Текст книги "Нельзя оставаться людьми (СИ)"

Автор книги: Франсуа Делоне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Тихая яростная давка за кулисами власти вывалилась на свет. Закачалось общественное мнение. Началась травля нестов со слухов и домыслов.

– Ой, соседка! Слыхала новость?! – кричала с балкона женщина. – В магазине в еду порошок будут сыпать, без вкуса. Съел разок и детей не будет!

– Да совсем они с ума посходили?! – возмущался весь двор. – Как это женщине и не рожать? Почему нас не спрашивают? Нельзя без ведома делать бесплодным!

Кто-то додумался, омолодил сумасшедших, умственных инвалидов и сидящих в тюрьме пожизненно маньяков. Историю выкатили в интернет. Люди завозмущались, что нельзя всем подряд давать молодость, не всем можно нестами становиться. Назревал вопрос, кто будет разрешать, по каким критериям.

В медийном поле обсуждали законы. Не годились законы для нестов. На телешоу, как всегда, орали друг на друга две группы интеллектуалов, получающих за свои крики зарплату. В этот раз орали на тему тюремного заключения.

– Да им же всё равно, эти ваши пять лет! Отсидят за счет налогоплательщиков и выйдут. Они же не стареют! Чему их ваши пять лет научат?

– Нет! Лишение свободы само по себе неприятно, это наказание! Для нестов тоже. Никому не хочется на нарах сидеть. Даже один день. Лучше же делать, что хочешь, а тут – четыре стены и свет в окошке!

– Вот они и делают, что хотят. Не боятся заключения, смеются в лицо Закону!

Раскачав население, подключили сами законы. Устроили реформы. Ввели денежный налог, если ты нест. Разрешили смертную казнь для нестов. Запретили рожать детей.

Встала церковь. Батюшки, святые отцы, наставники, муллы, все как один предавали нестов анафеме. Неугодна Господу вечная жизнь в теле. В рай нельзя попасть. Продались Сатане несты. Отреклись от души своей. И весь мир тянут в ад.

Чтобы зажечь костер, нужна спичка. Вот эту спичку и поднесла элита в культурный костер. Не рассчитала элита, что сама попадет под удар общества.

Возмутилась вся человеческая цивилизация. Она создавалась веками. Переплелись, срослись культурные понятия. Очень много струн задели несты. "Бунтуют не голодные, бунтуют сытые, которых три дня не покормили". Цивилизацию "не покормили" и она "взбунтовалась". Вспыхнула по планете настоящая травля. Без разбора, элита ты или не элита. Все несты попали в опалу. Желание жить подольше, оказалось невостребованным человеческой культурой. Некуда это желание вставить. Не вписывается. Куда ни поставь, всю культуру менять придется. А культура не любит, когда её хотят променять на другую. Ну сами подумайте, нормально это, когда все живут вечно молодыми?! И вы, и ваши враги, и алкаши какие-то, и богатые и бедные?

Осознали люди, что придется распрощаться с тем, что они с детства считали правильным, ради чего жили. Поняли, что старость – это только первый шаг: еще трудиться надо, если жить хочешь вечно. И выбрали малодушно привычную культуру борьбы со страхом вместо непонятной, непроверенной культуры вечной молодости и дальнейшей борьбы со смертью.

Закон запретил нестам занимать руководящие должности, отменил им пенсионный возраст. На нестов начали вешать всех собак, обвинять в всем. Кто виноват в перенаселении? Несты! Появилась поговорка: "Кошка бросила котят, – нест, зараза, виноват".

Запретили процедуру омоложения в клиниках, отобрали лицензии, изъяли оборудование. Нельзя заниматься никакими исследованиями в этом направлении.

– А нам что же теперь делать? – спрашивали желающие стать нестами.

– Нормальными людьми будьте, не занимайтесь ерундой, – отвечали служители Закона.

Несладко пришлось нестам, погнали их отовсюду. Под шумок ушлые ребята отжимали у нестов собственность. А что такого? Несты в правах поражены, люди второго сорта! Любой суд на стороне нормального человека. В банках замораживать счета взялись, кто-то промышленные предприятия присваивал. Стали несты изгоями. Ударить неста на улице можно было свободно. Надо только не промахнуться – заранее знать, кто нест. По лицу же не видно: просто молодой человек или нест-собака. Обычные молодые взяли за правило в сопровождении со старшими из дому выходить.

