Текст книги "Нельзя оставаться людьми (СИ)"

Автор книги: Франсуа Делоне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

"Ага", – подумал Даута, – "вот и на веру дедушка перешел", а вслух сказал:

– Я думал, это как-то по уму делается, какой-нибудь отбор кандидатов, собеседование. А вы случайного человека приглашаете.

– Случайный человек?! Нет, не совсем так.

– На что намекаете? Евстроп меня у церкви специально караулил, что ли? У вас и досье на меня есть?

– Нет, Владимир, с Евстропом ты встретился случайно. Вероятность вашей встречи околонулевая. Но вы встретились. Это то же самое, как кирпич на голову. Редкость, но кому-то суждено. Судьба.

Даута усмехнулся:

– От судьбы не уйдешь.

– Уйдешь. Для этого Бог дал свободу воли. Чтоб сам мог свою судьбу решать человек. Не случайный ты для нас человек.

Странное чувство. Неприятное. Как будто хвалят за то, чего ты не делал. Зачем им Даута? Обыкновенный, живущий как все.

– Почему я?

– Мы расширяемся и нуждаемся в людях. Почему бы не ты? Ты нам по душе подходишь, лег нам на сердце. С тобой легко говорить, легко понимать. Это же сразу чувствуешь – нравится тебе человек или не нравится, одного поля он с тобой ягода или нет. Я вот сейчас вижу, что тебе неловко, что подумать надо.

– Да, действительно. Надо подумать. Неожиданно всё это, – Даута встал из-за стола. – Спасибо за разговор.

– Да не за что, – ответил Отец Тритий. – Пойдем, провожу.

Даута вдруг подумал, что никак не хотел верить о математических чувствах к абстрактному. Пока шли в прихожую, он решил уточнить:

– Откуда Вы про математиков знаете?

– Я сам математик, доктор физико-математических наук. Но не только я так думаю. Великие примерно то же говорят. Почитай Пуанкаре, например. На русский его книжку "О науке" Понтрягин переводил... Самого Понтрягина мемуары, кстати, тоже в этом смысле интересны.

– Я думал, что наука и Вера не дружат.

– Все во что-нибудь верят. Без веры люди не живут. Смысла нет в жизни без веры. Вера смысл дает.

Даута обувался и вспоминал слова своего деда: "культура дает смысл жизни", а у Трития: "Вера его дает". Сам черт ногу сломит с этим смыслом. Евстроп уже взялся за ручку, уже выходить собрался, а у Дауты опять созрел вопрос к Отцу Тритию:

– Скажите, зачем вам надо людей объединять?

Отец Тритий улыбнулся:

– Вот вы сейчас с Евстропом ящик таскали тяжелый. Один бы он такой ящик не унес. Нужно объединяться. Вместе можно очень большие ящики таскать, масштабные задачи решать.

– Вы решаете масштабные задачи?!

– Собираемся.

Даута поблагодарил еще раз за прием, за гостеприимство. Сели с Евстропом в машину, поехали обратно в город. Разговор с Тритием, казался важным, но очень спорным во всем. Душа колыхалась. Не обращая внимания на прелести автономки, Даута думал о своем. Автономка уже казалась привычной.

– Слушай, Евстроп, – задумчиво произнес Даута, даже не замечая, что стал относиться к Евстропу, как к родному, близкому человеку. – Почему у него имя Тритий?

– Родители так назвали. В миру он – Тритий Лаврентьев. По паспорту.

– Вот же фантазия у родителей бывает... А ты когда понял, что я вам подхожу?

– Да сразу, как увидел – улыбнулся Евстроп в бороду. – Смотрю, идешь такой угловатый, грустный. Беда, думаю, у него. Мыкается. Ну-ка прокатимся. Поболтаем... Когда к человеку чувствуешь деятельное сострадание – это уже все значит. По первому чувству надо ориентироваться, оно на музыку тела смотрит. Если понятно, как человек двигается, не кажутся его движения странными, не отшатывает тебя от него – значит свой.

