несколько дней с вами, потом определюсь. Я так мечтала о путешествии в Японию, но...
Она вновь бросила взгляд за окно. Ее существование становилось бесцветным. Как же так случилось? Слишком много козырей на руках в начале и слишком много требований впоследствии?
– Мама, ты всегда вела примерную жизнь? Ты родилась послушной, рассудительной, всем довольной?
– «Нет» на все твои вопросы, Кэт. Но...
Грейс подняла глаза на дочь, на секунду засомневалась, потом улыбнулась.
– В юности я делала глупости, как и все. И уверяю тебя, нисколько об этом не жалею.
Последние слова, произнесенные медленно и проникновенно, напоминали признание или клятву. Какое-то мгновение Кэтлин размышляла, благоприятен ли момент, должна ли она наконец затронуть запретную тему – порой подразумеваемую, но никогда не упоминаемую.
– Чашка ароматного чая приветствуется! – воскликнул Джервис, входя в гостиную.
Его плащ был мокрым, фуражка тоже, но при этом он сиял.
– Представьте себе, я помог загнать заводских кобыл, – продолжил он, очень довольный собой.
Кэтлин и Грейс одновременно взглянули на его резиновые сапоги, все в грязи, от которых на ковре пастельных тонов остались ужасные следы.
– Ты становишься настоящим владельцем земли, – с иронией заметила Кэтлин.
– О, это только ради того, чтобы увидеть, что не приемлет в этом деле Дуглас, – возразил Джервис.
Дочь с удивлением взглянула на него.
– Судьба Дугласа тебя действительно интересует?
– Полагаю, что это большая заноза в пятке Бена, и мы должны найти пинцет, чтобы ее вынуть.
Как всегда, все сводилось к Бенедикту!
– Если бы Бена не было, о чем бы мы и говорили! – фальшиво засмеялась Кэтлин, поскольку именно она первой сделала его центральной темой разговоров.
– О дожде и хорошей погоде, думаю, – невозмутимо ответил Джервис.
Грейс снисходительно хмыкнула, потом поднялась, чтобы пойти за подносом с чаем.
* * *
Антонен был обязан спасением только своей счастливой звезде. Перелом таза, вывих плеча, сломанные ребра и растяжение запястья были незначительным злом по сравнению с тем, что могло с ним случиться. Следовало признать, что ему повезло.
– Ты был как раз в том месте, куда, перепрыгнув через реку, приземлялись лошади, – объяснила ему Аксель. – Они старались обогнуть тебя, но некоторым ничего не оставалось, как нестись прямо на тебя.
Очнувшись, Антонен помнил только, что упал и лошади буквально втоптали его в траву. После этого вместо воспоминаний была черная дыра. Следующая картинка – лицо медсестры.
– Повезло, – твердо повторил Бенедикт. – Редкое везение, если хочешь знать мое мнение. Тебе могли раздавить грудную клетку или размозжить голову! К тому же у тебя даже не было времени испугаться, ты понимаешь это?
– Испугаться – нет, – согласился Антонен хриплым голосом.
Он с трудом проглотил слюну, горло все еще болело после интубации.
– Боже мой, какой ужас! – отозвалась Аксель.
– Не божись! – приказал Бенедикт.
Они сидели возле кровати и смотрели на Антонена, по-прежнему обеспокоенные его состоянием.
– Врачи не говорят, сколько времени пройдет, пока я смогу снова... скакать на лошади, – прошептал молодой человек.
– Не рано ли волноваться об этом?
– На восстановление понадобятся недели, если не месяцы, и все трое знали об этом.
– В любом случае этот сезон для тебя окончен, – снова заговорил Бен, – поэтому не спеши, не пытайся опередить время.
Он говорил со знанием дела. Он, который столько боролся ради того, чтобы снова начать ходить, и боролся напрасно.
– Меня заменит Ромен? – спросил Антонен у Аксель.
– Частично. Но он не сможет взять на себя все. Пригласим наездников со стороны.
– Ты оставишь за ним Макассара в гран-при?
– Да, – без раздумий ответила она.
Аксель давно хотела так поступить, но до сих пор официально об этом не объявляла. Каждое утро она наблюдала за своим любимым конем, и ей нравилось обращение Ромена, который умел добиться от коня максимума. Шли недели, ее убеждение крепло, и даже если Ромену пока еще не хватает опыта, для Макассара он идеальный наездник.
Избегая смотреть в лицо Антонену, она встретилась взглядом с Бенедиктом.
– Он действительно хорошо обращается с Макассаром, – заверила она, – а эти скачки будут основными. Но мы пришли не для того, чтобы говорить о лошадях. Скажи лучше, что тебе нужно.