Несты к тому времени придумали, как можно один мозг связать с другим мозгом. Сначала делается инъекция нанороботов, потом надевается специальная шапочка, похожая на шапочку для купания, и можешь связываться. Получалось, будто два человека думают как один. Мысленные усилия объединялись, память становилась общей.

Первые же опыты показали, что объединение нескольких мозгов значительно, нелинейно повышает эффективность умственного труда. Доступными становятся задачи, которые раньше в принципе невозможно в голове удержать. Теорема Ферма?! Так вот же, очевидно доказательство! – с ней за пять минут, вооруженная лишь карандашами и бумажками, справилась группа из трех человек, объединенная в одну мысле-связку. Причем, не обязательно находиться рядом, в одной комнате.

Мысле-связка не обязывала всех включенных постоянно думать про одно и от же. Можно было отключиться от группового мысле-потока решения задачи, вынырнуть и просто наблюдать, как вьется мысль группы. Можно переключиться на любого из группы и смотреть его глазами, слышать его ушами, чувствовать, что чувствует он. Один сидит на склоне холма, другой на диване, третий в бассейне плавает. И все трое воспринимают мир всеми общими органами чувств, фокусируя внимание на интересном. Все трое могли разговаривать друг с другом как отдельные личности, точнее, не разговаривать, а формировать личную мысль и показывать её всем от своего имени. Беда только, что остальные в общей мысле-связке видели тебя насквозь, все твои личные мысли.

Несты поставили вторую задачу по борьбе со смертью: научиться жить без биосферы, обходиться без флоры и без фауны. Человек-"Бэфф", способный обходиться без воздуха, способный лично, без аппаратов, жить в космосе, должен сменить человека-"неста". Чтобы решить эту задачу несты начали объединяться в общую единую мысле-связку.

Не все несты поддержали эту задачу. Не все захотели становиться чудой-юдой и лететь в космос, жить без зеленой травки и милого щебета птичек на рассвете. Не все захотели объединяться в мысле-связку и пускать в свое сокровенное посторонних. Не все верили, что эта задача вообще под силу. Эти несты предпочли нелегальное положение на планете и статус изгоев в случае обнаружения. Кто-то надеялся, что человечество одумается, что скоро всё станет как было, что все на Тристе захотят стать нестами. Это большинство разошлось, растворилось в обществе.

Короткоживущий человек думает, что слаб. Так удобнее. Всегда легко утешить совесть: "Почему ничего не сделал? Потому, что слаб" Феномен личности и особенности физиологии сделали так, что иллюзии становятся выше реальности. Благодаря этому вырабатывается культура обмана, самообмана. Как только где-то на одной дорожке появляется две личности, появляется конфликт интересов, появляется нужда решать конфликт. Убить оппонента, убрать с дороги? Или это дорого и опасно? Договориться? А ведь договор всегда подразумевает обман чьего-то личного интереса. Или обмануть себя, убедить, что не очень-то и хотелось, или обмануть оппонента, впарить что-то. А чаще всего и то, и другое – расходятся две личности обе довольные, обе свой интерес удовлетворили, обманули и самообманулись. Явление личности вызывает примат иллюзии над реальностью. Большая часть нестов оставалась личностями в традиционной культуре, ища в ней места.

Меньшинство нестов объединилось в одну мысле-связку. На Тристе появился сверхразум, который назвали Тэхум. Нестам удалось решить вторую задачу, они стали бэффами и покинули планету.

И сейчас, через тысячу лет, бэфф Ильдар, представитель сверхразума Тэхум, летел на Тристу. Летел, чтобы повторить эксперименты, где у тристанцев когда-то давно дрожала скорость света. Летел для решения третьей задачи в борьбе со смертью. Летел навстречу цивилизации личностей.

5. – = +

Тысячу лет назад Тэхум ушел с Тристы. Нет, он не бросил тристанцев, желая забыть, как страшный сон. Он ушел, чтобы не злить. Оставаться ему не давали.

– Люди! – говорил Тэхум. – Давайте помогу. Вам же тяжело.

– Пошел вон! Без тебя разберемся, железяка чертова, – отвечали люди.

– Да как же я пойду, когда у вас проблемы?

– Вот только жалеть нас не надо! Это наше дело, не твое!