Даута поглядел на Евстропа с недоумением. Запредельный какой-то способ. Но что-то в этом есть. А как еще людей оценивать?! По одежде? По статусу? Какой он умный или сколько пользы может принести это знакомство? "Действительно же", – Даута отчетливо вспомнил: когда Евстроп попросил ящик тащить, он согласился сразу, не думая. А мог и отказаться, никаких моральных угрызений бы не испытал. Но Евстроп ему тоже пришелся по душе с первого взгляда, и хитринку Даута почувствовал сразу, и не обидно это было.

– А вы-то как относитесь к бессмертию? – спросил Даута.

– Нормально. Но дело не в личном отношении. Нам важно, какую нагрузку несет идея. Объединяет она или разъединяет людей.

– Что-то не понял.

Евстроп помолчал немного и начал рассказывать.

– Был у меня Там напарник. Звали Ирбатом. Бурят. И была у него одна особенность – цеплялся к словам и комментировал с точки зрения "эти слова к дружбе или к ссоре". Со стороны выглядело, будто он учит жить. Мужики плевались. А он никого он не хотел обижать, простой был. На мир так смотрел, игра такая. Как-то раз завели разговор про капитализм-социализм. Одни хвалят, другие ругают. У всех мнение есть. Ирбат в разговор влез: "капитализм – плохо". "Да чего плохого-то?!" "Там – всё сам. Сам в своей беде виноват. Каждый только себе. Это людей расталкивает", – ответил Ирбат. "А социализм?" "Социализм – хорошо. Там все друг за дружку. Сам погибай, товарища выручай. Это людей делает вместе". Ну, позаткнулись тогда все. Свернулся спор.

Евстроп грустно усмехнулся и продолжил:

– Мы с ним часто в эту игру играли. "Возьми от жизни всё" – всё себе, разъединяет, плохо. "Не будь лохом" – недоверие к ближнему, разъединяет, плохо. Что хорошо, а что плохо, легко понять, если совесть есть.

Даута попробовал понять про бессмертие – хорошо оно или плохо. Будет такая идея людей разъединять или объединять? Что-то запутался. Какая идея у бессмертия?! Никакой. Единственное, что пришло в голову, так это, что смертный бессмертному – не товарищ. А Евстроп сказал:

– Твое бессмертие я не могу через Ирбатову игру пропустить. Потому что оно вне культуры, снаружи. Но людей объединяет культура, а бессмертие культуре угрожает. Люди не пойдут за тобой, чужой ты им со своей идеей. Всем людям чужой. А значит одинокий. Мы же людей объединять пытаемся. Поэтому, Вова, мы твое бессмертие не поддержим.

Даута вздохнул и взялся за подбородок. "Значит, не помощники они мне".

– Зачем вы все это делаете?

– Что именно? Людей собираем?

– Да.

Евстроп рассказал, что их заботит будущее человечества. И не только их. Некоторые автономки объединены идеей действия – надо что-то делать, а не просто разговаривать. Просто жить и тратить ресурсы, тратить время – это безответственно по отношению к будущим поколениям.

В общих чертах уже выработан план защиты от будущих угроз: понятно, что надо делать, что исследовать, какие прилагать усилия. Ирбочку возглавляет Отец Тритий, там прогностический центр есть, сейчас копят ресурсы, собираются строить новые автономки.

– Надеетесь, что вместе получится? – спросил Даута. – Может зря? Люди слабы.

– Все войны, все мировые угрозы хорошо показывают, что могут люди, когда они вместе берутся за дело. Люди сильны. Это очень важно понять, что люди очень многое могут, когда объединяются. Беда в том, что сложно объединять. Во-первых, люди принимают проблемы будущего абстрактно, не лично. Поговорить готовы, но делать ничего не желают. Во-вторых, сейчас широко распространена культура "каждый сам за себя".

– Да... Интересно, откуда такая культура взялась? Кто-то специально ее насаждает?

– Не знаю. Но с одним человеком легче разобраться, чем с десятью – это факт. – Евстроп усмехнулся. – Помнишь детскую песенку про дружбу?

– Какую еще песенку? – Даута пугливо покосился на Евстропа.

– Да помнишь. Все помнят... Сейчас напою, – ответил Евстроп и запел:

– Если с другом вышел в путь, если с другом вышел в путь...

Даута улыбнулся и подхватил:

– Веселей дорога!