– Ничего, спасибо, – ответил Антонен и закрыл глаза.
Из семьи у него был только отец, переехавший в Германию пять лет назад, с которым он не находил общего языка.
– Не дури! – прикрикнула Аксель. – Давай составим список.
Она вынула из сумки записную книжку и ручку, решив не обращать внимания на недовольное молчание Антонена.
– Телевизор у тебя есть, я могу принести радио, газеты и туалетные принадлежности. Что еще? Ромен забрал из раздевалки твои вещи, он передаст тебе часы и мобильный.
Он по-прежнему молчал, и она осторожно положила руку на забинтованное запястье.
– Антонен? Ты скоро вернешься ...
Было легко понять, что он испытывает. Карьера его была внезапно и грубо прервана, он на месяцы выброшен за боковую линию. И потом, не будет ли он бояться сесть на лошадь? Дуглас вынужден был оставить скачки, помимо проблем с ростом и весом, из-за панического страха, испытываемого перед стартом.
– Если возникнут малейшие материальные затруднения, знай, что мы всегда рядом.
– Что до денег, я спокоен, – с усилием проговорил он. – Но спасибо, что предложили.
Из своих доходов он четыре года назад купил славный домик, за который рассчитывался в кредит, и подписал страховки, охватывающие все виды риска его профессии.
– Позвонить медсестре? – вмешался Бенедикт. – Если тебе нужно успокоительное – принимай, боль не способствует выздоровлению.
Аксель упрекнула себя в том, что не подумала об этом первой. Присутствие Бена сковывало ее, ей не удавалось вести себя в больничной палате естественно, и до сих пор она говорила общие фразы. Антонену, несомненно, было очень больно после длительной операции, во время которой ему складывали таз, к тому же из-за сломанных ребер он дышал осторожно, и, возможно, предпочел бы остаться один, чтобы справиться с болью. Однако он, должно быть, ожидал от Аксель какого-то порыва, нежных слов и жестов, но у нее их не было.
– Я приду завтра к обеду, – прошептала она.
Бен отправится за третьей группой – за жеребятами, а она сможет побыть с Антоненом наедине.
В машине, когда они выехали на дорогу, ведущую к Мезон-Лаффиту, дед изрыгнул целый поток проклятий вперемешку со вздохами.
– Да, я знаю, я говорил тебе не делать этого, но я беспомощный старик, я имею право! Откровенно говоря, этот несчастный случай – катастрофа и для бедного Антонена, и для нас. Ты действительно доверишь Макассара Ромену?
– Кстати, первым посадил его на этого коня ты.
– Для тренировок, но не как наездника на гран-при от Мезон-Лаффита!
– У него получится, я уверена, – ответила она сухо.
– Не сердись по пустякам, моя красавица, мы всего лишь обсуждаем, а решаешь ты.
Он с недовольством рассматривал лес, мелькавший вдоль трассы.
– Поскольку ты во мне не нуждаешься, – добавил он через мгновение, – я вернусь в Лондон после бегов Макассара. А пока что пообещай мне одну вещь: ты не будешь проводить целые дни у изголовья Антонена. Его будут навещать товарищи, и я не хочу, чтобы поползли слухи.
Это был первый случай, когда он вмешался в личную жизнь внучки. Вместо того чтобы напомнить, что она уже взрослая, Аксель предпочла со смехом ответить:
– Я и не знала, что ты реагируешь на слухи, Бен!
– Ты права, мне на них наплевать, я просто неверно выразился. Послушай, я не хочу ни задеть тебя, ни как-то настроить, только... Антонен очень милый парень, но я надеюсь, что ты не планируешь с ним ничего серьезного.
– Почему?
– Ты заслуживаешь лучшего, Аксель.
– Потому что он наездник?
– О боги, нет! Просто у него нет... Он не того масштаба. Это не солидный мужчина, он не для тебя. И потом, такая сделка для него слишком выгодна. Жениться на барышне Монтгомери – он мечтает об этом, и это понятно. Но ты никогда не будешь знать, какая доля на весах его чувств отводится конюшне, будешь сомневаться, и это испортит тебе жизнь.
Сжав зубы, она заставила себя не возражать. То, что Бен только что сказал, она повторяла себе так часто, что в итоге даже порвала с Антоненом. Порой она сожалела об этом, как в тот июньский день, когда уступила желанию снова оказаться в его объятиях, или в Отей в момент его падения, потому что испытанный страх заставил ее поверить, что она его любит.
– Будь спокоен, – тихо сказала она, – я все это знаю и не строю серьезных планов относительно Антонена. Это просто...
– Интрижка? Тем лучше. Делай, что хочешь, ты у меня взрослая.