– Как вы не понимаете, что бэффами стали все, кто что-то умеет. Вы гоните всех специалистов. Кто ваших детей учить будет? Кто технологии будет поддерживать? У вас же заводы останавливаются. Промышленность разваливается. Сельское хозяйство деградирует.

– Обойдемся без подачек! Сами всю жизнь справлялись и сейчас справимся.

Тэхум старался помогать исподволь, незаметно. По ночам ремонтировал ветшающие заводы, подсаживал на поля улучшенные сельскохозяйственные культуры. Модифицировал скот, чтоб больше давали молока и мяса. Распылял лекарства над городами, борясь с эпидемиями. Но люди с ненавистью отвергали помощь. Ломали, резали, скашивали, сжигали, если замечали, что Тэхум постарался. Так лечат наркоманов: ты к нему со всей душой, а он всё равно убежит и уколется. Он сам знает, что ему лучше.

Пришлось Тэхуму отойти подальше. Только ботов на поверхности да на орбитах оставил. Для наблюдения – вдруг тристанцы передумают, позовут на помощь.

Тех первых ботов тристанцы изломали, которых нашли, про которых знали. Тогда Тэхум отправил на Тристу ботов нового поколения: маленьких и скрытных.

Сейчас, сидя на засеянном астероиде, находясь в начале пути, Ильдар фокусировал внимание на тристанских ботах. Посмотрел их глазами на планету. Выделил места, где предстояла работа. В Европе, Северной Америке, на японских островах, в Океании, в Китае, в Индии, в Антарктиде – там находились крупные установки тристанцев тысячу лет назад. Там проводились исследования и наблюдения. При тех действиях иногда, в некоторых случаях, сигналы приходили быстрее скорости света. В тех местах надо воссоздать условия экспериментов. И понять, ошибались ученые тристанцы или правда, дрожала скорость света. Любопытно, как с маленькими энергиями, доступными тристанцам, это вообще случалось, если случалось. В чем причина? Даже этот мизерный шанс, этот повтор древних экспериментов, надо использовать, если хочешь подружиться со скоростью света, если хочешь летать быстрее, если хочешь не зависеть от жизни одной звезды.

За тысячу лет на Тристе стало теплее, подросла влажность. Тристанцы давно уже перестали сжигать углеводороды. Печи остыли и рассыпались. Углекислый газ из двигателей не попадал в атмосферу. Но климат всё равно изменился. Он не зависел от деятельности тристанцев. Слишком большого мнения были древние о своем влиянии на планету. Почти не влияли. Смогли только загубить чуть флоры и фауны, да сжечь ресурсы. Люди никогда не сотрясали планету, не вызывали глобальные изменения. Менялась планета до людей, меняется и сейчас, когда деятельность тристанцев вернулась в средневековье.

Планета покрылась лесами. Расплодились звери, некогда жившие только в зоопарках. Немного изменился ландшафт. Материковые плиты теснят друг друга. Приподнялись горы, где-то немножко опустились равнины. Появились обширные клокочущие долины гейзеров. Курятся старые вулканы, извергают пепел новые. Вздрогнет планета и океан отзывается огромной волной. Бежит на берег, несет гибель живому. Лопнет вулкан и потечет лава, заливая поселения. Заходит ходуном равнина под ногами и шатаются домики, складываясь, как карточные.

Растаял лед на полюсах и берега местами ушли под воду. Появились новые реки, разлились старые. Больше болот. Промерзшие насквозь северные земли оттаяли и скрылись под мелкой водой, выдохнув в атмосферу парниковый метан, что хранился в вечной мерзлоте.

Древние экспериментальные установки в основном затопило, заболотило. В таких местах люди не селятся. Тут Ильдару можно развернуться дистанционно, ни одна живая душа не возмутится. Но кое-где на материках и в горах Японии, вблизи заветных руин, живут люди.

– Так это что же получается, – спросил Ильдар, – я один это всё буду делать?

– Точно, Ильдарчик, – ответила Вена. – Это всё для тебя одного.

– Везунчик! – крикнул Аст.

– Друзья! Давайте поприветствуем нашего генерального подрядчика по тристанскому ремонту. – предложил Мерк. – Ура!

– Мерк! Лучше готовь мазер, – ответил Ильдар. – Я с дефолтным солнцем не вывезу. На века ремонт растянется.