Евстроп прервал пение и энергично помахал протезом пальца, будто грозил кому-то впереди на дороге:

– Вот! Вот зачем дружба. Вместе веселее. Качество жизни лучше. Смысла в жизни становится больше с друзьями... И вся песня такая. Обожаю ее. Так просто, по-детски, сказано, почему вместе лучше, чем раздельно... – он опять улыбнулся и негромко с теплотой произнес еще строчку из песни: – Без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями – много.

Потом завели разговор про свободу воли, про судьбу. Договаривали уже, когда подъехали к дому Дауты.

– Так что? Надо отречься от бессмертия, чтобы к вам попасть?

– Никто не неволит, Вова. Но так тебе будет легче.

– А Тритий не станет возражать?

– Не станет. Можешь хоть сегодня к нам перебираться.

– Так уверенно за него говоришь.

– Я его хорошо знаю. Тритий мой отец.

Даута поднял брови и отрицательно покачал головой:

– Не соскучишься с вами.

Потом достал телефон, вбил продиктованный номер Евстропа, сделал звонок. У Евстропа из кармана зазвучала музыка.

– Как же тебя назвать? – вслух спросил Даута, тыкая на кнопки в телефоне.

– В миру я – Евстроп Тритиевич Лаврентьев, – сказал, улыбаясь Евстроп.

– Что у вас за фамилия такая? – наигранно сокрушенно, еле сдерживая смех, отозвался Даута.

Посидели, помолчали. Пора расходиться. Или нет, еще чуть-чуть.

– Какой у тебя позывной был Там? – просил Даута.

Евстроп посмотрел серьезно, потом улыбнулся.

– Бомба. А у тебя?

– А у меня – Даута, – ответил с детской, бесхитростной улыбкой Даута.

– Почему даута? – Евстроп вскинул брови. – Что это значит?

– Фамилия у меня такая. Даута.

Евстроп посмотрел секунду, будто чуя розыгрыш, и расхохотался во все горло.

– Даута, блин! Ха-ха-ха!

Вовка расхохотался следом.

– На себя посмотри, Евстроп Тритьевич Бомба!

На том и распрощались. Бывает так, живешь рядом с человеком полжизни, а сказать друг другу нечего. Хотя вроде хороший человек, верный товарищ. А бывает, встретишь кого-то, и мгновенно искра проскочит, – душа родная, отпускать не хочется. Владимир Николаевич поднимался в лифте и, погруженный в мысли, осторожно водил ногтем по светящейся кнопке своего родного этажа.

Мать накрывала обед, с удовольствием поглядывая на ожившего сына. Владимир с отцом сидели за столом. Трапезу не начинали, дожидаясь, когда мать закончит и тоже сядет к ним. Владимир, оживленно жестикулируя, рассказывал про Ирбочку.

– И что ты решил? – спросила мать, садясь за стол.

Владимир съел первую ложку горячего супа, чуть ожегшись. Не остерегся в пылу рассказа. Выступили слезинки.

– Ух. Горячо, – сказал он. – Я еще не решил.

Отец, жуя, неодобрительно крякнул и произнес недовольно:

– Что тут решать?!

– А бессмертие?

– Вова, – с мольбой отозвалась мама, – какое опять бессмертие?

– Эликсир бессмертия.

Отец, отправляя ложку в рот, глянул на Владимира исподлобья. Мать вздохнула и принялась за еду. Владимиру тоже расхотелось говорить. Он ел насуплено, размышляя, что ему теперь делать, в каких интернетах и что искать. Вдруг вспомнил про двоюродного брата, Серегу Лурасеева.

– Мам, ты говорила, что Сергей сейчас в университете работает?

– Да, работает.

– С генетиками?

– На кафедре генетики.

– Какой у него телефон?

– Ты поешь сначала.

Владимир не пожелал доедать. Он стребовал телефон, созвонился с братом и, сообщив отцу, что машину он забирает, побежал в прихожую, одеваться.

– Вот в кого он такой упертый?! – сокрушенно воскликнул отец, с досадой кидая ложку на стол.

Мать ничего не ответила, но посмотрела на мужа очень выразительно.