Утверждение было правдивым лишь наполовину. Конечно, Бенедикт давал ей свободу, начиная с раннего возраста, – из стыдливости, а еще потому, что считал себя слишком старым, чтобы понять девочку-подростка. Но ему все-таки случалось диктовать ей кое-что. Антонен входил в число запретного, как запрещено было садиться на лошадь или отправляться в путешествия. «Нельзя быть тренером скаковых лошадей по совместительству!» – имел он привычку повторять. Аксель, влюбленная в свое дело и готовая принести великие жертвы, безропотно покорилась, тем не менее с годами она не так легко переносила авторитаризм Бена.
Мыслями она была рядом с Антоненом, одиноко лежащим на больничной койке. Да, к нему будут приходить друзья-наездники, огорченные тем, что случилось с ним, и одновременно счастливые, что они не на его месте. И потом, друзья не заменят ни матери, ни жены. Его не согреет ни настоящая нежность, ни любовь, которая утешает и ободряет.
Они ехали по авеню, которая вела к конюшне. Первое, что Аксель увидела, переступив порог, была новая будка, нелепо выглядевшая посреди двора, и лежащая перед ней немецкая овчарка.
– Это еще что такое? – прогремел Бенедикт.
– Думаю, Констан купил собаку, – ответила она.
– Ты шутишь?
– Бен...
Она в упор смотрела на него. Он возмущенно передернул плечами.
– Чудесно, я больше ничего не скажу! Но если эта псина испугает хоть одну лошадь, то окажется в приюте ОЗЖ[6]. Иногда я думаю, не лучше ли будет переехать к Джервису насовсем...
Констан подошел, чтобы открыть дверцу машины, именно в тот момент, когда Аксель звонко рассмеялась.
* * *
Дуглас, обхватив голову руками, сидел за столом кухни в крайне угнетенном состоянии. В Мезон-Лаффите не говорили ни о чем другом, кроме как о несчастном случае с Антоненом, и, выйдя за газетами, он наслушался немало. Люди, которых он знал, те, что имели отношение к миру бегов, намеревались посетить несчастного с цветами и шоколадом.
Дуглас к этому миру больше не принадлежал. Но еще несколько лет назад они делили и скачки, и веселье, и танцы в кабачках, и пирушки, и трудные пробуждения. Антонен был старше его и, не скупясь на советы, помогал юноше дебютировать в скачках. В то время Дуг считал его чуть ли не старшим братом, но так продолжалось до тех пор, пока Антонен не начал строить глазки Аксель. Во время бесцельных прогулок по парку Дуглас не раз видел Антонена, но не подходил к нему.
В номере Paris-Turfего внимание привлекла фотография, запечатлевшая падение в реку. Он сам пережил подобные моменты и сохранил о них ужасные воспоминания. Падать, чувствовать, как в тебе что-то ломается, ожидать «скорую помощь», которая приезжает медленнее, чем нарастает боль...
Дуглас закрыл журнал, чтобы не видеть снимок. Даже если бы по мановению волшебной палочки он имел возможность вновь стать наездником, он бы этого не захотел. Лошади... У него больше не было желания скакать на них, но он так скучал по ним! Парадокс, не оставляющий выбора. Мрачный Этьен тайком наведался к нему накануне, и Дуглас снова увильнул, избегая скандала, потому что не хотел иметь этого типа в числе своих врагов. Нет, все, чего он желал, и желал все более отчаянно, – это выбраться из болота, в котором он завяз. Жить настоящей жизнью, строить планы, видеть будущее и иметь деньги. Не считать Бенедикта несносным, не ждать ни его смерти, ни наследства.
Ты стал плохим. В конечном итоге, этот дурачок Констан прав. Ожидать кончины деда, ревновать и почти что ненавидеть сестру, колоть наркотики скакуну накануне бегов... Ах, как низко он пал!
От мрачных мыслей его оторвал звонок в дверь, который заставил его подскочить. Заинтересованный тем, кто бы мог нанести ему визит, Дуглас пошел открывать. Когда он увидел Этьена, а рядом с ним какого-то незнакомца, то понял, что настоящие неприятности только начинаются.
* * *
– На дорожку! – прокричал Констан.
Он стоял возле будки и смотрел, как отправляется группа скакунов.
– Нет-нет, не шевелись, – шепнул он псу, севшему, чтобы лучше видеть проносившихся мимо лошадей.
– Как его зовут? – спросила подошедшая Аксель.
– Пач.
– Он выглядит послушным.
– Да, он слушается меня, – согласился Констан с гордой улыбкой. – По утрам я держу его на привязи, как сейчас, а в обед, как только последняя лошадь вернется в стойло, отпускаю. Он привыкает к конюшне, он умный.