– Ха-ха, Ильдар! С мазером даже Аст справится. Ты вот попробуй энергией разжиться на окислении неорганики.

– Неорганики? – переспросил Ильдар и полистал инфу, оценивая убогую жизнь хемотрофов на Тристе. – О, нет! Я разворачиваюсь! Заберите меня отсюда! Высылайте спасательный модуль.

– Тише, тише, Ильдар, не капризничай, – сказал Мерк. – Давно готов мазер под тебя. Команды жду.

– Так что, это правда, всё мне?! – переспросил Ильдар. – Хохо! Начинаю!

Ильдар взялся за детальный план, что и где ему надо сделать на Тристе. В Канаде, Японии, Антарктиде, на глубине нескольких километров, огромные бочки с тяжелой водой и смешными стенами, усеянными выпученными стеклянными глазами-фотоумножителями – это детекторы нейтрино.

В Северной Америке детекторы гравитационных волн, по сути это десятикилометровые канавы крест-накрест с вакуумной начинкой. Эти в основном затопило, никого нет поблизости. Только бывший Хэнфорд облюбовало племя дикарей, климат теперь позволяет. С ними нужно договариваться.

Радиотелескопы в горах, огромные металлические тарелки, размером со стадион, завалены грунтом, покрыты тропическим лесом – это вообще мелочи, тут быстро исправить. Даже материал не нужно добывать дополнительно.

Ага, больше всего сложностей с комплексами ядерных реакций. Только Зэд-машина не обжита. А остальные: БАК, ИТЕР, РИК – эти придется расселять. Люди там городки даже понастроили. Растащили древний бетон. Рвы, валы, стены – настоящие крепости. Вокруг лачуги налеплены... Ну что ж, начали!

Подчиняясь воле Ильдара, зашевелились тристанские боты. Крупные спутники на орбитах начали делиться на части, разлетаться в стороны, переходить на новые орбиты, покрывая планету сеткой связи. На Луне раскрылись цветы для приема Луча.

В болотах зацвела черная ряска, множась подобно Вечному Хлебу, поглощая, высушивая, жадно собирая воду, чавкая торфом. Черное тесто шевелилось, тянулось на берег толстыми короткими змеиными отростками. Отростки обрывались, оставляя на берегу комки. Бесформенные комки превращались в рабочих ботов, похожих на муравьев, только размером с собаку. Исчезали болота, оставались на их месте котлованы с черными лилиями в середине.

В лесах появлялись круглые, очищенные до земли, голые поляны с распустившейся лилией в середине. Лилии поднимались из глубин океанов. Огромные, с корабль, черные как уголь, раскидывали по воде далеко в стороны плоские матовые листья, распускали веером лепестки. Цепко держались за дно толстыми жгутами. По жгутам, в толще воды, вверх и вниз ловко бегали рабочие боты.

До Тристы еще месяц лететь, задержка сигнала в полторы минуты, а восстановление древних установок началась. Всюду, где нет людей, идет работа. Боты добывают материал. Копаются в грунте, расщепляют камни, перемалывают остатки древних установок. Черные лилии не отражают свет вовсе. Не только Луч, а вообще вся энергия впитывается до капли. Много нужно.

Бегают боты по-муравьиному, восстанавливают экспериментальное оборудование древних тристанцев. Синтезируют на месте нужные детали. Компьютерные древние чипы, керамические нити, золотые хольраумы, стеклянные трубочки, медные жилы, бетонные перекрытия. Собирают узлы и агрегаты по древним, сохранившимся у Тэхума, чертежам. Носят, крепят, соединяют. Красят красочкой стрелки осциллографов. Всё должно быть в точности, как у древних.

Оберегая животный мир, Ильдар оградил опасные рабочие площадки. На суше заборами, под водой куполами. Места приема энергии, котлованы, движущиеся механизмы. Не нужно там гулять. С животными просто, они преграды не ломают. С людьми сложнее.

Смотрит Ильдар на людей со всех сторон, как на мониторе. Наблюдает. Разведчики повсюду. Рыскают муравьишками, шмыгают мухами мелкими, свысока орлами парят, еще выше, в космосе, летают спутники. Вот например прямо сейчас люди воюют. Недалеко от бывшей Женевы, где надо повторить эксперимент, чуть западнее, на краю Юрских гор.