Владимир выскочил на улицу и сел в машину. Резко уркнул стартер, разгоняя двигатель. Педаль газа как будто стала слабее, ушла в пол без сопротивления. Мотор, отзываясь, взревел на холостых оборотах. Дауте срочно нужно оказаться на другом конце города. И внутри уже разгорается огонь действия, он жжет, не дает стоять! Нет времени.

Стоп-стоп! Так можно оказаться совсем в другом месте. Вова вспомнил свой детский поход за жемчужницами. Так же рвался тогда. Он хмыкнул – молодость, блин, возвращается. Спокойнее. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Владимир вырулил на проезжую часть и поехал в университет к брату Сергею.

Сергей получил образование генетика. Его взяли в исследовательскую лабораторию, но проработал он там недолго. Внезапно прекратилось финансирование и лабораторию расформировали. За рубеж убежать не успел, нужны были хоть какие-нибудь публикации. Долго сидел на шее у родителей, подрабатывая таксистом, зарабатывая только на сигареты, да и то не всегда. Почти весь извоз обеспечивали автоматические такси с автопилотом. Человеческому таксисту тут места не было. И вот полгода назад его взяли в университет преподавателем. Еще в университете имелась исследовательская часть, Сергей еще и туда зачислился.

Тогда, полгода назад, Владимиру Дауте эта история была, мягко говоря, безразлична. Он тогда вообще находился на войне, а по приезду впал в личное горе и мало кого хотел видеть. С Сергеем они и раньше встречались редко. У обоих – учеба и разный круг интересов. Отношения держались только на теплых воспоминаниях из детства. Об эликсире бессмертия Сергей отзывался не очень лестно и посмеивался над Даутой, авторитетно, как генетик, полагая, что задача нерешаема.

И вот Даута едет к Сергею, готовясь к получению новой порции яда в адрес своего убеждения. Хотя едет он за консультацией. Он еще не знает, за какой именно – четких вопросов, как таковых, нет. А те, что есть – на них Даута ответы уже знает: бессмертие – это фантастика. Сознание не скопировать в компьютер потому что неясно что такое сознание, у людей различны квалиа и потому объединенное суперсознание исключено, клетка делится пятьдесят раз и поэтому в биологическом теле бессмертию не бывать... теломеры-хреномеры... свободные радикалы, митохондрии, стволовые клетки... Но надо говорить с людьми, тогда ситуация проясняется, тогда хоть вопросы появляются... а четкий вопрос – это уже половина ответа.

Сергей встретил Дауту радушно. Быстро прибежал на телефонный зов к центральному входу. Провел по гулкому холлу, по коридору с портретами седых мужиков, завел в лаборантскую. В комнату вело несколько дверей, оформленных в разном стиле: одна огромная деревянная лакированная, другая, через которую они вошли из коридора, белая, аккуратная пластиковая, и было еще несколько дверей, совершенно разнокалиберных и в неожиданных местах, одна даже как-будто в подземелье – маленькая и на вид тяжелая, как от сейфа, покрашенная белой краской. Вдоль стен старые, еще деревянные, до потолка шкафы с пробирками, микроскопами и книгами. Столы на колесиках, какие-то приборы с проводами. Лампочки, стеклышки, линзы, лазеры. Ну университет, в общем. И пахнет даже будто книгами бумажными вперемешку со спиртом. Специфический запах, в каждой лаборатории свой. У окна в углу холодильник и спецстол – это для чая и питания. Только в этом углу можно едой трясти. Даута бывал в разных лабораториях, в некоторых кушать вообще не положено, но если стоит стол для еды, то главное правило – с едой и с чаем от стола не отходить – табу.

Сергей сел за стол, взял с блюда верхнее яблоко и хрумко откусил. Аппетитно жуя, указал откусанным яблоком на свободный стул и на яблоки, дескать, присоединяйся.

– Чаю налить?

– Давай.

Сергей подскочил ставить чайник. Даута сел и осмотрелся.

– Ну, рассказывай, – разрешил Сергей, возвращаясь на стул.

Даута не любил это дрянное начало разговора. "Что – рассказывай?! В ухо с разворота сейчас как расскажу! Устанешь слушать". По-барски, как-то звучит. Сверху вниз. Даута аккуратно выдохнул внутреннее напряжение.