С севера за горкой стоит лагерь. Навесы да шалаши. Ближе к воде палатки стоят, повозки крытые. Шатер командирский флажками огорожен, пустое место вокруг него, чтоб близко не подходили. Ходят между навесами дозорные, на кострах каша варится, маркитантки стирают в ручье. Пустовато. Бойцов в лагере нет, пошли крепость брать.

Вон она, неподалеку, крепость Коллонж. Большая, как целый город. Специально строили, чтоб войска накапливать для удара. В центре цитадель с высокой башней. Улицы широкие. В казармах места на двадцать тысяч человек хватит. Огромное войско тут поместиться может. Казематы полны припасов.

Крепость неказистая, будто варвары строили. Видно, что таскали строительный мусор, ломали древние постройки и тащили сюда, в кучу. Стена крепостная неровная, пестрая. Торчат из стены серые бетонные блоки, сколотые и треснутые. Щели красным кирпичом заделаны, а большие стыки темными валунами завалены. Снести бы ее, чтоб вид не портила.

Мрачная, огромная, на большое войско рассчитана крепость. Только нет сейчас войска внутри. Некому защищать. В гарнизоне всего триста человек. Удачно северяне момент для захвата выбрали.

Нападающие окружили кольцом, чтоб не прошмыгнул никто изнутри. В трех местах атакуют. Лучники стрелы мечут на стены, заставляют защитников прятаться. Если тучи стрел в воздух поднять, да метать разом, по команде, тут мало охотников высовываться, лучше прятаться от такого дождя. Спешат с холмов ратники, тащат лестницы. Защитники крепости на стенах сидят, ждут рукопашного боя. Изредка огрызаются арбалетными болтами. Не ждал Коллонж нападения с Севера, не удержать стен.

С пригорка смотрят военачальники, сеньор Нуар и сеньор Блён. Оба в броне. На кожаных куртках закреплены титановые пластинки, будто черепица на крышах. Как рыбья чешуя блестят. От древних людей броня, сейчас так не умеют делать. Титановые пластины, на вес золота. Тонкие и легкие, но стрела не берет, меч отскакивает. Пока дырочку проковыряешь, чтоб подвесить, весь инструмент сломаешь. Хороши пластины из титана.

Броня обнимает могучие богатырские плечи, укрывает ровные гордые спины. Стоят сеньоры, ветер путается в светлых волосах, улыбки прячутся в стриженых медных бородах, щурятся синие глаза.

– Что ж, – говорит сеньор Нуар. – хорошо у Вас получается. Пожалуй, пойду, с дороги приму ванну.

– Неужели Вам неинтересно как долго они продержатся?

– И так вижу, сеньор Блён. С первого приступа возьмете.

– Кажется, да. Приглашаю Вас на обед в крепости. Отметим победу, – сказал Блён и, перестав улыбаться, посмотрел на собеседника пристально, холодно. – Вы же не слишком торопитесь? Прошлая Ваша встреча с этими стенами, надеюсь, не отобьет аппетита?

Нуар перестал разглядывать кровавую суету под стенами вдали, сузил глаза на Блёна.

– Это не повод для шуток, сеньор Блён. В Коллонже в тот раз сидело пять тысяч защитников. Его нельзя было взять.

– О, я не подумал, что шутка получится столь злой. Прошу извинить, – сказал Блён, глядя на Нуара не мигая.

– Сеньор! – сказал Нуар, повысив голос. – Это невозможно было узреть. Перестаньте винить меня. Если Вам нужен ответчик, вините кардинала Лураса.

– Я знаю, кто такой Лурас. И Вы знали! В тот раз я доверил Вам!

– Чертов кардинал! Хитрая бестия!

– Сеньор Нуар, – раздельно сказал Блён, – я не обвиняю Вас, но в тот раз...

– Сеньор Блён, если не обвиняете, то не нужно никаких "но". В тот раз я наелся позора по горло! – ответил Нуар. – Я приду на обед. Если Вам угодно, продолжим беседу там. А сейчас позвольте откланяться. От меня разит дорожной пылью, я должен принять ванну.

– Сейчас Коллонж обороняет дон Авасио, – сказал Блён в спину уходящего.

Нуар остановился и, развернувшись, тяжело набрав воздуха, ответил:

– Знаю. Но Вы же не думаете, что его отец станет торговаться?!