– Да что рассказывать... Опять я про бессмертие.

– ШО? ОПЯТЬ?! – съёрничал Сергей и округлил глаза.

– Снова, – ответил Даута невесело, собираясь с мыслями. – В общем, мне надо с генетиками поговорить. А у тебя тут их целый табун. Посоветуй, с кем можно. Познакомь.

Даута потянулся за яблоком, взял ближнее, не выбирая, и принялся крутить в руках, разглядывая и поднося к носу, вдыхая аромат. Сегрей взглянул на часы.

– Через пять минут пара кончится. С лектором можно поговорить для начала. Мировой мужик, начитанный. Тезка мой.

– Сергей Иванович?

– Угу, – отозвался Сергей. – Ну как дела-то в целом? Я слышал, ты на скорой сейчас работаешь?

– Работаю, – ответил Даута бодро. – В автономке сегодня был. На экскурсии.

Сергей даже жевать перестал. Чайник ощутимо начал шуметь, закипая.

– Как это тебя туда занесло? Ты в какой был?

– В Ирбочке.

– Ого! Крутая автономка.

– Крутая? Почему.

– Ну наш университет у них биоматериал покупает. Они на весь мир известны. Ну и вообще. Матерая, в общем. Крепкая, живучая, денег полно. Слухи ходят, что расширяться собираются.

Щелкнул чайник. Сергей поднялся заваривать. Дауте показалось, что у брата какой-то алчный болезненный интерес к этим автономкам. Дальше решил не рассказывать. Тему лучше сменить – эти маньяки автономные Дауту уже измучили на работе.

– Я вот всё спросить хотел, – сказал он, вертя в руках яблоко. – Почему генетики до сих пор не вывели какие-нибудь деревья, чтоб вместо яблок, например, мясо росло, чтоб плодоносили круглый год. Или в ваннах выращивать то же мясо. А? Булькает себе вырезка в чане, зреет – не надо за коровой ходить три года, и убивать тоже не надо. С бактериями вон как хорошо выходит.

– Так ведь, Вова, бактерия одноклеточная, – сказал он через спину. – Одноклеточный организм предсказуемее, чем система клеток. Коцнул какой-нибудь ген у яблока, а оно возьми и побочку начни давать, откуда не ждешь. Гниет на корню или плоды сбрасывает сразу после цветения. Мороки много. Системные свойства. А одна клетка системными свойствами не обладает. Что вставил, то и получил, без последствий... Тебе сколько сахара?

В этот момент за стеной послышался гомон голосов и сразу отовсюду раздался веселый длинный громкий звонок. Владимир встрепенулся.

– Лектор!

– Да сиди. Он сейчас сюда зайдет. Вон куртка его висит... А с мышечной тканью – вообще огонь. Кормить ее надо очень аккуратно. Привередливая. Ферментов требует сложных, дорогих. То одних, то других. Отмирать постоянно хочет, зарядку ей делай. Чтоб она нормальной выросла – измучаешься.

Резко распахнулась монументальная деревянная дверь, и в лаборантскую комнату влетел мужчина в пиджаке. Дверь за ним с треском захлопнулась.

– Кто выросла?! Где измучились? – грассирующим, энергичным голосом спросил мужчина, кидая быстрый взгляд на Дауту, подходя к чайнику и на миг прикладывая твердую тонкую ладонь, испачканную мелом. – Горячий. Хорошо!

– Сергей Иванович, познакомьтесь, – сказал Серега. – Мой брат, Владимир Николаевич. По образованию врач. Хочет с Вами поговорить.

Серега представлял брата обстоятельно и с уважением. Приятно, когда тобой гордятся. Сергей Иванович на секунду остановил пронзительный взгляд на Дауте, вежливо кивнул и быстро произнес:

– К Вашим услугам. О чем Вы хотите со мной говорить?

Дауте показалось, что вопрос воткнулся в голову словно ледоруб. И не ожидал, что так быстро начнется разговор и не убежать теперь.

– О бессмертии...

– Вот как?! Любопытно. Что именно Вас интересует?

Серега пил чай в углу и с азартом поглядывал на происходящее. Даута собрался с мыслями, встал, и оперся рукой на стол.

– Вы, как генетик, наверняка сталкивались с вопросом бессмертия. И скорее всего у Вас сложилось мнение на этот счет... У меня два вопроса. Скажите, что Вы думаете, насчет высказывания: "человеческой культуре не нужно бессмертие". И второе: нужна ли нам эволюция.

Лектор пристально взглянул, энергично прошелся до стены, вернулся на прежнее место в центре комнаты и заговорил. Слова полетели, как дробинки.

– Какое бессмертие Вы имеете в виду? Бессмертие души? Бессмертие тела? Останется ли тело неизменным или Вы собираетесь сделать его металлическим? Допустимо оцифровать разум и засунуть в робота? Или в биологического клона? Или Вы хотите организовать бессмертное "энергетическое нечто", вроде сгустка света? А может быть, это бессмертие в каком-нибудь совершенно экзотическом смысле?

– Эм... Ну я пока не знаю, какую форму может приобрести решение этой проблемы. Поэтому решил не ограничивать себя заранее... Пожалуй, что всё-таки не душа и не сгустки.

– Хорошо, допустим. А какую культуру Вы имеете в виду? Есть культура взаимодействия полов, есть культура поведения в театре, культура мышления, которую некоторые подчерпывают в ВУЗах. Культурных разделов великое множество.

Речь лектора обладала удивительной особенностью. Каждое слово вылетало четко и понятно, будто твердое и имеет оболочку. Фраза как команда, как очередь трассирующими, нигде не вязнет, разбивает посторонние мысли, привлекает внимание: распугав всё лишнее, влетает сразу в сознание и остается там светиться.

Это и дисциплинировало собственные мысли, подстегивало, и гипнотизировало. Мир сужался, концентрировался на собеседнике. Никого кроме лектора больше не было. Всё остальное оказывалось неважным. Лектор продолжал:

– Кроме того имеется масса различных вариантов в каждом таком разделе. Вариант культурного раздела, это то, что позволяет нам выполнять какую либо функцию, решать какую-либо задачу: либо социальную, либо персональную. Взаимодействие, хорошее личное самочувствие и тому подобное. Причем дело не в том, чтобы выполнять задачу наилучшим образом – достаточно выполнять ее хоть каким-нибудь, достаточным, удовлетворительным способом. Способов масса, множество из них имеет право на существование. Таким образом, в каждом разделе также имеется великое множество культурных вариантов.

Ведь не обязательно вести себя как дворянин, не обязательно срывать скальпы, кушать теплую печень врага и танцевать боевой танец "хака". Итак будем полагать, что мы договорились: допустимых, приемлемых вариантов культурных разделов великое множество.

Далее. Говорим о разделах культуры, индифферентным к смерти. Если Вы публично покуситесь на смерть, то у многих будет действовать феномен культурной глухоты. Например, по следующим причинам: эта тема не лежит в области интересов, о смерти предпочитают не думать, проблема представляется нерешаемой – нерешаемые задачи никто не пытается решать, их приколачивают на видное место и помнят, что близко подходить не следует... Правда, потом забывая, почему именно не следует – так вероятно могут рождаться культурные табу.

Теперь о разделах культур, где смерть играет роль. Здесь хочется подчеркнуть одну особенность. Конечно, мы полагаем, что культура – полезный опыт, который накапливался долго и эмпирически, но сейчас мы обратим внимание, что в первую очередь в культуру входит еще и сохранение этого опыта. Добавим, что это основное отличие культуры от антикультуры. Тот, кто не дорожит фактами культуры, кто безразличен к их судьбе, является носителем антикультуры. А те, кто сознательно разрушают факты культуры называются вандалами и культурные люди вандалам всячески противодействуют. Вашу заявку на бессмертие остро почувствуют все, кто тесно связан с культурой смерти, кто о ней часто думает, часто с ней сталкивается: военные, врачи, верующие, старики и похоронные агенты. Имеется огромное количество культурных успокоительных приемов, которые служат только тому, чтобы избавить человека от страха неминуемо приближающейся смерти. Тут и желание умереть молодым от пули на поле брани, тут и скорбь по усопшим, и отрицание смерти как таковой, и различного рода умствования на тему способов существования в загробной жизни. Сошлемся на Фрейда: он полагал что "страх смерти" является мотиватором, ничуть не слабее общеизвестного "секса".