– Да, такой как Лурас, пожалуй, не станет. Значит от живого Авасио толку нет? Вы согласны с его казнью?

– Я сам казнил бы его!

– Постараюсь предоставить Вам такую возможность.

В крепости царила совсем другая атмосфера. Дон Авасио держал оборону. Быстрый, как барс, он взбегал на стены. Лично отдавал указания, подбадривал защитников.

– Дай-ка сюда, воин! – говорил он, протягивая руку за арбалетом. Под ногами хрустели вражеские стрелы. Воин отдавал заряженный арбалет бережно, как родитель грудного ребенка для благословения. Дон Авасио ловко хватал. В его руках арбалет будто игрушечный, маленький и невесомый. Коротко прицелившись, почти навскидку, Авасио метал болт в лучника на холме.

– Вот так его! – радостно говорил дон Авасио, отдавая арбалет защитнику. – Да ты один всех переложишь! Резче заряжай! Резче! Давай-давай-давай! Ай, молодец!

Стремительно скатывался дон Авасио по лестнице во двор, подобно черному горному потоку. Бегом несся в замок.

– Давай-давай-давай! Шевели поршнями! – говорил Авасио и хлопал в ладоши, подгоняя бегущего навстречу подростка. – Быстрее! На том свете отдохнешь.

– Да, мой дон! – наиграно бодро отвечал подросток с испуганными глазами и спешил дальше.

Бежал дон Авасио в подвалы. В руке уже полыхал факел, трепеща пламенем, озаряя узкий коридор. Показывались из темноты люди, все в жидкой грязи. Сидели на полу человек десять, прислонившись к стенам, вздымая грудь, тяжело шумно дышали. Навстречу вставал старший, кряжистый.

– Мой дон!

– Сделали? Ай, молодцы! – отвечал Авасио. – Ты со мной, остальные бегом на стены. Давай-давай-давай! Бегом!

Люди неповоротливо вставали, шатаясь от усталости. Медленно, деревянными руками собирали шанцевый инструмент. Возили грязь по телу, пытаясь очистить.

– Отставить! Я сказал, бегом на стены! – гремел дон Авасио и пинал по мягкому до кого доставал, толкал в спины. – Совсем отупели!

Один безвольно садился обратно и говорил:

– Да плевать. Без толку всё. Делайте, что хотите, мой дон.

Смоляная бровь дона изгибалась, черные глаза взблескивали в свете факела. Могучая рука хватала за горло скотину, поднимала как перышко на ноги. Другая без замаха била по щекам. Эхо гулко подхватывало звонкие щелчки.

– Тебя резать будут, понимаешь?! Захватят крепость и начнут всех резать! Как баранов! Ухмыляясь! Вот сюда! – говорил дон Авасио и пальцем тыкал ослушника в грязное горло сбоку. – Сюда воткнут. А может я воткну, чтоб не ждать?! Да я тебя удавлю!

Дон Авасио страшно хватал руками человека за горло, отрывал от пола, сдавливал и слегка колотил его затылком о стену, как тряпичную куклу. Тот пучил глаза, хрипел, начинал дергаться, сокращаться. Пальцы царапали огромные руки, судорожно пытались дотянуться до лица дона. Костлявые тени метались по стенам. Дон бросал его на пол. Нагибался и смотрел в измученное лицо.

– Что? Захотел жить? – спрашивал дон спокойно. – Ай молодец! На стены! Бегом! Все! Давай-давай-давай!

Люди, завороженно смотревшие, вздергивались, подхватывали лежачего и бежали по коридору прочь, будто отдохнули. Старший, глядя на спины убегавших, приглушенно говорил:

– Мой дон, они очень хорошо работали. Им бы на пользу пошло...

– На стенах отдохнут. Давай, показывай. Бегом! – отвечал дон Авасио, подхватывая факел и толкая старшего в другую сторону по узкому каменному коридору.

Осмотрев заложенную взрывчатку, потрогав и подергав за шнуры, шагая по пояс в ледяной жиже, дон Авасио говорил старшему:

– Ай молодец! Всё! Бегом на стену!

Ядром выскакивая из подземелья, Авасио спешил к алхимику. Грязь летела с брони на деревянный пол, срываясь гроздьями при каждом скачке. Из бойниц дул ветер.

– Готово? – спрашивал Авасио, врываясь на склад, где седой старик колдовал над небольшими бочонками.

– Половина, – отвечал старик, аккуратно вставляя в бочонок кривую ручку как от шарманки и с усилием делая оборот. Бочонок не играл музыки, но начинал цокотать, как часы. Мальчишка-помощник ухватывал бочонок, осторожно относил в угол к другим. На столе лежали хитрые растопыренные железяки с пружинами, дутым стеклом и трубками, которые старик по очереди упаковывал в бочонки и взводил часовые механизмы.

– Долго, старик, – говорил, хмурясь, Авасио. – Не успеем. Сейчас на стену полезут.

– Да можно начинать. Сколько успеем, столько и будет.

– Эй, малый! Бегом к воротам. Скажешь старшему. Я зову двух человек сюда, под начало алхимика, – говорил пацану дон Авасио и спешил наверх в свой кабинет.

В кабинете он первым делом подлетал к окнам и оглядывал сверху. Стены еще держались. С одного угла взобрались было, но защитники отбили, скинули обратно. Стрел не убавлялось, так и летели на стены тучами. Секли редких защитников. Черт побери! Глядел на серое небо. Хоть бы дождь пошел. Подскочив к столу, Авасио доставал бумагу, садился и каллиграфически выводил: "Отец! Я сделал, как ты велел. С любовью в сердце, твой сын". Сложив бумагу, скреплял печатью, заворачивал в непромокаемый кошель и туго перематывал.

Взгляд обегал кругом, останавливался на камине. Рука тянулась к небольшому настольному портрету. С портрета строго смотрел отец. Черные волосы чуть тронуты сединой, карие глаза словно прицелились, напряжены. Авасио подходил к камину, кочергой шевелил золу, выворачивая на свет алые угольки. Подносил пучок пакли и дул. Пакля начинала весело трещать, вспыхивал огонек. Авасио бережно переламывал портрет. Огню всё равно, что жрать, хоть паклю, хоть портрет Лураса. Язычки пламени гладили портрет кардинала, покрывали копотью. Недолго. Разом вспыхивало в руках. Лучше так, отец. Лучше сгореть в камине, чем остаться на поругание.

Береги честь смолоду, говорят тристанцы. Ох уж эта честь. Сколько глупостей во имя чести сделано, сколько жизней отдано. Лучше умереть, чем жить обесчещенным. Уважать ведь не будут. Очень влияет личная честь на статус в обществе. Честь неотделима от личности, от общества короткоживущих тристанцев. Выросла честь из культуры обмана и самообмана. Нет у чести цены реальной, объективной, ощутимой. Это не энергия и не информация об окружающем мире. Не еда и не питьё. Не материал для тела. Только выдуманная, личная цена у чести. Но все вокруг так живут. И побеждает честь порой даже у жизни, потому что не ценится жизнь короткоживущими. Есть в их культуре вещи, что важнее жизни.

Ведь мог дон Авасио сдать крепость Коллонж без боя. Предлагал же сеньор Блён. Обещал, что не тронет никого, если уйдут. Даже оружие разрешил с собой забрать. Но Авасио, исполняя волю отца, выбрал верную смерть и себе, и своим людям. Есть у короткоживущих вещи, дороже жизни.

Это же надо додуматься: взять в руки оружие и пойти толпой навстречу другой толпе. Убить ведь могут каждого. Страшно! Ноги подкашиваются с непривычки, руки как вата, в груди воздуха не хватает. Перед боем в животе лед, тошнит и по большой нужде в кусты бегают, гадят жидко. Но всё равно идут: бьют, рубят, стреляют. Лезут на крепостные стены. Пересиливают страх смерти.

Если жизнь не ценится, всегда можно придумать, зачем идти на смерть. Культура короткоживущих знает тысячи способов убедить человека. Особенно голодранца, особенно необразованного. Сделай людей голодными, учи их ерунде, пудри мозги, и потом, когда подрастут, вкладывай в руки оружие – пойдут в бой. Ломая собственную психику, борясь с инстинктом самосохранения, обгаживая кусты вдоль дороги, но пойдут. За Веру, Царя, Отечество, за деньги или за Свободу, за Гроб Господень, за поруганную честь предков, за безбедную жизнь для детей, за унижение нации или за любую другую муру станут бить таких же людей. А те будут яростно отбиваться, подороже продавая свои жизни.