Лектор вдруг прервал свой энергичный монолог, посмотрел удивленно в пол перед ногами, поднес ко рту кулак и засунул костяшку указательного пальца в рот, закусив сустав зубами. После вынул кулак изо рта и быстро пробормотал под нос:

– ...да-да, "секс" всем нравится, а "страх смерти" популярностью не пользуется... дихотомия по признаку, как будто...

Всё это время Даута завороженно смотрел на человека, который без слов-паразитов и без длинных задумчивых пауз, без "бэкания" и "мэкания", из логически непротиворечивых предложений на лету созидает цельную, весомую речь.

Лектор встрепенулся. Дауте показалось даже, что из лекторской головы донесся слабый щелчок.

– Так вот... на чем мы остановились? Да! Поэтому, если говорить о тех разделах культуры, в которой смерть присутствует, то найдутся такие, которые окажутся против, если Вы соберетесь их культуру уничтожить. Оберегать свою культуру – это первая заповедь любого культурного человека. Атака на культуру воспринимается лично и возможно весьма агрессивное противодействие.

И последнее. Культура зависит от тела и нет никаких сомнений, что вся культура очень изменится, если добавить в тело бессмертие. Вот в общих чертах всё.

– Прошу прощения, Вы полагаете, что призыв ко всеобщему бессмертию, будет выглядеть как атака?

– О, да. Допустим, что Вы собираетесь лишить общество какого-либо раздела культуры и заявляете об этом. Люди Вашу попытку расценивают очень лично, как намерение вырвать им зубы или отрезать руки. Посмотрите, как нормальные люди реагируют на идею трасгуманистов.

– И культура зависит от тела?

– Безусловно культура зависит от тела. У безногих или у слепых культура отличается. Они вынуждены жить иначе, им понятно то, что обычный человек не понимает – мой дед, трудовик, говорил: "я знаю технику безопасности как свои три пальца".

– Не понял. Что значит трудовик?

Лектор тепло улыбнулся чему-то своему.

– Трудовик – человек, который вел уроки труда в школах СССР. Тогда это было обязательно. В кабинете труда для мальчиков вместо парт стояли верстаки, а вдоль стен станки. Мальчиков учили сверлить, пилить, делать табуретки, а девочек учили пришивать пуговицы и варить борщи. Наготовят девочки салатов и идут кормить мальчиков, а мальчики им скалки вытачивают, – вот, кстати, пожалуйста, пример, как государство через школу внедряло определенную культуру взаимодействия полов. Так вот, работать трудовиком в школу шли обычно люди с производства, слесари, плотники, которые уже не могли работать на производстве, часто не могли из-за травмы, то есть трудовик без пальца – обычное дело.

– Как свои три пальца... – Даута переглянулся с Серегой и усмехнулся. – Теперь понятно.

– Да. Надолго запоминаешь технику безопасности. Культура поведения становится другой, понимаете. Безрукий человек не может питаться ложкой, ему приходится приспосабливаться. Как он отреагирует, если ему протянут вилку и нож? Наверное, никак, но понимаете же, что в культуре такого человека несколько другие радости и горести. Культурные ценности смещены. И Вы не всегда можете угадать, на какую мозоль ему наступили своим поведением, или почему он рассмеялся, слушая Вас.

У нас в теле масса рецепторов, мы щупаем ими действительность. Но они у всех разные. Разный болевой порог, разное количество палочек и колбочек в глазу, разное пищеварение. Немножко, но разное. Мы не всегда понимаем друг друга из-за этого. Мужчины не различают тонкие оттенки красного, женщины не могут контролировать агрессию. Но мы стараемся. Для этого, чтобы существовать вместе, нам тоже нужна какая-то культура поведения.

– Угу... Спасибо... Вы упомянули культурный феномен... Глухота. Что это?