Когда уверен, что человек никогда не сможет одолеть смерть, что смерть непобедима, когда уверен, что обязательно и скоро умрешь, вот тогда и придумываешь вещи, что лучше жизни. Тогда начинаешь эксплуатировать саму смерть. Подольше нельзя пожить?! Ну а мы всё равно вольны выбрать! Мы зато можем жить покороче и сами выберем, как умрем.

Культура короткоживущих преуспела в запрете на убийство. Избирательный запрет – это детище короткоживущих. Сначала страх смерти трансформировался в битву за жизнь. Мораль не мешает. Убивать можно всем. Можно всех. Даже нужно. Любое животное спокойно, без мук совести, грызет другое. Убить скорее! Пока не обожрали, не отобрали, не своровали! Убить, чтобы насытиться, в конце концов! Пошел на охоту и грохнул зайца, принес домой, сварил детям суп – нормально же? Мораль не мучает? Нет, не жалко зайчика. Девочка в платьице, еще не умеет толком говорить, тыкает в сырое мясо на тарелке и лопочет: "Мама, это хъю-хъю?" Мама отвечает: "Нет, доченька, это му-му". "Му-му! Хаха!" – восклицает девочка и хлопает в ладошки и хватает кусок: "Му-му, ням!" Мама говорит ласково: "Подожди, надо сварить" Не жалко девочке ни коровы, ни поросенка. Мясо любит. О смерти не думает. Подрастет, задумается ненадолго: жалко живое лишать жизни, но мясо же вкусное, да и организму физически необходимы животные аминокислоты – мясо надо кушать. Подумает и махнет рукой. Нет запрета на лишение жизни. Культурный запрет начинается, когда появляются свои. Своих нельзя убивать. А то, если вокруг только чужие... и они тоже убить кого-нибудь не прочь, а тут рядом вы одиноко гуляете... Нет. Один слаб, одному не выжить. Поэтому нужны свои. А кто такой – свой? Свой, это с которым договориться можно, который говорит с тобой на одном языке. Который думает примерно как ты. Который одной с тобой культуры. Ну вот! А те, кто другой культуры, кто чужие, какие-то непохожие и странные, тех легко можно убивать. Никто из своих не осудит. Можно. Общая тристанская культура не возражает. "Своих только не трогай!" – строго говорит культура короткоживущих. У короткоживущих запрет на убийство избирательный.

Вот в культуре Тэхума нет деления на своих и чужих. Для Тэхума все свои. Он ни с кем не дерется за жизнь. Он не кушает протоплазму. Когда-то люди оказались сильнее смерти. Они смогли победить старость, когда стали нестами, они смогли победить космос, когда стали бэффами, смогли победить свои личные интересы, объединившись в сверхразум. Тэхум силен, уверен в себе и ценит жизнь больше всего на свете. Не только свою, а вообще – жизнь. В отличие от тристанцев, Тэхум имеет четкую цель. Сейчас ему нужно научиться преодолевать межзвездное пространство.

А тристанцы не имеют вектора целеполагания. Каждый на Тристе живет сегодняшним днем, своей собственной личной жизнью, бодро толкают локтями соседей. Не понимают, зачем живут, не знают, что делать с жизнью, но умирать не хотят. Напридумали в мозгах социальных пирамид. Одни сидят выше, другие ниже. Наизобретали в голове социальных статусов. Кто-то из тристанцев решает судьбы остальных: кому и как жить, когда и как умирать. Насочиняли идей, будто иерархии и структуры необходимы. Одни работают, другие командуют, живут за счет чужого труда. Нафантазировали воздушных замков и обманывают себя, что замки эти нерушимы. А дунет ветерок реальности в эту сказку и развеются воздушные замки. Выйдет планета из зоны обитаемости, как Марс когда-то вышел, и не станет людей на Тристе вместе с их придуманными нерушимыми фундаментальными законами общества. И это общество короткоживущих, разрозненных, не верящих в себя людей покорно дожидается смерти. Культура качелей. Качается цивилизация то в право, то влево. Нет вектора целеполагания, есть страх смерти. Вокруг этого страха и качается культура. То декаданс, то эволюционизм. То рассвет, то закат. Не вырваться, не улететь стрелой, только качаться туда-сюда.