– Феномен – культурная глухота. Всё, что в культуре не окрашено в зеленый или красный цвет, всё, что ни хорошо, ни плохо, всё то – не имеет значения. Люди к такому безразличны. Они так устроены. Задача не решается – ну ее к черту, выбрось, перестань о ней думать. Если задача не решаема, если проблема необорима, желание недостижимо, если конфликт непреодолим, то он не может стать важным для людей. Вот так, например, не имеет значения Ваше желание иметь крылья за спиной – задача не решаема, значит, в культуре она окрашена не будет – это не хорошо и не плохо. Следовательно, можете сколько угодно об этом говорить – всем безразлично. Людей интересуют не какие-то витания в облаках, им нужно знать методы решения. Нужно эти методы окрасить культурно – какие методы хорошие, а какие плохие. Как себя правильно вести в обществе. Людям важно только то, что помогает справляться с жизненными ситуациями: какой метод хороший, правильный, а какой неправильный. Правильно изменять мужу или неправильно – это важно. Как лучше: по-честному, тихо разойтись или со скандалом? А вот одной девочке понравился мальчик... можно с ним на первом свидании целоваться или нельзя? Как детей воспитать? Как относиться к родителям? Они дряхлые уже! Можно их в дом престарелых сдать? Всё это имеет решения, причем много решений: хороших и плохих, правильных и неправильных, культурных и отвратительных. А крылья за спиной... это, знаете... некогда нам. Люди глухи ко всяким этим перьям. Культурная глухота. И к бессмертию люди глухи. Не верят, что задача решаема. Задача социально не значима.

Лектор перевел дух. В воздухе на секунду зависла тишина.

– Подытожим вышесказанное. Совокупность культурных феноменов неотделима от тела. А так как тело смертно, то соответственно и культура этот факт учитывает. Все тела смертны, никто не ушел от смерти – это факт... Пожалуй что, реальная заявка на бессмертие – это самая масштабная, самая массовая атака на мировую культуру, – абсолютно всем приходится сталкиваться со смертью.

Но это еще не все. Кроме того, что культуре не нужно бессмертие, самому бессмертию не нужна культура смертных. Я бы в этом смысле хотел Вас предостеречь.

– От чего предостеречь?

– Если Вы всей душой желаете чего-нибудь такого, чего в нашей культуре нет, то со временем Вы можете начать отрицать и саму такую культуру. Это чревато тем, что общество выталкивает Вас, а Вы отталкиваете общество. Оно становится для Вас чужим. Вы меняете моральное отношение к окружающим со всеми вытекающими последствиями. Они для Вас становятся чем-то неодушевленным, как мухи или креветки. Первый шаг – отвергаешь культуру, второй шаг – перестаешь уважать людей. К примеру такова идеология уголовников и как ни странно космополитов.

– Космополитов?! – воскликнул Даута. – Они же считают себя людьми мира. Они наоборот уважают все культуры.

– Отнюдь. Космополитам свойственна антикультура. Они не считают, что существуют культурные ценности. Полагают, что ничего беречь не надо.

Так вот, возвращаясь к предостережению, Вы с идеей бессмертия можете оказаться в той же ситуации. Останетесь в одиночестве, окруженный чужими людьми. Тут Вам и депрессия. И мораль Ваша трансформируется так, что окажется допустимым любое преступление по отношению к окружающим.

– Ну не знаю, – с сомнением сказал Даута. – А почему человек вообще тогда ищет бессмертия? Тот же Гильгамеш?

– Человек всегда хочет чего-то, мечтает о чем-то. Это хорошо и правильно. Мечте нельзя отрывать крылья. И я не стану Вас отговаривать. Я только хочу Вас предупредить, что на Вашем пути будет не только культурная глухота и безразличие к проблеме, Вам встретятся агрессивно настроенные защитники смерти.

– А... если условия жизни влияют на культуру... то... какая станет культура у бессмертных?

– Очень интересный вопрос. Если я не ошибаюсь, то Бог устроил Потоп именно потому, что люди в те времена жили, хоть и не бесконечно, но очень долго – продолжительность жизни так повлияла на культуру, что пришлось массово утопить всех этих подонков-долгожителей. Однако, это если верить Святому Писанию и допустить такую его трактовку. Можно же и не верить. Признаюсь, не могу предположить что-либо внятное на тему, какой будет культура бессмертных – культура, не моя специальность.